Текст книги "Знак четырех. Собака Баскервилей"

Глава X
Выдержка из дневника доктора Ватсона

До сих пор я мог цитировать отчеты, которые поначалу отправлял Шерлоку Холмсу. Но дальше строить таким образом рассказ не удастся, и я вынужден снова обратиться к своим воспоминаниям, а также к дневнику, который в то время вел. Несколько выдержек из него возвратят меня к сценам, которые подробно и неизгладимо запечатлелись в моей памяти. Начну с утра, следующего за ночью, когда мы безуспешно охотились за каторжником и наблюдали на пустоши еще кое-что необычное.

16 октября. Пасмурный туманный день с моросящим дождем. Дом осажден клубящимися облаками, временами они расходятся, обнажая унылые изгибы вересковой пустоши с тонкими серебряными прожилками по склонам холмов; мокрые бока далеких валунов сияют под упавшим на них светом. Меланхолия царит и снаружи, и внутри. Баронету не по себе после того, что он пережил ночью. У меня самого сердце тоже не на месте, я ощущаю угрозу, неослабевающую угрозу, которая еще страшнее оттого, что я не знаю, в чем она состоит.

Но разве эти ощущения неоправданны? Припомним цепочку событий, которые свидетельствуют, что вокруг нас вершится игра каких-то зловещих сил. Смерть предыдущего хозяина Холла, в точном соответствии с фамильной легендой, новые и новые сообщения от селян, которые видели на пустоши непонятную тварь. Дважды я собственными ушами слышал отдаленные звуки, похожие на собачий вой. Происходит нечто вне рамок обычных законов природы? Невероятно, просто исключено. Не допускаю и мысли о призрачной собаке, которая оставляет вполне материальные следы лап и оглашает воем всю окрестность. Суеверию могут поддаться Стейплтон и Мортимер, но не я: уж в здравом-то смысле мне не откажешь. Поверить в такие басни – значит опуститься на уровень простых селян, которым просто дьявольской собаки маловато, подавай им еще и адское пламя из пасти и глаз. Холмс не стал бы выслушивать подобные фантазии, а я действую от его имени. Но факты остаются фактами, и я дважды слышал на пустоши загадочные стенания. Предположим, там в самом деле бродит гигантская собака – это многое бы объяснило. Но тогда где она прячется, чем кормится, откуда взялась, почему никто не видит ее днем? Надо признаться, естественное толкование событий представляется не более правдоподобным, чем сверхъестественное. А помимо собаки не следует забывать о происшествиях в Лондоне: бородач в кэбе, письмо с предостережением сэру Генри. Уж тут-то мы имели дело с реальностью, но автор письма мог быть как врагом, так и другом, заботившимся о безопасности баронета. Где сейчас этот друг или враг? Остался в Лондоне или последовал за нами сюда? Что, если… что, если это незнакомец, которого я видел на вершине тора?

Правда, он показался мне только мельком, и все же кое в чем я готов поклясться. Он не из тех, кого я здесь встречал, а я знаком теперь со всеми соседями. Этот человек намного выше Стейплтона и намного сухощавее Фрэнкленда. Это мог быть Бэрримор, но тот оставался в доме и уж точно за нами не пошел. Кто-то наблюдает за каждым нашим шагом, как было и в Лондоне. Соглядатай от нас не отвязался. Если мне удастся поймать этого человека, тогда, наверное, наша жизнь станет куда легче. Этой задаче я и должен всецело себя посвятить.

Моим первым побуждением было поведать сэру Генри о своих планах. Но, трезво поразмыслив, я решил от всех таиться и играть в свою игру один. Сэр Генри сделался молчалив и рассеян. Болотный голос удивительным образом подействовал на его нервы. Не стану множить его тревоги, а лучше положусь на собственные силы.

Утром после завтрака произошла небольшая сцена. Бэрримор попросил позволения поговорить с сэром Генри, и они ненадолго уединились в кабинете. Сидя в бильярдной, я не раз слышал, как повышались голоса, и не обманывался насчет того, о чем идет разговор. Наконец баронет открыл дверь и позвал меня.

– Бэрримор держит на нас обиду, – объяснил он. – Думает, с нашей стороны было нечестно охотиться за его шурином, ведь тайна была выдана нам добровольно.

Дворецкий стоял перед нами бледный, но с очень уверенным видом.

– Возможно, сэр, я был слишком дерзок, – сказал он. – В таком случае прошу прощения. Но я был очень удивлен, когда услышал, как вы, джентльмены, возвращались домой под утро, и узнал, что вы гонялись за Селденом. У бедняги и так хватает бед, чтобы еще и я пускал охотников по его следу.

– Если бы вы и вправду выдали секрет добровольно, это было бы совсем другое дело, – возразил баронет, – но это мы вас принудили – а точнее, не вас, а вашу жену. Вам было не отвертеться.

– Я никак не думал, что вы воспользуетесь моей откровенностью, сэр, вот уж не думал.

– Этот человек опасен для общества. По пустоши разбросаны одинокие дома, а этот тип способен на что угодно. Достаточно на него посмотреть, чтобы убедиться. Вот, к примеру, жилье мистера Стейплтона оборонить некому, кроме него самого. Пока Селдена не посадят под замок, всем местным будет грозить опасность.

– Да не полезет он ни в какие дома, сэр. Чем угодно клянусь. Он больше никого в Англии не потревожит. Заверяю вас, сэр Генри, почти все уже готово для отъезда в Южную Америку; несколько дней – и он будет в пути. Бога ради, сэр, не выдавайте полиции, что он все еще на пустоши. Его больше здесь не ищут, он сможет затаиться до дня отплытия. Если вы на него донесете, у нас с женой будут неприятности. Умоляю, сэр, не говорите ничего полиции.

– Что скажете, Ватсон?

Я пожал плечами:

– Убравшись за границу, он снимет лишнее бремя с налогоплательщиков.

– А если до отъезда он кого-нибудь ограбит?

– Нет, сэр, он же не спятил с ума. Мы приносим на пустошь все, что ему нужно. Совершить преступление – значит выдать себя.

– Это верно, – согласился сэр Генри. – Ладно, Бэрримор…

– Благослови вас Господь, сэр, спасибо от всего сердца! Если его снова арестуют, моя бедная жена этого не переживет.

– Похоже, Ватсон, мы теперь соучаствуем в укрывательстве преступника? Но после того, что мы слышали, – как его сдать в полицию? Так что дело решено. Ладно, Бэрримор, можете идти.

Бормоча слова благодарности, дворецкий направился было к двери, но заколебался и вернулся.

– Вы были так добры к нам, сэр, что мне хотелось бы ответить вам тем же. Мне кое-что известно, сэр Генри. Наверно, не следовало так долго молчать, но, когда я об этом узнал, следствие давно было закончено. До сих пор я ни единой живой душе не сказал ни слова. Речь идет о смерти бедного сэра Чарльза.

Мы с баронетом вскочили на ноги.

– Вам известно, как он умер?

– Нет, сэр, этого я не знаю.

– Что же тогда?

– Я знаю, зачем он в такой поздний час пошел к калитке. У него была встреча с женщиной.

– С женщиной? У него?

– Да, сэр.

– И как ее зовут?

– Имени я вам не назову, сэр, но могу назвать инициалы. Ее инициалы – Л. Л.

– Откуда вы это узнали, Бэрримор?

– Ваш дядя тем утром получил письмо. Вообще-то, писем ему поступало видимо-невидимо, он со многими общался и был известен своей добротой, поэтому к его помощи охотно прибегали все, кто попал в беду. Но в то утро так уж получилось, что письмо пришло всего одно, и, понятно, я обратил на него особое внимание. Послано из Кум-Трейси, адрес написан женской рукой.

– Ну и?..

– Больше я об этом письме не думал, не вспомнил бы и сейчас, если бы не жена. Около месяца назад она прибиралась в кабинете сэра Чарльза (после его смерти там ни к чему не прикасались) и нашла на решетке в камине сожженное письмо. Большая часть его рассыпалась, но самый конец страницы уцелел, и надпись, черную на сером, можно было различить. Мы решили, это постскриптум в конце письма. Там говорилось: «Молю, молю Вас как джентльмена: сожгите это письмо и будьте в десять у калитки». Внизу стояли инициалы: «Л. Л.»

– Вы сохранили этот обрывок?

– Нет, сэр, он рассыпался у нас в руках.

– Не получал ли сэр Чарльз других посланий, написанных тем же почерком?

– Я не особенно присматривался к его письмам, сэр. А это заметил только потому, что оно случайно пришло одно.

– И вы не догадываетесь, кто эта Л. Л.?

– Нет, сэр. Я знаю об этом не больше вашего. Но думаю, когда вы найдете эту леди, мы приблизимся к разгадке смерти сэра Чарльза.

– Не понимаю, Бэрримор, как вы могли скрывать такие важные сведения.

– В то время, сэр, у нас самих начались неприятности. И опять же, сэр, мы оба очень любили сэра Чарльза, ведь он для нас столько сделал. Разве мы помогли бы нашему бедному хозяину, если бы стали копаться в этой истории? Когда в деле замешана дама, надобен такт. Даже лучшие из нас…

– Вы подумали, что может пострадать его репутация?

– Я подумал: добра от этой истории не жди. Но вы добры к нам, сэр, и мне показалось, нечестно будет утаивать от вас то, что я знаю об этом деле.

– Отлично, Бэрримор, можете идти.

Когда дворецкий вышел, сэр Генри обратился ко мне:

– Ну, Ватсон, что вы думаете об этом новом луче света?

– По-моему, тьма сделалась еще гуще, чем прежде.

– Согласен. Но если мы отыщем эту Л. Л., дело существенно прояснится. Все же мы немного продвинулись. Знаем теперь, кто может приоткрыть нам глаза, осталось только ее найти. Что нам делать дальше, как вы думаете?

– Как можно скорее поставить в известность Холмса. Это та самая нить, которая ему требовалась. И я очень ошибаюсь, если мы не выманим его сюда.

Я тотчас отправился к себе и составил для Холмса отчет о наших утренних переговорах. Я понимал, что он в последнее время очень занят: в немногих кратких сообщениях с Бейкер-стрит не было ни отклика на мои отчеты, ни каких-либо инструкций. Несомненно, все его внимание было поглощено делом о шантаже. Однако новые факты должны были привлечь его интерес. Мне хотелось, чтобы Холмс был рядом.

17 октября. Весь день льет дождь, шуршит в плюще и капает с карнизов. Мне вспомнился каторжник – на холоде, среди голой неприютной пустоши. Бедняга! Каковы бы ни были его прегрешения, нынче он за них отчасти расплатился. Потом мои мысли обратились к другому человеку: лицо, мелькнувшее в окошечке кэба, силуэт на фоне лунного диска. Он тоже блуждает под этим потопом – незримый наблюдатель, человек тьмы? Вечером я надел ватерпруф и пустился в путь по размокшим верещатникам; в голове роились темные опасения, в лицо хлестал дождь, в ушах свистел ветер. Господь да убережет тех, кто скитается по большой трясине в ту пору, когда раскисли даже пригорки! Найдя черный тор, на вершине которого видел одинокого наблюдателя, я и сам обозрел со скалистой верхушки унылые волнистые низины. По их бурой поверхности гуляли в порывах ветра струи дождя; тяжелые темные тучи висели над самой землей, серыми завитками стелились по склонам причудливых холмов. Слева, в отдаленной ложбине, полускрытые дымкой, торчали над деревьями две тонкие башни Баскервиль-Холла. Других следов человеческого присутствия не было видно, если не считать доисторических хаток, которыми изобиловали склоны холмов. И нигде ни следа одинокого чужака, которого я видел в этом месте позавчерашней ночью.

На обратном пути меня настиг доктор Мортимер, кативший в догкарте по ухабистой дороге, которая ведет к отдаленной ферме Фаулмир. Он был к нам очень внимателен и почти каждый день посещал Холл – посмотреть, как у нас идут дела. Доктор настоял на том, чтобы подвезти меня домой. Он очень тревожился из-за своего спаниеля, который куда-то пропал. Собака забрела на пустошь и не вернулась. Я как мог его утешил, но мне вспомнился пони в Гримпенской трясине. Не думаю, что Мортимеру доведется снова увидеть своего песика.

– Кстати, Мортимер, – сказал я, пока мы тряслись на ухабах, – пожалуй, вам знакомы едва ли не все соседи, к которым можно добраться в вашем догкарте?

– Наверное, вообще все.

– Тогда не назовете ли мне женщину с инициалами Л. Л.?

Мортимер задумался.

– Не знаю, – протянул он наконец. – Правда, есть несколько цыганок и работниц, про которых не скажу, но в семьях фермеров и джентри нет ни одной женщины с такими инициалами. Хотя нет, погодите, – добавил он после паузы. – С инициалами Л. Л. есть Лора Лайонз, но она живет в Кум-Трейси.

– Кто она такая?

– Дочь Фрэнкленда.

– Что? Старого чудака Фрэнкленда?

– Именно. Она вышла замуж за художника по фамилии Лайонз, который приезжал сюда на этюды. Он оказался негодяем и бросил ее. Правда, насколько я слышал, вина лежит не только на нем. Отец девушки от нее отказался, потому что она вступила в брак без его позволения, но, вероятно, были и другие причины. Что старый мерзавец, что молодой – с обоими ей пришлось тяжело.

– На что она живет?

– Наверно, старый Фрэнкленд выплачивает ей содержание, но только мизерное, потому что у самого дела запутаны. Каковы бы ни были ее прегрешения, нельзя же было допустить женщину до худшего. История миссис Лайонз сделалась известна, кое-кто из соседей позаботился о том, чтобы у нее был честный заработок. Стейплтон, например, а также сэр Чарльз. Я тоже вложил какую-то малость. Мы помогли ей заняться машинописью.

Доктор поинтересовался, зачем мне эти сведения, но я сумел как-то отговориться: едва ли нам стоит с кем-либо откровенничать. Завтра утром поеду в Кум-Трейси, и если повидаюсь с этой сомнительной особой, миссис Лорой Лайонз, то по крайней мере один эпизод в этой цепи загадок получит объяснение. Я понемногу обретаю мудрость змия: когда Мортимер проявил особую настойчивость в расспросах, я осведомился между прочим, к какому типу он относит череп Фрэнкленда, так что весь остаток поездки разговор шел исключительно о краниологии. Годами живя бок о бок с Шерлоком Холмсом, хоть кое-что да усвоишь.

Чтобы завершить рассказ об этом непогожем и печальном дне, мне следует описать единственный эпизод, а именно недавний разговор с Бэрримором, давший мне в руки еще одну сильную карту, которую я в должное время разыграю.

Мортимер остался на обед, а потом они с баронетом пошли играть в экарте. Дворецкий принес мне в библиотеку кофе, и я воспользовался случаем задать ему несколько вопросов.

– Ну как ваш драгоценный родич: уехал или все еще скрывается на пустоши?

– Не знаю, сэр. Молю Бога, чтобы он убрался, от него у нас одни неприятности! В последний раз слышал о нем, когда относил еду, а было это три дня назад.

– Вы его видели в тот раз?

– Нет, сэр, но я снова там побывал и убедился, что еда исчезла.

– Значит, он точно там был?

– Надо полагать, сэр, если еду не забрал тот, другой.

Не донеся до рта кофейную чашку, я опустил ее на стол и уставился на Бэрримора.

– Выходит, вам известно про другого человека?

– Да, сэр, на пустоши есть другой человек.

– Вы его видели?

– Нет, сэр.

– Тогда откуда вы про него знаете?

– О нем мне рассказал Селден, с неделю назад или больше. Этот второй тоже прячется, но, судя по всему, он не каторжник. Не нравится мне это, доктор Ватсон, – честно сказать, сэр, очень мне это не нравится. – В тоне Бэрримора прозвучало серьезное волнение.

– Послушайте, Бэрримор, что я скажу. В этом деле я не руководствуюсь ничем, кроме интересов вашего хозяина. И приехал я с единственной целью ему помочь. Скажите откровенно: что именно вам не нравится?

Бэрримор заколебался, словно бы раскаиваясь, что проговорился, или не зная, как выразить словами свои чувства.

– Да все это, сэр, что там творится, – воскликнул он наконец, указывая на исхлестанное дождем окно, откуда видна пустошь. – Что-то недоброе там готовится, какие-то черные дела, клянусь вам! От души бы порадовался, сэр, если бы увидел, как сэр Генри уезжает обратно в Лондон!

– Но что же вас тревожит?

– Вспомните о смерти сэра Чарльза! Нехорошая история, что бы там ни говорил коронер. А ночные шумы на пустоши? Ни один человек не сунется туда после наступления темноты, даже если ему заплатят. А чужак, который там прячется, за чем-то следит и чего-то выжидает? Чего он ждет? Что все это значит? Это не сулит ничего доброго тому, кто носит имя Баскервиль, и поэтому я мечтаю о том дне, когда передам все эти заботы новым слугам сэра Генри.

– Но насчет чужака. Скажите, что вы о нем знаете? Что рассказывал Селден? Выяснил он, где этот чужак прячется и чем занимается?

– Селден видел его раз или два, но он таится и ничего о себе не выдает. Вначале Селден думал, что он из полиции, но скоро убедился, что этот человек замыслил что-то свое. По словам Селдена, его можно принять за джентльмена, но чем он занимается, выяснить не удалось.

– А где он живет, Селден не говорил?

– В какой-то из древних каменных хаток на склоне, где обитали первобытные люди.

– А где берет еду?

– Селден узнал, что ему прислуживает парнишка, который приносит все необходимое. Наверняка ходит за этим в Кум-Трейси.

– Отлично, Бэрримор. Позднее мы еще вернемся к этому разговору.

Когда за дворецким закрылась дверь, я подошел к темному окну: по ту сторону туманного стекла мчали по небу облака, метались под ветром тени ветвей. В такую ночь неуютно и дома – каково же тем, кто обитает в каменной хатке на пустоши? До чего же сильной должна быть ненависть, которая привела человека в подобную погоду в подобное место? И какие цели, столь важные для него, он преследует? Казалось, там, в хатке на пустоши, сходятся все нити загадки, которая неотступно меня тревожила. Я поклялся себе завтра же сделать все, что в человеческих силах, чтобы добраться до сердцевины тайны.

Глава XI
Человек на холме

В отрывке из дневника, составившем предыдущую главу, я довел рассказ до восемнадцатого октября – даты, с которой странные события начали стремительно приближаться к жуткой развязке. Все, что случилось в последующие несколько дней, неизгладимо отпечаталось в моей памяти, и в ходе пересказа мне не потребуется обращаться к заметкам, которые относятся к тому времени. Начну с дня, который последовал за двумя важными открытиями. Первое: что миссис Лора Лайонз из Кум-Трейси написала сэру Чарльзу, назначив ему встречу в тот самый день и час, когда его постигла смерть. И второе: что наблюдатель, живущий на пустоши, ютится в одной из каменных хаток на склоне холма. Если, располагая этими фактами, я не проясню хотя бы отчасти эту темную историю, останется винить только собственную глупость или робость.

Доктор Мортимер засиделся с баронетом за картами допоздна, лишив меня возможности поведать ему о том, что стало известно накануне вечером о миссис Лайонз. Однако за завтраком я поделился с баронетом своим открытием и спросил, желает ли он сопровождать меня в Кум-Трейси. Сперва он горел желанием, но, поразмыслив, мы решили, что будет больше проку, если я поеду один. Чем церемоннее будет устроен наш визит, тем меньше мы получим полезных сведений. Поэтому я, не без угрызений совести, оставил сэра Генри дома и выехал на новые розыски один.

В Кум-Трейси я велел Перкинсу придержать лошадей и принялся наводить справки о даме, которую собирался допросить. Найти ее жилье оказалось нетрудно, поскольку оно было расположено в центре и на видном месте. Горничная без церемоний повела меня в гостиную, где дама, сидевшая за пишущей машинкой «ремингтон», вскочила с места и одарила гостя приветливой улыбкой. Однако, не узнав во мне знакомого, она поскучнела, вновь опустилась на стул и осведомилась о цели моего прихода.

Первым, на что я обратил внимание, разглядывая миссис Лайонз, была ее поразительная красота. Глаза и волосы густого светло-карего цвета; щеки хотя и в веснушках, однако же окрашенные изысканным, нежным румянцем из самой сердцевины желтой розы, какой встречается у брюнеток. Первым, что я испытал, повторяю, было восхищение. Но далее мой настрой сменился на критический. В лице женщины прослеживалась легкая неправильность, грубоватость выражения: может, тяжелый взгляд, а может – расплывчатый рот, делавший ее красоту несовершенной. Но эти мысли, разумеется, пришли позднее. В тот миг я сознавал только, что нахожусь в присутствии очень красивой женщины и она спрашивает, что меня к ней привело. И только тут мне стало понятно, насколько щекотлива миссия, которую я на себя взял.

– Я имею удовольствие быть знакомым с вашим батюшкой, – проговорил я.

Начал я неуклюже, и дама сразу дала мне это понять.

– Между мной и моим отцом нет ничего общего, – сказала она. – Я ему ничем не обязана, и его друзья для меня никто. На его попечении меня ждала бы голодная смерть, и выжила я только благодаря покойному сэру Чарльзу Баскервилю и некоторым другим доброхотам.

– Именно о покойном сэре Чарльзе Баскервиле я и пришел поговорить.

На лице женщины ярче проступили веснушки.

– Что вы хотите от меня узнать? – спросила она, нервно постукивая пальцами по клавишам пишущей машинки.

– Вы ведь были с ним знакомы?

– Я уже сказала, что многим обязана его доброте. Если я сейчас способна себя содержать, то в основном благодаря тому, что он проявил участие к моей несчастной судьбе.

– Вы вели с ним переписку?

Во вскинутых на меня ореховых глазах загорелся злой огонек.

– Чего ради вы задаете эти вопросы? – бросила она.

– Цель – избежать публичного скандала. Лучше ограничиться разговором с глазу на глаз, чем допустить, чтобы в дело вмешались посторонние.

Женщина, по-прежнему очень бледная, молчала. Наконец она подняла на меня взгляд, в котором читалась дерзость и даже вызов.

– Ладно, я отвечу. Спрашивайте.

– Вы вели переписку с сэром Чарльзом?

– Я писала ему раз или два, чтобы поблагодарить за щедрость и деликатность.

– Вы помните, когда были посланы эти письма?

– Нет.

– Вы с ним встречались?

– Да, раз или два, когда он бывал в Кум-Трейси. Он был очень замкнутым человеком и предпочитал творить добро негласно.

– Но если вы с ним редко виделись и редко обращались с письмами, как оказалось, что он был настолько посвящен в ваши дела, чтобы оказывать вам благодеяния, о которых вы говорите?

Ответ не вызвал ни малейших затруднений.

– Есть несколько джентльменов, которые знают мою печальную историю и объединились, чтобы мне помочь. Один из них – мистер Стейплтон, сосед и близкий друг сэра Чарльза. Он был бесконечно добр, и именно от него сэр Чарльз узнавал о моих обстоятельствах.

Зная, что сэр Чарльз Баскервиль несколько раз прибегал к посредничеству Стейплтона в делах благотворительности, я был склонен ей поверить.

– Случалось ли вам в письме просить сэра Чарльза о встрече? – продолжал я.

Миссис Лайонз снова вспыхнула от гнева:

– Сэр, этот вопрос выходит за всякие рамки.

– Простите, мадам, но я вынужден его повторить.

– Тогда я отвечу: конечно нет.

– А как насчет дня смерти сэра Чарльза?

Румянец мгновенно поблек, лицо снова сделалось мертвенно-бледным. Пересохшие губы прошептали «нет», которое я уловил скорее зрением, чем слухом.

– Несомненно, память вас подвела, – продолжил я. – Могу даже процитировать отрывок из вашего письма. Там сказано: «Молю, молю Вас как джентльмена: сожгите это письмо и будьте в десять у калитки».

Мне показалось, миссис Лайонз лишилась сознания, но она усилием воли овладела собой.

– Неужели не осталось на свете джентльменов? – с трудом выговорила она.

– Зря вы плохо думаете о сэре Чарльзе. Он сжег письмо. Но иногда даже сгоревшие письма можно прочитать. Теперь вы признаете, что это ваше письмо?

– Да, мое! – выкрикнула женщина, изливая в потоке слов всю свою душу. – Его написала я. К чему скрывать? Мне нечего стыдиться. Я ждала от сэра Чарльза помощи. Верила, что, поговорив со мной, он мне поможет, поэтому и просила о встрече.

– Но почему в такой час?

– Я только-только узнала, что назавтра он уезжает в Лондон и вернется, быть может, через несколько месяцев. А раньше я прийти не могла.

– Но зачем назначать встречу у калитки, а не в доме?

– Вы считаете, женщина может одна, в такой час, явиться домой к холостому мужчине?

– И что случилось, когда вы туда пришли?

– Я не пошла.

– Миссис Лайонз!

– Я не пошла, клянусь всем, что свято. Изменились обстоятельства, и я не пошла.

– Что же случилось?

– Это мое личное дело. Не могу сказать.

– Итак, вы признаете, что назначили встречу сэру Чарльзу в тот час и на том месте, где его постигла смерть, но отрицаете, что пошли на эту встречу.

– Верно.

Снова и снова я задавал вопросы, но ничего иного не услышал.

– Миссис Лайонз, – сказал я в завершение этого долгого и безрезультатного разговора, – отказываясь поведать начистоту все, что вам известно, вы берете на себя слишком большую ответственность и можете оказаться в ложном положении. Если мне придется обратиться в полицию, вы убедитесь, что серьезно себя скомпрометировали. Если вы ни в чем не повинны, почему сначала отрицали, что отправили в тот день записку сэру Чарльзу?

– Я боялась, что мой поступок будет ложно истолкован и разразится скандал.

– А почему вы настаивали, чтобы сэр Чарльз уничтожил письмо?

– Если вы его читали, то сами знаете.

– Я не утверждал, что прочел письмо полностью.

– Но вы его процитировали.

– Я процитировал постскриптум. Как я говорил, письмо сгорело и прочитать удалось не все. Спрошу еще раз: почему вы так настаивали, чтобы сэр Чарльз уничтожил письмо, которое получил в день своей смерти?

– Это мое личное дело.

– Тем больше у вас причин избегать публичного расследования.

– Ладно, скажу. Если вы слышали о моей печальной истории, то знаете, что я опрометчиво вступила в брак и имею причины сожалеть об этом.

– Да, об этом я слышал.

– Муж, которого я ненавижу, неотступно меня преследовал. Закон на его стороне, и не проходит и дня без опасений, что он принудит меня к совместной жизни. В то время, когда я писала сэру Чарльзу, у меня появилась надежда вернуть себе свободу, понеся некоторые издержки. Это значило для меня все: душевное спокойствие, счастье, самоуважение. Зная о великодушии сэра Чарльза, я надеялась, что он будет тронут моим рассказом и окажет помощь.

– Тогда почему вы не пошли на встречу?

– Потому что ранее получила помощь от другого человека.

– Отчего же вы не написали сэру Чарльзу письмо с объяснением?

– Я бы так и сделала, если бы утром не увидела в газете сообщение о его смерти.

Версия женщины выглядела вполне правдоподобной, расспросы не смогли ее поколебать. Оставалось только проверить, действительно ли миссис Лайонз в то время затеяла бракоразводный процесс против своего мужа.

Едва ли она осмелилась бы ввести меня в заблуждение, утверждая, будто не была в Баскервиль-Холле: добираться туда пришлось бы на двуколке и возвращаться в Кум-Трейси среди ночи. Такая поездка не осталась бы тайной. Следовательно, судя по всему, миссис Лайонз говорила правду, пусть даже не всю. Возвращался я растерянный и обескураженный. Куда бы я ни направился, исполняя свою миссию, всюду натыкался на глухую стену. Однако чем больше я думал о том, как выглядела и держалась дама, тем более убеждался, что кое-что она от меня утаила. Отчего она бледнела во время разговора? Отчего все признания у нее нужно было добывать силой? Отчего молчала, когда произошла трагедия? Если бы я нашел всему этому объяснение, вполне возможно, миссис Лайонз не выглядела бы столь уж невинной овечкой. Но эту нить я вынужден был пока оставить и следовать другой, которая вела к каменным хаткам на пустоши.

О направлении поисков я знал очень и очень мало. В этом я удостоверился на обратном пути, когда, минуя холм за холмом, замечал на них следы древних людей. Указания Бэрримора сводились к тому, что чужак жил в одной из этих покинутых хаток, которые сотнями раскиданы по пустоши. Однако в подкрепление у меня имелся собственный опыт, поскольку я видел чужака стоящим на вершине Блэк-Тора. Следовательно, там и нужно было сосредоточить поиск. Начав с этой точки, я должен был обыскивать хатку за хаткой, пока не наткнусь на нужную. Если застану этого человека внутри, заставлю его признаться, хотя бы под дулом револьвера, кто он такой и зачем так долго нас выслеживает. В толпе на Риджент-стрит ему ничего не стоило от нас ускользнуть, но здесь, в глуши, будет труднее. С другой стороны, если я застану жилище пустым, можно будет затаиться там, пусть и надолго, до возвращения обитателя. Холмс в Лондоне его упустил. Каков же будет мой триумф, если я настигну дичь, обхитрившую моего наставника!

По ходу расследования удача вновь и вновь отворачивалась от нас, но теперь наконец она пришла мне на помощь. И вестником ее стал не кто иной, как мистер Фрэнкленд, чьи седые бакенбарды и красное лицо я завидел перед калиткой в его сад на обочине тракта.

– Добрый день, доктор Ватсон, – против обыкновения любезно приветствовал он меня. – Надобно дать передышку лошадям, так что заходите выпить стаканчик вина и поздравить меня с победой.

После того, что я слышал о том, как Фрэнкленд обошелся с дочерью, я не питал к нему дружеских чувств, однако мне не терпелось отослать Перкинса с экипажем домой, и я воспользовался случаем. Сойдя на землю, я попросил передать сэру Генри, что буду к ужину, и последовал за стариком в столовую.

– Нынче большой день для меня, сэр, поистине красный день в моей жизни, – радостно закудахтал Фрэнкленд. – Мне достался двойной выигрыш. Благодаря мне в этих краях усвоят, что закон есть закон и существует человек, который не побоится лишний раз об этом напомнить. Я добился права прохода через парк старика Миддлтона, в сотне ярдов от его парадной двери. А, каково? Хватит уже этим чертовым магнатам глумиться над простыми людьми! И я закрыл доступ в лес, где жители Фернуорти повадились устраивать пикники. А то права́ собственности не про них, паршивцев, писаны, лезут куда хотят со своими пакетами да бутылками. Оба процесса завершились, доктор Ватсон, и оба в мою пользу. Давно у меня не было такого праздника, с тех самых пор, когда я привлек Джона Морланда за нарушение границ – он стрелял дичь на своем собственном участке.

– О господи, как вы ухитрились?

– А вы почитайте в сборниках судебных решений, сэр, оно того стоит. Фрэнкленд против Морланда, суд королевской скамьи. Обошлось мне в двести фунтов, но дело выиграно.

– Какая-нибудь выгода вам досталась?

– Нет, сэр, никакой. С гордостью заявляю, что нисколько не был заинтересован в этом деле. Гражданский долг, и только, вот что мною руководит. К примеру, не сомневаюсь: жители Фернуорти будут сегодня жечь мое чучело. А ведь уже в прошлый раз я говорил полиции, чтобы не допускала подобных безобразий. В нашем графстве, сэр, не полиция, а настоящее позорище, дождешься от них защиты, положенной по закону, как же! Процесс «Фрэнкленд против Королевы» привлечет к этому общественное внимание. Говорил я им, они еще пожалеют о том, как ко мне отнеслись, и ведь так и получилось.

– Каким образом? – спросил я.

Старик сделал таинственное лицо.

– Я мог бы дать этим мерзавцам сведения, которые им позарез нужны, но не дождутся они от меня никаких подсказок.

Я уже гадал, под каким предлогом прервать этот поток сплетен, но тут ко мне вернулось желание слушать. Зная норов старого негодяя, я понимал, что при малейших признаках интереса с моей стороны он придержит язык.