Текст книги "Знак четырех. Собака Баскервилей"

Комната напоминала миниатюрный музей: на стенах были выставлены застекленные ящики с той самой коллекцией бабочек и мотыльков, собиранию которой предавался на досуге этот сложный и опасный человек. В центре возвышался столб, служивший когда-то подпоркой для балки перекрытия, древний и источенный червями. К столбу был привязан человек, мужчина или женщина – непонятно, настолько густо он был окутан простынями, использованными вместо веревок. Полотенце, концы которого были завязаны на обратной стороне столба, держало шею. Еще одно скрывало нижнюю часть лица, и поверх него на нас смотрела пара темных глаз – вопрошающих, полных горя и стыда. В минуту мы сорвали кляп, развязали путы, и на пол перед нами рухнула миссис Стейплтон. Изящная голова поникла на грудь, и я заметил на шее красную полосу – след плетки.

– Что за скотина! – воскликнул Холмс. – Скорей, Лестрейд, бренди! Посадите ее на стул! Она лишилась чувств от слабости и побоев.

Миссис Стейплтон открыла глаза.

– Он жив? – спросила она. – Убежал?

– От нас не убежишь, мадам.

– Нет-нет, я не про мужа. Сэр Генри – он жив?

– Да.

– А собака?

– Убита.

У миссис Стейплтон вырвался долгий вздох облегчения.

– Слава богу! Слава богу! О, этот мерзавец! Посмотрите, как он со мной обращался! – Она поддернула рукава, и мы ужаснулись, увидев множество синяков. – Но это пустяк… пустяк! Хуже всего, что он пытал и осквернял мою душу! Я могла бы вытерпеть все: дурное обращение, одиночество, необходимость лгать – все, если бы оставалась крупица надежды, что он меня любит, но теперь я знаю, что и в этом он меня дурачил и мною пользовался. – Она разразилась рыданиями.

– Он не стоит того, чтобы вы его защищали, мадам, – проговорил Холмс. – Расскажите, где его искать. Если вы в прошлом помогали ему творить зло, то окажите теперь содействие нам, чтобы искупить свою вину.

– Есть только одно место, куда он мог убежать. Это остров со старым оловянным рудником в самой глубине болота. Там он держал свою собаку и там приготовил все на случай, если понадобится убежище. Только там он и может прятаться.

Стена тумана, похожего на белую шерсть, подступила к окну. Холмс осветил его лампой.

– Смотрите, – сказал он. – Нынешней ночью путь в глубину Гримпенской трясины для всех закрыт.

Женщина рассмеялась и захлопала в ладоши. Глаза ее сияли, зубы скалились в злорадном веселье.

– Туда он, быть может, проникнет, но оттуда не выйдет. Как тут разглядишь приметы? Мы с ним вместе пометили прутьями путь через болото. Жаль, что я сегодня заранее их не выдернула. Тогда бы он точно никуда от вас не делся!

Было понятно, что, пока туман не разойдется, преследовать преступника мы не можем. Оставив Лестрейда присматривать за домом, мы с Холмсом проводили баронета в Баскервиль-Холл. Историю Стейплтонов нельзя было дальше от него скрывать, однако, узнав правду о женщине, которую любил, он стойко перенес удар. Тем не менее пережитый ужас подорвал нервную систему сэра Генри, ночью у него началась лихорадка с бредом, и доктор Мортимер взялся его опекать. Только после того, как они вдвоем совершили кругосветное путешествие, сэр Генри вновь сделался тем крепким и здоровым человеком, каким был до того, как ему досталось злополучное имение.

На этом я завершаю попытки поделиться с читателем смутными страхами и зловещими подозрениями, которые так долго омрачали наше существование и привели к столь драматическому исходу, – и прямиком перехожу к финалу своей удивительной повести. Наутро после гибели собаки туман рассеялся и миссис Стейплтон сопроводила нас к месту, откуда они с мужем проложили путь через болота. Видя, с какой радостной готовностью женщина указывает нам, где искать ее мужа, мы догадывались, насколько ужасную жизнь она вела. Мы оставили ее на небольшом полуострове с плотной торфяной почвой, который узким треугольником вдавался в обширное болото. С его оконечности были видны воткнутые там и сям прутья: они обозначали тропу, шедшую зигзагами от одного пучка камыша к другому, меж ям, где пенилась зеленая вода, и гнилых топей, которые преграждали путь чужакам. От рядов камыша, от скользких водорослей поднимались зловонные пары, и веял нам в лицо запах разложения; стоило чуть оступиться, как ноги тонули по самое бедро в темной колышущейся жиже и на многие ярды вокруг разбегались едва приметные волны. Ступая, нам приходилось преодолевать цепкую хватку болота; когда же ногу засасывало, казалось, будто какая-то злобная сила намеренно и неумолимо утаскивает тебя в мрачные глубины. Лишь однажды нам попался признак того, что кто-то проходил до нас этим опасным путем. У кустика пушицы торчало из тины что-то темное. Шагнув туда, Холмс увяз по пояс; если бы мы не были рядом и не вытащили его, он никогда бы уже не выбрался на твердую землю. Холмс поднял старый черный ботинок. На коже, с внутренней стороны, было отпечатано: «Майерс, Торонто».

– Стоило того, чтобы выкупаться в грязи, – сказал он. – Это пропавший ботинок нашего друга сэра Генри.

– Выброшенный Стейплтоном при бегстве.

– Именно. Остался у него в руке, после того как он пустил собаку по следу сэра Генри. А когда узнал, что игра проиграна, и бросился бежать, не сразу от него избавился. И только здесь выбросил ботинок. Теперь мы знаем, что досюда он, во всяком случае, добрался благополучно.

Но узнать что-то сверх того нам не было суждено, хотя догадываться можно о многом. Следов, конечно, не сохранилось, тина тут же заполняла все отпечатки, и все же мы, перебравшись с топкого места на относительно твердое, принялись внимательно осматриваться. Остановить взгляд было не на чем. Если верить тому, что рассказала местность, Стейплтон не побывал на спасительном острове, к которому пробирался в тумане той последней ночью. Где-то в сердце Гримпенской трясины, под зловонным болотным илом, который его засосал, этот жестокосердный, не знающий жалости человек нашел себе вечный приют.

А вот на острове посреди болота, где Стейплтон прятал свою свирепую сообщницу, нашлось множество его следов. Колесо подъемника и шахтный ствол, наполовину заполненный мусором, указывали место, где добывалась руда. Рядом стояли полуразрушенные хижины рудокопов, которых, конечно же, выжили отсюда ядовитые болотные испарения. В одной из них обнаружились скоба и цепь, а также куча обглоданных костей: именно здесь Стейплтон держал собаку. В той же куче лежал скелет и при нем пучок коричневой шерсти.

– Собака! – проговорил Холмс. – Ей-богу, кудрявый спаниель! Бедняга Мортимер, больше он не увидит своего любимца. Ну, похоже, здесь для нас не осталось секретов. Собаку он прятал, но молчать ее не заставишь – отсюда и вой, который не ласкал слух даже и среди дня. В крайнем случае сгодился бы и сарай при Меррипите, но держать ее там было рискованно – на это Стейплтон пошел только в решающий день, когда, по его расчетам, все завершилось бы благополучным финалом. Паста в жестянке – это, без сомнения, светящийся состав, которым он обмазывал собаку. Идея, конечно же, произошла от фамильного предания об адской собаке и от желания напугать до смерти сэра Чарльза. Не удивляюсь тому, что бедолага-каторжник, увидев, как эта тварь гонится за ним по темной пустоши, испугался и побежал, ведь наш друг поступил точно так же, да и мы сами не стали бы исключением. Замысел был хитер: во-первых, так можно загнать жертву до смерти, а во-вторых, едва ли кто из немалого числа селян, видевших на пустоши это исчадие ада, стал бы доискиваться до истины. Я уже говорил в Лондоне, Ватсон, и повторяю сейчас: из всех противников, которых нам когда-либо случалось одолеть, самый опасный – тот, кто лежит сейчас вон там. – Холмс обвел своей длинной рукой обширное, испещренное зелеными пятнами болото, которое сменялось вдали красно-коричневыми склонами вересковой пустоши.

Глава XV
Взгляд назад

Сырым туманным вечером, на исходе ноября, мы с Холмсом сидели у пылающего камина в гостиной на Бейкер-стрит. После драматического завершения визита в Девоншир он расследовал два очень важных дела: по ходу первого, связанного с нашумевшим карточным скандалом в клубе Нонпарей, разоблачил возмутительную выходку полковника Апвуда; во втором случае сумел защитить несчастную мадам Монпансье, над которой нависло обвинение в убийстве ее падчерицы, мадемуазель Карер – юной дамы, которая, как известно, спустя полгода обнаружилась в Нью-Йорке живой и вдобавок вступившей в брак. После череды успехов в столь сложных и заметных расследованиях мой друг был благодушно настроен, и я сумел вовлечь его в обсуждение деталей баскервильской тайны. До этих пор я терпеливо ждал, зная, что он не любит распылять свое внимание и, когда его ясный, логический ум занят настоящим, не следует отвлекать его воспоминаниями о прошлом. Однако сэр Генри с доктором Мортимером как раз находились в Лондоне, готовясь к длительному путешествию ради поправки расстроенных нервов баронета. Тем самым днем они нас посетили, поэтому разговор естественным образом коснулся недавнего расследования.

– Весь ход событий, – начал Холмс, – с точки зрения человека, называвшего себя Стейплтоном, был незамысловат и очевиден, но для нас, не знавших, чем он руководствовался, и незнакомых со многими фактами, дело выглядело крайне запутанным. Мне посчастливилось дважды беседовать с миссис Стейплтон, и обстоятельства прояснились настолько, что, по-моему, не единого секрета для нас не осталось. Краткие заметки об этом деле вы найдете под буквой «Б» в моем перечне расследований.

– А не будете ли вы так любезны по памяти обрисовать мне последовательность событий?

– Конечно, хотя не гарантирую, что помню все факты. От напряженной умственной работы прошлое странным образом стирается из памяти. Вот вам барристер, который знает какое-то дело досконально и способен на равных обсуждать подробности с экспертом, но позаседает он неделю-другую в суде – и все забыто полностью. Так и у меня каждое следующее дело вытесняет предыдущее, и мадемуазель Карер заняла в моих мыслях место Баскервиль-Холла. А завтра, быть может, очередная проблемка заместит и прекрасную француженку, и пресловутого Апвуда. Но что касается дела о собаке, я изложу последовательность событий как можно точнее, а если что-нибудь забуду, то вы напомните.

Наведя справки, я убедился, что фамильный портрет не лгал, – этот субъект действительно Баскервиль. Он был сыном Роджера Баскервиля, младшего брата сэра Чарльза, который, подмочив себе репутацию, бежал в Южную Америку, где, по некоторым сведениям, умер холостяком. Но на самом деле он был женат и произвел на свет ребенка, этого самого Стейплтона, чье настоящее имя совпадает с именем отца. Тот женился на Берил Гарсиа, одной из красавиц Коста-Рики, растратил казенные деньги, изменил фамилию на Ванделёр и бежал в Англию, где на востоке Йоркшира основал школу. Идея эта осенила его после знакомства по пути на родину с преподавателем, больным чахоткой, профессиональные знания которого принесли задуманному предприятию успех. Однако педагог по фамилии Фрейзер умер, школа постепенно растеряла репутацию и докатилась до полнейшего позора. Ванделёры сочли за благо поменять фамилию на Стейплтон, и глава семьи, вместе с жалкими крохами былого состояния, планами на будущее и страстью к энтомологии, отправился на юг Англии. Я узнал в Британском музее, что он в своей области признанный авторитет и, живя в Йоркшире под фамилией Ванделёр, впервые описал некую бабочку, которую назвали в его честь.

Теперь пора перейти к тому этапу его жизни, который оказался для нас столь интересен. Стейплтон, очевидно, навел справки и обнаружил, что мог бы завладеть богатым имением, а препятствуют этому только две человеческие жизни. Когда он прибыл в Девоншир, четкого плана у него, наверное, не было, но, судя по тому, что жене была отведена роль сестры, он с самого начала задумал недоброе. Он явно собрался использовать ее в качестве приманки, хотя детали интриги еще предстояло уточнить. Конечной целью было обладание Баскервиль-Холлом, ради чего он был готов применить самые крайние средства и пойти на любой риск. Первым шагом было обосноваться как можно ближе к вотчине предков, вторым – завести дружбу с сэром Чарльзом и соседями.

Баронет сам поведал ему предание о собаке и тем предуготовил свою смерть. Стейплтон (буду и дальше так его называть) знал, что у старика больное сердце и от испуга он может скончаться. Это он выведал у доктора Мортимера. Он слышал также, что сэр Чарльз суеверен и всерьез относится к мрачной семейной легенде. В изобретательном мозгу Стейплтона тут же родился замысел, как расправиться с баронетом и притом избежать подозрений в убийстве.

Измыслив идею, он начал очень ловко ее осуществлять. Заурядный интриган удовольствовался бы обычной злобной собакой, но Стейплтону пришло гениальное озарение: при помощи искусственных средств превратить ее в исчадие ада. Собаку он купил в Лондоне на Фулэм-роуд, у торговцев Росса и Манглза. Выбрал самую сильную и свирепую, привез в поезде северодевонской линии и прошагал с ней немалый путь по верещатникам, чтобы втайне привести домой. Охотясь за насекомыми, он уже проложил путь вглубь Гримпенской трясины и там нашел для собаки безопасное укрытие. Поселил ее в конуре и стал ждать удобного случая.

Однако история затягивалась. Старого джентльмена было не выманить за пределы его парка с наступлением темноты. Несколько раз Стейплтон, взяв с собой собаку, подстерегал его, но так и не дождался. Как раз во время этих бесполезных вылазок его, а точнее, его соучастницу видели селяне, и легенда о демонической собаке получила новое подтверждение. Он надеялся, что его жена завлечет сэра Чарльза в гибельные сети, но она, против ожидания, проявила строптивость и отказалась очаровывать старого джентльмена, чтобы отдать его в руки врага. Угрозы и даже, увы, побои оказались бессильны. Жена не желала соучаствовать в его замысле, так что Стейплтон оказался в тупике.

Выход нашелся, когда сэр Чарльз, подружившись со Стейплтоном, стал через него передавать пожертвования этой несчастной женщине, миссис Лоре Лайонз. Выдав себя за холостяка, Стейплтон дал ей понять, что женится на ней, если она разведется с мужем. Неожиданно на пользу его планам послужило то, что сэр Чарльз собрался последовать совету доктора Мортимера, резоны которого Стейплтон поддержал, и уехать из Холла. Действовать нужно было незамедлительно, пока жертва не оказалась вне досягаемости. Поэтому он настоял, чтобы миссис Лайонз попросила старика в записке встретиться с ней до отъезда в Лондон. Затем Стейплтон под благовидным предлогом отговорил ее идти на встречу и таким образом получил долгожданный шанс.

Возвращаясь вечером из Кум-Трейси, он успел забрать собаку, раскрасить ее под исчадие ада и отвести к калитке, где, как он знал, будет ждать старый джентльмен. Науськанная хозяином собака перескочила калитку и стала преследовать баронета, который с криками бросился в конец тисовой аллеи. В сумрачном туннеле это было поистине жуткое зрелище: гигантская черная тварь прыжками гонится за жертвой, глаза горят, челюсти пылают. Страх и сердечная болезнь сделали свое дело: в конце аллеи баронет упал мертвым. Пока баронет бежал по тропе, собака держалась травянистой обочины, поэтому собачьих следов не осталось, только человеческие. Настигнув упавшего, тварь, вероятно, обнюхала его, поняла, что он мертв, и повернула обратно. Тут доктор Мортимер и обнаружил потом отпечатки собачьих лап. Отозвав собаку, хозяин спешно вернул ее в логово в глубине Гримпенской трясины, а порожденная им загадка поставила в тупик полицию, встревожила местный люд и в конце концов попала в наше поле зрения.

Это что касается смерти сэра Чарльза Баскервиля. Как вы понимаете, убийца проявил дьявольское хитроумие, практически исключив всякую возможность выдвинуть против него обвинение. Единственный сообщник никогда бы его не выдал, а интрига, дикая и нелепая, именно поэтому никем не была разоблачена. Правда, обе женщины, замешанные в этой истории, миссис Стейплтон и миссис Лора Лайонз, имели все основания подозревать убийцу. Миссис Стейплтон было известно и о его замыслах против старика, и о собаке. Миссис Лайонз ничего этого не знала, и все же ее не могла не насторожить гибель сэра Чарльза, совпавшая по времени с отмененным свиданием, о котором не знал никто, кроме Стейплтона. Тем не менее обе женщины находились под влиянием Стейплтона, и ему было нечего бояться. Первая половина его плана была успешно выполнена, оставалась вторая, самая сложная.

Возможно, Стейплтон ничего не знал о канадском наследнике. В любом случае доктор Мортимер скоро его просветил, добавив подробности о прибытии Генри Баскервиля. Сперва Стейплтон надеялся расправиться с молодым канадцем еще до Девоншира, в Лондоне. Жене он не доверял, после того как она отказалась завлечь в ловушку старика, и не решался оставить ее без присмотра, чтобы она окончательно не вышла из повиновения. Именно поэтому он взял ее с собой в Лондон. Поселились они, как я выяснил, в частной гостинице «Мексборо» на Крейвен-стрит – ее, среди прочих, посетил мой агент в поисках улик. Жену Стейплтон запер в номере, а сам, нацепив фальшивую бороду, следил за доктором Мортимером на Бейкер-стрит, а потом на пути к железнодорожной станции и к отелю «Нортамберленд». Жена догадывалась, что он задумал, но неспроста боялась мужа, жестоко с ней обходившегося, и не осмеливалась письменно предупредить человека, которому грозила опасность. Если бы письмо попало в руки Стейплтона, она и сама могла поплатиться жизнью. Наконец, как мы знаем, она придумала способ: вырезала слова послания из газеты и вывела адрес измененным почерком. Письмо дошло до баронета и послужило первым предупреждением.

Стейплтону было необходимо завладеть каким-нибудь предметом гардероба сэра Генри, чтобы, если потребуется, дать понюхать собаке. Дерзости ему было не занимать, и он, как обычно, приступил к задаче с места в карьер. Не сомневаюсь, что ему помогли коридорный или горничная, получившие щедрую мзду. Но первый добытый для него ботинок случайно оказался новым, а следовательно, непригодным для его цели. Он распорядился, чтобы ботинок вернули, а ему доставили другой – инцидент очень знаменательный, окончательно убедивший меня в том, что мы имеем дело с реальной собакой, иначе как объяснить желание завладеть именно старым ботинком и безразличие к новому? Чем далее происшествие выходит за рамки обыденного, тем более оно заслуживает внимания, и как раз то, что на первый взгляд запутывает дело, при разумном, научном подходе чаще всего помогает его распутать.

На следующее утро нас посетили наши друзья, за которыми неотступно следовал в кэбе Стейплтон. Судя по тому, что ему было известно, как я выгляжу и что это за квартира, а также по прочим признакам, осмелюсь предположить, что его криминальный опыт отнюдь не ограничивался баскервильским делом. То, что за последние три года на западе страны произошло четыре нераскрытых крупных грабежа, наводит на размышления. В последнем из этих случаев, в мае в Фолкстоун-Корт, был хладнокровно застрелен из пистолета мальчик-слуга, заставший врасплох замаскированного грабителя, который действовал в одиночку. У меня нет сомнений, что именно так Стейплтон пополнял свои истощавшиеся ресурсы и что отчаянным, опасным преступником он сделался не вчера.

Мы смогли убедиться в его находчивости, когда он так ловко от нас улизнул, а также и в дерзости, когда он отправил мне через кэбмена послание – мою собственную фамилию. С этого момента он понял, что в Лондоне дело находится под моим контролем и рассчитывать ему не на что. Он возвратился в Дартмур и стал дожидаться баронета.

– Одну минуту! – прервал я Холмса. – Вы, несомненно, правильно отразили последовательность событий, но есть один вопрос, который вы не пояснили. Что было с собакой, пока ее хозяин находился в Лондоне?

– Я этим интересовался; вопрос, безусловно, важный. У Стейплтона явно имелся помощник, которому, однако, он вряд ли доверял настолько, чтобы делиться всеми своими планами. В Меррипит-Хаусе прислуживал старик-лакей по имени Энтони. Он состоял при Стейплтонах не один год, знал их и в школьные времена, и для него не могло быть тайной, что они состоят в браке. Этот человек пропал, бежал из страны. Заметьте, что имя Энтони в Англии встречается редко, в отличие от имени Антонио в испаноязычных странах. Как и миссис Стейплтон, этот человек хорошо говорил по-английски, но, правда, забавно пришепетывал. Я собственными глазами видел, как старик ходил через Гримпенское болото по пути, отмеченному Стейплтоном. Весьма вероятно, что это он в отсутствие хозяина заботился о собаке, хотя мог не знать, для чего ее держат.

Итак, Стейплтоны вернулись в Девоншир, куда в скором времени за ними последовали вы с сэром Генри. Теперь словечко о том, чем занимался тогда я сам. Вы, может быть, вспомните, что, изучая записку с вырезанными словами, я, в надежде обнаружить водяные знаки, поднес ее к лицу. При этом я ощутил слабый запах духов, известных как «белый жасмин». Есть семьдесят пять парфюмерных ароматов, которые криминалист обязан различать; помню в своей практике не один случай, когда от быстроты их распознавания зависел успех всего дела. Духи указывали на вмешательство женщины, и уже тогда мои мысли обратились на Стейплтонов. Таким образом, еще до отъезда на запад я знал и о собаке, и о том, кто преступник.

Моей задачей было наблюдать за Стейплтоном. Но в Баскервиль-Холле я бы ее не выполнил, потому что натуралист был бы настороже. И я решил обмануть всех, в том числе и вас, и, числясь в Лондоне, прибыл в Дартмур тайно. Перенесенные мною лишения были не так суровы, как вам кажется, хотя, когда речь идет о расследовании, я не обращаю внимания на такие пустяки. По большей части я жил в Кум-Трейси, а хаткой на пустоши пользовался, лишь когда нужно было находиться рядом с местом событий. С собой я взял Картрайта, и под видом деревенского мальчишки он был мне очень полезен: снабжал меня едой и чистым бельем. Пока я следил за Стейплтоном, Картрайт часто наблюдал за вами, так что у меня в руках были все нити.

Я уже рассказывал, что ваши отчеты сразу направлялись с Бейкер-стрит в Кум-Трейси и доходили до меня в считаные часы. Они принесли мне громадную пользу, в особенности фрагмент биографии Стейплтона, о котором он случайно проговорился. Я сумел установить личности мужа и жены и наконец уточнил обстоятельства дела. Расследование немало осложнилось из-за беглого каторжника и его связей с Бэрриморами. С этой историей вы тоже разобрались очень успешно, хотя я к тому времени и сам, благодаря собственным наблюдениям, пришел к тем же выводам.

Когда вы обнаружили на пустоши мое убежище, я уже составил целостное представление о деле, но у меня не было доказательств для присяжных. Даже неудачное ночное покушение на сэра Генри, которое закончилось смертью несчастного каторжника, не давало оснований, чтобы обвинить Стейплтона в убийстве. Выбора не оставалось, нужно было застигнуть его на месте преступления, а для этого требовалась приманка – сэр Генри, по видимости один и без защиты. Мы прибегли к этому единственному средству и ценой тяжелого потрясения, пережитого нашим клиентом, сумели успешно завершить дело, обратив Стейплтона в бегство, которое стало для него роковым. Меня можно упрекнуть в том, как я обошелся с сэром Генри, но кто мог предвидеть, что зрелище окажется столь страшным и ошеломительным или что местность затянет туманом и мы не сумеем подготовиться к появлению собаки? Цель достигнута, а ущерб здоровью, как единогласно уверили меня врач-консультант и доктор Мортимер, будет временным. Длительное путешествие поможет нашему другу поправить расшатанные нервы, а кроме того, залечить душевную рану. Его любовь к даме была глубокой и искренней, и самое для него печальное во всей этой тяжелой истории – что он стал жертвой обмана.

Остается только сказать, как вела себя все это время миссис Стейплтон. Безусловно, Стейплтон имел на нее влияние, которое объяснялось любовью, или страхом, или тем и другим, поскольку эти чувства вполне совместимы. Как бы то ни было, влияние было абсолютным. По приказанию Стейплтона жена выдавала себя за сестру, однако, когда он вознамерился сделать из нее прямую пособницу убийства, его власть кончилась. Вновь и вновь она предостерегала сэра Генри, но так, чтобы при этом не выдать мужа. Сам Стейплтон был не чужд ревности; когда баронет начал ухаживать за его женой, он не выдержал и сорвался, обнаружив при этом страстную натуру, которую прежде умно скрывал за маской сдержанности. Но затем, дозволив эти ухаживания, он дал сэру Генри повод часто посещать Меррипит-Хаус, после чего осталось только ждать, пока выпадет удобный случай. Но в решающий день жена внезапно взбунтовалась. Она слышала о смерти каторжника и знала, что к визиту сэра Генри муж поместил собаку в сарай при доме. Она обвинила мужа в подготовке преступления, последовала бурная сцена, в ходе которой впервые выяснилось, что у жены есть соперница. Верность ее тотчас сменилась ярой ненавистью; муж понял, что она его выдаст. Чтобы она не предупредила сэра Генри, он ее связал. В дальнейшем Стейплтон, наверное, рассчитывал на то, что, когда все местные жители отнесут смерть баронета на счет семейного проклятия (в этом можно было не сомневаться), жена смирится со свершившимся фактом и предпочтет молчать. Думаю, здесь он ошибся в расчетах, и приговор ему был подписан, даже если бы мы не вмешались в дело. Женщина, в чьих жилах течет испанская кровь, едва ли перенесет безропотно подобную обиду. А более, мой дорогой Ватсон, мне нечем дополнить рассказ об этом любопытном деле, если только не обращаться к записям. Не знаю, забыл я прояснить какой-нибудь важный вопрос или нет.

– Неужели он надеялся напугать сэра Генри до смерти своей собакой-призраком, как было с его старым дядюшкой?

– Зверь был дикий и оголодавший. Если бы жертва не испугалась до смерти, то во всяком случае не сумела бы оказать сопротивление.

– Несомненно. Остается только один вопрос. Заявляя права на наследство, чем Стейплтон объяснил бы тот факт, что он, наследник, жил под чужим именем рядом с семейным гнездом? Разве не навлек бы он на себя подозрения, не дал бы повод к расследованию?

– Вопрос сложнейший; боюсь, вы хотите от меня слишком многого; едва ли я на него отвечу. Я занимаюсь прошлым и настоящим, но чьи-то планы на будущее – вопрос не ко мне. Миссис Стейплтон несколько раз слышала, как ее супруг рассуждал об этом. У него было три варианта действий. Он мог затребовать собственность из Южной Америки, добиться, чтобы тамошние представители британских властей признали его личность, и завладеть состоянием заочно; мог искусно замаскироваться на тот небольшой срок, который нужно было провести в Лондоне; мог, опять же, снабдить доказательствами и документами какого-нибудь сообщника, сделать его наследником, а в уплату забрать оговоренную часть состояния. Зная его, трудно усомниться в том, что он нашел бы способ обойти эту трудность. А теперь, мой дорогой Ватсон, думаю, после месяца напряженной работы мы можем себе позволить на один вечер посвятить свои мысли более приятным предметам. Сегодня идут «Гугеноты», я снял ложу. Вы уже слышали братьев Де Решке? Не затруднит вас за полчаса собраться? А по пути заглянем к Марчини перекусить.