Текст книги "Чужое тело"

Ее рука непроизвольно дернулась – ударить, – но Тина вовремя остановила движение. Она не киборг. Пока. Если удастся избавиться от Лиргисо, связаться со Стивом, вновь получить доступ к своим банковским счетам, можно будет сделать операцию в одной из знаменитых на всю Галактику подпольных клиник на Рубиконе. А сейчас, в этом теле, нет смысла затевать драку с более сильным противником.

– О, у тебя все-таки есть выдержка, – прокомментировал Лиргисо. – Отрадно это видеть, великолепная Тина.

Он распахнул соседнюю дверь. Овальная алая комната с громадным ложем и цветными витражами. У энбоно алый цвет считается непристойным.

– Прошу! Наша экскурсия завершена. Нравится?

– Мечта коммуниста… – пробормотала Тина.

– Коммунисты заблуждаются. Алый – цвет секса, а не цвет их странного учения. – Глядя на нее с многозначительной завораживающей улыбкой, Лиргисо начал медленно расстегивать рубашку.

– Кто-то говорил, что не собирается унижать меня, – скрестив на груди руки, напомнила Тина.

– Это говорил я, великолепная Тина. – Он сбросил черную рубашку на темно-красный ворсистый пол. – Если бы ты видела, как я унижаю, ты бы воздержалась от таких замечаний. Когда я был твоим пленником, ты отказывала мне в сексе, но я добрее, чем ты – я всецело в твоем распоряжении.

– Я бы как-нибудь обошлась без твоей хваленой доброты.

Крис Мерлей был красивым, хорошо сложенным, умеренно мускулистым парнем. Существо, присвоившее тело Криса, смотрело на Тину из глубины его глаз с неистовым ликованием. Словно тварь, обитающая в аквариуме с замутненной водой, еле видимая, но выдающая свое присутствие бликами и движением.

– Тина, не омрачай мое торжество. – Лиргисо говорил почти просительно. – Я четыре года ждал этого дня! Иногда мне это снилось… Ты внушила мне страсть еще на Лярне, когда мы принадлежали к разным расам. Из-за этого я не смог тебя убить.

– Это не мое тело, – происходящее казалось ей не вполне реальным, и она не пыталась преодолеть эту нереальность – пусть так и остается. – Делай с ним что хочешь, мне все равно.

– Теперь твое.

Лиргисо опрокинул ее на ложе и впился в губы. Потом, отстранившись, засмеялся:

– Это больше похоже на поцелуй, чем то, что было перед моей вылазкой в бункер. Но целоваться ты не умеешь, придется всему тебя учить. В отличие от Живущих-в-Прохладе, люди редко бывают по-настоящему искусны в любви.

Острая боль в плече. Тина с трудом удержалась от крика.

– Надо понимать это так, что я теперь свободна от своего обещания? – прошипела она с яростью, когда Лиргисо разжал зубы.

– Нет. – Он ухмыльнулся. – Просто мое обещание на секс не распространяется. Забыл предупредить, извини. Можешь и ты меня укусить, мне это понравится. Если будешь кричать, мне это тоже понравится.

– Мне нужна сыворотка от бешенства, – процедила Тина. – Срочно, понял? Я не хочу от тебя заразиться!

– Судя по зверскому выражению твоего прелестного лица, бешенство тебя уже настигло. Между прочим, самое страшное впереди: прежняя хозяйка этого тела была девственницей. А теперь лежи спокойно, я хочу укусить шею, где сонная артерия – как в человеческих фильмах про вампиров. Меня это безумно возбуждает! Не дергайся, чтобы я не задел сосуд. Наверное, я был вампиром в каком-то из своих прежних существований.

– Будь у меня под рукой осиновый кол…

Не договорив, Тина содрогнулась от новой боли.

«Чтобы какая-то сволочь меня покусала и вдобавок изнасиловала… Ну, сейчас ты получишь! Терять мне вроде бы нечего».

Координация движений все еще далека от идеала (все еще – или это навсегда?), но Тина сумела нащупать то, что надо, и с вывертом сжала. В первый момент Лиргисо конвульсивно стиснул зубы. Потом закричал. Тина отпустила его, и он откатился в сторону; несмотря на боль, тут же сгруппировался, приготовившись защищаться – сказывалась многолетняя подготовка. Он побледнел, зрачки расширились, лицо скривилось в страдальческой гримасе.

– Не смей больше кусать меня, понял?

Она приподнялась и замерла, тоже готовая к обороне. Укушенные места болели, капли крови падали и расплывались темными пятнами на алом бархате обивки. Тело выполняло команды нехотя, с задержкой – неужели вот это и есть нормальная для человека скорость реакции?.. Тина вдруг осознала, что не хочет умирать, хотя еще минуту назад ей было все равно.

– Я могу тебя убить, – хрипло произнес Лиргисо.

Его неописуемая гримаса понемногу уступала место изумлению и злости.

– Я тоже могла тебя убить. Еще немного – и наступил бы шок, а потом я проломила бы тебе висок вон той штукой. – Тина показала на черную напольную вазу в углу. – Ты жив только потому, что спас людей на Валгре, и я связана обещанием.

Он растянулся на ложе, перед этим предупредив:

– Не приближайся ко мне!

Его мускулы оставались напряженными.

– Я к тебе приставать однозначно не собираюсь, – усмехнулась Тина. – Зря беспокоишься.

– Твоя жестокость даже меня иногда ошеломляет, – бросил Лиргисо.

– У нас этому приему самозащиты учат девочек в школах.

– Теперь я понимаю, почему люди так нуждаются в одежде. Человеческое тело несовершенно и уязвимо. Я бы не взял на работу дизайнера, который его проектировал!

Для энбоно, и тем более для Живущего-в-Прохладе, самое главное – при любых обстоятельствах сохранить лицо. Именно это он и пытался сделать. В Могндоэфре, где Тина побывала четыре года назад, без этой способности невозможно достичь высокого статуса, а Лиргисо до своего краха принадлежал к верхушке общества. Человек на его месте изрыгал бы ругательства, но Лиргисо был озабочен прежде всего тем, какое впечатление он произведет – пусть рядом и нет других зрителей, кроме Тины.

– Я настолько добр, что не стану убивать тебя за эту омерзительную выходку, – сообщил он, глядя в потолок.

– Ты действительно считаешь себя добрым?

– Я добрый, за что и расплачиваюсь. – Лиргисо мученически вздохнул. – Некто из вашей расы заметил, что доброта никогда не остается безнаказанной. Мудрое наблюдение. Я не стал надевать на тебя наручники – и оказался жертвой твоей извращенности. Совсем как несчастный прохожий, который решил искупаться в обольстительном водоеме, где поджидает добычу суллам.

– Я ведь предупреждала насчет человеческого коварства и блефа. Тебе не приходило в голову для начала поинтересоваться, хочу ли я лечь с тобой в постель?

Лиргисо приподнялся на локте и внимательно посмотрел на Тину, словно впервые увидел.

– Значит, ты хочешь, чтобы я добивался твоего расположения в изощренной галантной игре, как будто ты тоже принадлежишь к числу Живущих-в-Прохладе? Что ж, в этом есть своя прелесть… Помню, за Тлемлелхом я ухаживал несколько лунных циклов, прежде чем услышал обрадовавший меня ответ. Фласс, как это было давно! Целую вечность назад. Но почему же ты сразу не дала понять? Попытка оторвать жизненно важный орган – это слишком грубый намек!

– Я хочу бластер, чтобы тебя пристрелить. И денег на билет до Неза, а там уж я решу свои проблемы.

– Можешь грезить о чем угодно, великолепная Тина. – Он сел, морщась, потом встал. – В следующий раз я тебя сначала обездвижу… а сейчас пойду лечиться. Фласс, у меня ведь сегодня вечером совещание с топ-менеджерами в «Кристалоне»!

– Представляю, как ты достал домогательствами всех своих сотрудников.

– Не всех. Только тех, на кого у меня есть компромат, – огрызнулся Лиргисо.

Он осторожно нагнулся, собрал с пола одежду и нетвердой походкой вышел.

От алой комнаты до медпункта всего-то полтора десятка метров, но Тина преодолела это расстояние медленно, с трудом, словно на ней был неудобный и неисправный тяжелый скафандр. Если тело – что-то вроде скафандра для жизни в этом мире, так оно и есть… Потом она лежала на кушетке, а манипуляторы медавтомата обрабатывали следы укусов. Боль исчезла, зато осталась слабость. Кремовый потолок с зигзагообразными светильниками норовил сняться с места и куда-то уплыть.

«Как я ненавижу это тело! А моего больше нет… – Ее охватила пронизывающая печаль, и это было хуже, чем непривычная физическая боль. – Самое время применить на практике все то, чему учил Стив. Что я должна сделать? Взять под контроль или сломать „Цербера“, убраться отсюда, в первую очередь – отправить предупреждение на Нез насчет Поля. Тренироваться начну сейчас. – Она уставилась на один из светящихся зигзагов на потолке, но ощутила головокружение. – Нет, завтра. Сейчас надо отдохнуть. А ведь Лиргисо не врет, когда объясняется мне в любви – только любовью он называет нечто отталкивающее, с примесью сумасшествия. Могло ли со мной случиться что-нибудь похуже? Могло. Хорошо, что я не на Манокаре!»

Глава 7

Деревья с ярко-желтой листвой и длинными черными шишками обрамляли все аллеи, площадки и лестницы в Воспитующем парке. Посетители блуждали сквозь водяной кисель, подолгу задерживались перед скульптурными группами на площадках. Народа было много, несмотря на затяжной моросящий дождь: граждане низших уровней, направленные сюда в наказание либо ради совершенствования морального облика; группы школьников в сопровождении взрослых; принадлежащие к привилегированным уровням любители одиноких осенних прогулок. Говорят, нередко здесь можно увидеть безутешную госпожу Люану Ришсем, одну из кротких и плодородных вдов его превосходительства президента Ришсема, убитого врагами великого Манокара.

Двое администраторов третьего уровня, в темно-зеленых с оранжевыми лампасами мундирах ведомства тяжелой промышленности, неторопливо шли по аллее, тихо переговариваясь между собой. Наверное, они прилетели в столицу из тропиков – об этом свидетельствовал загар, каким не могли похвастаться окружающие. Один из них, высокий, с незапоминающимся лицом, оглядывал встречных изучающе и цепко – такой пронизывающий взгляд пристал скорее агенту госбезопасности, нежели простому чиновнику. Те, у кого мелькала эта мысль, сразу же начинали демонстрировать свою лояльность: устремлялись к ближайшей скульптуре и замирали перед ней, излучая должные чувства.

Спутник высокого, совсем еще мальчишка, худощавый, черноволосый, по-кошачьи гибкий, озирался так, словно страдал от зубной боли. Иногда его лицо, довольно красивое, но излишне живое для дисциплинированного молодого чиновника третьего уровня, неприязненно кривилось – обычно это происходило, если он задерживал взгляд на ком-нибудь из встречных. Поскольку он находился в компании предполагаемого агента госбезопасности, замечаний невоспитанному юнцу никто не делал.

Шелест дождя глушил их голоса, и все равно они умолкали, приближаясь к другим посетителям. Оно и понятно: манокарский язык Стив и Поль выучили по так называемому «методу прямой загрузки», но акцент все равно выдавал их, а нездешняя речь в общественном месте – для Манокара это шок. Первый признак конца света. Если на Незе или на Ниаре посреди людной улицы сядет чужой военный корабль, оттуда выскочат десантники и начнут расстреливать прохожих, эффект будет примерно тот же.

– Здесь все обложено грязной ватой, – морщась, процедил Поль. – И люди, и сама планета… Знаешь, такая серая вата, пропитанная всяким дерьмом, а потом ее использовали для герметизации.

– Это не вата. – Стив, как всегда, выслушал внимательно, однако никаких эмоций не выказал. – Постарайся не подменять то, что ты воспринимаешь, материальными объектами. Это явления разной природы.

– А ты сам эту вату… я же не знаю, как еще ее называть!.. воспринимаешь?

– Я – нет. Наверное, когда-то раньше мог… До того, как стал Стивом Баталовым. Но сейчас у меня это заблокировано.

Они замолчали – навстречу семенили, держась за руки, малыши лет семи-восьми в одинаковых курточках с капюшонами, их сопровождали мужчины в мундирах учителей. Поля передернуло: детей тоже окутывала «вата». Пока еще тонкий слой, с прорехами, – но она есть, и с течением времени эти малыши будут надежно упакованы. Ему казалось, что все население Манокара похоронено заживо. Или оплетено паутиной невидимых плотоядных тварей, как в фильме ужасов.

Слева – полукруглая площадка. Несколько посетителей созерцали скульптуру из цветного пластолита. Похожий на пациента психушки тощий тип в одной руке держал кисть, длинную, как для малярных работ, но с заостренным концом, а в другой почему-то скрипку. Надпись на постаменте гласила:

 
Ты, художник, не пашешь, не жнешь.
Без опеки ты будешь хорош!
 

Поль и Стив молча прошли мимо этого шедевра воспитующего искусства. Только потом Пол хихикнул.

– Эй, на нас смотрят, – одернул его Стив. – Лучше придай лицу глубокомысленное выражение. И, кстати, когда мы куда-то вламываемся, совсем не обязательно кричать: «Незийская полиция!»

– Я растерялся, – виновато сознался Поль.

Это было вчера ночью, когда им понадобились данные о внешнеторговых связях Манокара. Глобальной сети здесь нет, все, что можно, засекречено, и за данными пришлось лезть в статистическое управление. Наткнуться там на припозднившегося чиновника Стив и Поль не рассчитывали.

– Ты растерялся, а человек из-за тебя обделался.

– Может, он как раз перед этим собирался в туалет? Просто совпало.

– Ага, совпало… Их тут постоянно запугивают внешним миром, враждебным и страшным. Если некто в маске врывается к тебе в кабинет с воплем «Незийская полиция!» – это значит, вторжение из космоса уже произошло. Незийская полиция на Манокаре, спасайся, кто может.

На следующей площадке – статуя женщины, похожей на богиню плодородия какого-нибудь примитивного племени, широкобедрой, с гипертрофированной грудью и младенцем на руках, в окружении еще нескольких детей. Складчатая драпировка целомудренно прикрывала монументальные формы. На белом пластолитовом лице застыло выражение покорности и величия. Надпись поучала:

 
Ты сначала роди и взрасти,
А потом уж о сказках грусти!
 

– Манокарская эротика, – фыркнул Поль.

Они все еще выжидали. Стиву удалось выйти из гиперпространства и совершить посадку, не потревожив сторожевые спутники; сейчас на орбите плавали его зонды, неуловимые для манокарской военной автоматики, – они засекали каждый приближающийся корабль и посылали сигнал, однако тот корабль, на борту которого находилась Тина, до сих пор не прибыл.

Очередная скульптура изображала компьютер. К нему подкрадывалась личность в интероператорском шлеме, с пакостной физиономией и хищно растопыренными пальцами.

 
За компьютером хакер сидит —
Содрогаясь, мир в пропасть летит.
 

Группка притихших детей испуганно глядела на эту бяку, в то время как учитель что-то объяснял им.

Пока Стив старался собрать побольше информации о президенте Ришсеме – судя по всему, тот был главным инициатором похищения Тины. Непонятная фигура. Вначале начал проводить политику, направленную на постепенную либерализацию манокарского режима, отказался от тотального изоляционизма, пригласил бизнесменов с Ниара. Потом вдруг превратился в ярого реакционера, разорвал едва налаженные контакты, затеял кампанию против Тины… Почему? Экономика Манокара находилась в плачевном состоянии, и та линия, которой Ришсем придерживался вначале, была единственно разумной. Что заставило его изменить политику? И кто его убил? Похоже, что манокарские власти до сих пор убийц не нашли и ни черта не смогли выяснить, хотя официальная версия народу была предъявлена: происки врагов из внешнего мира, как же иначе?

Стив и Поль составили список лиц, которые входили в ближайшее окружение Ришсема и могли что-то знать о его делах. Попали в этот список и четыре скорбящих вдовы президента. У старшей из них, кроткой и плодородной госпожи Дорины, Стив и Поль уже побывали. Она приняла их за дьяволов, а потом, когда Стив вылечил ее от затяжной мигрени, – за божьих посланцев. Пожилая женщина, погруженная в мутные воды горя, когда-то в прошлом наученная гладко говорить и произносящая фразы, как автомат: – похоже, она не очень-то вникала в их смысл, – она показалась Полю почти неживой. Эта самая «вата», которая на Манокаре была повсюду, окутывала ее толстым-претолстым слоем без единого просвета. Поль предложил тогда подойти с другого конца и поговорить с Люаной, самой молодой из президентских вдов.

На новом постаменте – некто с растерянной и неприятной физиономией стоит около двух больших чемоданов. Вначале Поль решил, что эта скульптура бичует воровство, но оказалось, нет.

 
С гордой Родины он убежал
И навеки предателем стал.
О чужих небесах не мечтай,
Манокар – вот единственный рай!
 

– Послушай, здесь ведь одни люди! – осенило вдруг Поля. – Не то что негуманоидов, даже гинтийцев или шиайтиан не видно.

– Ты только сейчас заметил?

– Ну, я с самого начала чувствовал, что чего-то не хватает…

– На Манокаре живут одни люди, поскольку все остальные расы заражены скверной – так они считают. Смотри!

Поль уже увидел: женщина в черном траурном пальто и богато украшенной кружевами черной накидке с вуалью (манокарки не выходят из дома без вуалей) в сопровождении двух служанок шла по боковой аллее со стороны ворот. Немногочисленные посетительницы низко кланялись скорбящей вдове. Дети, столпившиеся вокруг злодея-хакера, замерли навытяжку и, повинуясь командам учителей, начали нестройным хором барабанить стишок: речь шла о сыновней благодарности «той, которая вскормила и воспитала». Мужчины пятого-шестого уровней тоже кланялись, хотя и не так низко, как женщины. И даже те, кто принадлежал к четвертому или третьему уровню, сдержанно склоняли головы, ведь на кроткой и плодородной госпоже Люане лежал отблеск величия покойного президента Ришсема. Выразить почтение этому отблеску – святое дело.

Люана прошла мимо Поля и Стива, наступив узким лакированным ботинком в лужицу на бетонной дорожке. Они последовали за ней, сохраняя дистанцию. После скоропостижной кончины супруга Люана вернулась жить к родителям, в их доме всегда было многолюдно: проникнуть туда для допроса, не переполошив домочадцев и прислугу, даже надеяться нечего. Вдову надо перехватить где-нибудь на стороне, во время прогулки.

Широкая гранитная лестница вела на верхнюю террасу. Там находились памятники государственным мужам, а также музей Славной Истории Манокара, музей Прегрешений и Наказаний, музей Традиций Манокара. Люана постояла перед новым бронзовым памятником, увековечившим президента Ришсема, потом направилась к музею Традиций.

Трехэтажное туманно-серое здание было одной природы с заполнившим весь мир промозглым дождиком. Оно понемногу растворялось в пасмурной перспективе – в отличие от мокрых желтых деревьев с неуместными для дерева шишками, на сто процентов реальных. С возвышенности открывался вид на панораму Аркатама – столицы Манокара. Тусклый, сверх меры упорядоченный город, выплывший из чьих-то скучных снов. Как и здание музея, размытый осенней хмарью Аркатам имел неважное качество, только деревья здесь и были настоящими.

Госпожу Люану они нашли в маленьком зале на третьем этаже. Одну – служанок она оставила в вестибюле. Зал был посвящен традициям манокарских текстильных предприятий. Люана, с откинутой вуалью, разглядывала трехмерные снимки, на которых улыбающиеся люди в униформе держали куски разноцветной ткани и, судя по всему, разыгрывали некое представление.

Четвертая вдова президента Ришсема была не старше Поля. Круглое бледное личико с блестящими коричневыми губами и нарисованными в знак траура коричневыми морщинками – на лбу, возле внешних уголков глаз, от крыльев носа к углам губ. В глазах тоска. Поль уже знал, что вдова на Манокаре – существо без будущего. Она не может снова выйти замуж, она должна жить тихо и незаметно. Работа? Женщины здесь не работают. Разве что пойти в служанки (но это участь тех, кто принадлежит к низшим уровням) либо учительницей или воспитательницей в школу для девочек. Претенденток на школьные вакансии – море: единственный шанс хоть чем-то заняться.

Заметив посторонних, Люана вскинула руку: поскорее опустить вуаль.

– Не закрывайте лицо. – Голос Стива заставил ее замереть. – Люана, мне надо с вами поговорить. Не бойтесь, мы вам ничего не сделаем, но вы должны ответить на мои вопросы.

На ее лице с нелепыми нарисованными морщинками проступил испуг – и что-то еще, странное выражение не то подконтрольного рассудку шока, не то ошеломленного ожидания.

Поль достал парализатор и биосканер. Если верить показаниям прибора, на третьем этаже безлюдно, в прилегающих залах никого нет. В случае чего они смогут исчезнуть отсюда вместе с Люаной, а потом вернуть ее обратно.

– Я отвечу… – прошептала Люана.

Она стала супругой его превосходительства около двух лет назад, как раз когда реформатор Ришсем радикально поменял политический курс и трансформировался в реакционера. Если госпожа Дорина обмолвилась, что «он изменился», но никаких разъяснений дать не смогла, только беспомощно и жалко моргала, то Люана обрисовала характер президента куда конкретней. Вспыльчивый, нервный, неуравновешенный. Каким он был раньше, Люана не знала, однако он ее разочаровал: ее с детства учили, что президент Манокара – самый мудрый, самый сильный, самый благородный, наделенный великой властью и над собой, и над другими… Насколько Поль уловил, с «властью над собой» у Ришсема обстояло хреновей некуда. Он закатывал Люане сентиментальные истерики, в ходе которых объяснял, что она-де его «единственное спасение от этого кошмара» и что теперь он «наконец-то укроется от этого кошмара около чистого сердечка своей младшей жены». Люана решила, что под «этим кошмаром» подразумеваются старшие жены – Дорина, Элана и Мея. Старших жен своего господина она боялась, считая, что те ее «со свету сживут», потому что «всегда так бывает».

Допущенных на Манокар инопланетян президент всячески поносил и сокрушался о своей роковой ошибке: мол, нечего было их сюда пускать, от них одни беды. В адрес Тины Хэдис не ругался, только тяжело вздыхал и говорил, что «лучше бы ее вообще не было».

– Все, Люана, – убирая в карман видеокамеру, сказал Стив. – Мы уходим. Думаю, мы с вами больше не увидимся.

– Вы просто так уйдете? – Она наморщила лоб, спрятав тонко прорисованные траурные морщинки в складках настоящих. – Вы ничего от меня не хотите? Совсем ничего? Только эти вопросы… Значит, все останется как есть и ничего больше не будет? Боже мой…

Она неосознанно загородила им дорогу к выходу из зала. Ее темные глаза блестели от слез, в их глубине пульсировала такая боль, что Полю стало не по себе. Те манокарцы, которых он видел вблизи до сих пор, казались ему похороненными заживо – они давно уже сдались и старались об этом не задумываться: если приспособишься, можно жить и в могиле. А Люана знала, что она похоронена. «Вата» облепила ее – разобраться бы, что это за «вата», – как и всех остальных, однако под этим слоем она все еще продолжала сопротивляться. Она не была ни особенно умной, ни особенно красивой, но Поль почувствовал к ней смутрую симпатию.

– Поль, – шепнул Стив, – я сейчас ничего не могу. С тех пор как Тина пропала, я как будто наполовину мертвый. Сможешь сделать то, что она хочет?

– Да. – Поль растерянно кивнул. – Главное, чтобы никто сюда не вломился… Обеспечишь?

Это не имело ничего общего с обычным влечением. Люане надо было, чтобы «хоть что-то произошло», а Поль занимался с ней любовью так, как делают искусственное дыхание умирающему. Нравились ли они друг другу? Скорее да, чем нет, но это, в общем-то, не имело значения. Они просто пытались изменить предопределенное, и Поль надеялся, что Люане это поможет.

Когда Стив и Поль уходили, она сидела, откинувшись, на кожаном диванчике и опустошенно улыбалась. Блестящая коричневая помада около губ размазалась, а нарисованные морщинки превратились в обычные линии, которые можно смыть водой из-под крана.

Экран телеблока подернулся рябью. Потом эту кипящую цветную кашу сменило изображение: запорошенная снегом улица в Хризополисе, неисправный робот-продавец гоняется за собакой и пытается всучить ей банку ванильной санды с ликером, а сердитый наладчик в оранжевом комбинезоне пытается найти управу на сбрендивший автомат. Видимо, хроника ежедневных происшествий. Снова рябь. Снова изображение. Рябь. Получается.

Тина устроилась в кресле напротив телеблока. На правой руке – фиксирующая медицинская перчатка. Утром решила проверить, насколько хороший удар она сможет нанести: как обычно, кулаком в стенку… После таких ее опытов в стенах оставались выбоины. Ударила она изо всей силы, тоже как обычно. Боль, возникшая вслед за этим – не сразу, с задержкой, как не сразу рассыпается на куски разбитое стекло, – безмерно удивила ее: неправильное ощущение. И только потом Тину захлестнула горечь: чего еще ждать от этого тела!

Стена не пострадала, а медавтомат после необходимого лечения выдал диагноз: несколько трещин, отек мягких тканей кисти, разрывы капилляров, подкожные гематомы. Этот перечень оставил Тину равнодушной – тело-то чужое. Наверное, то же самое испытывает какой-нибудь безалаберный тип, попавший в аварию на арендованной машине.

Лиргисо Тина не видела со вчерашнего дня, когда тот убрался, держа в охапке свои модные шмотки из черной «зеркалки». Вряд ли его поползновения на этом и закончатся, но для нее все это не имело особого значения. Вспоминая и анализируя вчерашний эпизод, она даже злости не испытывала.

«Он не человек, и у него нет тех дрянных человеческих стереотипов, которые могли бы меня достать. Он как был, так и остался до мозга костей Живущим-в-Прохладе, а лярнийские стереотипы на меня не действуют. Как сказал бы компьютерщик, у меня не та операционка. Впрочем, дело не в одних стереотипах… Он все время держался на тормозах, даже когда получил от меня. Учел свой прежний опыт и опасается совсем уж зарываться – а то вдруг появится Стив и снова придется за все отвечать? Или не хочет испортить отношения? Ладно, пусть пока блаженствует… В свое время я выбралась с Манокара – выберусь и отсюда».

Все бы ничего, но мысль о том, что ее тела больше нет, вызывала приступы гнетущей печали. После вчерашней «экскурсии» Тина ни разу не подходила к зеркалу. Жить дальше в таком виде? Ее передергивало от протеста и отвращения.

Голод. Странно, ведь утром она уже ела: сандвич с сыром, чашка кофе, апельсин. Обычно этого хватало на сутки… Раньше. Теперь она нуждается в полноценном трехразовом питании, как всякий нормальный человек.

По дороге в столовую – десяток шагов по коридору – ее опять заносило. Наконец она упала на стул перед кухонным терминалом и заказала обед. В том числе омлет, который положено есть вилкой и ножом. Потом уставилась, скрестив на груди руки, на стул напротив. Делать, как учил Стив. Черный стул с высокой гнутой спинкой нехотя отполз на несколько сантиметров, его ножки негодующе скребли по белому паркету. Вскоре накатила усталость и головокружение. Стив говорил, что и то и другое Тина создает сама, так как держится за представление, будто телекинез связан с большими затратами энергии.

Робот-официант ожил и подъехал к нише доставки рядом с терминалом – прибыл обед. Есть одной рукой неудобно, однако переключать робота в режим «человек нуждается в помощи» Тина не стала: вдруг он преждевременно утащит у нее столовые приборы? На всякий случай она положила нож на сиденье стула, накрыла салфеткой и села сверху. Похожий на подводного паука «Цербер» с длинными суставчатыми манипуляторами никак на это не отреагировал: видимо, действие не входило в перечень тех, которые надо пресекать.

Нож был не слишком острый, и работать Тина могла только левой рукой, поэтому распороть обивку гелевого кресла ей удалось далеко не с первой попытки. «Цербер» наблюдал за порчей хозяйской мебели безучастно – решил, что все это его не касается.

Внутреннюю оболочку она все-таки зацепила, темный гель начал вытекать через разрез, расползаясь студенистой лужей по багрово-красному ворсистому полу. Расстелив в стороне снятый с кресла кусок розового бархата, Тина проделала отверстие для головы, отхватила сбоку длинную полосу – на пояс. Все это кое-как, ценой долгих неловких усилий, но туника получилась.

Когда-то очень давно, еще на Манокаре, она взяла за правило: если тебя лишают выбора, если все за тебя определяют другие – делай наоборот. Это не означает, что надо обязательно идти на конфликт; на Манокаре она чаще всего уклонялась от прямых конфликтов. Это означает, что твои действия, неважно, конфликтные или нет, не должны совпадать с тем, чего от тебя хотят. Потому что иначе ты исчезнешь.

Надев тунику, Тина отправилась за чашкой крепкого кофе. Уже в столовой спохватилась: пожалуй, чашку ей до соседней комнаты не донести… Робот-официант выполнил команду и при этом чуть не наткнулся на «Цербера», который путался у него на дороге, таскаясь за Тиной, как на привязи.

Потом она опять включила телеблок и продолжила эксперименты с помехами. Гель постепенно вытек из оболочки, расплылся, словно посреди комнаты издохла громадная медуза. За длинным, от стены до стены, окном догорала полоска янтарного заката над стылым зимним морем. Наверное, Эллинское море. Или Молочное – если это Ориана, а не Испанский архипелаг. Те хвойные деревья, которые растут в парке около дома, раскидистые, с длинной розовой, желтой и оранжевой хвоей, возможны только в Ориане. У Тины сейчас не такое сверхострое зрение, как в прежнем теле, но все же достаточно хорошее, чтобы их рассмотреть.

Скользнули вниз жалюзи, вспыхнули рассыпанные по потолку шарики-светильники – домашняя автоматика, не получив указаний, отреагировала на сумерки в соответствии с программой. Тина оставила в покое телеблок и попыталась передвинуть столик из сулламьего панциря. Тот рывком сместился на полфута, стоявшая в одной из выемок чашка из-под кофе упала на бок, но скатиться не смогла – у лярнийских волнистых столешниц есть свои преимущества.

Снова адское утомление. И тело тут ни при чем: пока Тина была киборгом («была» – это заставило ее поморщиться как от боли), попытки телекинеза изнуряли ничуть не меньше.

Дверь открылась. В этот раз Лиргисо нарисовал лярнийскую черно-сине-серебристую полумаску вокруг глаз, с ветвящимися по вискам и скулам завитками. Синие с блеском губы. После превращения в человека он только у себя дома и мог разгуливать в таком виде.

– Привет, великолепная Тина! Как ты себя…

Лиргисо не договорил, словно внезапно задохнулся. Тина увидела, как побледнели те участки его лица, которые не были спрятаны под макияжем. Он смотрел, не отрываясь, на темную студенистую лужу посреди комнаты.

– Фласс… – произнес он еле слышно.

– Скажи еще, что это было твое любимое кресло! – обескураженно пробормотала Тина.

Она не ожидала, что гибель предмета обстановки доведет его почти до шока.

– Кресло?.. Ты хочешь сказать, что это всего лишь кресло?