Текст книги "Танкисты. Новые интервью"

Капуха такая, даже не может запомнить, где какие снаряды лежат. Попереставит их местами, поперепутает, сам запутается в них… Ну что делать, если бестолковый такой от природы? Написал рапорт, и его перевели в автоматчики.

А при нас в то время находилось пять автоматчиков, спрашиваю их: «Кто пойдет заряжающим?» И один башкир вызвался. Маленький, худенький парнишка, но очень шустрый. Я ему все показал, рассказал, так это же чудо какой заряжающий получился. Потом концовка какая. Когда война кончилась и он уже стал наводчиком, то стрелял просто отлично. Выступал и на первенстве округа, и на первенстве сухопутных войск. Потом я его назначил командиром экипажа. А когда у него срок службы подошел к концу, уговорил остаться на сверхсрочную. Так он тридцать лет на сверхсрочной прослужил. Отрастил себе солидную бороду. Постоянно ко мне приходил поговорить с бутылочкой. Знал, что я особо не увлекаюсь, но сам был любитель. Но потом его жена умерла, и он уехал на родину.

– Многие ветераны признаются, что в самом конце войны стало труднее воевать. Никому же неохота погибать перед самой победой.

– Лично я не расслаблялся до самого последнего дня войны. Помню, в Дрездене 8 мая, знаем, что Берлин уже пал, но я не расслаблялся – до последнего воевать! Ведь немцы, и стар и млад, сражались до последнего, и чтобы массово сдавались в плен, ничего подобного. Так что с ними нужно было быть начеку.

Конечно, иногда мыслишка проскакивала – приближается конец войны, но внутренне расслабляться я себе категорически не позволял. Шел до последнего и всячески отгонял от себя мысли, что останусь в живых. Тем более я по жизни не фантазер. А некоторые начинали мечтать о мирной жизни, а потом смотришь, он то ли ранен, то ли погиб. Помню, один начал так мечтать, как он заживет на гражданке: «Вот я после войны…» – и вскоре погиб… А я об этом даже думать не смел. Вот когда объявили, тут уже все ясно… Так что оставались живыми те, кто чувствовал, что война продолжается, и не расслаблялся. Человеческий настрой, моральный фактор – это же очень важно. Ну и мы, конечно, совсем молодые были. Когда война закончилась, мне еще двадцати не исполнилось, пацан же совсем еще… Понятно, что по сравнению со старшими у нас большое превосходство. Нас особо ничего не тяготило. Недаром есть такая аксиома – войны выигрывает молодежь. Поэтому сейчас и идет разговор о потребительском воспитании молодого поколения. Кто в случае чего в бой пойдет?!

– Где встретили победу?

– Вначале мы наступали на Берлин, но потом наш корпус перебросили на юг Германии. Брали Дрезден. Там Эльба широкая, и сутки-полтора мы ждали, пока нам переправу соорудят. По понтонному мосту перешли реку и втянулись в уличные бои. С день, наверное, участвовали в них. Прочесали на окраине богатые виллы и садоводческие дачи. Без боя овладели городком Розенталь и к вечеру вышли на противоположную окраину. И думаем, ну вроде все. Некуда уже вроде…

А 8-го числа к вечерку нас из пригородных дачных поселков вывели в какую-то рощу, и последовало распоряжение: «Срочно пополнить боезапас и горючее! Для вас есть сложная, ответственная задача…» И через два часа уточнили: «Вам предстоит форсированный марш на Прагу. Тылы, штабы – все остаются на месте, а вперед только танки». И на каждом по 10–15 автоматчиков.

Из нашего корпуса в рейде на Прагу участвовали три танковые бригады, мотоциклетный батальон, еще каких-то машин набрали, чтобы посадить в них пехотинцев из мотострелковой бригады. Артиллеристы пошли, дивизион «катюш», тяжелый танковый полк, приданный корпусу. Два самоходных полка: один – Су-76 и один – Су-85, и, конечно, связисты.

Ну и все, с наступлением темноты тронулись. Дорога прекрасная, и час мы шли на предельной скорости. А потом пошли горы, и уже появились сложности. Крутые повороты, соответственно, скорость сбросили. Но шли лихо, с ветерком. Нас никто не обгонял, это я точно помню.

Вот те, кто шел на Прагу с 4-го Украинского, там бои шли. А на нашем маршруте никаких стычек не было. Но нашему корпусу тоже засчитали, что мы участвовали в боях по 11 мая. Сидели в люках открыто, мехводы за рычагами, остальные дремлют, добирают… И под утро мы увидели, что впереди командир танка шлемофон снял, улыбается, и появилась догадка – наверное, это уже конец… Ну и я, конечно, стал махать, и позади меня…

Тут объявили привал, замполит бегает: «Сейчас митинг будет!» А какой там митинг? Ребята обнимаются, целуются, кто плачет… Молодые в основном смеялись, а те, кто постарше, у кого семьи, дети, те плакали… Из личного оружия все патроны расстреляли начисто… Но все время следовала команда: «Из танков не стрелять!»

И вы знаете, как будто с плеч что-то свалилось и так легко на душе стало… Мне даже показалось, что я сам как будто легче стал… Но митинг все-таки прошел. Тут же прямо у дороги его и устроили. И почему-то мне доверили на нем выступить. Что говорил, уже не вспомню, но в концовке сказал примерно так: «Давайте вспомним наших боевых товарищей, которые не дошли до этого дня…»

Но задачу ведь никто не отменял, и после митинга двинулись дальше. Нам обозначили наш конечный пункт – городишко Мельник, в 30 километрах от Праги, и к обеду мы уже вышли в этот район.

Помню, как проходили через населенные пункты. Тут уже население вышло к дорогам, махали, кричали. Мне запомнилось, что все кричали «Наздар!». А на небольших остановках население выносило все, что у них есть. И выпить, и закусить. И цветы, и объятия, а детишки сразу просились залезть на танк. Кто-то из местных фотографировал.

Там мы простояли где-то неделю. Основная задача – патрулирование, и кроме того, охраняли склад с боеприпасами и вооружением. Каких-либо инцидентов не было, только задержали несколько переодетых немецких солдат. А веселье продолжалось. Где-то доставали спиртное и выпивали. Некоторые хорошо выпивали. Но как положено победу отметили, только когда вернулись в Германию.

Бригада расположилась на территории спортивного лагеря, возле городка Дипольдесвальде. Вот там в 20-х числах мая все честь по чести устроили.

На всю бригаду столы буквой «П» поставили, накрыли. И мне запомнилось, что когда слово взял начальник политотдела бригады Сверчков, то он объявил цифру: «Бригада закончила войну в составе 341 человека». А со мной там случился казус.

Я-то совсем никакого спиртного не пил, а на столах только спирт. И меня уговорили хотя бы глоточек сделать. Ну ладно, думаю, все-таки такой повод. А меня ребята научили: «Ты немного выпей, потом водичкой запей и сразу выдох». Но у меня ничего не получилось. Вроде подготовил воду, но когда выпил спирта, то ее не обнаружил. Рукой обозначаю, что мне надо, и мне в руку сунули стакан. Глоток сделал, а там, оказывается, тоже спирт… Ну, тут все и пошло наружу, и кое-кого из ребят я обдал… Кто-то ругался, кто-то смеялся, но простили. Только сказали: «Неумеха! Зря спирт попортили…» Вот так вот отметили праздник.

– Почти у всех ветеранов есть фронтовые истории, связанные с выпивкой. У кого смешные, но чаще всего грустные. Все признают, что в Польше и Германии было очень много случаев отравлений техническим спиртом.

– Такие случаи были, в том числе и у меня один подчиненный ослеп…

Еще будучи взводным, взяли мы небольшой город почти на самой границе с Германией. И мне поставили задачу – занять оборону в районе железнодорожной станции.

Я пошел первым, за мной еще два танка. Когда вышли к вокзалу, ставлю одному задачу – занять позицию справа от станции! Второму – слева! А сам занял позицию около станции, но предупредил их: «После подойду к вам, и определим сектора обстрелов». Но не успел еще разобраться у себя, как прибегает заряжающий экипажа, того, что справа. С большущими глазами: «Товарищ лейтенант, у нас командир ослеп!» – «Как ослеп?» – «Вот так! Глаза белые, стоит, держится за крыло и говорит, что ничего не видит». Побежали вместе туда.

Прибегаем, смотрю, действительно… Младший лейтенант Алексей Мелихов стоит, в глазах все бело, но я сразу понял: «Что хватанул?» – «Да какое-то спиртное…» – «Да когда ж ты успел?! Танк же еще даже позицию не занял!» Рассказывает, что заглянул в какой-то домишко и в коридоре там увидел бутылку. Открыл, запах почувствовал и сделал всего несколько глотков. Ну чего, ругать бесполезно… Вот служба его и закончилась, хотя он у нас совсем недолго пробыл.

Назначил командиром наводчика, но ясно же, что лейтенанта надо немедленно вывозить в госпиталь. Пошел к своему танку, только собрался идти к следующему, как оттуда прибегает один с такими же глазами: «Танк утонул!» Я даже не понял вначале: «Как утонул?!» Ведь кругом никаких озер не видно.

Оказывается, там находился бассейн, по всей видимости, противопожарный. Причем он оказался без всякого ограждения. Ведь командир экипажа шел впереди, а танк за ним. Но если бы он при глазах и разуме был, разве нельзя определить, что ты идешь не по земле, а по льду? А он только прошел, и танк за ним сразу бум… Глыбой льда командира бьет сзади и сразу насмерть. Вода хлынула, и механик с радистом не успели выбраться – в общем, в живых остался только заряжающий, который сидел на башне. Когда мы подошли, вода доходила до середины башни. Тут же выкопали могилу и ребят похоронили…

Пошел с докладом к ротному: «Надо вывозить его!» Он назначил своего командира на этот танк: «Вывози, а потом немедленно возвращайся обратно!»

– А с Мелиховым не знаете, чем история закончилась?

– Ничего больше не знаю. Зато встречал другого. Незадолго до этого произошел такой эпизод.

В ходе боев в населенном пункте вроде как Першидруга шли по дамбе. Километра три по ней промчались, справа-слева стояли дома, но на той окраине немцы нас встретили с огоньком, и пришлось отходить. Уходили на большой скорости, в это время слышали какой-то взрыв, но не обратили внимания. А оказывается, немцы нас запустили, мост взорвали, и мы оказались в ловушке. Ночью же дело было. И первый танк из другого взвода с ходу загремел туда и перевернулся. Всех придавило снарядами, и мы их вытаскивали, отправили в госпиталь.

И уже в Наро-Фоминске где-то в 47-м году, как-то вечером только заступил дежурным по полку, вижу, с дежурным сержантом идет человек в гражданском, несколько припадая на протез, и все ближе и ближе. И еще на расстоянии я его узнал. Командир того самого экипажа, который мы тогда вытаскивали. И он меня узнал… Оказывается, живет в Курске и решил навестить родную часть. Вот такая встреча.

Но раз уж мы затронули тему выпивки, то я что хотел бы особо отметить. Сейчас слишком много разговоров про эти «наркомовские сто граммов», мол, приучали наш народ к пьянству. Но совсем недавно я специально изучал эту тему, поэтому хочу внести ясность.

Я подсчитал, что в течение войны было издано восемь постановлений по поводу выдачи нормы спиртного на фронте. Впервые Комитет Обороны издал приказ про эти «сто граммов» еще в октябре 41-го. Но сразу был определен срок, когда выдавали спиртное, – с октября по 1 мая. А уже в конце 43-го был подписан приказ, что выдавать их непосредственно перед выполнением боевой задачи и только тем, кто непосредственно задействован. А к концу войны этот круг еще более сузили и водку почти не выдавали. Скажу за себя. За все время на фронте я помню лишь считаное количество раз, когда нам выдавали водку. А сейчас некоторые деятели утверждают, что многие стали пьяницами на фронте, потому что каждый день выдавали. Да черта лысого! Я получал максимум десять раз. А остальное – трофеи. Но я не пил и всегда отдавал экипажу. Был момент, когда нас оказалось двое непьющих, значит, остальные двойную норму получают.

В конце войны механиком у меня был Сомов Паша, сравнительно молодой, и он совсем немножко выпивал. А вот наводчиком был стреляный мужичок – Гаврилюк. Бывший председатель колхоза из Сибири. Так вот когда только объявляли, что сегодня выдадут водку, то он от возбуждения прямо из танка выскакивал и не знал, куда себя деть. Сразу начинал ладоши тереть. Я его спрашиваю: «Ваня, ну чего ты все время трешь?» – «Чего-то руки мерзнут…» – «Ничего, сейчас заряжающий принесет, и прогреетесь». Но я понимал, для него это событие, а для меня нет. Я и сейчас только по праздникам позволяю себе по 40–50 граммов водки. А пива вообще в жизни не пил.

– А такое, чтобы в бой пьяным пойти?

– Дисциплина у нас была на очень высоком уровне, так что это исключено. Нет, не исключено, конечно, но лично я такого почти не видел. Лишь один эпизод сейчас вспоминается, но там не в бою это случилось. В общем, слушайте.

К Катовице мы подошли, действуя в передовом отряде. Уже видели город и, по всему, должны были первыми в него ворваться. Но на пути к нему проходила насыпь, а виадук оказался завален подобием баррикады. Стояла там какая-то пушчонка или нет, не помню уже. Во всяком случае, с ходу атаковать мы не решились. Потому что незадолго до этого вот так же наскочили на зенитную батарею, и она нам один танк подожгла. Но мы сразу дали заднюю и больше никого не потеряли.

Решили разобраться, кто пойдет первым, и вообще, как поступить. Ведь дело шло к вечеру, а ворвемся, уже и ночь наступит. А что такое ночью, почти без автоматчиков в городе… Причем даже карты не имели. На ощупь шли. Как говорят на войне – «на шорох». И пока разговор вели, вдруг слышим гул. Вроде немцы не стреляют, то есть сравнительно тихо, но гул человеческий. Кто-то глянул, а справа вдоль окраины этого города к нам движется агромаднейшая даже не толпа, а масса народа. Туда-сюда, обсуждаем и невольно посматриваем в ту сторону. И когда они совсем близко подошли, вот тут я впервые увидел людей из концлагеря. Одеты кто во что: кто в полосатом, кто полураздет, кто в чем… И мужчины, и женщины, и подростки, и каких только там национальностей нет… Танки наши окружили. Кто броню целует, кто плачет, кто на нас накидывается от радости… Это длилось сколько-то времени, но все не заканчивается.

Ротный спрашивает: «Что будем делать?» А чего тут думать, ясно, надо их в тыл направить. Тогда Сергей Васильевич встал на танк: «Поздравляем вас с освобождением и встречей с воинами Красной Армии!» – он любитель был поговорить. И уже в конце говорит: «Идите в этом направлении, там вас встретят! Там войны нет, давайте туда!» Но не тут-то было. Все это в шуме и гаме, его голоса и так не слышно, а тут еще кто понимает, кто не понимает. В общем, он уже и ругаться начал. Говорю ему: «Чего ругаться-то? Давайте бабахнем из пушки, они все упадут, и после этого вы дадите им команду, куда идти».

Дали команду наводчику, тот поднял пушку вверх, как бабахнул, вся толпа сразу попадала… Потом головы поднимают, встают, и начинается та же песня. Кто между собой обнимается, на танки лезут, но тут они все-таки услышали команду: «Идите туда! А нам боевую задачу надо выполнять». Наконец пошли, но их же несколько тысяч, и все идут, идут, идут, и нам все машут и машут… Кто руками, кто флажками каких-то государств.

А несколько наших, троих точно помню, стоят и не уходят: «Товарищ командир, возьмите нас с собой, мы хотим воевать!» Причем говорят: «Как в город войдем, мы оружие сами добудем!» А один храбрится: «Я с морской пехоты!» – «Садитесь!»

В общем, Семенов пошел первым на этот виадук. Мы по нему пару залпов маханули, все там поперемешали, и он с ходу все нагромождения пробил. Влетели в город, захватили два квартала и встали в круговую оборону. По радио пытаемся доложить: «Срочно пришлите подкрепление, у нас всего семь танков!» И вот тут мой Сергей Васильевич на радостях уже перебрал. Чувствую, не те команды уже подает. Пришлось его в танк уложить и за него приказы отдавать.

В итоге ничего мы так и не связались, но часа через три неожиданно пехота появилась. Причем во главе с генералом – командиром дивизии. А ротного уже привели в порядок. И холодной водой отмачивали, и уши терли… В общем, когда он с генералом разговаривал, я присутствовал. Генерал говорит: «Ну, будем считать, что мы ворвались первыми!» А Сергей Васильевич возражает: «Кто мы-то?! А мы кто такие?!» – «Ну и вы тоже!» И потом я слышал, что начальство этот момент уточняло, кому отдать пальму первенства. Не знаю, правда, как договорились, но за взятие Катовиц у нас двух человек, ротного и одного взводного – Петра Семенова, представили на Героя. Правда, звание получил только Сергей Васильевич, а Семенову вручили орден Ленина. (Выписка из наградного листа, по которому командиру 2-й танковой роты 1-го батальона 14-й Гвардейской танковой бригады Храмцову С. В. было присвоено звание Героя Советского Союза: «29.01.45, двигаясь в авангарде бригады, гв. ст. лейтенант Храмцов получил приказ своей ротой овладеть н. п. Гишевальд и завязать бой на юго-восточной окраине г. Катовице.

Выполняя поставленную задачу, гв. ст. лейтенант Храмцов отправил 3 танка во фронтальную атаку на Эшануэль-Заган, чем отвлек внимание немцев от обходного маневра батальона. В этом бою рота уничтожила 6 артбатарей тяжелой артиллерии противника, 3 бронетранспортера, 2 самоходных орудия, 5 минометов, 10 фаустружей и до 200 человек немецкой пехоты.

Пользуясь паникой немцев, рота, развивая успех, вышла на юго-восточную окраину г. Катовице. Противник спешно начал подтягивать артиллерию и бросил в бой полицейские части. Но стремительной атакой рота смяла противника, а немецкие орудия успели сделать всего один выстрел и были смяты и разбиты танками роты. Таким образом, г. Катовице – важнейший центр угольной промышленности – был взят.

В этом бою рота уничтожила 14 орудий разного калибра, 24 пулемета, 8 минометов, 30 автомашин. Были захвачены воинские эшелоны и склады продовольствия и боеприпасов в городе. Уничтожено и рассеяно до полка частей СС» – www.podvignaroda.ru.)

– А случайно не знаете, сколько героев было в бригаде?

– Все прекрасно знаю, потому что лично готовил материал по истории дивизии. В бригаде было восемь героев, а в корпусе – тридцать два.

– Хотелось бы обсудить наградной вопрос. Многие ветераны с обидой, а то и с возмущением говорят, что настоящих окопников в этом вопросе зачастую прижимали. Зато штабисты наград себе не жалея навыписывали.

– Ну, как там в штабах, не знаю. Я там не был. Но вопрос, конечно, сложный, субъективный. Если брать в целом, то считаю, что награждали справедливо. Это если брать то, что я лично видел и знаю. Такого, чтобы кого-то зря наградили, я не видел. Знаю только обратные случаи, когда людей могли бы наградить, и побольше.

Вот, допустим, в декабре 44-го к нам комбатом пришел бывший начальник разведки, а это одна из самых значимых фигур в бригаде. Причем он воевал в бригаде с самого ее формирования, а закончил войну с четырьмя орденами. Так что сказать, что ему, штабнику, манна небесная валилась, не могу. А ведь он постоянно в заботах, заданиях. Это ведь не химик, у которого своего фактически ничего нет. Ни подчиненных, ни обязанностей. Только если настанет момент, тут он противогазы раздаст, кого надо проинструктирует.

А если говорить про моих товарищей. Например, один из взводных, мой друг Костя Болтромюк, с которым мы воевали примерно в одно время, так у него четыре ордена за войну. У меня три. А был еще один парень, так он вообще с одним орденом Красной Звезды окончил. Но кто-то ходит на обычные задания, а кого-то отправляют на особые. Ну, если не дано от природы, не такой смышленый, не такой расторопный, то ему и особых заданий не давали, потому что не надеялись, что выполнит. А кто может – тому и награды. Ну, а так в целом все офицеры у нас закончили войну с наградами. Вот, кстати, вспомнился смешной случай.

К Катовицам, как я уже рассказывал, мы выскочили первыми. Впереди нас никого нет, только немцы. В трех километрах большой город, и как в него войти, трудно сказать. Тут прилетел один шальной снаряд, и одному из командиров экипажей осколок в висок, и все… Кто-то предложил посадить на этот танк старшину, но принцип был такой – танк в бой без офицера не идет! И начальство ломает голову – кто-то же должен идти в бой. А первые кандидатуры кто? Замкомбата по строевой, начштаба и замполит. Тут вдруг замполит – майор Ильин – предлагает: «А давайте попросим Тараскина!» А у нас в каждой роте помимо зампотеха был еще и танковый техник. Ему и говорят: «Ну, раз это твое предложение, иди и проси! А приказать ему я не могу, это не его обязанность». Замполит с ним поговорил, и Тараскин согласился. Пошли в атаку, в город ворвались успешно, задачу выполнили.

А вскоре после победы как-то ребята веселились, гужевались, но я, поскольку не выпивал, в этих операциях не участвовал. Я больше по спорту мастер. Но на этом веселье, когда они хорошо уже выпили, один из командиров вдруг спрашивает: «Тараскин, ты ведь уже в возрасте мужик, почему у тебя наград нет? У тебя ведь даже гвардейского значка нет!» – «Ну, так получилось…» А он к нам прибыл где-то в феврале 45-го, и пусть у нас недолго провоевал, но где-то ведь тоже воевал. И дальше напирают на него: «А как же ты приедешь домой? Что сыновьям скажешь?» – Мы знали, что у него дома два сына-подростка. – «Что на войне был? У тебя же ни шиша нет! Гвардейский знак, ладно, мы тебе достанем. Сейчас же и обмоем. А вот насчет наград вопрос сложный…» И тут вдруг кто-то вспомнил: «Слушай, Тараскин, а ты ведь, по-моему, как-то в атаку с нами ходил!» – «Да, ходил». – «И как это было?» И тут он начинает рассказывать, как его уговаривал майор Ильин: «Товарищ Тараскин, у нас вот такая ситуация. Вы не могли бы заменить командира экипажа? Как вы на это дело смотрите? Там и стрелять-то необязательно, стрелять будет наводчик». Ну, тот по простоте душевной и согласился. «А что еще говорил?» – «Товарищ Тараскин, помоги, пожалуйста, и Родина тебя не забудет!» И ребята как это услыхали, сразу на дыбы: «Все, пошли к замполиту! Пусть представляет к награде, раз он в атаку ходил». А майор Ильин жив, здоров и по-прежнему замполит нашего батальона.

Компания принимает решение единогласно, но Тараскин сопротивляется: «Никуда я не пойду!» Тогда по стакану еще врезали, тут уже и Тараскин веселый, два активиста подхватили его под руки и потащили к Ильину. А мы жили тогда на турбазе какой-то, и у замполита была отдельная комнатка в щитовом домике. Где-то в предбаннике ординарец попытался их остановить: «Замполит занят! К занятиям готовится!» – «Вот мы сейчас зайдем, а потом пусть себе дальше готовится!» Один открывает дверь, другой заталкивает туда Тараскина, и дверь закрыли. Ждут… Слышен разговор. А замполит видит, что Тараскин пьяный, начал его успокаивать: «Вы отдохните, приведите себя в порядок, а потом приходите, и мы с вами поговорим!» Вдруг ни с того ни с сего выстрел из пистолета… Конечно, ребята сразу протрезвели, дверь открывают и увидели только заднее место замполита, когда он махнул в окно… Выбил раму со стеклом и убежал… Тараскин с пистолетом в руках стоит, а в потолке дырка. Значит, не в замполита стрелял. Уже легче, но относительно. Ведь сейчас же он куда-то пошел, может, и доложить, наверное, что Тараскин хотел его убить. И тогда мы все тут сядем с ним… Тараскину, конечно, по морде дали. Он кричит: «За что?!»

Приходят как убитые и никому ничего не говорят. И трезвые… Попытались ребята с ними пошутить, а они молча легли. Конечно, настроения нет, переживают…

День проходит, замполита нет. Тут всякие нехорошие мысли им в голову лезут, Тараскина проклинают: «Какого черта ты стрелял? Тебе морду сейчас или попозже набить?» Тараскин извиняется: «Замполит спрашивает – чего пришел? А я и сам не помню…» Вечер пришел, поужинали, а замполита все нет. Легли уже спать, но сон их не берет…

А утром дневальный объявляет: «В 9:00 состоится общее построение. Приедет командир бригады и прочее начальство, так что всем привести себя в порядок!» Но ребята даже на завтрак не пошли, переживают: «Все, кончилась для нас служба…» А когда позавтракали, пришел секретарь парторганизации батальона лейтенант Истомин: «Ребята, давайте хорошенько приготовьтесь, приедут комбриг с начальником политотдела, будут награды вручать!» И только услышав про награды, эти ребята сразу оживились. И точно. На построении человекам пяти вручили награды. В том числе и Тараскину орден Красной Звезды. И вот после этого они все нам рассказали, а Тараскина подкалывали: «Ну все, теперь нас каждый день угощать будешь!»

(Выписка из наградного листа, по которому танковый техник 1-го танкового батальона 14-й Гвардейской танковой бригады гв. мл. лейтенант Тараскин Анатолий Яковлевич 1908 г. р. был награжден орденом Красной Звезды: «Танк, которым командовал тов. Тараскин, был назначен в разведку с задачей достичь северо-восточной окраины г. Катовицы. Дойдя до ж/д моста, танк обстреляла противотанковая пушка противника, но ответным выстрелом была уничтожена. Оставляя противотанковые мины и обстреливая танк из крупнокалиберных пулеметов, немцы пытались остановить танк гв. мл. лейтенанта Тараскина, но, уничтожая немецкую пехоту и технику, он упорно продвигался вперед. Будучи раненным, не прекращал вести бой до тех пор, пока не был заменен.

В боях за г. Катовицы тов. Тараскин огнем из пушки и пулемета уничтожил 5 автомашин с горючим и боеприпасами, 1 бронетранспортер и 12 человек немецкой пехоты» — www.podvignaroda.ru)

– Неужели по поводу наград никто не высказывал своего неудовольствия или ревности?

– Тут что нужно понимать. На фронте мы о наградах и не думали. Ни о своих, ни тем более о чужих. Да и не знали мы, у кого какие награды. Это уже когда война кончилась, когда их надели, вот тогда все и увидели. Но вопросы когда стали появляться? Это уже когда в 70-х и 80-х годах собирались на встречах ветеранов корпуса. Когда посидим за столом, выпьем, вот тогда уже кто-то и позволял себе высказаться.

Например, наш последний комбат Писаренко был обижен на комбрига. Он прошел всю войну и имел шесть орденов – прилично. Но иногда он упоминал, что случались моменты, когда в наградах его прижимали. Мы его успокаивали: «Иван Петрович, ну вам мало, что ли? Посмотрите, у кого еще шесть орденов есть? Раз, два и обчелся…» А он рассказывал, что его и на Героя представляли. Ну, не знаю. Он был словоохотливый мужик и в запале мог немного взбрехнуть, мы пару раз ловили его на этом. Но, тем не менее, он действительно был очень храбрым и смелым, так что вполне допускаю такое.

Или еще пример. Уже после войны я служил с Горным Давидом Иосифовичем, который всю войну прошел в одной бригаде. С момента ее формирования в июне 42-го и до самой Победы он служил в роте технического обеспечения специалистом по электрооборудованию. Хороший технарь, с обязанностями справлялся, но должность-то не самая заметная, и за войну он имел две награды: орден Красной Звезды и медаль «За боевые заслуги». Но вот когда мы собирались иногда и когда уже выпили, тормоза у него тоже отпускались, и он постоянно говорил: «Я до сих пор проклинаю этого пропагандиста майора Суворова. Сколько раз меня подполковник Филиппов – зампотех бригады – представлял, но как до Суворова доходит, он говорит: «Надо награждать боевых людей, тех, кто в атаки ходит! А этих через одного!» И я все попадался через одного…» Но все эти претензии по поводу наград я бы всерьез не рассматривал.

– Задам нескромный вопрос. А у вас самого такой обиды не было?

– Да ну чего там, мне и так хватает. И так мы в почете. Но конечно, если взвесить все, то, наверное, меня могли бы наградить и больше. Потому что вывезти штаб бригады со знаменем из окружения – это чего-то да заслуживало. Но я не приучен заниматься такими вещами. Начальству виднее.

– Энтузиасты военной истории создали список самых результативных танкистов Красной Армии. Так те, у кого на счету 10 танков и более, почти все герои.

– Ну чего обо мне говорить, если даже такие, как Брюхов, оказались не отмечены.

– Вы читали его книгу?

– Читал, тут, как говорится, добавить нечего. Но я с Василием Павловичем и знаком неплохо. В 1980 году он приехал к нам в дивизию с инспекцией. А с нашим командиром он служил вместе на Дальнем Востоке. Зовет меня: «Николай Николаевич, зайди!»

Захожу, за столом сидит генерал-лейтенант. Представился, познакомились. Расспросил, где был, когда. Спрашивает: «А чего в академии не учился?» – «Да один раз попытался, но завалил физику и плюнул на это дело…» – «Зря», – говорит. Пошутили, посмеялись, накоротке поговорили. Спрашивает моего командира: «Ну как он?» – «Побольше бы таких офицеров. Но собирается уходить». Мне ведь уже под 60 шло. – «Нас остались единицы, так что, если здоровье позволяет, послужи еще!» А ближе к вечеру меня вызвали в дом офицеров: «Брюхов сказал, чтобы был». Там, конечно, на фуршете более подробно поговорили. Таких танкистов, конечно, мало было. Лихой, смелый, недаром звание Героя в 95-м ему присвоили. Хоть и поздновато, но все-таки.

– А как вам показалось интервью с Ионой Дегеном?

– Его рассказ мне показался достоверным. В некоторых моментах такие детали вспоминает, что и я такого уже не помню. Оцениваю его как настоящего, достойного танкиста. Подготовленный, знающий танковое дело. Для танкиста срок пребывания на фронте приличный. Считаю, что свой долг перед Родиной он исполнил сполна, и желаю ему доброго здоровья, чтобы он и дальше помогал людям.

– Почти всех ветеранов, которым я давал прочитать его интервью, очень резанула антисоветская нотка в его рассказе. Даже где-то обиделись на него, мол, все видит в черном цвете.

– Меня эта нотка негатива не напрягала, но полагаю, что здесь он кое-что преувеличил. Будем считать на его совести.

– Ну вот, допустим, он очень негативно отзывался о политработниках и особистах.

– Когда после войны мы встречались в дружеской компании, то многие отзывались о политработниках нелестно. Но чаще всего в каком плане? Мол, меня представили к награде, а замполит зарубил: «Этот еще не заслуживает!» Но если про себя лично, то я ничего плохого не скажу. Что трусы, которые непонятно где находятся во время боев, – ничего подобного! Если замполит батальона, то он все время рядом с комбатом. Я воевал в пяти разных батальонах, и везде так было. Видел на передовой и начальника политотдела корпуса, и члена Военного совета армии, это ведь тоже о чем-то говорит. А такого, чтобы кто-то из них прятался за нашими спинами или злоупотреблял своей властью, я не помню. Вот, например, в этой истории с Тараскиным наш замполит вполне мог бы на него обидеться, но к его чести, он никакой обиды не затаил. С Ильиным, кстати, был еще такой эпизод.

Где-то в Польше, когда батальону предстояло идти в атаку, он находился в одном танке с комбатом. Но в ходе атаки предстояло сменить направление, а для этого нужно подать сигнал – зеленую ракету. И когда они вышли на этот рубеж, комбат поручил пустить ракету замполиту – «Давай!». Дают ему ракетницу, он открывает люк заряжающего, но не полностью. Бах – ракета попадет в нераскрытую створку, залетает обратно в танк и пошла тут ходуном ходить… Все за головы схватились, пока она не сгорит… А Ильин же чувствует себя виноватым, так он стал кидаться на эту ракету и в конце накрыл ее и здорово обжег себе ладонь. Ходил потом с перемотанной рукой. Ну, история, конечно, сразу стала всем известна, но виду никто не подает, комбату же станет неприятно. Но шутя говорили так: «О, наш замполит в атаку ходил и ранение получил…» Вот такой эпизод тоже был.