Текст книги "Москва винтажная. Путеводитель по московским барахолкам"

Увлечение стариной, как это обычно бывает, начиналось с невинного интереса к личным вещам бабушки, сбора информации о ней, очень быстро переросло в любимое занятие, а затем – страстное хобби. Сегодня коллекционных предметов собралось так много, что с некоторыми из них приходится расстаться. Это на руку тем, кто обожает и собирает похожие артефакты: на Городском блошином рынке можно прикупить оригинальные вещи из коллекции Макеевой. Сама Татьяна Андреевна признается, что, несмотря на всю обширность и солидность ее собрания старины, в ней практически невозможно встретить дублеты – две одинаковые вещи.

К середине дня ярмарка закипает обилием народа. Грохочущие звуки сцены действуют лучше любой рекламы: случайные посетители заглядывают с улицы полюбопытствовать, но, сраженные увиденным, остаются совершить круг-другой почета вдоль рядов.

Погожий воскресный денек на излете лета с фраппе и лимонадом оказывается будто создан для правильного жизнеощущения и нужного умонастроения. Музей Москвы на один день становится больше чем просто музеем, предлагая всем желающим живую экспозицию нашей истории. Вместо бдительной охраны и привычных толстых стекол с предупреждением «Не трогать!» появляются улыбающиеся продавцы: эти музейные реликты не возбраняется щупать, пробовать и даже покупать, иногда за бесценок, как и полагается на правильном блошином рынке.

Глава 10

Ярмарка антиквариата «Московская старина» в ЦДХ

Еще один амбициозный проект, организованный совместными усилиями коллектива «Дома-музея» и художников Москвы, был запущен на творческой площадке ЦДХ. Его пилотный выпуск готовился к выходу еще в 2015 году, но по факту «Московская старина» дебютировала в феврале 1916-го и, спустя затяжной полугодовалый перерыв, продолжила свою работу на старом месте.

В отличие от Городского блошиного рынка, где сам формат ярмарки пропагандирует общедоступность рынка олдовых вещей путем гибкого и демократичного ценообразования, «Московская старина» уже на начальном этапе своего развития ориентируется на состоятельного покупателя и тонкого ценителя, готового не платить, а инвестировать в уникальный раритет. Аутенти чной блошкой здесь не веет, зато со входа шибает в нос привычный запас денег и наживы. Именно здесь начинаешь проникаться мыслью, что все больше на рынке бизнеса, все меньше базара.

Нацеленность на профит угадывается во всем, даже в таком нюансе, как плата за вход. Чтобы попасть на ярмарку приходится облегчить свой кошелек на полторы сотни. На первой ярмарке стоимость билета составляла сто рублей. Вторая ярмарка, по заверению организаторов, стала больше, лучше и свежее, что неумолимо отразилось на цене билета. Обещают, что каникулы пошли на пользу, и ярмарка теперь сможет открывать свои двери для посетителей ежемесячно вплоть до мая 2017 года. Что будет дальше – неизвестно, но если «Московская старина» приспособится к условиям кризисного времени, то можно ожидать развития истории в виде постоянно действующей экспозиции.

Саму ярмарку попытались разместить в просторном фойе Дома художника, однако безуспешно. Заявок на участие оказалось больше, чем рассчитывалось изначально, так что несколько столов пришлось расставлять этажом выше среди основного экспозиционного пространства. Заявленных в анонсе обособленных торговых секций в виде компактных шоу-румов не оказалось. На деле магазинчики заменили эклектичными прилавками и стендами. Ожидалось, что отличительной особенностью проекта будет его подход к творческому оформлению пространства. Но и здесь, увы, ожидания не совпали.

Отправная точка путешествия по ярмарке – турникет-трипод с системой входа по билету – встретила меня охраной и досмотром личных вещей. Миновав службу безопасности, я очутился на одной из двух аллей, по обе стороны которых расползался трескучий от звуков голосов развал.

Роскошные вазы ар-деко, выставленные по периметру стола вперемешку с советским фарфором и старообрядческим медным литьем, приковали к себе внимание. Простой вопрос «Почем?» заставил испугаться. «Пятьдесят», – ответил продавец, царапнув взглядом мой прикид. Оставив вазы, немного ошалелый, перемешаюсь дальше. Цепляюсь взглядом за винтажную галантерею, одетую в металл, словно в средневековые латы. Такая гремучая смесь изящества и брутальности. Яркий образчик – эйрстайлер послевоенных времен. Похоже на пыточный инструмент, а на деле – плоечные щипцы ленинградского «Штампметиза» в заводской упаковке и в рабочем состоянии. Три с половиной тысячи. Прилежно сделанная серебряная пудреница с камеей-розой – восемнадцать тысяч. Потешная мыльница в виде грудастой девицы, удерживающей мыло между ног, – шесть с половиной.

Продолжают тему эротизма антресольные запасы женского нижнего белья: пояса-трусы, грации, бюстгальтеры. За пикантные подробности предметов туалета просят нескромные деньги. Коррекционные панталоны для барышень и фрейлейн «плюс сайз» – всего шестнадцать тысяч, такие же, но с завышенной талией, – семнадцать с половиной. Корсаж с подтяжками для чулок – двадцать пять, открытый корсет с озорной оборкой по краям – на тысячу дороже. Продавец настаивает, что вещи хоть и «ретро», но не ношенные, все в фабричной упаковке.

Выдохнув от обилия нулей на ценниках, углубляюсь в ярмарочные ряды, где после скрупулезной и целенаправленной разведки встречаю экспонаты подешевле. В принципе мне по душе концепция продажи, предложенная одним из продавцов серебряной посуды: поднос, заваленный предметами сервиза, распродается не поштучно, а по весу. За грамм столового серебра антиквар просил сорок рублей. Чтобы соотнести с ценой приборов, упомяну, например, вес лишь некоторых: нож для резки масла от двадцати и выше граммов, щипцы для сахара потянут на тридцать пять – сорок, столько же весит средних размеров десертная вилка, а какая-нибудь кокильница (порционное блюдо в виде раковины) или серебряный армуд из чайного набора окажется под двести, а то и триста граммов. Серебряный столовый набор на одну персону из вилки, ножа, столовой и чайной ложек выйдет тысяч под семь, что, в общем-то, весьма неплохо. Очень изысканная серебряная кофейная пара с фарфоровым вкладышем (чтобы не обжечься), взвешенная и обсчитанная по моей просьбе продавцом, получила на выходе ценник – четыре тысячи шестьсот сорок рублей. Учитывая неметаллический вкладыш, торговец согласился сбросить до четырех. Примечательно, что выставленное на прилавке серебро клейменное и апробированное.

Тренд антикварного сезона этого года – мельхиоровые и серебряные подстаканники, представленные советскими производителями. Кстати, в нашем классическом русском представлении подстаканник – прекрасный повод для коллекции, а серебряный подстаканник – предлог эту коллекцию начать. В СССР, к слову, было множество артелей, ювелирных фабрик и комбинатов, занимавшихся изготовлением подобных изделий. Например Арцатагорц, Мосювелир, Мельхиз, Ленизо, Кубачинский художественный комбинат, Мстера. Кубачинские мастера всегда были и остаются на хорошем счету у коллекционеров и знатоков. Удивительные по своим художественным свойствам серебряные «кубачи» заслуженно ценятся и всегда имеют на рынке повышенный спрос. Артель «Мстера» специализировалась на подстаканниках с цветной эмалью и скани. Скань, или филигрань, – это техника тончайших узоров, напаянных на металл из проволоки. Каждое такое изделие в своем роде уникально и неповторимо. Названия некоторых подстаканников, выполненных в технике скани, говорят сами за себя: «Хвост павлина», «Ажурные цветы», «Крыжовник», «Морозный узор».

Куратор антикварного проекта «Дом-музей» Елена Кренцель считает, что в России нужно заниматься только русским антиквариатом. Это интереснее, потому что сложнее: русской старины меньше, чем европейской или, к примеру, американской. Ее нужно искать, то есть быть детективом, следопытом и охотником в одном лице. Это правило, кстати, распространяется на все проводимые «Домом-музеем» мероприятия. «Московская старина» не исключение и полностью оправдывает свое название. На ярмарке представлены вещи в основном из московских, реже – из питерских квартир. Кажется странным, что русские предметы прошлого найти не так легко, как, скажем, аналогичные из Англии или Франции. Причина, если вдуматься, очевидна: у нас в России не было среднего класса как такового, и дорогие вещи могли позволить себе только дворяне. После раскулачивания русской знати основной поток антиквариата утек на Запад, где навсегда осел в подвалах частных коллекций.

На задворках блошинки, ближе к кафетерию, обжила закуток уже знакомая по Музею Москвы камера с мехами и латунным объективом. Конечно, кадр, сделанный винтажной камерой прошлого столетия, искреннее и душевнее мегабайтов фотошопнутых снимков цифровика, но место перед объективом, к сожалению, пустует. Претенденты на винтажные реликвии околачиваются у прилавков, выбирая броши, вазы, статуэтки, книги и гравюры, а молодые ребята, приставленные к портативной студии, науськанные творить магию в пяти кюветах, скучают без работы, зевая и украдкой оглядываясь по сторонам.

На десерт ложка дегтя вместо бочки меду: обещанных вербовочно-заманушных лекций по атрибуции антиквариата и мастер-классов по реставрации старинной мебели я так и не дождался. Жаждущих культурного насыщения отправляли на третий уровень, где одновременно с ярмаркой проходила выставка «Неизвестный Шишкин. Офорты и рисунки». Не впечатленные масштабом личности художника могли «не отходя от кассы» попасть на изрядно наследившую в СМИ выставку Ивана Айвазовского, проходящую тут же по соседству, в Третьяковке. Правда, для этого пришлось бы отстоять полукилометровую очередь, что по сравнению с серовским must-see, конечно, «цветочки». Но! Насущное надо обсуждать – не осуждать, а искусство у нас, похоже, наконец-таки выходит из разряда абсурдистского ситкома и становится повальным трендом, вроде путинских принтов или покемонов гоу. Не потому ли местом проведения ярмарки стратегически выбран Дом художника? Советский фарфор, винтажные бюстгальтеры и медные с инкрустацией распятия становятся мейнстримом. Абсолютный маст-си, как Серов, Шишкин или Айвазовский. Кому-то это может показаться бессмысленностью или дикостью, но на деле удивляет своей продуманностью. При ближайшем рассмотрении даже невооруженным глазом становится ясно, что броуновское копошение вокруг исходит из простой поэтики базара. Люди на входе платят деньги за билет, и это очень мотивирует на дальнейшие траты. А разве не в этом смысл подобных эвентов, по версии организаторов?

Глава 11

Арт-проект «Блошиный рынок» на Тишинке

В 1970–1980-е годы разболтанная система политической системы Брежнева вызвала спонтанное развитие столичной субкультуры, отличавшейся целой гаммой неформальных образований и уголков самоуправления. Опьяняющее чувство бунтарства и свободы буквально висело в воздухе в то время, и это действовало как наркотик на неокрепшие советские умы. Тишинскому рынку было суждено стать той самой опиумной курильней для народа, которая на протяжении всего перестроечного времени снабжала столичный андеграунд шузами и джинсой. Одним из зачинателей движения «фирмы» на Тишинке стал легендарный тусовщик Гарик Асса, он же Гарик Горилла, в миру – Олег Коломейчук.

Гарик прослыл негласным лидером авангардистской тусовки, и ему суждено было навсегда войти в анналы истории неофициальной богемной жизни Москвы и Петербурга. Благодаря Гарику винтажное шмотье с тишинских полок превратилось в реди-мейды – предметы коллекций модных домов. Показы проходили, как перфомансы, где для каждой модели создавался свой неподражаемый образ, начиная от Снегурочки и куклы в балетной пачке и заканчивая агентами советских спецслужб и милитари.

Сегодня это воспринимается как откровенный стеб над системой, но так оно, похоже, и было: в середине 80-х уже никого не сажали за диссидентство. Деклассированные элементы (как правило, это были люди творческих профессий), оторванные от советского общества, сбивались в дружные стайки. Возникнув на волне куража, подобные творческие союзы и кружки пускали в ход всю наглость и дерзость, накопленную за долгие годы затворничества. Главной концепцией неизменно становилось противопоставление себя загнивающей, уже порядком смердящей системе, а оружием массового поражения выбиралась мода, которая, как и любая настоящая мода, должна была шокировать. Так, например, на фестивале альтернативной моды и музыки на Кузнецком Мосту в 1987 году Екатерина Филиппова представила часть своей коллекции под названием «Кошмарный сон майора Стогова». До Филипповой никому не удавалось создать сколь потрясающее, столь и ужасное шоу. Реальному прототипу майора Стогова, имевшему место быть, такое могло привидеться разве что во время испытаний сверхсекретной психотропной бомбы. Шокирующий авангардизм присутствовал во всем: в гриме, нарядах, позах. На подиуме схлестнулись воедино миксы разных стилей имперской «двухглавоорловой» России, облаченных в панковую субкультуру. Это был настоящий вызов!

Гуляла в свое время по московским улицам такая народная поговорка: «И новый платок наденешь, да половина Москвы не проведает». В пояснении присказка не нуждается, и своей актуальности она с течением времени не утеряла, скорее наоборот. Во времена расцвета блошиного рынка на Тишинке, казалось, обрела второй, сакральный смысл: вторая половина столицы после застоя оказалась в курсе того, кто какие платки носит и с чем они сочетаются. Поколение тех, кто торопился жить и рвался в будущее, помышляя обрести в нем что-то большее, чем заурядную совковую повседневность, наконец добрело до счастливого грядущего, где потребность в самовыражении удовлетворилась хотя бы отчасти. Осмысленные эстетически, они порождали в обществе дискурсы «Что делать дальше с этой свободой?». Историческая ретроспектива современной России на стыке двух веков весьма красноречиво показывает нам, современникам, к чему привел, точнее, куда завел этот вопрос.

Выразительная сладкозвучность тех перестроечных времен, которые лично я застал детсадовским карапузом, до некоторых известных пор давала мне право полагать, что в таком явлении, как «свободомыслие», не может и не могло быть борьбы за право обладания этим качеством. Ну просто потому, что хоть я и родился в Стране Советов, все же рос и взрослел совсем в ином государстве, ином времени, принципиально ином. Сегодня, когда с удивительно ювелирной точностью история совершает свой виток, я начинаю понимать, как же сильно ошибался на этот счет, исключительно лишь потому, что не проживал того ужасного, страшного времени. Но мне в награду пожизненно достанутся (уже достались!) мои собственные полемичные «фотографии памяти», на которых запечатлено много чего такого, что еще совсем не давно казалось безумным, чудовищным, диким и немыслимым. Обладателю «фотографий» нашей современности уже намного проще оглядываться назад, во времена пятидесятилетней давности, и проводить множество параллелей.

«Ощущение, что если тебя не взяли сегодня, то обязательно возьмут завтра, то есть постоянное ожидание полного уничтожения пронизывает все 60-е годы и длится до середины 70-х. Спасаться, избегать, просить пощады бесполезно, так как не к кому обратиться».

Это цитата из мемуаров Ильи Кабакова, художника, ярчайшего представителя московского концептуализма, ныне гражданина США. Вербальная иллюстрация Кабакова рисовалась с искривлённого пространства совковой поднадзорной жизни много лет назад, но, что удивительно, эти слова оказываются пригодными и уместными для описания событий дней сегодняшних.

Впрочем, не отклоняясь от магистральной темы, справедливо будет заметить, что Тишинский рынок как явление возник задолго до того времени, который описывал в своих мемуарах Илья Иосифович. Ян Рачинский в своей книге «Полный словарь названий московских улиц» уверяет, что Тишинская площадь задолго до прихода советской власти была густо населена не столько торговыми рядами, сколько питейными заведениями. Автор же связывает название площади с названием одного из самых популярных московских кабаков «Тишина», существовавшим там еще с начала XVIII века. Откупные питейные заведения, расположенные по периметру площади, где продавались и тут же распивались спиртные и хмельные напитки, притягивали к себе возничих, форейторов и прочих «гужеедов». Вскоре на самой площади стали торговать фуражом и зерном. Они неизменно пользовались спросом у посетителей кабаков, околачивающихся тут же, неподалеку. Поблизости стали ютиться наспех сколоченные из досок крошечные мастерские, оказывающие услуги по ремонту обозов и пролеток, рядом была организована стоянка для лошадей, которая на всю близлежащую округу разносила густой, стойкий запах теплого конского навоза.

В годы советской власти рынок стал колхозным. Хотя торговля овощами, фруктами, бахчой, картошкой и прочей сельхозпродукцией была далека от цивилизованной, между тем на Тишке, как вскоре окрестили рынок, оборудовали торговые места и провели электричество, снабдив базарные ряды искусственным освещением. Примерно в это время здесь зародился сегмент стихийных барахольных распродаж – разумеется, нелегитимных. Кстати, именно на территории Тишинского рынка снимались некоторые эпизоды популярных советских кинофильмов «Операция „Ы“ и другие приключения Шурика», «Вокзал для двоих».

Возможно, в XVIII веке Тишинка была местом спокойным и несуетливым, но с приходом нашего времени былой облик площади распался. Ушли в прошлое неторопливость и размеренность, на их место пришел бесконечный поток автотранспорта, утопающего в смоге выхлопов. Те, кому довелось потоптать Тишинский рынок в перестроечное время, сильно ностальгируют по канувшей в Лету блошинке. Пропало обаяние старых вещей, а вместе с ним пропал непередаваемый колорит со старомосковским говором, с базарной перебранкой живописных бабулек и дедулек, для которых сбыт бэушных вещей был обязательным пунктом трудового досуга, а по сути, системой выживания, ежедневной работой. Прекратил существование и сам рынок: в 1990-х годах на его месте воздвигли торгово-выставочный комплекс, который стал пристанищем для преемника блошиных традиций Тишки – художественного проекта «Блошиный рынок». Вот тут-то и наступил тот самый casus belli. Вылупившийся будто из яйца ультрасовременный близнец легендарного рынка оказался на поверку понтовитым эрзацем блошиной субкультуры. Предпринятые было попытки окультурить и реконструировать старые торговые ряды разбились о стену бюрократической косности. Пережиток прошлого срубили под ноль, как когда-то реформатор Петр I вырубил под корень реликтовые леса для нужд флотилии.

Пилотный выпуск проекта «Блошиный рынок» стартовал в апреле 2005 года и с тех пор проходит регулярно четыре раза в год – весной, летом, осенью и зимой, в преддверии новогодних праздников. Да простит меня читатель за тавтологию, но «Блошиный рынок» как блошиный рынок в широком смысле слова не воспринимается, скорее это причесанная и огламуренная версия, не имеющая ничего общего с тем, что должен собой представлять стихийный народный «блошок». Однако организаторы – выставочная компания «Эксподиум» – прилагают громадное количество усилий, чтобы пестрая ярмарка на историческом месте стала знаковым событием с привлечением не посетителей, но покупателей – с помощью рекламы и участия именитых гостей. Среди старинных интерьеров сороковой, юбилейной экспозиции, например, бродили актрисы Светлана Светличная и Лариса Лужина, эксперты в мире моды Наталья Козлова и Марина Смирнова. Последняя – основатель и автор арт-проекта – на вопрос «Что дает „Блошиный рынок“ покупателю?» призналась: «„Блошиный рынок“ дает приятное совмещение уникальности и цены». В стремлении удостовериться в словах главного бенефициара проекта я собственными ножками истоптал осеннюю экспозицию «Блошиного рынка», которая прошла с 22 по 25 сентября 2016 года.

Скажу сразу, что участие в проекте стоит довольно дорого, в первую очередь для продавцов. Цена ренты, в зависимости от места и площади, может доходить до тридцати тысяч рублей. Посетитель отделается малой кровью, облегчив кошелек на символические двести рублей. Но, как и в случае с «Московской стариной», плата, пусть даже символическая, мотивирует заглянувшего на траты.

Проведя на ярмарке около двух часов, не могу сказать, что полностью был ею разочарован. Покорять препятствия выставочного пространства «Т-Модуль», взбираясь к вершине пирамиды, оказалось приятным и занимательным. Садовые лейки, пластмассовые петушки и плюшевые мишки, знакомые по предыдущим ярмаркам, императивно уступили место парадно-показному шику в стиле шок. Картинки, как иллюстрации из глянцевого журнала: визуально отточены и льются. Хочется листать вновь и вновь. Но точно так же, как самые веселые, памятные и дорогие сердцу фотографии делаются случайно, быстро и не всегда качественно с художественной точки зрения, эти изображения смазали и мое впечатление от увиденного. Если можно было соотнести звук и цвет и вслушаться в музыку тишинских интерьеров, то я бы, не задумываясь, сравнил увиденное с кошачьим концертом. Ну знаете, та самая нестройная полифония голосов, жуткое завывание и раздражающая галдень. Дизайнерский изыск Тишинки именно такой. Нестройный, аляповатый, грубо скроенный. Продаваемые вещи были пышны, элегантны и помпезны, но во всем этом чувствовалась мармеладно-карамельная карикатурность Барби-домика.

Вот, например, итальянский сундук кассоне, похожий на саркофаг на львиных лапах. Кажется, еще немного, и из-под золоченой крышки флорентийской меблировки полезут жуки-скарабеи. Но нет, кассоне хоть и похож на усыпальницу, но предназначался исключительно для хранения носильных вещей, исподнего белья и всего того, что женщины обычно приносили в приданое к свадьбе. А вот изящный дамский столик с инкрустированной лабрадором столешницей и секретным отделением для хранения деловых бумаг и любовных писем.

Кстати, легенды и мифы прочно связывают переливчатый, словно павлинье перо, камень лабрадор с гиперборейцами. В Гиперборею отправляется сам Аполлон на колеснице, запряженной лебедями, чтобы в урочное время летней жары возвратиться в Дельфы. Гипербореи относятся к числу народов, близких к богам и любимых ими. Поговаривают, что этот камень, обладая магическими качествами, помогает не только тем, кто его носит на себе, но и тем, кто держит его в своем доме. Он надежно охраняет жилище от воров и от гостей с темными мыслями. Возможно, именно поэтому мастер украсил туалетный столик уникальным драгоценным камнем.

Ювелирные изделия из лабрадора в России стали производить после того, как он стал модным в Европе. Его переливы вдохновили не только ювелиров, но и ткачей – материал с всполохами пользовался огромной популярностью у придворных красавиц и других состоятельных дам.

К слову о красавицах. Хотя содержимое современной косметички и, скажем, косметических средств эпохи Ренессанса принципиально отличаются, женщинам все же удавалось с помощью макияжа приблизиться к идеалу красоты. Один их продавцов просто и интересно рассказывает про альбарелло – фаянсовом аптечном сосуде, получившем распространение в Европе с XV века. Это высокий цилиндр со слегка стянутым туловом для удобства хвата. В жанре «сейчас я вам все покажу руками» торговец дрожащей старческой рукой, покрытой «гречкой», на удивление ловко вертит между пальцев альбарелло с майоликовой росписью и надписью DI CVRCVMA, что значит куркума. Жительницы Апеннинского полуострова, поясняет он, отличались большим искусством в способах изменения цвета волос. Куркума была лишь одним из красителей, активно используемых в эпоху Возрождения. Большим спросом пользовались книги по косметике – да-да! – их авторами были Джиованни, Сцебелла, Баптиста, Кортезе. Кроме безобидной куркумы в ход шли свинцовые румяна и винный камень, белый мышьяк и гашеная известь. Стремление быть красивой тогда (да и сейчас!) было превыше всего, но мало кто задумывался, какой ценой давалась эта красота.

Преграждает путь бюро черного цвета с бронзовыми накладками и многоцветными инкрустированными птицами и растениями на крышках и по бокам. Спрашиваю: «Сколько?» – «Уже продано!» – вежливо отвечает хозяйка.

Кукольный домик Т-модуля ведет все выше. Миновав мрачные «купеческие» буфеты, набредаю на стол с наборной камерной крышкой, равномерно погребенный под слоем антикварной сувенирки. Китайские сувениры, по счастью, остаются на Таобао-Алиэкспрессе, где им и место, а это – это сувениры нежные. Так назывались в екатерининской России предметы, предназначавшиеся для подарка. Фарфоровые чашки, пакетовые табакерки, бисерные кошельки. Нежные сувениры имели четкие гендерные различия: «для нее» и «для него». Что-то дарилось исключительно прекрасной половине, а что-то предназначалось для господ. Пожалуй, единственным аксессуаром-унисекс была, как ни странно, табакерка. Ее с удовольствием дарили и принимали в подарок все без исключения: и женщины, и мужчины. Современного человека это может смутить. Многих всегда поражало странное пристрастие людей «осьмнадцатого» века не столько к курению, сколько к нюханию табака, свидетельством чему служат многочисленные табакерки музейных собраний. Четырехугольные коробочки с именем владельца на крышке, имитирующие запечатанный конверт с сургучной печатью, к примеру, в большом фаворе у собирателей старинных курительных принадлежностей. Сформировалось даже целое ядро коллекционеров, которые предпочитают собирать только эти предметы.

Первая табакерка в России была изготовлена в 1753 году на Императорском фарфоровом заводе в Санкт-Петербурге. Предназначалась она для императрицы, и была пакетовой, то есть именной и выполненной в форме конверта. При Екатерине II, любившей нюхать самый крепкий, «рульный» табак, предназначались для хранения нюхательного табака те самые драгоценные коробочки, изготовленные «порцелиновой» мануфактурой. Находились они в кабинетах императрицы на каждом столе. Беднота быстро переняла царскую привычку, где на смену фарфоровым табакеркам пришли берестяные тавлинки, которые набивали смесью дешевого махорочного табака. У Ивана Тургенева есть рассказ[25]25
  И. С. Тургенев. «Касьян с Красивой Мечи».


[Закрыть], написанный им в 1851 году, где писатель упоминает о тавлинке:

«Кучер мой сперва уперся коленом в плечо коренной, тряхнул раза два дугой, поправил седёлку, потом опять пролез под поводом пристяжной и, толкнув ее мимоходом в морду, подошел к колесу – подошел и, не спуская с него взора, медленно достал из-под полы кафтана тавлинку, медленно вытащил за ремешок крышку, медленно всунул в тавлинку своих два толстых пальца (и два-то едва в ней уместились), помял-помял табак, перекосил заранее нос, понюхал с расстановкой, сопровождая каждый прием продолжительным кряхтением, и, болезненно щурясь и моргая прослезившимися глазами, погрузился в глубокое раздумье».

Не только через произведения Тургенева, но и от Успенского, Толстого, Григоровича к нам доходят живые свидетельства эпохи. Классики русской литературы в подробностях описывают процесс заготовления нюхательного табака: его делали будочники, мелко растирая и добавляя всевозможные хитрые ингредиенты. Впоследствии им набивали нос, а затем подолгу и с удовольствием чихали, а при встрече знакомых угощали друг друга понюшкой, то есть разовой порцией. Даже в книгах, написанных позднее, уже в XX столетии, можно встретить упоминание о табакерках и табаке. Так, Николай Телешов в своих «Записках писателя», вспоминая коллег по цеху, упоминает о серебряной табакерке:

«Подошел Гиляровский[26]26
  Владимир Гиляровский (1855–1935) – русский писатель, журналист, бытописатель Москвы.


[Закрыть] – познакомились. Он был во фраке, с георгиевской ленточкой в петлице. В одной руке держал открытую серебряную табакерку, другой рукой посылал кому-то через всю комнату привет, говорил Чехову[27]27
  Антон Чехов (1860–1904) – русский писатель, прозаик, драматург.


[Закрыть] рассеянно что-то рифмованное и веселое…»

Правда, о вреде курения были наслышаны уже тогда. Коды культуры вежливого отказа оказались «зашиты» в семантике пословицы-присказки, гулявшей в народе: «Покорнейше благодарю, не нюхаю и не курю». Сравнивали пагубную привычку и с алкогольной зависимостью, говорили так: «Табачник к табаку, а пьяница к кабаку».

Однако отвлеклись. Вернемся к нашим нежным сувенирам. Лично меня очаровала своим видом табакерка с орнаментом из тонкого чеканенного серебряного листа, вплавленного в голубую эмаль с растительными и анималистическими мотивами. Табакерка называется «Рой бабочек», и, очевидно, ею лет так полтораста назад владела какая-нибудь кисейная барышня из мелкопоместного дворянства.

Если молодой человек дарил даме табакерку, это был очень серьезный знак внимания. Возможно, элегантная коробочка с изображенными на ней порхающими бабочками была как раз таким подарком. Я даже на секунду представил, как эта благовоспитанная дева прогуливается под ручку со своим ухажером, кокетливо поправляет головной убор с широкими полями и достает из складок кружевного капота вот эту самую голубенькую табакерку. Как легким изящным движением тонких пальчиков щелкает замочком, откидывая эмалированную крышку, как размельченный табачный лист двоеперстием отправляет в ноздрю и звонко чихает, немного запрокидывая голову назад и покачивая белокурыми локонами, выбивающимися из-под французской шляпки. Да, фантазия, да, выдумка. Но кто же знает, как было на самом деле? Вот и приходится воображать. Мифы и легенды антикварного рынка обычно так и рождаются. Искусный торговец антиквариатом может заставить покупателя влюбиться в вещь только за одну ее историю. И не так уж важно, подлинна она или фиктивна. Главное, это ощущение, это то, что она – вещь – пробуждает корыстный, искренний, эмоциональный интерес к прекрасному. Личная оценка «нравится/не нравится» вообще не поддается никаким условиям и факторам. Это исключительно вкусовая субъективность, идущая откуда-то изнутри.

Английский разноцветный фарфор марки Веджвуд, винтажная парфюмерия в запечатанных флаконах, бижутерия из фальшивых жемчужин, прелестные кружева вечерних нарядов, картины в овальных рамах. Снова фальшивый жемчуг, воздушная керамика, платья, сарафаны и холсты в багете. Наслоение китчевых вещей растет и утолщается к вершине пирамиды выставочного центра. Складывается впечатление, что большую часть этого я уже где-то видел. Спускаясь вниз, задерживаюсь у валяных войлочных игрушек, тискаю парочку – упитанного мопса в жокейке с ушками и неколючего ежа с отрешенным взглядом пары стеклянных бусин. Апатичного животного мне отдают со значительной скидкой. Но мопс нравится больше, а его как раз не уступают. «Пять тысяч – разве дорого?» – удивляется хозяйка зверушек. – Это же ручная работа!» И рукодельница с воодушевлением принимается объяснять мне особенности авторской игрушки. Я стою, понимающе киваю, как вдруг у прилавка возникает покупатель – молодая особа в мальчиковом демисезонном пальто. Она скользит беглым взглядом по игрушкам, задумчиво выдувает розовый пузырь жвачки и вмиг скупает зоопарк – верблюда, зайца, хомяка, двух котиков и… мопса. Хозяйка, торопливо пряча деньги, сгребает зверье в фирменный пакет из коричневого крафта, улыбается блаженной и немного торжествующей улыбкой. «Не повезло! – сочувственно протягивает она, когда щедрая клиентка преспокойно дефилирует восвояси. – Ну, ничего, – тут же успокаивает она, – в следующий раз будете действовать решительней».