Текст книги "Знак четырех. Собака Баскервилей"

– Про браконьеров, наверное? – спросил я безразличным тоном.

– Ха-ха, мой мальчик, куда там браконьерам! Как насчет каторжника с пустоши?

Я выпучил глаза:

– Разве вам известно, где он скрывается?

– Может, я и не знаю в точности, где его логово, но с моей помощью полиция наверняка бы его схватила. Вам не приходило в голову, что выследить его ничего не стоит: главное узнать, где он берет еду?

Похоже было, что Фрэнкленд слишком близко подобрался к истине.

– Несомненно, – согласился я, – но почему вы считаете, что он прячется именно на пустоши?

– Потому что я своими глазами видел, кто носит ему еду.

Я испугался за Бэрримора. Боже упаси оказаться во власти старого злыдня. Но следующие слова Фрэнкленда меня успокоили.

– Вы удивитесь, но еду ему носит ребенок. Я слежу за парнишкой каждый день через телескоп на крыше. Он ходит одной и той же тропой в один и тот же час. К кому, как не к каторжнику?

Вот так удача! И все же я постарался никоим образом не выдать свой интерес. Ребенок? А ведь Бэрримор рассказывал, что припасы чужаку носит мальчик. Фрэнкленд напал на след незнакомца, а не каторжника. Вытянуть бы из старика сведения, и я буду избавлен от долгих и нудных поисков. Однако мои сильные карты – это недоверчивость и безразличие.

– Скорее всего, это сынишка одного из пастухов с пустоши носит отцу обеды.

Даже это вялое возражение заставило старого скандалиста воспламениться. Глазки, глядевшие на меня, злобно прищурились, седые баки растопырились, как усы рассерженного кота.

– Ну вот еще, сэр! – Фрэнкленд махнул рукой в сторону пустоши. – Видите там, вдали, Блэк-Тор? И дальше холмик с терновым кустом? Самое каменистое место на верещатниках. И что там, скажите на милость, делать пастуху? Ваша догадка, сэр, самая настоящая глупость.

Я кротко согласился, что сболтнул по незнанию. Довольный моим смирением, Фрэнкленд продолжил откровенничать:

– Поверьте, сэр, мое мнение всегда основано на самых убедительных фактах. Этого парнишку с узелком я видел много раз. Каждый день, а то и дважды в день, мне удавалось… но погодите, доктор Ватсон. Если глаза меня не обманывают, похоже, там, на склоне, что-то движется!

Это было в нескольких милях, и все же я ясно разглядел черную точку, отличную от тусклой зелени и серого камня.

– За мной, сэр, за мной! – Фрэнкленд кинулся вверх по лестнице. – Сами посмотрите и убедитесь.

На плоской крыше дома возвышался треножник с внушительных размеров телескопом. Фрэнкленд приник к нему и радостно вскрикнул:

– Живей, доктор Ватсон, живей, пока он не скрылся за холмом!

В самом деле, по склону медленно взбирался маленький парнишка с узелком на плече. На вершине он ненадолго задержался, опасливо и воровато оглядываясь, и на холодном голубом фоне неба четко прорисовалась его невзрачная фигурка. Потом мальчик исчез за холмом.

– Ну, я был прав?

– Верно, это мальчик. Похоже, с каким-то секретным поручением.

– А что это за поручение, догадается даже деревенский констебль. Но я им слова не скажу, и вы, доктор Ватсон, тоже обязаны молчать. Ни слова! Понятно?

– Как вам угодно.

– Они обошлись со мной безобразно… просто безобразно. Когда на процессе «Фрэнкленд против Королевы» факты выйдут на свет божий, осмелюсь предположить, вся страна содрогнется от негодования. Ни под каким видом не стану помогать полиции. С их попустительства эти мерзавцы запросто возвели бы на костер и меня самого – не только чучело. Как, вы уже уходите? А осушить со мной графинчик в честь великого события?

Но я устоял перед уговорами и убедил старика не провожать меня домой. Пока он мог меня видеть, я следовал по дороге, а потом свернул на пустошь и направился к каменному холму, за которым скрылся мальчик. Обстоятельства складывались в мою пользу, и я поклялся, насколько это будет зависеть от моей решительности и настойчивости, не упустить шанса, данного судьбой.

Когда я добрался до вершины холма, солнце уже садилось и склон подо мной с одной стороны вспыхнул золотом и зеленью, а с другой – оделся серой тенью. Линия горизонта таяла в дымке, из которой поднимались фантастические очертания Белливера и Виксен-Тора. Повсюду, куда хватал глаз, царили безмолвие и неподвижность. Высоко в синем небе парила единственная птица, серая и крупная, – то ли чайка, то ли кроншнеп. Казалось, на всем пространстве меж сводом небес и лежащей под ним пустыней нет, кроме нас, других живых существ. Окружающая глушь, чувство одиночества, тайна, требовавшая безотлагательного расследования, – от всего этого по коже пробегали мурашки. Мальчика нигде не было видно. Но внизу, в углублении меж холмов, обнаружился круг древних каменных хаток, из которых одна, с остатками крыши, могла служить убежищем при непогоде. Сердце у меня в груди подпрыгнуло: не иначе как это и есть та нора, где затаился чужак. Наконец-то я перешагну через порог его укрытия – и вот-вот раскрою его секрет.

Ступая трепетно, как Стейплтон, когда он с сачком наготове подбирался к сидящей бабочке, я приблизился к домику и убедился, что там действительно кто-то жил. Едва заметная тропа среди булыжников вела к неровному, с обвалившимися краями, проему, заменявшему дверь. Внутри было тихо. Неизвестный либо сидел внутри, либо бродил по верещатникам. Нервы мои были натянуты как струна. Бросив папиросу и покрепче ухватив рукоятку револьвера, я метнулся к двери и заглянул в нее. В домике было пусто.

И все же многое говорило о том, что след, приведший меня сюда, не был ложным. Несомненно, это было прибежище моего незнакомца. На каменной плите, где видел некогда сны человек неолита, лежало несколько одеял, закатанных в ватерпруф. В примитивном очаге обнаружилась кучка золы. Рядом помещались кухонные принадлежности и полведра воды. Немалое число пустых консервных банок свидетельствовало о том, что обитатель провел здесь не один день, а когда мои глаза привыкли к пятнистому освещению, я заметил и кружку, и полбутылки спиртного в углу. Плоский камень в центре служил столом, лежавший на нем матерчатый узелок был, несомненно, тем самым, который я видел через телескоп на плече мальчугана. В нем скрывались каравай хлеба, жестянка с консервированным языком и две другие – с персиками. Изучив содержимое узелка, я опустил его на стол и тут вздрогнул, потому что на глаза мне попалась записка. Я взял ее и прочитал карандашные каракули: «Доктор Ватсон поехал в Кум-Трейси».

Я застыл, держа в руках записку и гадая, что бы она значила. Выходит, таинственный незнакомец выслеживал не сэра Генри, а меня. Выслеживал не сам, а через порученца, которым, наверно, был тот самый мальчик, и он же написал записку. Не исключаю, что на пустоши за мной наблюдали постоянно и каждый мой шаг бывал упомянут в донесении. Вот откуда взялось это вечное чувство, будто некая незримая сила умело и хитро оплетает тебя тончайшей паутиной, настолько невесомой, что заметишь ее лишь в последний момент, когда окончательно запутаешься.

Раз есть одно донесение, могли быть и другие, так что я принялся за поиски. Но ничего подобного мне на глаза не попалось, равно как и признаков, по которым можно было бы судить о намерениях человека, поселившегося в столь странном месте. Ясно было одно: привычки у него спартанские и о житейских удобствах он заботится мало. Когда я вспомнил о проливном дожде и оглядел дырявую крышу, стало понятно, что избрать себе столь негостеприимное обиталище можно лишь из-за суровой необходимости. Кто он – злокозненный враг или, случаем, наш ангел-хранитель? Я поклялся себе не уходить, пока это не узнаю.

Тем временем солнце уже приблизилось к горизонту, окрасив запад в алые и золотые тона. Багряные отсветы заиграли в отдаленных водоемах среди большой Гримпенской трясины. Виднелись две башни Баскервиль-Холла, вился вдалеке дымок, обозначавший деревню Гримпен. Между этими двумя точками, за холмом, располагался дом Стейплтонов. Залитая золотистым вечерним светом картина казалась мирной и благостной, и все же мою душу не осенил царивший в природе покой: с трепетом, страшась неизвестности, готовился я к предстоявшей встрече, меж тем как время ожидания все таяло и таяло. Волнение не лишало меня решимости, и, сидя в темном углу, я с угрюмым терпением считал минуты до прихода незнакомца.

И вот ожидание завершилось. Вдали стукнул по камню каблук. Шаг за шагом незнакомец приближался. Я отпрянул в самую темноту и, не вынимая пистолет из кармана, взвел курок; обнаруживать себя не хотелось, пока не разгляжу, с кем имею дело. Шаги надолго замолкли: незнакомец остановился. Потом они застучали снова, дверной проем закрыла тень.

– Прекрасный вечер, мой дорогой Ватсон, – произнес хорошо знакомый голос. – Я полагаю, снаружи вам будет приятней, чем внутри.

Глава XII
Смерть на пустоши

Несколько мгновений я ловил ртом воздух, не веря собственным ушам. Затем ко мне вернулись дар речи и самообладание, и в то же мгновение спал с души тяготивший ее груз ответственности. Этот холодный, насмешливый голос мог принадлежать только одному человеку на свете.

– Холмс! – воскликнул я. – Холмс!

– Выходите, – пригласил он, – и, пожалуйста, будьте осторожней с револьвером.

Нагнувшись, чтобы не задеть грубо вытесанный карниз, я вышел наружу: Холмс сидел на камне. Он заметил мое изумление, и в его серых глазах заиграли веселые чертики. Мой друг выглядел усталым и истощенным, однако здоровым и деятельным; живое лицо обветрилось и покрылось бронзовым загаром. В твидовом костюме и матерчатой кепке Холмс вполне сходил за туриста, осматривающего пустошь; будучи по-кошачьи привержен чистоте, он умудрился выглядеть точно так же, как на Бейкер-стрит, – свежевыбритым и в безукоризненном белье.

– Никогда и никому я так не радовался, – объявил я, тряся его руку.

– И не удивлялись?

– Сознаюсь, да.

– Уверяю, не только вы были застигнуты врасплох. Мне и в голову не приходило, что вы обнаружили мое нынешнее убежище и тем более что прячетесь внутри. Я догадался об этом только в двух десятках шагов от двери.

– Вероятно, по отпечаткам?

– Нет, Ватсон, боюсь, мне не под силу отличить отпечатки вашей обуви от всех других отпечатков на свете. Если вы всерьез хотите меня обмануть, вам следует приобретать табак в другой лавке, ведь когда на окурке есть пометка: «Брэдли, Оксфорд-стрит», я сразу догадываюсь, что мой друг Ватсон где-то недалеко. Окурок там, у тропинки. Не сомневаюсь, вы выбросили его в тот кульминационный момент, когда входили в пустой домик.

– Точно.

– Я так и подумал… и, зная про вашу замечательную выдержку, догадался, что вы сидите в засаде с оружием наготове и подстерегаете жильца. Значит, вы в самом деле принимали меня за преступника?

– Я не знал, кто вы, но намеревался выяснить.

– Блестяще, Ватсон! Но как вы меня обнаружили? Наверно, видели в ночь охоты за каторжником, когда я по недомыслию показался на фоне восходящей луны?

– Да, я вас тогда и заметил.

– И конечно, обыскивали хатку за хаткой, пока не наткнулись на эту?

– Нет, кое-кому попался на глаза ваш мальчик, так что я знал, где вас искать.

– Старому джентльмену с телескопом, несомненно. Я не сразу понял, что это такое, когда впервые заметил, как отблескивает линза. – Холмс встал и заглянул в домик. – Ха, вижу, Картрайт принес припасы. Что тут написано? Вы побывали в Кум-Трейси?

– Да.

– Повидались с миссис Лорой Лайонз?

– Верно.

– Отлично! Похоже, наши расследования идут параллельными путями; и когда мы объединим результаты, будем располагать довольно полным набором фактов.

– Я рад без памяти, что вы здесь, а то у меня уже сдавали нервы под грузом ответственности и этой тайны. Но как же, во имя всего святого, вы очутились на пустоши и чем занимались? Я думал, вы на Бейкер-стрит, ведете дело о шантаже.

– Мне как раз хотелось, чтобы вы так думали.

– Получается, вы меня используете и при этом мне не доверяете? – с горечью воскликнул я. – Я думал, Холмс, что заслуживаю лучшего отношения.

– Дружище, как в этом, так и во многих других случаях ваша помощь была для меня бесценна; пожалуйста, простите, если вам кажется, что я поступил с вами нечестно. По правде, мой поступок отчасти продиктован заботой о вас; я решил приехать и заняться делом самолично, потому что не хотел подвергать вас опасности. Если бы я поселился с сэром Генри и вами, мы бы смотрели на дело под одним и тем же углом, а кроме того, в моем присутствии наши грозные противники не теряли бы бдительности. А так я продвинулся в расследовании дальше, чем если бы жил в Холле, и стал припрятанным козырем: я вступлю в игру, когда настанет критический момент.

– Но почему вы держали меня в неведении?

– Ну, раскрыл бы я вам секрет – пользы от этого никакой, а вероятность разоблачения вырастет. Вы бы захотели мне что-то сообщить или по доброте душевной проявили заботу о моих удобствах, а это совершенно ненужный риск. Я взял с собой Картрайта (помните мальчугана из курьерской службы?), и он заботится обо всех моих скромных потребностях: кусок хлеба, свежий воротничок. Что еще нужно человеку? А еще благодаря ему у меня есть лишняя пара глаз и пара проворных ног – и то и другое сослужило неоценимую службу.

– Выходит, мои отчеты пропали зря? – Я вспомнил, каких трудов они мне стоили и как я ими гордился. Голос мой задрожал.

Холмс вынул из кармана пачку бумаг.

– Вот они, ваши отчеты, дружище, – уверяю, изученные от корки до корки. Я устроился с ними чрезвычайно ловко, задержка не превышала одних суток. И хочу отдать вам должное за старательность и остроумие, проявленные в столь сложном расследовании.

Я все еще слегка сердился на Холмса за обман, но после такой похвалы волей-неволей забыл про обиду. Кроме того, в глубине души я согласился с тем, что Холмс был прав и для пользы дела мне не следовало знать о том, что он поселился на пустоши.

– Так-то лучше, – заключил Холмс, увидев, что я перестал хмуриться. – А теперь расскажите, что вышло из вашего визита к миссис Лоре Лайонз, – мне ведь нетрудно было догадаться, что вы отправляетесь именно к ней. Я знал уже, что она единственная в Кум-Трейси может дать нам полезные сведения. Собственно, если бы вы не посетили ее сегодня, то, скорее всего, я бы завтра сделал это сам.

Солнце село, на пустошь спускались сумерки. Похолодало, и мы, чтобы не мерзнуть, зашли в домик. Там, сидя в полутьме, я рассказал Холмсу о своем разговоре с дамой. Он проявил такой интерес, что иные отрывки мне пришлось повторить дважды.

– Это крайне важно, – проговорил Холмс, когда я замолк. – В этой запутанной истории имелся пробел, который я до сих пор не мог заполнить. Вам известно, что это дама состоит в большой дружбе со Стейплтоном?

– Понятия не имел, что они так тесно дружат.

– Но это, без сомнения, так. Они встречаются, переписываются, пребывают в полном согласии. Это дает нам в руки очень мощное оружие. Если я смогу им воспользоваться, чтобы рассорить Стейплтона с женой…

– Женой?

– Что ж, вот вам сведения в обмен на те, что я у вас получил. Женщина, которую Стейплтон выдает за сестру, на самом деле его жена.

– Боже правый, Холмс! Вы уверены в этом? Как же он допустил, чтобы сэр Генри в нее влюбился?

– Любовь сэра Генри не повредит никому, кроме самого сэра Генри. Вы ведь знаете, что Стейплтон позаботился поставить заслон его ухаживаниям. Повторяю: эта женщина его жена, а не сестра.

– Но зачем этот изощренный обман?

– Он предвидел, что как свободная женщина она принесет ему больше пользы.

Все мои интуитивные догадки и смутные подозрения внезапно обрели форму и сошлись на натуралисте. Бесстрастный и бесцветный человечек в соломенной шляпе, с сачком, оказался чудовищным плодом бесконечных терпеливых усилий – на лице улыбка, а в сердце убийственные замыслы.

– Выходит, наш враг – именно он? Он выслеживал нас в Лондоне?

– Таково мое решение загадки.

– А предупреждение наверняка исходило от нее!

– Верно.

Из тьмы, так долго меня окружавшей, проступили очертания некоего злодейского плана – кое-что я понял, об остальном начал догадываться.

– Но вы уверены, Холмс? Откуда вам известно, что эта женщина – его жена?

– При первой вашей встрече Стейплтон был настолько неосторожен, что привел отрывок из своей истинной биографии; надо полагать, он не единожды об этом пожалел. Прежде он и в самом деле держал школу на севере Англии. Нет ничего проще, чем заполучить сведения о директоре школы. Существуют школьные агентства, всякий, кто когда-либо учительствовал, непременно там числится. Я провел несложное расследование и выяснил, что после отвратительной истории была закрыта одна школа и ее владелец (имя значилось другое) вместе с женой скрылся. Описания указывают на Стейплтонов. Когда я узнал, что пропавший увлекался энтомологией, все окончательно встало на свои места.

Тьма стала рассеиваться, но многое еще оставалось в тени.

– Если эта женщина действительно его жена, то при чем тут Лора Лайонз?

– Это один из тех вопросов, которые прояснились благодаря вашим разысканиям. После вашей беседы с дамой обстоятельства стали куда понятней. Я не знал, что у нее намечается развод с мужем. В этом случае она, считая Стейплтона холостяком, несомненно, рассчитывала на брак с ним.

– И что будет, когда у нее откроются глаза?

– Тогда она, возможно, будет нам полезна. Первая наша задача на завтра, причем задача совместная, – это повидаться с ней. Но не кажется ли вам, Ватсон, что вы слишком долго отсутствовали на своем посту? Ведь вам полагается быть в Баскервиль-Холле.

На западе погасли последние красные отсветы, кругом окончательно воцарились сумерки. На фиолетовом небе мерцало несколько бледных звездочек.

– Последний вопрос, Холмс, – сказал я, вставая. – Конечно же, нам с вами незачем друг от друга таиться. Что все это значит? Что он задумал?

Отвечая, Холмс понизил голос:

– Убийство, Ватсон, – хитроумное, хладнокровное, намеренное убийство. О подробностях не спрашивайте. Как он оплетает сетью сэра Генри, так я оплетаю сетью его самого и с вашей помощью уже близок к успеху. Но нам грозит одна опасность. Может случиться, что Стейплтон нанесет удар раньше, чем мы будем готовы. Мне нужен еще один день – в крайнем случае два, – чтобы завершить приготовления, но до тех пор вам следует заботиться о своем подопечном так же неотступно, как любящая мать лелеет больное дитя. Ваша сегодняшняя миссия была вполне оправданна, и все же мне хотелось бы, чтобы вы оставались рядом с сэром Генри. Что там такое?

Тишину пустоши нарушил душераздирающий крик – протяжный вопль ужаса и муки, от которого у меня кровь застыла в жилах.

– Боже! – выдохнул я. – Что это? Что это значит?

Холмс вскочил на ноги. Мгновение – и он оказался в дверном проеме: темный, устремленный вперед силуэт, вытянутая шея, глаза, проницающие тьму.

– Тихо! – прошептал он. – Тихо!

Крик был громким, потому что кричали во всю силу легких, но прозвучал он в отдалении, на одетой мраком равнине. Теперь он повторился, раздирая наши уши, ближе, громче, отчаяннее прежнего.

– Где это? – прошептал Холмс с дрожью в голосе, и я понял, что он, человек со стальными нервами, потрясен до глубины души. – Где это, Ватсон?

– Похоже, там. – Я указал во тьму.

– Нет, там!

Снова тишину ночи пронзил безумный вопль, и слышался он еще ближе. И тут к нему примешался новый звук: низкий, рокочущий, мелодичный, но притом и грозный, он мерно усиливался и опадал, как вечный ропот морских волн.

– Собака! – крикнул Холмс. – Живей, Ватсон, живей! Господи боже, только бы успеть!

Он несся по пустоши, я следовал по пятам. Впереди, среди холмов и камней, послышался новый, исполненный предсмертной тоски крик, а затем тяжелый, глухой удар. Мы остановились и прислушались. Давящую тишину безветренной ночи не тревожил больше ни один звук.

Холмс в отчаянии схватился за лоб и топнул ногой.

– Он обыграл нас, Ватсон. Мы опоздали.

– Нет-нет, не может быть!

– Что ж я, дурень, хлопал ушами! А вы, Ватсон, – видите, что получается, если покинешь пост! Но небом клянусь, если случилось худшее, от нашей мести ему не уйти!

Спотыкаясь о валуны, продираясь через кусты утесника, одолевая холмы и скатываясь вниз по склонам, мы вслепую мчались туда, откуда доносились ужасные звуки. На каждом возвышении Холмс тревожно осматривался, но мрак, укрывавший верещатники, был непроницаем и бездвижен.

– Видите что-нибудь?

– Ничего.

– Тише, что это там?

До нас донесся слабый стон. Стон повторился – слева! Там, в конце скальной гряды, высился отвесный утес, под ним лежал усыпанный камнями косогор. На его бугристой поверхности виднелось что-то темное – распластанная тень неровных очертаний. Когда мы подбежали ближе, форма выявилась четче. На склоне, лицом вниз, лежал человек: голова подвернута под жутким углом, плечи согнуты, тело сгруппировано, словно перед кувырком. Из-за его нелепой позы я не сразу сообразил, что стон мог быть предсмертным. Склонившись над телом, мы не различили уже ни шепота, ни шороха. Холмс прикоснулся к нему и с криком ужаса отдернул руку. Он зажег спичку, и отблески заиграли на его испачканных пальцах и на зловещей лужице, которая растекалась под расколотым черепом. И тут у нас перехватило дыхание, потому что в этом свете мы узнали – труп сэра Генри Баскервиля!

Мы оба ни с чем не могли перепутать приметный твидовый костюм красноватого цвета – тот самый, в котором мы увидели сэра Генри на Бейкер-стрит в утро знакомства. На мгновение позволив ясно разглядеть тело, спичка мигнула и погасла, а с нею погасли наши надежды. Холмс застонал, и даже тьма не скрыла белизну его побледневшего лица.

– Какое зверство! – воскликнул я, сжимая кулаки. – Какое зверство! О Холмс, никогда не прощу себе, что оставил его на произвол судьбы!

– Моя вина больше вашей, Ватсон. Ради изящного завершения дела я пожертвовал жизнью клиента. За всю мою карьеру не припомню второго такого удара. Но откуда, откуда же мне было знать, что он, несмотря на все мои предостережения, решится на такой риск, как одинокая ночная прогулка по пустоши?

– Подумать только, мы слышали его крики – о господи, эти крики! – и все же не сумели его спасти! Куда она скрылась, эта собака, от которой он бежал навстречу своей смерти? Быть может, все еще таится среди этих скал. А Стейплтон – где он? Он должен ответить за это злодеяние.

– И ответит. Я об этом позабочусь. Убиты дядя и племянник: первый умер от страха при виде зверя, которого принял за выходца с того света, второй погиб при отчаянном бегстве от него. Но теперь надо доказать связь между этим человеком и его зверем. За исключением баек, нам нечем даже доказать, что собака существует, а сэра Генри, очевидно, сгубило падение с высоты. Но как бы ни был хитер убийца, клянусь всем святым, завтра же он будет в моих руках!

С горечью в сердце стояли мы по обе стороны искалеченного тела, угнетенные внезапной и непоправимой бедой, которая перечеркнула все наши долгие и утомительные старания. Дождавшись луны, мы вскарабкались на скалы, откуда упал наш несчастный друг, и с вершины оглядели сумрачную, отчасти серебристую, отчасти черную пустошь. Вдалеке, в нескольких милях по направлению к Гримпену, горел не мигая единственный желтый огонек – явно окошко в одиноком жилище Стейплтонов. Выругавшись, я погрозил ему кулаком.

– Почему бы не схватить его прямо сейчас?

– Расследование не закончено. Этот человек на редкость хитер и осторожен. Дело не в том, что мы знаем, а что можем доказать. Один неверный шаг – и негодяй сможет от нас ускользнуть.

– Что же нам делать?

– Завтра у нас будет много работы. А сегодня мы можем только исполнить последний долг перед нашим несчастным другом.

Спустившись по крутому косогору, мы подошли к телу, которое черным пятном выделялось на серебристых камнях. При виде его вывернутых конечностей на меня нахлынула жалость, к глазам подступили слезы.

– Нужно послать за помощью, Холмс! Нам не под силу вдвоем отнести его в Холл. Боже, вы что, рехнулись?

Холмс вскрикнул и склонился над телом, а потом захохотал, стал приплясывать и трясти мне руку. И это мой чопорный, сдержанный друг? Удивлению моему не было предела.

– Борода! Борода! У этого человека борода!

– Борода?

– Это не баронет, это мой сосед каторжник!

С лихорадочной поспешностью мы перевернули труп, и теперь вымокшая в крови борода смотрела в сторону холодной, ясной луны. Эти нависающие надбровные дуги, эти глубоко посаженные глазки невозможно было не узнать. Действительно, это лицо я уже видел, когда оно в свете свечи глядело на меня со скалы, – лицо Селдена, душегуба.

В одно мгновение я понял все. Мне вспомнились слова баронета, что он подарил Бэрримору свой старый гардероб. А Бэрримор отдал вещи Селдену, чтобы ему легче было бежать. Ботинки, рубашка, шапка – все это было от сэра Генри. Смерть человека всегда трагична, но, по крайней мере, этот человек не заслуживал ничего иного в глазах закона своей страны. Пока я пояснял Холмсу, в чем дело, меня распирали радость и благодарность Провидению.

– Выходит, беднягу сгубила эта одежда, – заключил Холмс. – Ясно, собаке дали понюхать что-то из вещей сэра Генри – скорее всего, украденный в отеле ботинок, – и она погналась за этим человеком. Но вот загадка: как Селден разглядел в темноте, что за ним гонится собака?

– Услышал.

– Но что за невидаль – собака на пустоши? С чего бы человеку закаленному, как этот каторжник, истошно вопить и звать на помощь, рискуя выдать себя? Судя по крикам, он еще долго бежал, после того как заметил собаку. Откуда он знал, что она его преследует?

– Меня смущает еще бо́льшая загадка: почему эта собака, если предположить, что все наши допущения верны…

– Я ничего не предполагаю.

– Ладно, тогда почему собака оказалась на воле именно сегодня? Не думаю, что она бегает по пустоши постоянно. Стейплтон ее бы не выпустил, если б не рассчитывал, что здесь будет сэр Генри.

– Моя загадка посложнее вашей, потому что ваша наверняка в скором времени получит объяснение, а будет ли разгадана моя – это вопрос. Теперь надо решить, что нам делать с телом бедняги. Не бросать же его здесь на произвол лисиц и воронья?

– Думаю, пока мы не связались с полицией, можно бы занести его в какую-нибудь из хаток.

– Верно. Не сомневаюсь, у нас хватит сил. Эй, Ватсон, что это? Похоже, он набрался наглости явиться сюда самолично! Ни слова о своих подозрениях, молчите как рыба, иначе провалите все мои планы.

К нам приближался человек: виднелся тускло-красный огонек сигары. В свете луны я разглядел щеголеватую одежду и бойкую походку натуралиста. Заметив нас, он остановился, но затем подошел ближе.

– О доктор Ватсон, никак это вы? Вот уж кого не ожидал встретить на пустоши в такой поздний час. О боже, что там? С кем-то случилось несчастье? Нет… только не говорите, что это наш друг сэр Генри!

Обежав меня, Стейплтон склонился над мертвецом, с присвистом втянул воздух и выронил из пальцев сигару.

– Кто… кто это? – с трудом выговорил он.

– Селден – тот самый беглец из Принстонской тюрьмы.

Стейплтон смертельно побледнел, но отчаянным усилием постарался спрятать свое удивление и разочарование. Он пристально оглядел нас с Холмсом.

– Боже! Вот так история! Отчего он умер?

– Похоже, сломал себе шею при падении со скалы. Мы с другом прогуливались по пустоши и услышали крик.

– Я тоже слышал крик. Потому и поспешил сюда. Я беспокоился за сэра Генри.

– Почему именно за него? – вырвалось у меня.

– Потому что я пригласил его в гости. Был удивлен, что он не пришел, а тут эти крики, вот я и испугался. Кстати… – Стейплтон бросил взгляд на меня, потом на Холмса. – Не послышалось ли вам чего-нибудь еще, кроме крика?

– Нет, – ответил Холмс. – А вам?

– Нет.

– Тогда почему вы спросили?

– Ну, вы же знаете истории, которые рассказывает деревенский люд – про собаку и прочее. Говорят, по ночам на пустоши раздается ее вой. Я и подумал, не слышал ли кто сегодня что-то подобное.

– Ничего похожего мы не слышали, – заверил я.

– И как вы объясняете смерть этого несчастного?

– Скорее всего, он тронулся умом от тревог и лишений. В припадке безумия стал метаться по пустоши, случайно свалился со скалы и сломал себе шею.

– Разумнее ничего не придумаешь. – Стейплтон вздохнул – как мне показалось, с облегчением. – А вы что об этом думаете, мистер Шерлок Холмс?

Мой друг отвесил поклон:

– Скоро же вы меня опознали.

– Мы все ждали вас с тех самых пор, когда здесь появился доктор Ватсон. Вы подоспели как раз к трагедии.

– В самом деле. Не сомневаюсь, версия моего друга объясняет все факты. Я не смогу отделаться от неприятных воспоминаний, когда буду завтра возвращаться в Лондон.

– Вот как, вы завтра уезжаете?

– Да, собираюсь.

– Надеюсь, за время визита вам удалось хоть немного прояснить события, над которыми мы ломаем голову?

Холмс пожал плечами:

– Такого не бывает, чтобы все расследования завершались успехом. Сыщику требуются факты, а не легенды и байки. С этим случаем мне не повезло.

Мой друг говорил беспечным и самым искренним тоном. Стейплтон не спускал с него внимательного взгляда. Потом он повернулся ко мне:

– Я бы предложил, чтобы мы отнесли беднягу ко мне, но не вправе так пугать сестру. Думаю, если мы прикроем чем-нибудь лицо, тело пролежит в сохранности до утра.

Так мы и сделали. Отвергнув приглашение Стейплтона, мы с Холмсом оставили натуралиста в одиночестве и отправились в Баскервиль-Холл. Оглядываясь, я видел медленно бредущую по простору пустоши фигуру и черное пятно на серебристом косогоре, где лежал человек, встретивший здесь свою страшную кончину.

– Наконец-то мы близки к цели, – сказал Холмс, когда мы шли по пустоши. – Но каково самообладание! Чего ему стоило не выдать себя, когда он с изумлением узнал, что жертвой его козней пал не тот, против кого он злоумышлял. Я уже говорил вам в Лондоне, Ватсон, и повторю сейчас: в первый раз мы встречаемся со столь достойным противником.

– Мне досадно, что он вас увидел.

– Я тоже вначале подосадовал. Но ничего не поделаешь.

– Как вы думаете, теперь, узнав о вас, он изменит свои планы?

– Это либо заставит его действовать осторожней, либо подтолкнет к отчаянным шагам. Хитроумным преступникам такое свойственно: они слишком верят в себя и рассчитывают, что мы поддались на их обман.

– Почему бы сразу его не арестовать?

– Дорогой Ватсон, вы по природе человек действия. Инстинкты всегда подталкивают вас к решительным мерам. Ну предположим, возьмем мы его сегодня же под стражу – и что нам это даст? В чем мы сможем его обвинить? В том-то и состоит чертовская хитрость! Будь его сообщником человек, мы бы нашли какие-то улики, а что толку предъявить миру большую собаку? Разве она поможет накинуть веревку на шею ее хозяина?