Текст книги "Москва винтажная. Путеводитель по московским барахолкам"

Часть IV

Глава 14

Московская адаптация американских форматов

Что такое хлам и как отличить нужную вещь от ненужной? Как бороться с хламом? Как полезная вещь превращается в бесполезную? И какие метаморфозы при этом происходят с ней? Думаете, легко найти ответы на эти вопросы? Не спешите…

Наше желание надыбать в свои норки побольше вещей оправдано эволюционно, оно свойственно всему живому, что, в общем-то, естественно. Только наша система ценностей, в отличие, к примеру, от системы ценностей белки или суслика, имеет гораздо больше градаций и оттенков. Отсюда, говорят психологи, и наши беды! Процесс превращения нужной вещи в хлам затейлив и труднопостижим. Это своего рода оккультная наука, где магия материального предмета – путь познания мира и управление им. Он окутан тайной, а его причины кроются исключительно в наших душах. Просветленные уверяют: кто понял природу хлама, считай, от него избавился. Но если бы все так было просто. Пытаться определить хлам попредметно – дело неблагодарное, обреченное, скорее всего, на неуспех. В большинстве своем борьба с вещизмом сводится к той истине, что избавляться надо от всего и сразу.

Рассудительные американцы заметили, что безболезненнее всего это делать при переездах. Действительно, ну не тащить же всю эту тяжесть в новую квартиру/ дом, проще распродать все содержимое на месте. Такой вариант не только проще, но и прибыльнее, ведь на вырученные деньги можно затовариться другим ерундизмом, а значит, обставить пустую «норку» потенциальным хламом, что уже само по себе весело, потому что круговорот вещей в природе – штука мощная, ультимативная, не терпящая отклонений и возражений.

Итак, в день распродажи, обычно это уик-энд или праздники, всякие ненужности в виде подержанных предметов домашнего обихода – мебели, бытовой техники, одежды, садовых приборов и прочих хозяйственных принадлежностей – выставляются на всеобщее обозрение поближе к вывеске «moving sale», означающей продажу из-за переезда. Такую форму избавления от «прошлого» прекрасно поясняет девиз подобных распродаж: «Что для одного человека мусор, для другого – сокровище». И верно, практика показывает, что мувинг-сейлы привлекают множество желающих – хламокопателей, или, как их называют сами американцы, – «пикеров», то есть мусорщиков.

Концепция явления «moving sale» слагается из простой и ясной философии обоюдной пользы. Интерес диктуется одним желанием: продать/купить все и быстро, так что цены назначаются по ходу торгов с таким расчетом, чтобы товар был отдан первому заинтересованному покупателю. Правда, есть и исключение: tag sale, то есть распродажа по фикс-прайсу. В этом случае каждая продаваемая вещь заранее снабжается ярлыком с подписанной ценой. Надо признать, для интровертов-покупателей это несомненное удобство. Для формалистов-продавцов вроде бы тоже, но хлопот с предпродажной подготовкой однозначно больше, поэтому такие варианты редкость. Все-таки отсутствие фикспрайса способно превратить обычную покупку в спортивный азарт, а иногда даже в хороший бизнес.

Если издержки покупательского бума постоянно проявляются в захламлении жизненного пространства, если желание избавиться от ненужных всячестей свербит до невозможности, но переезд на горизонте событий как-то не маячит, найти отдушину и впарить добро за копейку отлично получится на дворовых распродажах. Термин «yard sale» употребим всегда, когда речь заходит о имуществе в виде коробок и пакетов, выставленных на продажу во дворе дома или прямо на улице возле подъезда. Упомянутый в начале книги 127 Corridor Sale – такой прекрасный хрестоматийный пример ярд-сейла, сплотившего в едином коммерческом порыве продавцов целых трех американских штатов – Кентукки, Теннесси и Алабамы. Хотя, если разобраться по существу, 127 Corridor Sale – это шикарный ви негрет из множества ингредиентов. Дворовые распродажи – все же привилегия тихих американских пригородов.

Ровно в тех же окрестностях устраивают близкое по духу мероприятие garage sale, предполагающее в качестве торговой площадки уже не лужайку перед домом, а гараж, где витриной становится асфальтированная дорожка драйвея. Легенда гласит, что первую в истории гаражную распродажу устроила Клара Форд, жена известного автомобильного магната. Под руку женщине попала не в меру разросшаяся коллекция автоинструментов мужа – ее же она и пустила первой на продажу, даже не уведомив об этом супруга. Впрочем, это только легенда.

Barn sale, что в дословном переводе означает амбарную или сарайную продажу, отличное решение для фермеров и тех, у кого просто нет машины и места для ее хранения. Несмотря на то что в массе своей американцы сплошь и рядом автовладельцы, барн-сейлы пользуются не меньшей популярностью, чем гаражные продажи. Самая горячая пора подобных сейлов – лето и осень. Барахолки по-американски исключительны еще тем, что на гараж-сейлах бывает множество товаров, которые просто невозможно отыскать в магазинах, даже за большие деньги. Объясняется это эмигрантским прошлым продавцов, а следовательно, и их вещей. Люди съезжаются в Америку со всего мира и со всего мира тащат всякие товары, которые тут же, в Америке, и оседают. Самые оригинальные и аутентичные вещи находятся именно на распродажах, по этой причине сейлы – забава не только для бедняков и ньюкамеров, но также для состоятельных граждан, которые захаживают сюда в поисках редких и уникальных товаров для удовлетворения своих причуд.

Говоря о забавах, нельзя обойти вниманием такое народное развлечение, как воровство на дворовых распродажах. Другие причины, заставляющие посетителей идти на прикарманивание копеечных товаров, придумать сложно. Вот, например, что пишет в сообществе LiveJournal пользователь catstail, перебравшийся из России в Торонто и лично столкнувшийся с проблемой краж на канадской земле:

«Одна кража совершилась на моих изумленных глазах. У нас скопилось больше двадцати маленьких пробных флакончиков с духами. Ссыпали их в прозрачную коробку и оценили по двадцать пять центов каждый. Подошел прилично одетый немолодой господин весьма небелого цвета (не знаю, как это политкорректно назвать). Спросил, что это такое, о цене, и объявил, что берет все. Пересчитал количество, положил себе в карман и протянул мне двадцать пять центов за все. Я ему еще раз объяснила, что это цена за один. „Тогда я не возьму “ – сказал он. „Не хочешь – не бери“. Возвращает мне три флакончика. „А те, что в кармане? “ – спрашиваю я. Он достает из кармана еще штук пять, отдает их мне, поворачивается и уходит. А я остаюсь с открытым ртом и в полном шоке».

В одном из автобиографических очерков писательница Татьяна Толстая, описывая процесс продажи собственного домовладения в Америке, также упомянула об этой интернациональной особенности некоторых сограждан:

«Имущество распродала на „ярд-сейле“ – дворовой распродаже. Вытаскиваешь на улицу столы, раскладываешь ложки-поварёшки, занавески и прочую дрянь, вроде той, которой торгуют в подземных переходах. Продала и мебель; пришла немалая толпа людей поглазеть и прицениться; за всеми не уследишь, так что многое чего украли, включая готовальню… Мне приятно было, что американцы тоже тырят: не всё ж мы одни».

Бороться с подобным явлением сложно. По данным ЮНЕСКО, розничная торговля во всем мире теряет на кражах свыше десяти миллиардов долларов в год, что уж тут говорить о частных распродажах, денежный оборот которых куда меньше. Впрочем, денежный поток последних мельче, но не так уж скромен. Копеечная вроде индустрия аккумулирует годовой оборот в три миллиарда долларов. Тем удивительнее, что эта золотая жила по-прежнему свободна от бремени налогов. Пожалуй, это единственная в США сфера коммерции, до которой спрут федерального казначейства еще не дотянул своих жадных щупалец.

За счет чего складывается такая космическая сумма дохода отрасли? Ответ прост: за счет продаж предметов антикварной ценности. Понятно, что охотникам за антиквариатом ловить на лужайках, в гаражах и сараях особо нечего, для этого существует иная категория продаж – estate sale. Эстейт-сейл, как и мувинг-сейл, явление всесезонное и, как правило (но не всегда), связано с печальными обстоятельствами, к примеру со смертью или банкротством домовладельца. Движимое имущество, в отличие от недвижимого, идет отдельным пунктом и распродается еще до совершения сделки купли-продажи дома. Вот здесь-то, если очень повезет, можно натолкнуться на истинные артефакты, особенно если эстейт – фамильный особняк или родовое поместье. Мебель в стиле Чиппендейла, гобелены из натурального шелка, настенные панно с инкрустацией, старинные ковры ручной работы – лишь немногое, что можно отыскать на эстейтах самых богатых и престижных районов. Следопытов, выслеживающих, чем бы поживиться на распродажах фамильных ценностей, мусорщиками уже не назовешь. В английском варианте такую публику нарекли меткой идиомой treasure hunter[35]35
  От англ. – охотники за сокровищами.


[Закрыть]. Но иногда их пренебрежительно зовут early bird, что значит «ранние птахи». Ни свет ни заря они приезжают на распродажи и скупают самые ценные вещи, чтобы затем втридорога перепродать частному коллекционеру или антикварному салону. Именно поэтому в объявлениях об эстейт-сейлах часто пишется, что появление «ранних пташек» не приветствуется.

В последние годы популярность барахольных распродаж «от одного хозяина» настолько возросла, что это явление справедливо можно окрестить феноменом современной культуры потребления. При сегодняшнем переизбытке товаров количество людей, которым интереснее покупать старые вещи, растет год от года. Американские телевизионщики, всегда чутко ловящие новые веяния, своевременно отреагировали на этот факт и запустили несколько реалити-шоу, среди которых – «Storage Wars» и «American Pickers».

«Я – Майк Вольф. А я – Фрэнк Фриц. Мы путешествуем по городам и весям и ищем золото в пыли!» – так начинается программа «American Pickers». Двое ведущих шоу, которые дружат уже двадцать лет, ездят по стране и скупают вещи, завалявшиеся в сараях и гаражах барахольщиков и коллекционеров. И неизвестно, что им нравится больше: выискивать старинные вывески, автомобили и многое другое или собирать любопытнейшие воспоминания владельцев об ушедшей эпохе. Редкие находки Майк и Фрэнк продают в своем магазине «Antique Archaeology», клиентами которого являются дизайнеры интерьеров, фотографы и художники. Рассказывает Майк Вольф:

«Мне всегда нравилось искать сокровища в мусоре. Когда мне было пять, я приносил домой старые бутылки и прочую ерунду. А однажды нашел целую кучу старых велосипедов. У меня самая классная работа в мире. Я путешествую по стране, знакомлюсь с новыми людьми и почти каждый день ощущаю это магическое чувство, когда нахожу что-то по-настоящему чудесное. Если бы 25 лет назад мне кто-нибудь сказал, что я буду зарабатывать этим на жизнь, я бы не поверил».

Если в шоу «American Pickers», признанном в 2010 году самым популярным неигровым сериалом, два парня с хорошим вкусом ведут занимательные беседы с героями своей программы о старинных вещах, то в шоу «Storage Wars» все по-деловому строго и практично. Владельцы склада отнимают ячейки у арендаторов за неуплату и устраивают аукцион. Складское помещение продается целиком, вместе со всем скарбом, а уж что найдет в завалах новый владелец – купленный за бесценок хлам или аутентичный артефакт колониального периода, – неизвестно. Интерес телезрителя подогревается не только неожиданными находками, но и соперничеством героев. На аукционы собирается разгоряченная толпа стяжателей, на примере которой любопытно наблюдать специфический срез американского общества, костяк которого представляют крупные и мелкие коллекционеры, торговцы и дилеры, жадные до наживы, маклаки, батальствующие за отступные, или простаки, мечтающие «срубить денег по-легкому».

Опыт американских телевизионщиков переняли, как умели, наши. На «первой кнопке» появляется телепередача «Барахолка», где эпицентром притяжения становится небезызвестный подмосковный рынок «Левша».

Накатившая волна очередного кризиса сыграла на руку буму винтажного безумия. Маркетологи подхватили лакомую тему и принялись срочно «русифицировать» заморский формат продаж, отлаживая его не столько под российский, сколько под московский рынок. Благодарная столица послушно поддалась модному тренду и с аппетитом съела. Если в 2012 году в российской столице ярд-, гараж-, эстейт-сейлы не то чтобы не проводились – сами термины вызывали замешательство и легкое недоумение, – то в 2016-м, судя по запросам в Яндекс и Google, подобные распродажи получили широкую популярность.

Ожидаемо, что в случае с Москвой местом массовых паломничеств «пикеров» стали творческие кластеры, а отнюдь не чьи-то сараи или гаражи. Из процедуры сбыта подержанных вещей были скомпилированы культмероприятия, ориентированные в основном на прогрессивную молодежь и тех, кто чуть-чуть постарше. Такие почти наверняка имеют домашнюю коллекцию винила, винный шкаф с полудюжиной бутылок лафита или мадеры, возможно, коллекцию скетчей и комиксов, парочку картин в стиле урбан или ню и непременно гардероб с клетчатыми рубашками, кофтами с принтами, замысловатыми шарфами, банданами и шляпами. Зачастую их называют фриками или хипстерами, хотя еще чаще путают одно с другим, неверно идентифицируя разные субкультурные течения. Надо все же понимать, что первых и вторых объединяет своебытная манера поведения и особый, нетривиальный взгляд на жизнь, на этом схожесть завершается. Правда, есть еще стремление к индивидуальности, но кто из нас этим не грешит? Мы все в той или иной мере претендуем на элитарность и наличие собственного мнения на любую точку зрения. Многие предпочитают дизайнерские вещи или, наоборот, олдовые лейблы, то есть вещи с налетом старины, поскольку и те и другие отделяют от толпы, подчеркивают нашу персональность и внутреннюю свободу. Вдвойне приятно, когда оба эти качества пересекаются на линии одного предмета.

Именно индивидуальность и ее выражение через стиль определили подогревание интереса к барахольной sale-гастрономии и эскалацию ее популярности на территории самых урбанизированных российских регионов, в частности Москвы и Санкт-Петербурга.

Добавить «изюма» к модному движу нечаянно получилось с помощью ближайшего родственника гаражной распродажи – дресс-кроссинга. Dress-crossing (от англ. «переход одежды», «обмен вещами») – это вещевой чейндж, где роль размена, как уже ясно из названия, выполняют предметы домашнего текстиля и одежда. По сути, это развлечение для тех, кто любит часто обновлять свой гардероб, но не может/не хочет при этом тратить деньги. Сам механизм тряпочного бартера чудовищно прост, но при этом высокоэффективен. Выходит сердито и дешево, хотя чаще совсем бесплатно. Секрет успеха этой схемы в том, что вы отдаете неактуальную или поднадоевшую вещь, а взамен получаете классную обновку. То есть пристраиваете набившую оскомину серую толстовку и при этом задаром получаете сапоги-чопперы или, скажем, песочный тренчкот, пусть поношенный, пусть с оторванными пуговицами, зато прекрасно подходящий под цвет глаз. Пока вы восторгаетесь сапогами/тренчкотом (нужное подчеркнуть), ваш чейндж-партнер балдеет от брендовой толстовки с косой застежкой-«молнией» и теплым воротом, в которой будет так удобно бегать по утрам. Как видно, здесь проглядывает очевидный тезис любых барахольных распродаж: «Что для одного человека мусор, для другого – сокровище», и в этом смысле дресс-кроссинг не просто дальний родственник, а практически родня всем блошиным сейлзам.

С некоторых пор можно наблюдать гармоничную синергию обоих явлений, когда дресс-кроссинги и гараж-сейлы агрегируют на одной площадке. Более того, инициатором и организатором эвента выступают один и тот же человек или группа людей. Действительно, в Москве или любом другом городе-«миллионнике» организовать гараж– и ярд-сейл с привлечением рекламы – удовольствие дорогое, а потому безнадежное для про ведения его в частном порядке. Дешевле это сделать сплоченным коллективом под эгидой юридической организации. Собственно, так это и происходит: юрлицом выступает индивидуальный предприниматель или организация с ограниченной ответственностью. Запланированные на день или два распродажи под открытым небом или в арендованном помещении максимально освещаются с помощью социальных медиасредств и, если хватает денег, в печатных СМИ и на радио. Но денег, как правило, всегда не хватает, поэтому чаще всего подобные объявления встречаются в постах на Фейсбуке и Вконтакте. Правда, надо сказать, что эпоха истерии SMM-феномена закончилась. Как показывает практика, таргетивность таких рекламных вбросов низкая: garage-sales не собирают нужного числа участников.

Может показаться странным, но человек, интересуясь и отслеживая распродажи в формате «гараж-сейл», в какой-то момент отмечает любопытную эмпирику, что все они (или почти все) являются благотворительными. Это так: девять из десяти проводимых в столице «гаражных» распродаж работают в режиме благотворительного института. Что это дает организаторам? Ну, во-первых, позитивный пиар и в конечном счете лояльных клиентов. Впрочем, ничего вопиющего в этом нет: таких интенций придерживаются крупнейшие торговые компании, вроде Bulgari, Starbuks, Ikea. Спекуляция на информации о пожертвованиях – отличный ресурс для таких гигантов, чтобы интенсифицировать свой доход. Есть еще одна причина, почему заниматься этим выгодно не только сетям, но и индивидуальному предпринимательству: облегченное налоговое бремя. В России система налоговых льгот для благотворителей и жертвователей далека от идеала, но она есть, и некоторые ею пользуются. И наконец, в-третьих, благотворительность помогает решать вопрос с непроданным товаром. Большая его часть направляется в фонды как имущество, зачастую это происходит через посреднические сервисы, вроде Planeta, Blago, Dobro.Mail.

Впрочем, на фоне затяжного кризиса заниматься такого рода бизнесом становится экстремально сложно. Один из экс-учредителей стартапа по выкупу у населения ненужных вещей так описал ситуацию, связанную с монетизацией своего проекта:

«Ну вот представьте, значит, что мы делаем? Мы вывозим старый хлам из квартир и домов. То есть арендуем малотоннажные грузовички, заправляем их бензином, нанимаем водителей и грузчиков, которые едут по указанному адресу, по вечным пробкам в какую-нибудь Капотню, Бирюлёво или Печатники. Там расчищаем квартиры, даём денежку владельцам. Затем наши грузчики всё это спускают вниз, загружают в транспорт, а водители везут куда-то на арендованный склад. На складе волонтёры это сортируют, а реставраторы ремонтируют. Дальше специально обученные люди это рекламируют: печатают флаеры, запускают SMM, типа благотворительная ярмарка, большой гараж-сейл и всё такое. Назначаем дату, реализуем – не всё, конечно! Часть снова загружаем на арендованные грузовички и везём на этот раз на ближайшую свалку. Даём зарплату – загибаем пальцы – грузчикам, водителям, уборщикам, реставраторам, арендаторам, рекламным фрилансерам, бухгалтеру, умудряемся что-то отдавать в центр помощи бездомным или детский дом. Теперь, внимание, вопрос! Что остаётся бенефициару, какая прибыль в сухом остатке долетает до меня? Я отвечу: мизерная, и это в лучшем случае. Выходишь в ноль и думаешь: „Ну хотя бы так, во всяком случае, из своего кармана отдавать ничего не должен“».

Но Москва – это город больших возможностей, и вживание нового формата торговли в среду города становится все более очевидным. Как для практически любого блошиного рынка характерно причудливое сочетание вещей, представляющих тысячи приватных жизней и социальных сред, сплетенных в одном пространстве, так и для ставших популярными гаражных распродаж особенны ровно те же качества. Любопытно и то, что оба явления роднят постоянность локаций. Хотя считается, что гараж-сейлы – это запланированные на день или два распродажи, тем не менее места их проведения, как правило, перманентны. Настало время разузнать о них подробнее.

Глава 15

Гараж-базары в творческой экосистеме города. Пролетарская эстетика московских креативных пространств. Джентрификация по-русски. Социально-инновационные проекты “Свалка” и “Чумодан”: от концепции к реализации.

Москва – это почти шестнадцать миллионов жителей и две с половиной тысячи квадратных километров площади, что делает ее шестой в списке крупнейших городов мира и пятнадцатой в рейтинге самых населенных. Однако мест творческих рекреаций по-настоящему немного, едва речь заходит о масштабных зонах культурного досуга.

Словосочетания «креативное пространство» или «творческий кластер» вошли в наш разговорный обиход сравнительно недавно. В большинстве своем архитектоника таких культурных центров выражена через лаконичную «пролетарскую» эстетику, поскольку использует под свои задачи места, первоначально для этого не предназначенные. Как правило, это осколки индустриальной культуры СССР: бывшие или, что гораздо реже, ныне действующие производственные комбинаты и заводы. Архитекторы зрелого конструктивизма славно постарались, чтобы вдохнуть в градостроительные проекты как можно больше прагматизма и утилитарности, однако на фоне очевидного перенасыщения функциональностью фабричные и заводские постройки выглядят сильно обедненными с точки зрения художественности. Как ни странно, но именно этот фактор наряду с относительной доступностью ренты сыграл историческую роль в нетривиальном решении приспособить под полигоны для творческих задумок и экспериментов пустующие индустриальные площадки. Эти закрытые экосистемы инициативно употребляются для создания музейной, театральной и музыкальной среды, образовательной деятельности и коворкинга, привлекая к участию лучшие художественные ресурсы города. Часто активность посетителей подогревается проведением на арт-площадках event-маркетинговых мероприятий, в числе которых ярмарки, выставки-продажи, hand-made базары и гараж-сейлы.

Сегодня промышленными предприятиями заняты почти семнадцать процентов площадей в черте старой Москвы. Это так называемые депрессивные районы, которые с открытием Московского центрального кольца стало возможным визуально охватить чуть более чем за час в режиме поездки на метро.

Прежде всего, это бывший Хрустальный завод имени Калинина, известный ныне как дизайн-завод «Флакон» – один из первых успешных активов компании «Realogic» Николая Матушевского. Среди других активов компании, инвестирующей в креативный бизнес, – творческое комьюнити «Деревня», корабль «Брюсов», коворкинг «Star-Hub» и другие.

Также прошедший реновацию действующий многопрофильный холдинг ОАО «Электрозавод», организованный на базе Московского НПО «Электрозавод» и предлагающий часть складских площадей в аренду.

Культурный центр ЗИЛ, он же Дворец культуры автозавода имени Лихачева и, собственно, до недавнего времени сам завод Лихачева, стоящий у истоков советского автомобилестроения. В 2015 году автомобильное объединение ЗИЛ было окончательно расформировано. На момент написания книги оно находилось в стадии ликвидации: полным ходом шел снос корпусов завода. Под ковш экскаватора попал и музей истории ЗИЛа с мемориальным кабинетом создателя мощнейшего автогиганта – Ивана Лихачева. За последние полтора десятка лет крупнейший флагман автопрома прошел тяжелый путь, превратившись в его конце в дряхлого калеку. Некогда цветущий здоровяк ЗИЛ уже в нулевых дышал неровно, покрывая все возрастающие убытки за счет сдачи в аренду заводских площадей и продажи имущества. В ближайшей перспективе город планирует бывшую промзону (общая площадь более 470 Га) силами строительных девелоперов превратить в полтора миллиона квадратных метров жилья комфорт– и бизнес-класса.

Научно-производственный комплекс «Научно-исследовательский институт дальней радиосвязи», сокращенно НПК НИИДАР, когда-то занимался танко– и радиостроением, а ныне это перспективная приборостроительная компания в составе концерна «Радиотехнические и информационные системы», производящая радиолокационные комплексы, средства связи и контроля за космическим пространством. Часть старого производственного фонда НИИДАРа (около 5 Га) была отдана под строительство жилых домов класса премиум, подземный паркинг и коммерческую недвижимость. Несмотря на то что бизнес-центр по-прежнему не построен, на рынке недвижимости доступны предложения по аренде мест в старых производственных помещениях комплекса, причем по привлекательной для съемщика цене – около четырехсот рублей в месяц за квадратный метр. Это обстоятельство не могло не оказать позитивного влияния на популярность места.

Примечательно, что некоторые арт-площадки, обжившие фабричные пространства, предпочли сменить среду обитания, прельстившись привлекательными ценами, и переместиться на улицу Бухвостова, где расположены помещения института. Так, например, галерея «Электрозавод», устроенная по инициативе художника Леонида Ларионова, после продолжительных стычек и грызни с руководством ОАО «Электрозавод» была вынуждена искать новый «оазис» культурной жизни. По словам куратора проекта Натальи Тимофеевой, подтвердившей факт переезда галереи летом 2016 года, они нашли прибежище в стенах НИИДАРа.

Центр дизайна и рабочая станция ARTPLAY – крупнейший столичный кластер, расширяющий границы культурного поля до размеров целого городского квартала. «Город в городе» – так называют ARTPLAY и его резиденты. Творческая экосистема объединяет под своим началом триста мастерских, студий, галерей и шоу-румов. Здесь имеется свой кинотеатр, музыкальный клуб и детская художественная школа.

О спиртуозной дилогии креативдромов на территории винного комбината «Винзавод» и московского ликеро-водочного завода «Кристалл» прекрасно осведомлены многие любители современного искусства. В подвалах псевдоготического стиля «Винзавода» с интригующими названиями – Цех белого, Цех красного, Бродильный цех, Большое винохранилище – можно отыскать даже театральные подмостки и философский клуб.

Стоит отметить, что происходящее всего лишь результат нормальной джентрификации креативных индустрий, несущий положительный импульс творческим концентрациям и пулам. Само явление, как и термин его объясняющий, пришло с Запада и означает реконструкцию и обновление запущенных строений и территорий для возвращения утраченного интереса к ним со стороны девелоперов, туристов, меценатов. Если вместо английской кальки взять российский аналог термина «гараж-сейл», который подразумевает все-таки сперва тусовку, а уж после все остальное, то окончательно примириться и согласиться с тем, что иные пространства для «сейла по-русски» сыскать затруднительно, наверно, можно. Однако, увы, зачастую русская адаптация порождает искаженность самого понятия «частная распродажа», когда модное словосочетание garage-sale используется исключительно как рекламный трюк, совершенно не отражая действительности афишируемого мероприятия.

За примером вернемся на дизайн-завод «Флакон», где в сентябре 2016 года, по словам организаторов, была устроена самая масштабная в Москве гаражная распродажа – Большой Garage-Sale от «Эскимо-Феста». Нет, здесь сейчас не будет излишнего импульса, драмы или переигрывания. Просто скажу, что в названии «Большой Garage-Sale» ни одно слово не оказалось обоснованным. Где-то на задворках маркетинговых трюков и уловок затерялось само значение и смысл слов «большой» и «Garage-Sale». Канули во тьму все алеуты, а в сухом остатке достался обычный блошиный маркет на площади в несколько сот квадратных метров территории под открытом небом, с продажей преимущественно second-hand одежды и hand-made вещей.

Фотоательеры-передвижники, предлагающие опробовать на месте технологию уличных фотографов начала XX века, праздно шатающиеся люди пубертатного периода, словно сошедшие со страничек комикса Living with HipsterGirl & GamerGirl, ряженые мейкеры уличной еды, проворно катающие блинчики из теста и разливающие по стаканам глинтвейн на фруктовом соке. Действо сопровождалось музыкой из невидимых колонок, тасующейся ветром с перестуком колесных пар проходящих рядом, тут же за забором, пригородных электричек. Именно такой увидел и услышал я гаражную распродажу во «Флаконе» – без гаража, но с хламом, ибо его там в самом деле было валом. Это совсем не кажется cool, когда знакомишься со статистикой, которая утверждает: каждый третий швед зачат на кровати из своей родной IKEA. При чем здесь шведы и ИКЕА? – спросит кто-то. При том, что именно в этих магазинах нас убеждают, что идеи продаются. Между прочим, как заметил еще великий классик, не продается только вдохновение, а все остальное, похоже, можно сбагрить, вопрос только в том, под каким соусом это подать. Соус от «Эскимо-Феста» на вкус оказался со слащаво-фальшивыми нотками. Не хватало только корицы, мус ката и ванили, чтобы усилить базарную пряность, царящую вокруг. Следов орехов, как и признаков активной торговли на мероприятии, замечено не было.

А вот другой пример, и он совершенно отличен от предыдущего. Проект «Свалка» – пример не хрестоматийный, но показательный. «Свалка» начала свою взрослую самостоятельную жизнь благодаря усилиям его основателей – Алексея Баринского и Дмитрия Уханова. Омонимическая свалка Леши и Димы не требует рекультивации, главное ее отличие от всех других мусорных клоак – отсутствие вредного влияния на среду. Скорее даже наоборот: присутствие определенной пользы для человечества. Концепция проста, как апельсин: ненужные вещи (читай: барахло и потенциальный мусор) переадресовывается в такое место, в котором они бы снова стали востребованными. Как это выглядит на практике? Старые «бабушкины» интерьеры московских квартир и домов по предварительной заявке отправляются на погрузку в грузовички. Одно из безусловных преимуществ сервиса – отсутствие требования в предварительной сортировке вещей. Ненужное старье принимается без разбора, а его мерилом выступает «кучка». Если кучка большая, то по закону жанра это уже куча. Все очень просто: что поменьше – кучка, что побольше – куча. Взамен бывшим владельцам рухляди выдается немного денег, что-то вроде премии за бережливость и заботу о планете. За старую мебель можно получить пятьсот рублей. «Кучки» оцениваются в сотню или две рублей. Если мебель и несколько «кучек» всякой всячины – это примерно семьсот. Самая большая премия – тысяча рублей, – если много «кучек» и какая-то хорошая качественная вещь.