Текст книги "Москва винтажная. Путеводитель по московским барахолкам"

Одни и те же лица благовидных старушенций я наблюдаю на одинаковых местах регулярно. Все они – вдовы, наследницы, хранительницы несметных сокровищ старого режима. Их привозят и увозят. Они прекрасно исполняют свою роль.

Но даже без актерского умения свезенные неведомо откуда кучи хлама неспешно иссякают. Кто-то в этом роется, находит интересные вещи, тащит дальше – на Вернисаж. Такие предметы не имеют прошлого и выглядят непрезентабельно. Тщательная реставрация и сфабрикованный провенанс сводят на нет обе проблемы, и обновленные, а точнее, состаренные экземпляры двигаются дальше по иерархии: в антикварные салоны, магазины, галереи. Зачастую, чтобы стать лотом, выставленным на продажу, предмету достаточно иметь принадлежность к искусству. Его архаичность – вопрос десятый.

Мастерица Алена уже третий год владеет собственным интернет-магазином на Ярмарке мастеров. Занимается декорированием зеркал и реставрацией винтажных полудрагоценных украшений. Для этого снимает мастерскую под крышей обычной «панельки» в Северном Чертанове. Для меня было в диковину узнать, что такие творческие зоны задумывались архитекторами еще на стадии проектирования дома. В 1970-е годы, когда микрорайон только образовывался, Северное Чертаново демонстрировало, как советские граждане будут жить при победившем коммунизме. Такие мастерские назывались изостудиями и с самого начала служили не для быта, а для творчества советских художников или скульпторов, которые могли бы здесь вдали от суеты и шума писать или ваять. Нынешний владелец, дизайнер по образованию, перекроил помещение на свой вкус, превратив его в пригодное для жилья пространство. Алена признается, что это экономит уйму денег, поскольку позволяет использовать функционал места «на всю катушку».

«Вопрос денег в столице всегда стоял остро. Во всяком случае, для меня. Например, я раньше покупала материал на Вернике, но выходило дорого. Потом прознала, что скупаемые мною броши, запонки, бусы, серьги и кулоны ларечники закупают чуть ли не оптом на „Левше“. Для себя решила, что кормить посредника больше не буду и самостоятельно двинулась на поиски нужного товара».

Про «Левшу» Алене доводилось слышать, но бывать – ни разу. Она произвела разведку боем, поехала на станцию Марк, где раньше находился рынок. Приехала, а его там нет: Интернет по запросу выдал ссылку на старый адрес. Когда наконец верный адрес был получен и Алена добралась до места, то она была удивлена «анатомическими» отличиями «Левши» от Вернисажа.

«„Левша“ мне показался тем самым настоящим блошиным рынком, каким он должен быть: грубым, первобытным, даже варварским. Здесь можно заниматься охотой, на столичном Вернике все наоборот – торговцы объявляют охоту на тебя».

В первый день Алена прикупила нитку халцедоновых бус в нежных тонах эпохи СССР, браслет от женских часов, клипсы-полукольца с прозрачными кристаллами в технике паве и восхитительный комплект из трех брошей в виде парусных корабликов в цветных эмалях. За все сокровища пришлось отдать немногим более двух тысяч. На Вернисаже те же богатства обошлись бы ей как минимум вдвое дороже. После той поездки, признает Алена, она влюбилась в технику эмали. Броши на продажу не пошли, кораблики она оставила себе как талисман.

«В этом я не одинока. Даже царские особы дышали неровно к таким вещицам. Большим любителем серебра с эмалями был, к примеру, император Николай II».

Сегодня страсть Алены к декоративным эмалям вылилась в тесное сотрудничество с народной школой Андрея Манджоса, руководителя и автора единственной в мире методики мозаичной эмали. В ход идут зеркала, оправленные в дерево или металл, инкрустированные разноцветными сегментами эмалевой мозаики. К зеркалам добавились африканские маски и деревянные панно, оформленные все в том же стиле. Алена признается, что маски поточные и куплены на рынках Индонезии и Таиланда, а панно и вовсе делает фрезерный станок где-то в Балашихе. Зато, гордо прибавляет девушка, крошечные эмалевые элементы наносятся исключительно вручную, что придает работам уникальность.

Панно средних размеров при длине тридцать и ширине двадцать сантиметров содержит около тысяча сегментов мозаики размерами от одного до шестнадцати квадратных миллиметров. Для их склейки требуются пинцет, терпение, усидчивость и от восьми до десяти рабочих дней. Кропотливый труд Алена оценивает исходя из времени, потраченного на готовое изделие.

«Час работы – триста рублей. День – две тысячи четыреста. Если панно я делаю примерно за две недели, то его цена составит двадцать четыре тысячи плюс стоимость материала и фрезерных работ. Все вместе где-то около тридцатки».

В материалах, как объяснила Алена, самое дорогое даже не благородный тик или ценный бук, а запатентованная эмаль и смола для склейки.

Основатель школы и автор нового направления в искусстве, как выяснилось, оказался москвичом. Правда, последние два года Андрей Львович обитает под Волоколамском, в крошечной деревеньке с населением в сто шесть человек[20]20
  Согласно данным Всероссийской переписи населения от 2010 года.


[Закрыть]. Уйти в затворники художника заставила былая обида на столичных градоначальников. В вину им вменяется тот факт, что они не смогли разглядеть в бывшем следователе, а ныне единственном в мире эмальере-мозаичисте «классика будущего» и самоустранились, захлопнув двери.

Вообще, Андрей Львович удивительный во всех смыслах человек и личность. Он никогда не изготовлял эмаль, экспозиция (коллекция) его мозаики для публики недоступна, все, чем он владеет, патент на изобретение «эмалевая мозаика» и упоминание его школы среди достиоинств Волоколамска на портале lamagrad. net, где среди прочих других богатств имеется завод мясных паштетов и инновационное грибное производство ИП Бородулиной. При этом он гордо именует себя непризнанным Фаберже и Ломоносовым XXI века.

Познакомиться поближе с новатором в мире эмальерного искусства долго не получалось: он упорно не соглашался на встречу, и мне пришлось пойти на маленькую хитрость, выказав желание обучиться технике эмалевой мозаики в школе Манджоса. Была назначена аудиенция. Впрочем, бывший следователь быстро раскусил меня уже при первой встрече, поэтому пришлось тут же у калитки с резным в эмалях киотом признаться, как на духу, о настоящей цели визита.

Идея книги Андрею Львовичу не понравилась изначально. По его признанию, было бы гораздо лучше, если не отдельная глава или даже короткое упоминание, а вся книга стала чем-то вроде поля для тщательного и скрупулезного изучения его личности. Это была не подковырка, не насмешка и не стеб. Одним словом, бывший следователь не шутил. Задумка была такая: совершить без малого эмалевую революцию имени самого себя. Любая революция, как известно, начинается в головах идеологических пассионариев и приводит к революционному учению, а уж после к перевороту или провалу – уж как повезет! А какое может быть учение без книг? Верно, никакое, поэтому для начала мне было великодушно предложено стать соавтором книги с каким-нибудь скромным, целомудренным названием, вроде «Страстей по эмалевой комнате».

«Ну, это так, дежурное название. Цель же моей жизни построить эмалевую комнату. Есть янтарная, а я хочу эмалевую. Она будет на порядок красивее, потому что там поделочная желто-коричневая размазня, а я могу сделать то, что гораздо красивее, из самого красивого, самого благородного материала».

Мой отказ участвовать воспринялся болезненно, но, прежде чем художник успел «удариться в амбицию», я успел побывать в его мастерской. В небольшой комнатенке, склонившись над полуметровой сферой, корпел ученик.

– Это Андрей, – представил своего тезку мэтр. – Он участвует в создании глобального проекта «Глобус памяти и скорби».

Из беседы становится ясно, что «Глобус памяти» задумывался как мемориал, призванный увековечить павших в бою за мир. Границы стран на глобусе не являются географическими, их площади будут соответствовать людским потерям каждой страны-участницы, вовлеченной в конфликт Второй мировой войны в масштабе один сегмент – тысяча погибших. Благодаря добровольным личным пожертвованиям от двухсот рублей и выше на шаре будет выложено семьдесят тысяч сто сорок эмалевых мозаик.

Глобус пока больше напоминает проектный эскиз. Ученик по имени Андрей, вооружившись пинцетом и бутылечком с липким содержимым, с усердием старателя обкладывает черным фоном буквы.

– А что за шар такой? – недоумеваю я. – Откуда?

– Такой шар для дискотеки, – простодушно отвечает ученик Андрей. – Ну, знаешь, на них еще наклеивают специальные зеркальные штучки и подвешивают к потолку.

– Вот нельзя так рассказывать, а ты взял и рассказал, – с досадой отчитал воспитанника Андрей Львович и, глянув на меня, сказал: – В нашем деле есть кое-какие тайны. Все это вываливать публично, может, и не совсем правильно.

Но некоторые тайны руководитель народной школы спешит предать огласке. Например, как он отказался от предложенных ему денег в Гознаке или как обнаружил плагиат на одну из своих работ, но оспаривать в суде ее не стал, а только посмеялся. На вопрос «Что заставляет художника отказываться от денег и авторских прав?» ответил: «Это отдельный эпизод. Надо объяснять!» – и не объяснил, зато дал на прощание дружеский совет:

«В принципе, нельзя писать какую-нибудь ахинею про меня без меня, но ты – пиши. Я ничего не боюсь! Хуже не будет, патент не отберут».

На том и распрощались.

Глава 5

Что ищут британские знаменитости на блошиных рынках Подмосковья. Секрет бывалого фарцовщика. Совки, домовята и миллионеры: типизация продавцов и покупателей «Левши». Семейный бизнес «Пыльнов и сыновья»: когда не нужен ценник. Сказ о том, как я покупал немецкую «гармошку». Сберегу тепло вашего дома, или Чистый сюр для тех, кто в теме. Вуайеристы и эксгибиционисты

Между блошиным развалом в Новоподрезково и британским рынком в Портобелло разница примерно та же, как между Молжаниновским районом и районом Портобелло Роуд. Градус различий, мягко говоря, высок, и перекос совсем не в пользу первого. Такую ситуацию можно смело экстраполировать на любую пару, сравниваемую по принципу «ихнее и наше». Россия для Запада – примерно как для нас Индия или Китай. Да, мы слышали про эти страны, многие бывали в них, имеют даже некоторое представление, но на самом деле те, кто были там и оставались живы, говорили после: «Мы ни черта не знаем про эту страну!» Примерно такое же восприятие европейцем или американцем нашего уклада жизни и нашего менталитета. Во многих аспектах оно энигматичное, то есть туманное, невнятное, маловразумительное, загадочное.

Сегодня в России цены на «ретро» на десять – пятнадцать процентов ниже, чем, скажем, в Великобритании. Но серьезные дилеры все равно предпочитают не доверять «рашке» и делать закупки на западных рынках и аукционах. Может, поэтому российские блошиные рынки в попытке дотянуться все чаще мимикрируют под западную систему торговли. Есть правила, годные для любой барахолки мира, и одно из них гласит: самый богатый клиент – самый выгодный.

Когда в 2012 году ярмарку «Левша» посетил британский кинорежиссер Терри Гиллиам, больше известный телезрителю как участник комедийной группы «Монти Пайтон», то звезда мира кино поначалу не афишировал своей личности. Одетый по-простому, в джинсы и рубашку с незамысловатым этническим мотивом, прикрыв лицо глухими солнцезащитными очками, он с небрежностью прогуливался по рынку и подыскивал реквизит для очередного фильма. С продавцами общался жестами, прикидываясь глухонемым и стараясь раньше времени не выдавать своего происхождения. Но Гиллиама быстро раскусили, усмотрев в нем, прежде всего, богатого клиента. Было интересно наблюдать, как Терри торговался из-за какой-то рухляди, а продавец упорно не уступал, потому что знал: требуемую сумму он получит!

Внешний вид покупателя в торговле зачастую играет не последнюю роль, и любой продавец, если разобраться, руководствуется принципом, приведенным в известной поговорке: человека встречают по одежке, а провожают по уму.

В прошлом арт-дилер, а в настоящем писатель – Михаил Климов – в одной из своих книг «Записки антикварного дилера» обнародовал секрет распознавания продуктивного клиента:

«Какого рода имущество ждет его почти на любом адресе, на который попадет антикварный дилер, бывает понятно практически с самого начала, еще до визита. Слова хозяина или хозяйки квартиры, место жительства, а заодно и социальный статус дают опытному человеку представление о том, что ему предстоит. Если ты идешь на адрес к вдове генерала в квартиру на улице Герцена и она говорит, что у нее хрусталь в серебре, то, естественно, ожидаешь большего, чем в квартире слесаря в Коровино, у которого остались книжки от верующей бабушки».

У бывалого фарцовщика Климова описана ситуация, где он отводит себе роль покупателя, приобретая раритеты на дому у частников. Но, переориентировав ситуацию на продавца, выводы получим те же. Потребители рыночных сокровищ точно такие же люди, как и продавцы этих самых сокровищ. Только находятся они по разные стороны, хотя границы этих баррикад, если разобраться, сплошная эфемерность. Почти каждый торговец находит время прогуляться и прикупить что-нибудь для своего прилавка, в то время как постоянные покупатели со временем начинают примеривать на себя амплуа продавца. Закон рынка, как и закон всемирного тяготения, одинаково действен в любой точке земного шара, а заповеди успешной торговли, как и правила элементарной математики, незыблемы.

Так или иначе, «Левша» представляет собой особый сплав социальных наслоений, пространство рекреации и более того – часть особого образа жизни, за который кто-то готов платить. Конечно, покупатели на «Левше» мало чем отличаются от покупателей на любых других блошиных рынках мира, во всяком случае, с точки зрения намерений. Вот только намерения у разных социальных классов тоже разные. И важное качество продавца – суметь вовремя определить принадлежность интересанта к тому или иному классу, ведь именно от этого умения зависит напрямую его заработок. Например, есть инвесторы-«охотники», сцеживающие «перспективняк», коллекционеры, регулярно пополня ющие свои коллекции, перекупщики – об этой категории уже было сказано немало, – наконец, студийные и театральные реквизиторы. Последние скупают реквизит, бутафорию для театров и киностудий, часто берут оптом, целыми «газелями», почти не глядя. Все перечисленные группы могут быть как выгодной, так и проигрышной партией для продавца: здесь все будет зависеть от его квалификации и мастерства. Однако есть категории интересантов с низкой ликвидностью. Это, прежде всего, публика ностальгирующая, которой сложно найти свое место в современном, сильно реформированном мире. Блошиный рынок для них является отдушиной, тем уникальным пространством, где все знакомо, известно и привычно.

«Между собой мы называем их „шатающиеся совки“ или „япростопосмотрю“. Я работал одно время, недолго, в стрип-клубе, мешал коктейли за барной стойкой, и такой сорт людей мне хорошо знаком. Они пялятся на танцовщиц весь вечер, а чтобы их не выгнала охрана, заказывают самый дешевый и самый крепкий алкоголь без закуси, цедят его из трубочки часами, пьянея по максимуму за минимальные деньги. Еще и чаевые зажимают. Такие люди получают кайф от атмосферы места, и им плевать, что отнимают чье-то время. Они могут выспросить подробности, задать тысячу вопросов и уточнений, при этом купив копеечный хлам или вовсе не купив ничего. Бесят нереально».

Семейный подряд – отец и двое сыновей – занимается продажей советского вещизма, собранного по сусекам: гаражам, кладовкам и чердакам. Не скрывают, что многое приносят на реализацию бомжи и «домовята». Младший – Слава – работает в помощниках с отцом, старший – Андрей – управляется сам, торгуя двумя рядами выше. На заметку: если за прилавком не один продавец, а несколько, не кидайтесь сразу же обсуждать цену на интересную вещь с тем продавцом, кто первый обратил на вас внимание. Постарайтесь понять, кто из них главный, а кто в подмастерьях. Если дождаться, пока помощник останется один, шансов выторговать «свою» цену намного больше. Хотя со Славой это не сработало. Он прекрасно разбирался в «витрине» и ценах без помощи отца.

Слава рассказывает, что кроме «шатающихся совков» частое явление «Левши» – «чернота». Это выходцы из Средней Азии и Кавказа, украинцы, белорусы, молдаване. По ликвидности они вторые с конца.

«За последние годы Москва сильно „почернела“. Рынки, как магниты, тянут трудовых мигрантов. Иногда заходишь в павильон „фрукты – овощи“ и словно очутился в солнечной Абхазии. Торгуют они и на „Левше“, в основном дагестанцы, азербайджанцы. Но за прилавком ты их никогда не увидишь. Они всегда в тени. Чаще, гораздо чаще видишь их земляков среди покупателей».

Таких покупателей к развалам тянет не желание заполучить редкий раритет, а стремление приобрести посуду, технику или вещи за бесценок, которые можно будет использовать в быту по прямому назначению. Проблема в том, жалуется Пыльнов-младший, что трудовые мигранты, осевшие в столице и области, хотят сбить максимально цену, а в идеале забрать вещь задаром, доведя торговца до нервной истерии. Отец с сыном не согласен:

«Они такие же люди. Шабашат на стройках и сервисах: ремонтируют квартиры, починяют машины. Выкручиваются, как могут, еще и деньги шлют семье. Многие – бывшие учителя, ученые, инженеры. Не от хорошей жизни едут сюда».

Что до скидок, то многими вещами Пыльновы торгуют без цены. И в этом смысле нападки сына несостоятельны, считает отец. Да, не удивляйтесь: на «Левше», не избалованном туристами, есть целая гамма так называемых «товаров без ценника», и собрание домашнего барахла – первое, что стоит отнести к этой категории. Смелая сентенция, что подобные товары – пример неких щедрот, разумеется, не выдерживает критики. Объяснение на поверхности: наличие продаваемой вещи без указания цены говорит об изучении покупательского спроса. Но то, что вещь не имеет ценника, конечно, никак не афишируется. Зачастую стоимость любого штучного товара назначается «от потолка» хотя бы потому, что просчитать спрос елочной игрушки из чулана дедушки или женского кардигана из гардероба бабушки подчас не проще, чем рассчитать прибыльность сделки трейдера на Форекс-бирже.

Адекватная рыночной стоимость бывшего в употреблении товара – это одна великая гора до неба, на которую не каждому дано вскарабкаться в попытке угадать с нулями. Для этого все же надо понимать степень востребованности товара на рынке, а без оглядки на умозрительную рыночную конъюнктуру этого никак не сделать. Очевидно, что если за алюминиевый электрочайник с ценником в тысячу деревянных три покупателя подряд предлагают сто рублей и не копейкой больше, то будь он (чайник!) хоть десять раз винтажный, дороже его вряд ли продашь, и надо бы ориентироваться на предлагаемую цену, а вовсе не на свои «хотелки».

Та же история с кардиганом и елочной игрушкой. Спрос определяется по факту, то есть по наличию покупателя как такового. Цена будет названа наобум, и локомотивом ценообразования станет – внимание! – умение торговца быстро идентифицировать принадлежность интересанта к тому или иному классу. В этом смысле секрет писателя Климова не такой уж и секрет, он известен многим, если не всем бенефициарам на блошином рынке. Цена на одну и ту же вещь для ультрамодного хипстера и радикального дауншифтера будет различной. Таким образом, экспонат, который вы в итоге купите за сто рублей, вам сначала могут пытаться продать за тысячу (смотри историю про чайник!). Отсюда совет: собираясь на блошиный рынок, одевайтесь попроще, здорово сэкономите!

Любопытно, что блошиный узус не ограничивается словами «совок» и «чернота», не самым лестным образом характеризуя некоторых покупателей, а распространяет свои лингвистические щупальца и на самих торговцев. Желающие поковыряться в старых фотоаппаратах могут заглянуть к «миллионерам» – так местные продавцы окрестили своих коллег, торгующих со стационарных мест. Помимо пленочной фототехники, их палатки буквально изобилуют посудой, церковной атрибутикой и предметами интерьера, а судя по немного ошалевшим от нулей ценникам, свое прозвище миллионеры получили не зря. Хотя насколько они таковыми являются, сказать трудно. Сами они о своем бизнесе не распространяются. «Левшинские» «миллионеры» из трущоб – не просто ларечники, это скупщики с налаженными каналами и своими постоянными клиентами.

Неравнодушный к фотораритетам, я, конечно, не мог обойти вниманием россыпь кино– и фотокамер на прилавке. Глаза разбегаются, чего здесь только нет: редкий ФЭД с олимпийской символикой в кожаном футляре, пластиночная дорожная камера ФКД, занимающая в разобранном виде целую полку, самый первый фотоаппарат для получения моментальных снимков – совершенно дикий POLAROID 1948 года размерами примерно со строительный кирпич и весом около двух килограммов, сплошной металл. Чуть поодаль блестят былым величием японские Canon, Nikon и Minolta. Любителям антиквариа та больше интересны немецкие раритеты – Leica, Zeiss Ikon и Voigtlander. Эти почему-то внизу, разложены как попало, хотя должны быть на самом видном месте. Высоко они ценятся и в мире фотографов, хотя не все так однозначно! Оптика и камеры Leica по-своему уникальны и, по сути, являются исключительно прецизионными изделиями ручной работы. Бескомпромиссная надежность и стабильность характеристик делают Leica эталоном мирового фотокамеростроения. К сожалению, на цене это сказывается не самым благоприятным образом.

«Дорого – потому что платят. Вот эта „эмочка“ стоит сто сорок тысяч. В идеальном состоянии, чехол, ремешки плюс заглушки – всё в наличии. Она, конечно, стоит этих денег. Лейка – это живая легенда, своего рода философия и стиль жизни».

Если верить продавцу, представившемуся Станиславом, время не испортило внешний вид фотокамер и не лишило изначальных функций: все устройства находятся в рабочем состоянии. Примечательно, что сегодня возвращение интереса к аналоговой фотосъемке и популяризация желатиносеребряной фотографии делают фотоаксессуары и раритетные камеры предметом вожделения не только и не столько коллекционера, сколько обычного человека, увлекающегося пленочной фотографией. Впрочем, можно ли назвать такого человека обычным, учитывая засилье современных гаджетов с их камерофонами и цифромыльницами? Кому придет в голову разворачивать дома целую фотолабораторию, чтобы заполучить аналоговый снимок, ничем не превосходящий по качеству цифровой? Оказывается, таких людей немало, они организуют целые сообщества по интересам, например клуб пентаксистов (фанаты Pentax) или зуйкофилов (приверженцы Olympus Zuiko). В таких фотоклубах по интересам участники активно хвастают своими питомцами и создают целые галереи, где выставляются работы как любителей, так и профессионалов.

Присел на корточки. Мать моя женщина! Сердцем свалки была немецкая гармошка «Эрнеманн» с «детективным» апланатом, фирменным затвором собственной конструкции и редкой для этой серии пластиной 12×16. Чтобы понимать, о чем тут речь: передо мной во всей своей красе блистала одна из трех версий камеры HEAG-II, производившейся с 1900 по 1923 год. В XIX столетии размеры фотопластинок были стандартизированы относительно базового формата, называвшегося Whole Plate («целая пластинка»). Ее размеры составляли 6,5×8,5 дюйма, что равнялось примерно 16,5×21,6 см. Такие дробные цифры пришли в мир фотографии еще со времен дагеротипии и в основном гуляли по Британии и Франции. Их даже так и называли – английский формат. Английский формат имел свою классификацию посредством простого деления. Наибольшее значение имели «половины» Half Plate (4,25×5,5 дюйма) и «четверти» Quarter Plate (3,25×4,25 дюйма). Был в ходу и формат, называвшийся «увеличенной половиной» (4,75×6,25 дюйма), – это и были те самые пресловутые 12×16 см. В Германии, как и в России, использовали метрическую систему, где за основу «целой пластинки» было взято соотношение 18×24 см. Традиционный для того времени формат складной дорожной камеры – «четвертной» – 9×12 см, а вот 12×16 см – уже экзотика для немца. За все время производства вторых «хэгов» было выпущено приблизительно пятьдесят тысяч штук, и только каждый двадцатый из них оказался экстраординаром английского формата. Я вот такого «зверя» только на картинках видел. Живьем он мне ни разу не попадался, а тут вдруг такое.

Понятно, загорелся. Состояние: настолько хочется, что «наемся апельсинов, хотя потом буду неделю чесаться». Но цена… цена меня остановила. Повертел в руках, проверил мех. Сквозных дыр не было, да и в целом старичок немец держался молодцом, затвор, смазанный литолом, исправно отработал на всех выдержках. Я уточнил цену (на всякий случай) – информация на ценнике совпадала с только что услышанной цифрой. «Дорого!» – не выдержал я. Лицо лавочника сделалось совсем уж безразличным. «Для фотоаппарата с именем низкая цена. Считай, от сердца отрываешь!» После такой ремарки ничего не оставалось, как удалиться прочь, роняя слюни. И весь день не давала мне покоя эта довоенная «гармошка».

Горечь разочарования немного подсластила пилюля напавшей на меня халявы в виде полудюжины аутентичных поляроидных кассет для моментальных фотоснимков. Принцип и технология процесса были разработаны в Америке в далеких сороковых годах XX столетия. Отснятая карточка протягивалась через роликовый механизм, капсула с фотореактивом раздавливалась, и жидкость смачивала экспонированный слой, запуская проявку. Кассеты не стоили ничего, мне дали их в нагрузку, когда я выгребал из кучи хлама советский электроглянцеватель, который так долго и упорно не находился в рабочем состоянии и за приемлемые деньги.

Возвращаюсь назад через лавку Станислава, чтобы пооблизываться напоследок на запавшую мне в душу вещь. В глубине, где-то очень глубоко, я надеюсь, что его купили, и тогда все мои терзания отпали сами бы собой. Но нет – как назло, все так же небрежно лежит в центре кучи. Лавочник такой подозрительный, оставил посетителя, без пяти минут покупателя того самого 95-го «поляроида», наедине, стал дружелюбно улыбаться и ходить вокруг меня кругами. Он скользнул глазами по моим покупкам и после секундного замешательства вручил мне в руки Ernemann, вернулся за прилавок, стоять прямо передо мной. Ну вот зачем он это делает? Будущий покупатель «поляроида» умолк и тоже стал смотреть, что я буду делать. Я молча проделал все те же манипуляции с проверкой меха и затвора, попытался поиграть с объективом, но не смог: не хватило знаний. Воцарилась пауза, прямо по Чехову. За меня доиграл продавец.

– Сбрасываю полцены на камеру в обмен на твой комплект, – безразлично ответил он, указывая на кассеты «поляроида» под мышкой. Продавец посмотрел на второго посетителя – колоритного объемного персонажа в шейном платке и с тростью – и сказал ему нарочито громко: – Будут, будут тебе расходники, но аппарат отдам без скидки.

– Они подойдут? – смекнул покупатель «поляроида» и кивнул на мои кассеты.

Я молча протянул одну из кассет «миллионеру», тот мельком глянул на упаковку и утвердительно кивнул.

– По рукам! – ответил покупатель «поляроида». – Беру камеру и эти шесть кассет.

И оба посмотрели на меня.

Вот что мне по-настоящему нравится в подобных местах – это непредвзятость мнений. Все мое существо излучало довольство жизнью, хотя я и пытался всячески подавить в себе эмоции. Умение пользоваться педалями, когда ситуация в твоих руках, – это солидный куш к уже немалому куску пирога, подброшенному фортуной. Поэтому я, не моргнув глазом, нагло заявил:

– Возьму его за треть цены – и кассеты ваши.

Тут продавец заколебался. Видно было, что покупатель «поляроида» – клиент солидный, постоянный, а значит, перспективный. Терять таких никак нельзя, но и действовать себе в убыток тоже было неразумно. Нерешительность торговца была недолгой. Все, я уже просто доставал деньги, а кассеты тем временем перемещались из моих рук в руки будущего хозяина «поляроида».

– Пользуйся! – благодушно разрешил он и тем самым наконец поставил точку в нелегком выборе. – Достойный артефакт!

– А то! – сказал я, довольный, как сытый кот на батарее.

Блошиный рынок у нас – это рынок дикий и примитивный, от которого разит паленой водкой и национальным колоритом. Это обоняется почти на физическом уровне. Владимир Гиляровский в книге «Москва и москвичи», описывая Сухаревку, кажется, чувствовал те же запахи. «Обоняется прелый запах трущобы», – писал он. Русская ментальность вообще универсальное культурно-психологическое явление. Поэт Серебряного века Михаил Кузмин в одном из своих стихотворений[21]21
  Кузмин М. Поручение. 1922.


[Закрыть] писал с иронией:

 
…что бедны мы (но это не новость:
какое же у воробьев именье?),
занялись замечательной торговлей:
все продаем и ничего не покупаем…
 

Поэт говорил, конечно, больше о своей нелегкой доле, когда печататься становилось все сложнее, а скудных средств от переводов едва хватало, чтобы сводить концы с концами. Все-таки на дворе стоял голодный 1922 год. Но эти строки спустя почти сто лет удивительно стройно ложатся на окружающую нас сегодня действительность. Глубинные черты и особенности русского базара живут по своей логике. Так было при зарождении купечества на Руси в XI–XIII веках, когда в эпоху викингов торговля и грабеж шли рука об руку, так происходит и в эпоху Черкизона, история которого, вопреки расхожим мнениям, еще пишется.

Строки Кузмина вспоминаются поневоле, когда прохаживаешься вдоль нестройных торговых рядов «домовят», которые теснятся отдельным, обособленным лагерем. Да, кажется, в разговоре Слава упоминал о них.

Благодаря Пыльнову-отцу, сбегающему к «домовенкам» на перекур, углубляю аборигенный глоссарий и узнаю, что перегар и водочные ароматы – важное звено в цепочке торговых отношений. Настоящих имен, признается Пыльнов, никто не знает, для всех на рынке они просто «алики». Алик – имя нарицательное, как памперс или эскулап. Это алкоголики – хронические, наследственные, спившиеся или спивающиеся по мере своих сил, скатившиеся вниз по социальной лестнице настолько, что за чекушку водки готовы отдать последний «штиблет или панталон». Алики – не бездомные, во всяком случае не бомжи, вот и тянут из жилища все, что плохо там лежит. А там, по мнению домовят, плохо лежит все, начиная от люстр и торшеров и заканчивая баночками из-под специй, магнитами на холодильник и стопками суповых тарелок.

«Это жесткий дрейф. Чем все закончится – понятно. Я их не оправдываю, но жалко по-человечески. Кто-то говорит: алкаш, и сразу клеймо. А многие из них прошли Афган, Чечню. Они пытались вернуться к мирной жизни, но что-то надломилось, поломалось там внутри. Для них война никогда не кончится. Они продолжают воевать в мыслях, снах, воспоминаниях, в проклятой памяти, которая не отличает прошлое от настоящего. Война, она меняет человека очень сильно».

Самого Пыльнова афганская война «задела на излете по касательной». Он успел пробыть в Кабуле пять недель, прежде чем в мае 89-го начался вывод контингента советских войск. Их мотострелковый взвод ехал учиться воевать, но, к счастью, возвратился обратно без этого страшного умения. В полном составе, без потерь личного состава. Но ведь не всем так везло.