Текст книги "Знак четырех. Собака Баскервилей"

«Я с вами, душой и сердцем».

«Хорошо, – сказал Абдулла Хан, возвращая мне оружие. – Ты видишь, что мы тебе доверяем, потому что ты, как и мы, верен своему слову. Осталось только дождаться брата с торговцем».

«Твоему брату известно, что вы затеяли?»

«Этот план он и придумал. Пойдем к воротам и посторожим вместе с Мохаммедом Сингхом».

Ливень не утихал: как раз начинался сезон дождей. По небу плыли темные тяжелые тучи, во мраке едва можно было что-либо разглядеть дальше, чем на вержение камня. У наших ворот лежал глубокий ров, местами почти пересохший, и через него ничего не стоило перебраться. Мне было очень не по себе: каково это – стоять с двумя бешеными пенджабцами и ждать человека, обреченного на гибель?

Вдруг по ту сторону рва мелькнул огонек потайного фонаря. Он исчез за кучами земли, а потом медленно стал приближаться к нам.

«Вот они!» – воскликнул я.

«Окликни их, сахиб, как положено, – прошептал Абдулла. – Ахмет ничего не должен заподозрить. Позволь нам его сопровождать, а мы с ним разберемся сами, пока ты останешься на посту. Держи фонарь наготове: надо убедиться, что это именно он».

Огонек мигал, то замирая на месте, то продвигаясь в нашу сторону, и вскоре на противоположном краю рва я различил две неясные фигуры. Я подождал, пока они кое-как сползут вниз по отлогому спуску, прошлепают по илистому дну рва и станут карабкаться к нам. Только тогда их негромко окликнул:

«Кто там?»

«Друзья», – последовал ответ.

Я приоткрыл фонарь и осветил пришельцев. Первым взобрался громадный сикх с черной бородой, спускавшейся чуть ли не до широкого камербанда. Таких гигантов я если и видел, то разве что в цирке. За ним показался тучный человечек в большом желтом тюрбане; под мышкой он держал какой-то предмет, окутанный платком. Он с головы до пят дрожал мелкой дрожью, руки у него тряслись, точно в лихорадке; головой он вертел то налево, то направо, озираясь вокруг блестящими глазками, точно мышь, что выглядывает из норки. У меня по спине пробежал холодок от мысли, что его сейчас убьют, но я вспомнил о сокровище, и сердце мое окаменело. Увидев англичанина, толстячок радостно залопотал и бегом кинулся ко мне:

«Молю о защите, сахиб, – задыхаясь, выпалил он, – молю защитить несчастного торговца Ахмета. Я пересек всю Раджпутану, чтобы найти убежище в крепости Агры. Меня грабили, избивали, мучили, потому как я друг Компании. Благословен нынешний вечер, который вновь дарит мне безопасность – мне и моему жалкому имуществу».

«Что у тебя с собой?» – спросил я.

«Железный ларец, – ответил Ахмет. – Две-три семейные реликвии, никакой ценности для других они не представляют, но мне горько будет их потерять. Я не нищий и сумею вас вознаградить, молодой сахиб, и вашего начальника тоже, если он меня приютит».

Я почувствовал, что мне трудно продолжать разговор. Чем дольше я смотрел на жирное перепуганное лицо Ахмета, тем тяжелее мне становилось при мысли о хладнокровной расправе с ним. Лучше всего было поскорее развязаться.

«Отведите его в главную караульню», – приказал я.

Мои сикхи встали у Ахмета по бокам, великан – сзади, и все четверо двинулись во тьме к воротам крепости. Никогда еще не был человек так окружен смертью со всех сторон. Я остался на посту с фонарем.

Из пустых коридоров до меня доносилось эхо размеренных шагов. Внезапно раздались голоса, послышались удары и шум потасовки. Минуту спустя я с ужасом различил топот чьих-то ног и прерывистое дыхание бегущего в мою сторону человека. Я осветил фонарем длинный прямой коридор и увидел толстячка, который несся что есть духу ко мне с лицом, залитым кровью. За ним по пятам тигриными прыжками мчался, размахивая сверкавшим ножом, громадный чернобородый сикх. В жизни я не видывал бегуна прытче этого торговца. Удирал он так проворно, что мог спастись, если бы, проскочив мимо меня, оказался снаружи. Сердце у меня дрогнуло, но мысль о сокровищах изгнала всякую жалость. Едва Ахмет со мной поравнялся, я подставил ему под ноги мушкет, и он дважды перекувырнулся через голову, будто подстреленный кролик. Вскочить на ноги он не успел: сикх бросился на него и дважды вонзил ему под ребра нож. Ахмет не издал ни звука и не шевельнулся, застыв на том месте, где упал. При падении он, вероятно, сломал себе шею. Видите, джентльмены, слово свое я держу: рассказываю, как все было, не заботясь о том, в каком свете предстаю перед вами.

Смолл замолчал и протянул скованные руки к бокалу виски с содовой, который приготовил для него Холмс. Должен признаться, теперь наш арестант внушал мне подлинный ужас. Пугало не только его соучастие в хладнокровном убийстве; нет, гораздо страшнее казался беспечный и небрежный тон, с каким он вел свой рассказ. Какая бы кара его ни ожидала, я не находил в себе ни малейшего к нему сочувствия. Шерлок Холмс и Джонс сидели, сложив руки на коленях; услышанное их глубоко заинтересовало, однако на лицах также выражалась явная неприязнь. Смолл, вероятно, уловил это и заговорил с нескрываемым вызовом:

– Дело скверное, чего уж там. Но мне хотелось бы знать, кто на моем месте отказался бы от доли богатства, понимая, что за его добродетель ему перережут глотку. К тому же, раз уж Ахмет очутился в стенах крепости, на карту были поставлены обе наши жизни – его и моя. Если бы его изобличили, затея вышла бы наружу, меня судили бы военно-полевым судом и неминуемо расстреляли: в такие времена снисхождения ждать не приходится.

– Продолжайте рассказ, – коротко бросил Холмс.

– Так вот, мы втроем, с Абдуллой и Акбаром, втащили Ахмета в крепость. Весил он изрядно, хотя и был невелик ростом. Мохаммед Сингх остался караулить ворота. Сикхи заранее присмотрели, куда девать труп. Подальше от входа извилистый коридор ведет к просторному пустому залу, кирпичные стены которого начали крошиться. Земляной пол в одном углу просел – самое место для могилы. Туда мы Ахмета и пристроили, засыпав сверху обломками кирпичей. А покончив с этим, вернулись к сокровищам.

Ларец лежал там, где Ахмет его уронил, когда провожатые на него наскочили, – тот самый ларец, который стоит открытый у вас на столе. Ключ висел на шелковом шнурке, привязанном к вон той резной ручке наверху. Мы подняли крышку, и свет фонаря озарил ворох драгоценностей: о таких я читал и мечтал мальчиком в Першоре. От их сверкания легко было ослепнуть. Мы насладились этим зрелищем, опустошили ларец и составили подробную опись. Там было сто сорок три бриллианта чистейшей воды, в том числе «Великий Могол» (так, по-моему, он называется) – говорят, второй камень в мире по величине. Еще – девяносто семь очень красивых изумрудов и сто семьдесят рубинов (правда, среди них попадались мелкие). Далее – сорок карбункулов, двести десять сапфиров, шестьдесят один агат и несчетное множество бериллов, ониксов, «кошачьих глаз», бирюзы и прочих камней. Названий драгоценностей я тогда не знал, зато теперь разбираюсь в них получше. Кроме того, жемчуг – около трехсот превосходных жемчужин, двенадцать из них были вставлены в диадему. Кстати, когда я вновь завладел ларцом, этих жемчужин там не обнаружил.

Мы сосчитали сокровища, уложили их обратно в ларец и понесли к воротам – показать Мохаммеду Сингху. Затем еще раз торжественно поклялись быть верными друг другу и свято хранить нашу тайну. Мы договорились разделить добычу поровну, после того как в стране вновь воцарится мир, а до того следовало спрятать ларец понадежнее. Поспешная дележка не имела смысла: если бы кто увидел у нас такие сокровища, подозрений было не избежать. В крепости жили скученно, и утаить каменья от постороннего глаза было невозможно. Поэтому мы отнесли ларец в тот самый зал, где упокоился Ахмет, и в одной из стен, уцелевшей лучше других, проделали нишу и спрятали там наше богатство. Место тайника запомнили крепко-накрепко, а на следующий день я начертил четыре плана и на каждом поставил внизу знак четырех, ибо мы поклялись действовать всегда заодно и не обманывать друг друга. Положа руку на сердце, готов подтвердить, что клятве этой я никогда не изменял.

Мне не надо рассказывать вам, джентльмены, чем закончился бунт в Индии. После того как Уилсон взял Дели, а сэр Колин освободил Лакхнау, восстание было подавлено. Подоспели свежие английские воинские части, и Нана-сахиб бежал за границу. Летучие отряды полковника Грейтхеда окружили Агру и очистили город от мятежников. В стране, казалось, водворился мир, и мы вчетвером уже стали надеяться, что близок день, когда мы сумеем незаметно вынести из крепости свои трофеи. Но все наши надежды разом потерпели крах: нас арестовали как убийц Ахмета.

А случилось это так. Поручая драгоценности Ахмету, раджа вполне ему доверял. Но люди на Востоке подозрительны, поэтому раджа не преминул отправить вслед за Ахметом второго слугу, на которого полагался еще больше. Ему раджа велел не выпускать из вида Ахмета ни на секунду, и тот всюду крался за ним как тень. В ту ночь он шел за Ахметом до самых ворот и видел, как его впустили в крепость. Он не усомнился, что Ахмету дали убежище, и на другой день сам отправился туда, однако Ахмета нигде не встретил. Это его насторожило, и он заявил об исчезновении Ахмета сержанту охраны, а тот доложил коменданту. Немедленно организовали поиски и тело Ахмета обнаружили. Мы не сомневались, что не оставили никаких улик, – и вдруг нас четверых берут под стражу по обвинению в убийстве, потому что трое из нас стояли той ночью на страже у юго-западных ворот, а четвертый, как стало известно, прибыл вместе с убитым. О драгоценностях на суде не упоминалось: раджа был свергнут и выслан из Индии, так что их никто не разыскивал. Убийство, однако, – это убийство, а мы были причастны к нему. Сикхов присудили к пожизненной каторге, а меня – к смертной казни, которую позже заменили каторгой на тот же срок.

Представьте же наше нестерпимое положение. Все четверо – в оковах, вплоть до смертного часа, однако таим секрет, способный переселить нас в любой дворец. Каково было терпеливо сносить тычки и издевки ничтожных смотрителей, питаться только рисом и пить одну воду, когда тебя ждет немыслимое богатство, стоит лишь выйти на волю! Трудно было не свихнуться от одной этой мысли, но я всегда отличался стойкостью, а потому крепился и терпеливо ждал.

И наконец мне почудилось, что час мой пробил. Из Агры меня перевели в Мадрас, а оттуда на остров Блэр в Андаманском архипелаге. В этой колонии очень немного белых каторжников, и поскольку я с самого начала вел себя примерно, то скоро оказался на привилегированном положении. Мне предоставили хибарку в Хоуп-Тауне – небольшом поселке на склоне горы Харриет, и я частенько бывал без всякого присмотра. Место это унылое, там легко подцепить лихорадку; за пределами нашей расчистки обитали каннибальские племена, охочие пульнуть при случае отравленной стрелой. Мы днями напролет копали землю, прокладывали канавы, сажали ямс; находилось много и других работ, только вечером выпадал короткий досуг. Помимо прочего, я выучился готовить для нашего врача лекарства и кое-что перенял из его знаний. И постоянно выискивал способ побега, но от ближайшей суши нас отделяли сотни миль, а на тех широтах преобладает штиль, так что задача казалась почти невыполнимой.

Доктор Сомертон – энергичный, азартный молодой человек – по вечерам созывал к себе офицеров-ровесников поиграть в карты. Приемная, где я возился с медикаментами, соседствовала с гостиной, а в стене имелось окошечко. Нередко, томясь от одиночества, я гасил в приемной лампу, приникал к окошечку, слушал разговоры и следил за игрой. В душе я заядлый картежник, а так словно бы сам держал в руках карты. Приглашение обычно принимали майор Шолто, капитан Морстен и лейтенант Бромли Браун: они начальствовали над охранниками из числа туземцев; кроме доктора, завсегдатаями были два-три тюремных чиновника – прожженные мастаки, которые вели изощренную игру без промаха. Короче говоря, компания подобралась теплая.

И вот что вскоре меня поразило: военные всегда проигрывали, а гражданские загребали выигрыш. Никакого жульничества, заметьте, не было, однако происходило именно так. Тюремные чиновники, с тех пор как попали на Андаманские острова, только и делали, что картежничали, а потому досконально изучили свои приемы, тогда как их партнеры садились за стол ради развлечения и кидали карты, не особо задумываясь. С каждым вечером кошельки военных тощали, и чем меньше денег у них оставалось, тем сильнее стремились они отыграться. Особенно не везло майору Шолто. Сначала он расплачивался наличными – золотом и банкнотами, а потом стал давать расписки, причем на крупные суммы. Иногда ему давали выиграть несколько партий, бодрости ради, – а потом он снова проигрывался в пух и прах. Весь день он бродил чернее тучи и прикладывался к бутылке уже сверх меры.

Однажды вечером майору особенно не повезло. Я сидел у себя в хибарке, когда он и капитан Морстен, спотыкаясь, возвращались домой. Они были закадычными друзьями и всегда держались вместе. Майор бесновался, проклиная свою неудачу.

«Все кончено, Морстен! – выкрикнул он, когда они поравнялись с моей хижиной. – Придется подавать в отставку. Я гол как сокол».

«Вздор, старина, вздор! – Капитан Морстен похлопал приятеля по плечу. – Меня тоже здорово обчистили, однако…»

Конца фразы я не разобрал, но услышанное заставило меня призадуматься.

Дня два спустя майор Шолто слонялся по берегу, и я ухватился за возможность с ним поговорить.

«Хотел бы посоветоваться с вами, майор», – начал я.

«Давай, Смолл, – и о чем же?» – поинтересовался он, вынимая изо рта черуту.

«Скажите, пожалуйста, сэр, какому должностному лицу следует передать спрятанные сокровища. Мне известно, где укрыто полмиллиона фунтов, а раз сам я не могу ими воспользоваться, то решил: лучше всего передать их властям. Может, за это мне и скостят срок».

«Полмиллиона, Смолл?» У майора перехватило дыхание, и он впился в меня глазами – понять, шучу я или нет.

«Совершенно верно, сэр, драгоценные камни и жемчуг. Лежат готовенькими для того, кто их возьмет. И вот что забавно: владелец клада объявлен вне закона, имущество его конфисковано, а значит, сокровища эти достанутся первому встречному».

«Правительству они принадлежат, Смолл, – промямлил майор, – правительству, и никому больше».

Но произнес это майор так неуверенно, что сомнений не оставалось: он у меня на крючке.

«Так вы полагаете, сэр, что я должен заявить о тайнике генерал-губернатору?» – невозмутимо спросил я.

«Нет-нет, не стоит торопиться, чтобы потом не сожалеть. Расскажи мне об этом поподробнее, Смолл. Мне нужны факты».

Я изложил майору всю историю, слегка изменив детали, чтобы он не смог догадаться о месте действия. К концу рассказа он стоял столбом и молча размышлял. Губы у него подергивались: видно было, что он борется с собой.

«Это дело чрезвычайно важное, Смолл, – выговорил он наконец. – Никому ни слова. Я скоро тебя навещу».

Через два дня майор явился ко мне в глухую полночь вместе с капитаном Морстеном, освещая дорогу фонарем.

«Смолл, я хочу, чтобы капитан Морстен услышал эту историю из твоих уст», – сказал он.

Я повторил свой рассказ слово в слово.

«Похоже на правду, а? – спросил майор капитана Морстена. – Стоит заняться?»

Капитан Морстен кивнул.

«Послушай, Смолл, – начал майор. – Мы с моим другом обсудили этот вопрос и решили, что твой секрет властей никак не касается. Забота только твоя – и ничья больше, а как поступить лучше, решать тебе самому. Теперь вопрос: какую цену ты запросишь? Мы не прочь принять в твоем деле участие или, во всяком случае, вникнуть в него хорошенько, если договоримся об условиях».

Майор старался выдержать холодный бесстрастный тон, но глаза его блестели от азарта и алчности.

«Видите ли, джентльмены, – ответил я насколько мог спокойно, хотя взволнован был не меньше, – человеку в моем положении нужно только одно. Мое условие: вы поможете выбраться на свободу мне и трем моим друзьям. Тогда мы берем вас в партнеры и выделим на двоих пятую долю от всей суммы».

«Пятую? – хмыкнул майор. – Не слишком уж соблазнительно».

«Каждому из вас достанется по пятьдесят тысяч», – уточнил я.

«Но как мы вас освободим? Сам знаешь, это невозможно».

«Еще как возможно! – ответил я. – План продуман до последней мелочи. Нужны только пригодная лодка и провизия для долгого плавания. В Калькутте или Мадрасе подходящих для нас суденышек сколько угодно. Доставьте нам сюда какое-нибудь. Ночью мы в него заберемся, и если вы нас высадите где-нибудь на индийском побережье, то честно отработаете свою долю».

«Будь ты один…» – перебил меня майор.

«Все четверо или никто, – заявил я. – Мы поклялись всегда действовать заодно».

«Видишь, Морстен, – заметил майор, – Смолл – человек, верный своему слову. От друзей он не отступается. Думаю, и мы сможем на него положиться».

«Грязное это дело, – сказал капитан. – Но ты прав: только деньги позволят нам и дальше носить мундир».

«Хорошо, Смолл, – продолжил майор Шолто. – Пожалуй, придется нам пойти тебе навстречу. Но сначала, разумеется, необходимо убедиться, что история твоя правдива. Скажи, где спрятаны сокровища, я возьму отпуск и на месячном провиантском судне отправлюсь в Индию разведать, что да как».

«Давайте без спешки! – Майор распалялся, а я успокаивался. – Сначала на это должны согласиться трое моих товарищей. Запомните: либо все четверо, либо никто».

«Чушь! – взорвался он. – При чем тут эти черномазые к нашему соглашению?»

«Черные они или синие, – отрезал я, – но они со мной, и мы двинемся в путь только вместе».

Итак, дело было улажено на второй встрече, в присутствии Мохаммеда Сингха, Абдуллы Хана и Доста Акбара. Мы заново обсудили все обстоятельства и в конце концов пришли к согласию. Капитан Морстен и майор Шолто получают карту той части крепости Агры, где в стене спрятан клад. Майор Шолто отплывает в Индию для проверки. Если ларец покоится на прежнем месте, он оставляет его там и высылает небольшую яхту с необходимой экипировкой, которая должна бросить якорь у острова Ратленд, куда направимся мы, а майор вернется к своим обязанностям. Затем в отпуск отпрашивается капитан Морстен, встречается с нами в Агре, там мы окончательно делим сокровища, и капитан забирает положенную им двоим долю. Договор мы скрепили самыми страшными на свете клятвами. Я всю ночь напролет просидел с бумагой и чернильницей – и к утру изготовил две карты, подписанные «Знаком четырех» – то есть Абдуллой, Акбаром, Мохаммедом и мной.

Что ж, джентльмены, я утомил вас моей длинной повестью, да и моему другу мистеру Джонсу неймется поскорее упрятать меня в чоки. Буду, насколько возможно, краток. Проклятый Шолто отплыл в Индию – и только его и видели. Очень скоро капитан Морстен показал мне его имя в списке пассажиров одного из почтовых пароходов. Покойный дядя завещал майору свое состояние, и он разделался с военной карьерой, разделавшись и с нами пятерыми. Морстен поспешил посетить Агру и выяснил, как мы и ожидали, что сокровище пропало. Мерзавец забрал ларец, нарушив все условия, на которых мы доверили ему тайну. С того самого дня я стал жить местью. Днем она не выходила у меня из головы, и ночью я лелеял мысль о ней. Она завладела всем моим существом и превратилась во всепоглощающую страсть. Правосудие, виселица не значили для меня ничего. Бежать с каторги, выследить Шолто и сдавить ему горло – ни о чем другом я больше не думал. Даже сокровища Агры стали казаться мне чем-то пустячным по сравнению с расправой над Шолто.

В жизни я ставил перед собой самые разные цели – и каждой неизменно добивался. Но дожидаться удачи мне пришлось долгие тягостные годы. Я уже упоминал, что нахватался кое-каких сведений по медицине. Однажды, когда доктор Сомертон слег с приступом лихорадки, каторжники подобрали в дебрях малорослого аборигена Андаманских островов. Тяжелобольной, он ушел умирать туда, где никого нет. Я взялся его выхаживать, хотя он и злобился, точно змееныш, и месяца через два поставил на ноги. С той поры он ко мне привязался и вроде бы не рвался обратно к себе в леса, а вечно околачивался возле моей хижины. Я немного освоил его наречие, и после этого он прямо-таки по пятам за мной ходил.

Тонга – так этого мальца звали – отлично управлялся с веслами: у него был большой и просторный челнок. Убедившись, что он мне предан и готов всячески услужить, я задумался о побеге, и мы вместе разработали план. Ночью, в назначенный час, Тонга должен пригнать свой челнок к заброшенной пристани, которую никто не охранял, а там я к нему присоединюсь. Я велел ему взять с собой несколько тыкв-долбленок с пресной водой, побольше бататов, кокосовых орехов и сладкого картофеля.

Тонга оказался стойким и верным помощником. Надежней напарника и не сыскать. Ночью, как условлено, он ждал меня в челноке на пристани. Случилось, однако, так, что там поставили караульного из числа заключенных – подлого патхана, который никогда не упускал случая оскорбить меня или ударить. Я давно уже поклялся ему отомстить, и вот теперь мне выпал счастливый шанс. Сама судьба поставила его на моем пути, чтобы я мог свести с ним счеты, перед тем как покинуть остров. Он стоял на берегу спиной ко мне, вскинув карабин на плечо. Я огляделся в поисках камня – вышибить у него мозги, но подходящего не нашлось.

Потом в голову мне стукнула шальная мысль, где взять оружие. Я сел в темноте на землю, отстегнул свою деревянную ногу и в три прыжка добрался до него. Патхан успел взять карабин на изготовку, но я мощным ударом снес ему половину черепа: на деревяшке до сих пор заметна трещина. Оба мы рухнули на землю: равновесия мне было не удержать. А когда я поднялся, он остался лежать недвижно. Я забрался в челнок, и через час мы очутились в открытом море. Тонга захватил с собой все свои земные пожитки – оружие и божков. Вместо мачты и паруса я приспособил длинное бамбуковое копье и циновку, сплетенную из андаманской кокосовой мочалки. Десять дней мы носились по волнам, полагаясь на удачу, а на одиннадцатый нас подобрало торговое судно, идущее из Сингапура в Джидду с грузом паломников-малайцев. Компания была пестрая, и мы с Тонгой скоро среди них вполне обжились. Наши попутчики отличались замечательным качеством – не приставали к нам ни с какими вопросами.

Что ж, джентльмены, если я возьмусь описывать вам все приключения, которые мне с моим малорослым дружком довелось претерпеть, спасибо вы мне не скажете: придется вам проторчать здесь до утренней зари. Мотало нас по всему свету из края в край, вот только попасть в Лондон никак не удавалось. Но главной своей цели я из виду ни на минуту не упускал. Шолто мне и по ночам снился. Во сне я убивал его сотню раз. И вот наконец, года три-четыре назад, мы очутились в Англии. Узнать, где живет Шолто, труда не составило, но надо было выяснить, пустил он сокровище в ход или держит при себе. Я свел приятельство с теми, кто мог мне помочь. Имен не называю: не хочу никого подводить. Скоро стало понятно, что драгоценности майор никуда не девал. Я всячески пытался добраться до Шолто, но он был очень хитер: при нем всегда, кроме сыновей и слуги-индуса, находились два охранника – бывшие боксеры.

И вот до меня доходит слух, что майор Шолто при смерти. Я тотчас бросился к его дому, едва не рехнувшись от мысли, что он ускользнет из моих когтей. Проник в сад и заглянул в окно: майор лежал на кровати, по обе ее стороны стояли сыновья. Я уже готов был ворваться в спальню и помериться силами со всеми тремя, но, едва только наши взгляды встретились, челюсть у майора отвалилась, и я понял, что счеты с жизнью он свел. Впрочем, той же ночью я влез в его комнату и перерыл все бумаги в надежде наткнуться на какое-нибудь указание, где он спрятал наши сокровища. Ничего не обнаружил – и собрался восвояси, злой как черт. Перед уходом, правда, подумал: если когда-нибудь повстречаюсь с моими друзьями-сикхами, то им отрадно будет узнать, что в комнате майора я оставил метку в подтверждение нашей ненависти к нему. Нацарапал на клочке бумаги наш знак четырех, какой значился на карте, и прикрепил его к груди покойника. Еще недоставало, чтобы его опустили в могилу без памятного подарка от тех, кого он обманул и ограбил.

В те дни мы зарабатывали себе на пропитание тем, что бедняга Тонга перед ярмарочными и прочими зеваками выступал в облике черного каннибала. Пожирал сырое мясо и выплясывал боевые танцы, так что к вечеру у нас всегда набиралась полная шапка мелких монет. Что творится в Пондишерри-Лодж, мне постоянно докладывали, однако на протяжении нескольких лет известно было одно: сыновья-наследники разыскивают сокровища. И вот наконец пришла долгожданная весть: ларец с драгоценностями нашелся! Спрятан он был на чердаке, над потолком химической лаборатории мистера Бартоломью Шолто. Я немедля обследовал на месте, что там и как, но не видел способа забраться туда с моей деревяшкой. Углядел, однако, слуховое окошко на крыше и уточнил, когда именно мистер Шолто ужинает. Сообразил, что легко обстряпать дело с помощью Тонги. Я обвязал его вокруг пояса длинной веревкой, он влез на крышу проворней кошки и нырнул в комнату, но вот незадача: Бартоломью Шолто, на свою беду, все еще сидел у себя. Тонга отправил его на тот свет, да еще гордился своей мудростью. Когда я взобрался по веревке, он расхаживал спесиво, будто павлин. И страшно изумился, когда я осыпал его бранью, чёрта кровожадного, и отлупил свободным концом веревки. Я забрал ларец, спустил его вниз и сам спустился следом, но прежде оставил на столе знак четырех – показать, что драгоценности вернулись к тем, кому они по праву принадлежат. Тонга смотал веревку, закрыл слуховое окошко и ушел тем же путем, каким и пришел.

Не знаю, что еще добавить. Один лодочник расхваливал при мне быстрый ход катера «Аврора», помянул Смита, и мне подумалось, что лучшего речного судна для нашего бегства не найти. Я договорился со старшим Смитом и пообещал отвалить крупную сумму, если он благополучно доставит нас на борт нужного нам судна. Смит, конечно, догадывался, что не все в этом деле чисто, но о нашей тайне ничего не знал. Мой рассказ – чистейшая правда, и отчитался я перед вами, джентльмены, не ради вашего развлечения: услугу вы мне оказали не самую любезную. Лучшая защита – говорить без утайки. Пусть все знают: майор Шолто обошелся со мной подлее некуда, однако в смерти его сына я неповинен.

– Весьма примечательная история, – произнес Шерлок Холмс. – Удачная концовка чрезвычайно интересного расследования. В заключительной части вашего рассказа я не услышал ничего нового – кроме того, что веревку вы принесли с собой. Об этом я как-то не подумал. Кстати, я надеялся, что Тонга потерял все свои стрелы, а он ухитрился запустить в нас с катера еще одну.

– Верно, сэр, потерял – кроме той, что оставалась у него в трубке.

– Ну да, разумеется, – кивнул Холмс. – До этого я тоже не додумался.

– У вас есть ко мне еще какие-то вопросы? – учтиво осведомился арестант.

– Благодарю вас, больше нет, – отозвался мой компаньон.

– Видите ли, Холмс, – обратился к нему Этелни Джонс. – Вы из тех людей, кого надо ублажать, и все мы знаем, что в раскрытии преступлений вы большой дока, но долг есть долг, а я зашел слишком далеко, потакая вашим просьбам и просьбам вашего друга. На душе у меня станет гораздо спокойнее, когда наш рассказчик благополучно водворится за надежно запертой дверью. Кэб на прежнем месте, а внизу сидят два полицейских инспектора. Весьма обязан вам обоим за содействие. Конечно, ваше присутствие будет необходимо на суде. Желаю вам доброй ночи.

– Доброй ночи, джентльмены! – подхватил Джонатан Смолл.

– Проходи первым, Смолл, – опасливо сказал Джонс. – Уж я позабочусь, чтобы уберечь свой череп от деревяшки, которой ты пришиб джентльмена на Андаманских островах.

Некоторое время мы курили молча.

– Ну вот, наступила и развязка нашей недолгой драмы, – заговорил я. – Боюсь, я в последний раз изучал ваш метод. Мисс Морстен оказала мне честь, согласившись стать моей женой.

Из груди Холмса вырвался стон отчаяния:

– Вот этого я и опасался! Нет, поздравлений от меня не ждите.

Я почувствовал себя задетым.

– У вас имеются основания не одобрять мой выбор?

– Ни малейших. Мисс Морстен – на редкость очаровательная молодая девушка, и она могла бы стать неоценимой помощницей в нашей работе. У нее бесспорный талант сыщика: вспомните, что из вороха бумаг своего отца она сберегла именно план Агрской крепости. Но любовь – это эмоция и, как все они, противоположна чистому, бесстрастному разуму, который я ставлю превыше всего. Сам я никогда не женюсь, чтобы не лишиться способности судить здраво.

– Надеюсь, – со смехом возразил я, – что мой разум это испытание выдержит. Но у вас очень утомленный вид.

– Да, реакция уже дает о себе знать. Я целую неделю пробуду беспомощней тряпки.

– Странно, как то, что у другого человека я назвал бы ленью, чередуется у вас с периодами необыкновенной живости и энергии.

– Да, – согласился Холмс, – во мне заложены задатки отъявленного лодыря и расторопного работяги. Я часто вспоминаю строки старика Гёте:

 
Schade, daß die Natur nur Einen Menschen aus dir schuf,
Denn zum würdigen Mann war und zum Schelmen der Stoff[8]8
  Как жаль, что природа сделала из тебя одного человека: материала в тебе хватило бы и на праведника, и на подлеца (нем.).


[Закрыть].
 

Между прочим, à propos[9]9
  По поводу (фр.).


[Закрыть] этого норвудского дела: как я и предполагал, у них в доме был сообщник – не кто иной, как Лал Рао, дворецкий. Так что Джонсу принадлежит неоспоримая честь поимки хотя бы одной рыбешки в заброшенный им широкий невод.

– Как несправедливо разделился выигрыш, – заметил я. – Всю работу проделали вы. Мне досталась жена, Джонса ожидает почет, а что же осталось вам?

– А мне, – ответил Шерлок Холмс, – все та же ампула с кокаином.

И он протянул к ней свою длинную белую руку.