Текст книги "Танкисты. Новые интервью"

Этот капитан, парторг, оказался на высоте, сумел без выстрела скрутить их и привезти. Выяснилось, что они пили самогон вместе с хозяйкой, да еще пришла какая-то девка. И уже шли разговоры, чтобы всем экипажем уйти в Сибирь, дезертировать с войны. Пришлось организовать им клетку в одной из машин.

Повторно доложил командиру полка. Тот доложил наверх: «Прибыли тчк находятся под арестом тчк». Приходит команда: «Двоих расстрелять на месте тчк командир зпт механик доставить корпус тчк». Твою мать, вот еще задача. Я опять к начальнику станции, запросил кодом: «Прошу подтвердить ваше распоряжение». Немедленно простучал ответ: «Подтверждаю». Выехали со станции. На одном из перегонов я приказал остановить эшелон. Быстро создали «тройку», чтобы придать всему этому более-менее законную форму. Построили личный состав, привели приговор в исполнение – расстреляли. Это были люди новые, второго состава, или из госпиталей, или еще откуда-то.

Когда прибыли на Миус, полк временно стоял на юго-западной окраине Ростова. Там состоялся еще один трибунал. И на территории школы… то же самое. Вот такое мне в моей жизни приходилось терпеть. В бою куда легче. Подобные вещи мозг человека, его сердце, его душа отказываются принять… черт его знает, как-то решались и эти задачи.

Ну а потом я уж не так много воевал. Судьба ни с того ни с сего решила преподнести мне сюрприз. Казалось бы, только что стал начальником штаба полка, как вдруг приходит бумага «Откомандировать старшего лейтенанта Орлова в распоряжение отдела № … Бронетанкового управления Степного фронта». Так я попал на должность старшего офицера оперативного отдела штаба бронетанковых и механизированных войск фронта.

Ничего не понимал вообще в этих вопросах. Когда я вошел и увидел карту предстоящей Курской битвы, она меня потрясла своим масштабом. Справа – Центральный фронт, слева – Воронежский фронт Ватутина, черными на фоне красных значков выделены бронетанковые дивизии, полки, бригады… Тысяча пятьсот танков в резерве! У меня глаза разбежались, понять ничего не могу. Сразу признался, что я салага. Те смеются: «Да, мы знаем, что салага. Но вы за десять дней пройдете курс молодого штабного работника». Все десять дней я был прикреплен к одному майору, который взял меня в оборот и просто «штурмовал» в полном смысле этого слова. Штурмовал, готовил к оперативной работе: как собирать сведения по телефону и радио, как вести обстановку, как писать проекты приказов и распоряжений, донесений на фронт и в Генеральный штаб… Начальник оперативного направления должен принять экзамен. Если я пройду этот экзамен – мог надеяться, что меня оставят. Кроме того, это день и ночь водить мотоцикл, любую машину, и особенно «Виллис», летать на самолете наблюдателем и офицером связи…

Экзамен я кое-как сдал. Но работать в этом штабе было очень нелегко. Начиналась Курская битва. Меня закрепили за 5-й танковой армией Степного фронта. В ходе сражения 12 июля она вводилась в сражение под Прохоровкой. То время помнится бесконечными разъездами на мощнейшем мотоцикле «Zündapp», который периодически сменялся на «Виллис». Приказы, распоряжения, сбор данных, проверка того-сего… С «Виллиса» – на самолет. За мной закрепили летчика. Отличный парень. Был сбит в бою, ранен, а затем списан из авиации. Но не смирился, добился разрешения остаться в авиации, хотя бы и на таком вот самолете, хоть и не вести боев, но летать. Мы с ним летали проверять войска и линию фронта. Комфронта очень любил проверять действия войск по донесениям – очень много врали. Населенный пункт еще не взят, а уже доносят – взяли.

– Это понятно. А что, вы в штабах знали о потерях? Например, под Прохоровкой?

– С потерями разобрались после сражения. То, что их было много, мы знали еще тогда. Сейчас установили цифру шесть к одному, и, скорее всего, это правильно. Но вы должны научиться видеть главное – суть исторического события. К сожалению, наши историки с подачи Запада рвутся фальсифицировать нашу историю, исказить ее, ошельмовать. Они растаскивают событие по отдельным эпизодам, скрывая за ними конечные результаты этого сражения.

Ротмистров встретил две зарытые в землю танковые дивизии, полностью укомплектованные новейшими танками. 75-миллиметровые пушки немцев с длинным стволом пробивали наши Т-34 в лоб насквозь, не говоря уже о бортах. Т-34 в первый период войны показал себя превосходным танком. Он еще господствовал под Сталинградом… но под Курском уже стало ясно – не хватает мощи. У его 76-миллиметровки короткий ствол, и начальная скорость снаряда уже была слишком низкой. Чтобы побороться с той же «Пантерой», надо подойти на шестьсот-восемьсот метров. А она тебя возьмет с полутора километров, а «Тигр» с 88-миллиметровым стволом – с двух… Ну, вот попробуй подойди… Опустить руки? Сдаться?.. Мы могли взять их только количеством – потерять, но победить. Вот в чем дело-то. И нечего здесь бояться говорить об этом. Да, были ошибки. С вводом той же 5-й армии. Ведь была возможность нанести удар во фланг. Но так как задача была поставлена с самого верха, то получилось то, что получилось. Пришлось бить в бронированный лоб танковой дивизии немцев. А немцы не дураки, они воевать умели…

Работа в штабе мне изрядно надоела, я очень хотел вернуться назад, в свой корпус, даже написал рапорт. Особенно не любил эту строгость в ведении документации: за каждую ошибку, особенно в цифрах, – это ужас. Надо за весь фронт собрать, надо знать состав командиров, их биографию, заправлен ли, сколько боеприпасов, где он находится в эту минуту. Это очень трудно, особенно если со связью плохо. По радио нельзя, нужно по проводу. А по проводу не всегда работает, и значит, надо ехать. А пока доедешь, он уже изменился…

И как-то в один из дней сижу, работаю. Заходит полковник, внимательно смотрит на меня и говорит: «А ну, иди-ка сюда! Чего здесь штаны протираешь!» Смотрю – а это мой командир полка Бриженев. Оказывается, он был ранен, лечился и вот теперь после госпиталя прибыл за назначением. Обнялись, расцеловались. Он мне говорит: «Вот, я получаю назначение. Ты, наверное, знаешь какую-нибудь хорошую бригаду». Действительно, имелась одна бригада, где буквально накануне тяжело ранило ее командира. Ну, я говорю: «Проситесь в 27-ю гвардейскую. Она под Сталинградом рубила окруженную группировку».

Через час выходит от начальника штаба бронетанковых войск с кадровиком.

– Николай, я получил бригаду. Не подскажешь, как добраться?

– На чем?

– На чем угодно, лишь бы побыстрее.

Подгоняю мотоцикл, он в коляску – и вперед.

– Я тебе бумагу пришлю, жду в бригаде!

Эта встреча сразу все перевернула во мне. Я сразу к начальнику оперативного отдела, думаю про себя: «Хули мне, молодому парню, в штабе торчать…» А начопер, подполковник, опять вскинулся: «Да ты что! Здесь тоже фронт!» Смотрю – майор, замначальника отдела кадров подмигивает:

– Коль, ты Зину-«ленинградку» знаешь?

– А как же! Через нее шифровки даю.

– Знаешь что… ты как-нибудь на виду у начопера ее поцелуй или на своем мотоцикле покатай, только чтоб он обязательно увидел.

Зина была главной радисткой Главного управления. Такая боевая, здоровая, красивая девка. Я к ней клинья подбивал, но она от меня нос воротила… Понятное дело, мой начопер – более видная партия. Это была его баба, и он на нее серьезно рассчитывал. Кстати говоря, они поженились сразу же после войны.

И у меня как-то случай все-таки подвернулся. Приехал я с передовой… а там традиция: когда на фронт приедешь, то друзья тебе кто яблок, кто трофеев, кто консервов… Ну, я делился, конечно. Разумеется, как приеду, так девки как мухи… Еще момент: после ранения в грудь я перестал курить. Поэтому вместо махры и «Беломора» получал шоколад. Все девки это знали, в том числе и его Зинка. И вот она подбегает, нагибается: «Коля, а что у тебя есть вкусненького?» А я, не слезая с мотоцикла, весь в грязи, прихватил ее – и-и-и-и подполковник мой!

Сперва он хотел меня побить. Но потом начопера отпустило: «Какого черта ты лезешь, такой-сякой!» И на утречко он вдруг предлагает: «Слушай, Коль, ну что тебе действительно здесь торчать? Ну, понятно нам «старикам» под сорок лет… Ты просился на фронт… как смотришь? Вот мы сейчас назначили командира полка, он вроде твой знакомый. Хочешь к нему? Давай я сейчас тебе капитана присвою. Чего тебе здесь делать? Ты там дашь им жару…»

Через день мне присваивают капитана, выдают аттестаты, отличную характеристику и приказ за подписью Конева. Не зря я кадровику подкидывал гостинцы с фронта. А еще через две недели в бригаде я принял 1-й танковый батальон, с которым форсировал Днепр. Я был комбатом во время «Сталинграда-2», операции под Корсунь-Шевченковским. Там немцы вырывались колоннами, а мы наматывали их на гусеницы… Они двумя колоннами перли. Надо честно сказать, что их много и убежало. Мои ротные, Ждановский и еще один, оба стали Героями Советского Союза. Март, слякоть… Давили гусеницами беспощадно. Сколько ж мы их там набили, трудно сосчитать. Одних пленных взяли восемнадцать тысяч. Говорили после войны, что пятьдесят пять тысяч мы разделали под орех. Немцы сейчас называют цифру прорвавшихся из окружения – что-то около десяти тысяч. Нам же первоначально объявили, что вышло около трех тысяч. В Корсунь-Шевченковском, на острове Коцюбинского, есть музей битвы. Там фигурирует цифра четыре тысячи солдат и офицеров. У меня осталось ощущение удивительной, необыкновенной победы. Хотя и там хватало накладок. Мы, к примеру, остались без горючего. Нас спас Ротмистров. Помню, как Конев верхом на танке носился – распутица. Вообще, мне повезло, что я был комбатом в этой бригаде.

– Когда к вам прибыли Т-34 с длинным стволом?

– Дай вспомнить. С длинным стволом Т-34 пошли только с января 44-го. Под Корсунем мы еще воевали на старом Т-34. На каждом танке была надпись: «От челябинских колхозников». Бригада была укомплектована танками на средства челябинских колхозников. Честно сказать, я на новых так и не повоевал. На своем танке дошел до румынской границы, до города Бельцы.

– Вы комбат. Какой у вас был танк?

– Обычный танк, с Тагильского завода.

– Вы участвовали в боях?

– Двести метров за атакующими танками, не больше. Батальон атакует. Его предел – это шестьсот-семьсот метров, а то и меньше по фронту. К тому же батальон не всегда укомплектован. Это он называется батальон, а там от силы пятнадцать танков. Но все равно задача ставится как для батальона.

– Танкисты говорят, что управляли механиком-водителем посредством тычка сапогом.

– И так и этак. Бывало, и сапогом в спину… Но это редкий случай, если только отказало внутреннее переговорное устройство. У нас же в шлемофоне все. Разговариваешь с каждым членом экипажа. Оно так и называется – ВПУ. На застежках, с такими большими «гландами»…

– Вам не доводилось вылезать в нижний люк?

– Нет. Я никогда не верил в него и никогда не лазал через него. Вверх-то, бывает, не выскочишь, а уж вниз… Может быть, кто-то где-то вылез, но он, должно быть, был голым и худым. В обычный-то люк механик-водитель еле-еле выскакивает. И потом еще смотря на каком грунте танк стоит. Бывает, открываешь, люк-то на болте вниз опустился, а там всего щелка получается. Он на земле лежит! Я не верил в это, абсолютно.

– Чем запомнилась Молдавия?

– В Молдавии сначала только преследовали противника. Потом до Ясско-Кишиневской операции были остановлены. В мае предприняли попытку, но промазали, потому что весь боекомплект высадили по ложному переднему краю. А когда пошли в атаку… Немцы тогда обманули нас, а мы как обычно не доработали, только и всего. Поэтому операцию перенесли на осень. Но я уже в ней не участвовал. В мае месяце меня почти силой отправили учиться в танковую академию.

– Еще была какая-то история с пленными немцами…

– С первыми пленными я более-менее познакомился в Сталинграде, когда закончился разгром всей группировки. Мы как раз собирали полк второго состава. И нам тогда один товарищ подсказал: «В таком-то районе в овраге много немецких машин крупного размера». Я послал туда технарей. Они приехали и говорят, что им там обязательно нужен танк, потому что машины очень тяжелые. Мы утащили их танками несколько штук, стали копаться. Мотор работает, а машина не двигается, колеса не крутятся. То ли умышленно, то ли что-то сломано было – не знаю.

А неподалеку формировали колонны из сдающихся немцев. Виднелись страшные толпы. Мы сообразили, что там наверняка есть специалисты по машинам. Они же сдавались целыми дивизиями. Я туда приехал, нашел коменданта блока, поговорил с ним. Тот дал команду. Переводчик что-то походил-покричал и приводит пять или шесть человек, один из которых даже немножко соображал по-русски.

Два или три дня они жили у нас, приходили в себя от шока. Если они что-то на себя из нашей одежды накинут, хоть выбрасывай. От них стояла вонь на километр, к лагерю не подойдешь. Заросшие, грязные – нелюди. Мы их кормили, поили. Потом кое-как объяснили, зачем они нам нужны. Те прямо с какой-то радостью кинулись ремонтировать эти машины. Махом привели их в порядок, еще и наших научили, что да как.

Из-за этих немцев я получил свой первый и единственный за всю мою службу выговор. Немцы просто заболели работой, ведь они видели и прочувствовали на своей шкуре, что творилось в блоке перед отправкой в лагерь. Я ночевал в хате один с пятью немцами! Спал на полу, без всякой охраны. Там, правда, еще спала хозяйка с дедом, но все-таки… И кто-то маякнул командиру полка Бриженеву: мол, Орлов один ночует в окружении немцев. Ох, тот на дыбы!

А второй раз я лично на танке преследовал немецкую роту – человек шестьдесят, на Украине, под Корсунем. Они сперва колонной шли. Потом, когда меня увидели, развернулись и давай стрелять не разобравшись. Как я первый выстрел из пушки сделал, они побежали. А весна, распутица: танк не двигается, вязнет по брюхо. Пока ехал, надумал их в плен взять. Прострочил по ним из пулемета: кого-то убил, кого-то ранил – они залегли. По радио подозвал еще один танк. Смотрю – тянут руки вверх. Мой стрелок-заряжающий загнал их на танк. Послушно залезли, смотрят на нас. Спрашиваем, кто командир роты. Сначала молчали, потом один немец выползает: «Вот этот. Он-он». Указал пальцем…

Повез немцев в тыл. Те поняли, что плен им фактически «подтвержден», едут спокойно. Но вот сейчас вспоминаю – в пот бросает. Хоть мой заряжающий автоматы у них и отобрал, но они же все были гранатами увешаны, ножи висят в чехлах. А я еще из люка торчу, стою открытый, любуюсь собой и немцами, еду гордый – сейчас ребята скажут: «Комбат лично взял немцев». Подлетаем к комбригу: «Товарищ полковник, при отражении атаки захвачены пленные. На танке восемь немцев». А комбриг на меня: «Да кто тебе позволил? Мальчишка! Не смог нормально разоружить и построить?! Пригнал бы их пешком по этой грязи!» В общем, гонял меня.

А то еще было дело на Украине. Смяли мы какой-то жиденький заслон в одном населенном пункте. Артиллерии у них не было. Некоторых побили, подавили… какая-то небольшая пехотная часть. Что делать с пленными? У меня была одна очень крутая задача – прорваться к точке назначения как можно быстрее, не останавливаться, не задерживаться и не вступать в бой. Начали решать, что с ними делать. Прибежало наше население, и одна бабка говорит: «Да вы немцев-то не стреляйте, вон нашего полицая убейте». Видишь, как получается? Полицая расстрелять, а немцев вроде не обязательно.

Недолго думая, я оставил с ними одного человека, а сам двинул вперед.

Потом, на другой день, меня вызывают к комбригу. Смотрю – сидит особист и с ним еще какой-то хмырь, которого явно прислали сверху. Своего особиста я знал, мы были хорошие друзья. Этот сразу меня за узду: «Почему расстреляли немцев? Вы нарушили приказ, который запрещает расстреливать пленных без суда и следствия». Я его сразу в грубой форме осадил: «Я никого и нигде не расстреливал!» Тот свое гнет: «Ну как же, ваш батальон взял пленных в таком-то населенном пункте. Там расстреляно одиннадцать человек». Начали разбираться, и вот тогда я узнал, что их шлепнул капитан-тыловик из нашего полка. Он меня все время просил представить его к ордену. Я еще помню, поставил ему на вид: «За что тебя представлять? Ты вовремя не можешь накормить моих танкистов. А ты – представь к ордену. Иди завоюй!» И он решил отличиться – лично расстрелял этих немцев из пистолета. По-моему, его в штрафной батальон отправили…

Кстати, насчет штрафных… была одна история. Под Кировоградом то ли по дури, то ли еще по какой причине сел на нейтралку Ил-2. Смотрю – летчик и стрелок выпрыгивают, ползут к нам. Летчик, старший лейтенант, давай у меня просить танк – вытаскивать самолет и чуть ли не сам за рычаги. Выделил им два танка, остальные с места прижали немцев огнем. Штурмовик вытащили. Летчик сразу полез мотор смотреть. Мой замполит взялся помочь… Ну, вроде как бы нашли они там что-то. Летчик попросил нас составить акт и подписать его. Только подписали ему, появляется машина с тремя офицерами СМЕРШа. Летчика в оборот! Пара вопросов, назвали трусом – и в машину его. «Ил» с подвешенными бомбами так и остался на передке…

Проходит какое-то время. Получаем приказ взять очередную высотку, господствующую над местностью. В поддержку дают особую роту. Спрашиваю: «Как это понимать?» Комдив отвечает: «Да проще говоря, штрафная рота. Состав – осужденные за разные провинности офицеры». Подъезжаю к роте. Смотрю – настрой боевой. Спросил, кто готов пойти в атаку танковым десантом. Хором отвечают: «Все!»

Высоту «взяли на арапа». Высадку роты осуществил прямо на первую траншею немцев. В тяжелом, напряженном бою, не считаясь с потерями, особая офицерская рота очистила высотку от немцев и удержала ее за собой. Со всех оставшихся в живых штрафников по итогам боя сняли судимость! Когда роту выводили из боя, один из них, раненный и окровавленный, буквально прыгнул на меня:

– Комбат, не узнаешь? Я тот летчик, что просил у тебя танк! Под Кировоградом… Помнишь?!

И пляшет вокруг меня.

– Смотри, поймал шальную. Теперь гарантированно летать буду! Спасибо тебе, танкист!

– Поздравляю, старлей. С тебя причитается за освобождение.

– Долга не держу! Вернусь в строй – «проставлюсь». Бывай, танкист!

В 44-м под Бельцами у одного из домов наблюдаю бурное веселье. Баян, девки, перепляс… Перед симпатичной бабенкой лихо выплясывает разбитной парняга. Бог ты мой, кого я вижу? Так то ж мой летчик! Уже капитан, Звезда Героя на груди… Отошли в сторонку, вспомнили былое. Конечно, и про должок помянули. Вкатили с ним красного молдавского и разошлись навсегда…

– Много пишется, что немцы подрывали наши подбитые танки…

– Так подрывали. Когда у них хватало времени, подрывали. Бывало, и свои рвут, и наши… а когда им как следует поддадут, так все побросают и бегут.

– На Украине вам не довелось встречаться с тяжелыми танками немцев?

– Во время Корсунь-Шевченковской операции видел их тяжелые танки. Там у них было десять танков «Тигр». Но в бою с ними не встречался. Они, когда из окружения прорывались, очень хитро построили: во главе танки, потом бронетранспортеры, потом штабные машины, а за ними пехота – ежом таким. Прорывались тремя колоннами. Мой батальон действовал по одной колонне. По другой работал мой друг Коротаев, который из-за меня погорел – тоже не получил Героя.

– Да, кстати, перед встречей с вами я нашел в электронном архиве ваш наградной лист на Героя Советского Союза. Почему ему не дали ход?

– Так уж получилось. Генерал Богданов, командующий бронетанковыми войсками армии, вместо Героя Советского Союза написал – «только орден Ленина». Пострадал я, другой комбат и еще два комбрига. Во всем виноват заяц… да-да, обыкновенный заяц.

На «Виллисе» едем на пару с комбригом к командующему бронетанковыми войсками армии. Бриженев по каким-то своим делам, вроде с заявками на машины, и к тому же везет два представления на Героев Советского Союза, на меня и Коротаева Лешу, на первую визу. Я за рулем, по правую руку у меня на всякий пожарный ППШ. Комбриг дремлет… Вдруг смотрю – впереди чешет заяц. Бежит и бежит… Мне надоело, я ППШ взял и с одной руки его – хлоп. Тот кувырком. Останавливаюсь, комбриг подпрыгнул: «Что случилось? Немцы?» Я смеюсь: «Не, это заяц».

Приезжаем к генералу Богданову… вообще он мужик-то хороший был. Ну, они там сразу рассуждать, туда-сюда. Комбриг говорит:

– Петр Иванович, мы тут по дороге зайчика нашли. Может быть, сделаем его здесь?

– О, заяц! Маша, давай его!..

– Что изволите?

– Сделай-ка нам зайца. Ребята привезли. Закусим немножко…

Ну, здесь началось. Ободрать нормально она его не может, сготовить тоже. Смотрю – зовет меня в палатку.

У нас по Смоленску зайцев очень много. Мы с батей частенько их стреляли. Так что практики хватало. Мать как готовила зайца: если уксус есть – его нужно ночь в нем вымачивать. Мы, бывало, принесем с отцом пару-тройку зайцев – она сготовит. Ночь полежит – так он буквально ползет.

Я его разделал, выпотрошил, и она меня отпустила. Пришел, сижу рядом. Они о чем-то разговаривают. Потом Богданов кричит ей:

– Ну что там, Маша, готово?

– Да, готово, сейчас несу.

Накрывает она нам поляну и потом подает зайца на сковороде, разрезанного на куски. По рюмке приняли и сразу по кусочку зайчатины, пока горячее. Гляжу – оба сморщились и положили назад. Я тоже попробовал – подошва от сапога, а не заяц. И все бы прошло хорошо, но Маша заходит опять с вопросом:

– Ну как вам мой зайчик?

Полковник и генерал смолчали, а я, дурак, ляпнул:

– Да кто ж так зайца делает, его ж в рот не возьмешь.

Она как вспыхнет и бегом. Слышно, как ревет в своей палатке… В общем, у Богданова настроение тоже ни к черту, говорит:

– Ну, что там у вас еще есть?

– Да вот представление на ребят…

– Оставляй. Я их отдам кадровику или сам отправлю дальше.

– Есть, товарищ генерал.

И оставил ему все. Мы уехали, тот начал рассматривать… Хрен нам, а не Герой. И мой комбриг давай писать в Верховный Совет запросы: «Почему не дали Героев?» А те отписываются: «Все на законных основаниях. Вручены ордена Ленина». После войны они с Богдановым в госпитале встретились, и Бриженев ему рубанул:

– Как же ты так мог поступить с ребятами?

И под рюмку выяснилось, что эта Маша увидела в документах на представление мое фото и устроила ему скандал:

– Ты этому хаму хочешь дать «добро»? Тогда все, я ухожу…

И он уступил, написал рядышком: «орден Ленина».

– А как я мог Орлову дать орден Ленина, а остальным Героя? Как ребятам объяснить?

Вот так в жизни бывает. Ну, а моя война закончилась в районе румынской границы в мае 44-го, ровно за год до падения Берлина. И больше я с войной дела не имел, хватит с меня.

– Можно сказать, что вам везло на командиров?

– Да всякое бывало… Под Корсунем, помню, один пехотный комдив пытался подчинить танки себе, угрожал мне пистолетом. Пришлось показать ему трофейный парабеллум. Буквально немного до стрельбы не дошло. Но вот опять же… Он мне потом орден Красного Знамени вручал…

Вообще, это дело можно воспринимать по-разному… У меня однажды был такой случай: я отдыхал в ГДР, в санатории. А директор санатория в свое время воевал в Сталинграде командиром противотанкового орудия. Там он был тяжело ранен, попал в плен, прошел его… перевоспитался и вернулся в ГДР, женился и народил шестерых дочерей. Вот разговорились мы с ним. Спрашиваю его: «Так, наверное, вы мой танк подбили?» А он не растерялся, говорит: «Ну, тогда, наверное, это вы мне ногу перебили».

Интервью и лит. обработка – С. Смоляков.