Текст книги "Знак четырех. Собака Баскервилей"

– По-моему, у нас достаточно доказательств.

– У нас нет даже тени доказательств – ничего, кроме предположений и домыслов. В суде над нами посмеются, если мы явимся с подобной историей и подобными уликами.

– Но как же смерть сэра Чарльза?

– Найден мертвым, повреждений на теле нет. Мы оба знаем, что он умер от испуга, знаем также, чего он испугался; но как объяснить это дюжине трезвомыслящих присяжных? Какие улики оставила собака? Где следы клыков? Конечно, мы понимаем, что собака не станет кусать мертвое тело, а сэр Чарльз умер раньше, чем зверь его настиг. Но все нужно будет доказать, а нам это не под силу.

– А то, что произошло сегодня?

– Та же история. Опять нет прямой связи между собакой и смертью жертвы. Мы даже не видели собаки. Мы ее слышали, но как доказать, что она гналась за этим человеком? И полное отсутствие мотива. Нет, дружище, мы должны примириться с тем, что к обвинению не готовы; нужно собрать доказательства, чего бы это ни стоило.

– И как, по-вашему, надо действовать?

– Я возлагаю больше надежды на миссис Лору Лайонз; узнав истинное положение вещей, она не откажет нам в помощи. А кроме того, у меня есть собственный план. Довольно. Завтрашнему дню его заботы, но к вечеру, надеюсь, победа будет у меня в кармане.

Больше я ничего не смог вытянуть из Холмса, и он молча, погруженный в раздумья, дошагал до ворот Баскервиль-Холла.

– Подниметесь?

– Да, скрываться больше нет смысла. Но напоследок одно слово, Ватсон. Не упоминайте при сэре Генри собаку. Пусть думает про смерть Селдена то самое, в чем Стейплтон хотел бы убедить нас. Тогда он не утратит мужества перед завтрашним испытанием – ведь, если не ошибаюсь, в вашем отчете сказано, что он приглашен к Стейплтонам на обед.

– Вместе со мной.

– Тогда вам придется извиниться, пусть идет один. Это будет легко устроить. А теперь, раз к обеду мы опоздали, то, думаю, нам придется очень кстати ужин.

Глава XIII
Сеть готовится

Увидев Шерлока Холмса, сэр Генри скорее обрадовался, чем удивился, поскольку уже не первый день ожидал, что вести о недавних происшествиях заставят его покинуть Лондон. И все же баронет изумленно поднял брови, когда обнаружил, что мой друг прибыл без багажа и даже без объяснений, почему его нет. Мы тут же снабдили Холмса всем необходимым, а потом, за поздним ужином, изложили баронету все, что ему следовало знать о наших приключениях. Но прежде на мою долю выпала неприятная обязанность сообщить о происшедшем Бэрримору и его жене. Муж, вероятно, испытал облегчение, но жена горько заплакала в передник. Для всего мира Селден был насильником, полудемоном-полузверем, но для нее оставался своенравным мальчишкой из ее детства, ребенком, цеплявшимся за ее руку. Нет хуже такого человека, по которому не прольет слезы ни одна женщина.

– С утра, как ушел Ватсон, я весь день проторчал дома, – пожаловался баронет. – Надеюсь, вы оцените мои заслуги, я ведь сдержал обещание. Если бы не клятва никуда не ходить одному, я провел бы вечер куда веселее, потому что получил записку с приглашением от Стейплтона.

– Не сомневаюсь, вечер прошел бы веселее некуда, – сухо заметил Холмс. – Кстати, похоже, вы не понимаете, что при виде человека со свернутой шеей мы стали оплакивать вас?

Сэр Генри широко открыл глаза:

– Как так?

– На бедняге была ваша одежда. Боюсь, у слуги, отдавшего ее каторжнику, будут неприятности с полицией.

– Вряд ли. Насколько я помню, на одежде не было меток.

– Тем лучше для него, – собственно, тем лучше для вас всех, потому что в этом деле вы оказались по ту сторону закона. Как честный сыщик, я вообще обязан взять под арест всех домочадцев. Отчеты Ватсона – весьма компрометирующий документ.

– Но как же с нашим делом? – спросил баронет. – Удалось ли вам что-нибудь распутать? Мы с Ватсоном, пока здесь живем, не узнали ничего нового.

– Думаю, в ближайшее время я смогу многое вам объяснить. Дело было исключительно трудное и на редкость запутанное. Нам самим не все еще ясно, но ничего, расследование продвигается.

– У нас было одно приключение – Ватсон наверняка вам рассказывал. Мы слышали на верещатниках собаку, так что, могу поклясться, это не пустое суеверие. Когда я жил на Западе, пришлось узнать кое-что о собаках, и эти звуки я ни с чем не спутаю. Если вы сумеете надеть намордник на эту псину и посадить ее на цепь, я присягну, что вы величайший сыщик всех времен.

– Будет и намордник, и цепь, если только вы мне поможете.

– Выполню все, что вы скажете.

– Отлично; я также попрошу вас повиноваться слепо и не задавать вопросов.

– Как вам будет угодно.

– Если вы это исполните, все шансы за то, что мы вскоре разберемся с нашими затруднениями. Не сомневаюсь…

Холмс внезапно замолк и уставился в пространство у меня над головой. Лампа светила ему прямо в лицо, такое напряженно-внимательное и неподвижное, словно перед нами сидел не человек, а мастерски исполненная скульптура – олицетворение настороженности и ожидания.

– Что там? – воскликнули мы оба.

Холмс опустил глаза, и я понял, что он старается подавить волнение. Черты моего друга остались неподвижны, однако взгляд вспыхнул изумлением и торжеством.

– Простите, не смог сдержать восхищения. – Он обвел жестом ряд портретов на противоположной стене. – Ватсон уверен, что я ничего не смыслю в искусстве, но это из-за различия во вкусах. Прекрасная у вас галерея портретов!

– Рад это слышать. – Сэр Генри рассматривал моего друга не без удивления. – Не буду выдавать себя за ценителя картин, куда лучше я разбираюсь в лошадях или в бычках. Не знал, что вы находите время для таких увлечений.

– Я признаю руку мастера, когда вижу ее, а сейчас передо мной именно мастерские работы. Пари держу, вот та леди в синих шелках – кисти Неллера, а дородный джентльмен в парике – работа Рейнольдса. Полагаю, здесь исключительно фамильные портреты?

– Все до единого.

– Имена вам известны?

– Бэрримор меня натаскал, и, думаю, я неплохо усвоил его уроки.

– Кто вон тот джентльмен с подзорной трубой?

– Контр-адмирал Баскервиль, который служил в Вест-Индии под началом Родни. А тот, в синем фраке и со свитком, – сэр Уильям Баскервиль, вице-спикер палаты общин при Питте.

– А кавалер напротив меня – в черном бархате и кружевах?

– О нем вам, безусловно, следует знать: в нем первопричина всех несчастий. Это злой Хьюго, с которого и началась история с собакой Баскервилей. Поди его забудь.

С любопытством и не без удивления я вгляделся в портрет.

– Надо же! – воскликнул Холмс. – На вид сама кротость и смирение, но в глазах, я бы сказал, проглядывает чертовщинка. Я его себе представлял эдаким простецким дебоширом.

– Насчет личности сомневаться не приходится: на обратной стороне холста есть имя и дата – тысяча шестьсот сорок седьмой год.

До конца ужина Холмс вяло поддерживал разговор, но портрет старого гуляки словно бы приковал его к себе, не позволяя ни на минуту отвести взгляд. Только позднее, когда сэр Генри ушел к себе, я смог проследить ход мыслей моего друга. Взяв в руки свечу, он повел меня обратно в пиршественный зал и осветил потемневший от времени портрет.

– Что скажете?

Я всмотрелся в большую шляпу с пером, крутые локоны, белый кружевной воротник – и в этой раме хмурое, с правильными чертами лицо. Нельзя сказать, что по нему угадывался жестокий нрав, но тонкие, чопорно поджатые губы и холодные глаза оставляли впечатление суровости и неприветливости.

– Он вам кого-нибудь напоминает?

– В очертаниях челюсти есть что-то от сэра Генри.

– Разве что самая малость. Погодите!

Холмс встал на стул и, держа свечу в левой руке, постарался правой заслонить шляпу и длинные локоны.

– О боже! – изумился я.

С полотна смотрело лицо Стейплтона.

– Ага, теперь разглядели? Мои глаза натренированы изучать лица, а не их обрамление. Первое умение криминалиста – видеть сквозь маскировку.

– Но это поразительно! Как с него писано.

– Да, интересный пример атавизма, причем и телесного, и духовного. Вот так поизучаешь фамильные портреты и поверишь в доктрину реинкарнации. Он тоже Баскервиль, сомнений нет.

– И метит в наследники.

– Именно. Благодаря случайному взгляду на картину мы можем присоединить к нашей цепи рассуждений одно из самых важных звеньев. Все, Ватсон, он попался; поручусь, что завтра он будет трепыхаться в наших сетях – беспомощно, как одна из его бабочек. Булавка, пробка, этикетка – и мы присоединим его к коллекции с Бейкер-стрит!

Отвернувшись от картины, Холмс расхохотался. Нечасто я слышал, как он смеется, и всякий раз это сулило кому-то недоброе.

Утром я поднялся раньше обычного, но Холмс меня опередил. Одеваясь, я увидел в окно, как он идет подъездной аллеей к дому.

– Да, день предстоит насыщенный. – С довольным видом он потер руки. – Сеть приготовлена, ловлю можно начинать. К концу дня мы узнаем, попалась ли в нее большая узкомордая щука, или она умудрилась ускользнуть.

– Вы уже побывали на пустоши?

– Я послал из Гримпена в Принстаун сообщение о гибели Селдена. Могу обещать, что никого из вас по этому делу не побеспокоят. Кроме того, я известил моего верного Картрайта, что жив. Без весточки он бы, пожалуй, исчах на пороге моей хатки, как собака на могиле хозяина.

– Наш следующий шаг?

– Повидать сэра Генри. А вот и он!

– Доброе утро, Холмс, – приветствовал его баронет. – Вы похожи на генерала, который обсуждает с начальником штаба план сражения.

– Так оно и есть. Ватсон спрашивал, какие будут приказания.

– Присоединяюсь к нему.

– Отлично. Если я правильно понял, вы приглашены сегодня вечером отобедать у Стейплтонов.

– Надеюсь, вы тоже пойдете. Они гостеприимные люди; уверен, они будут вам очень рады.

– Боюсь, мы с Ватсоном должны будем вернуться в Лондон.

– В Лондон?

– Да. Полагаю, в нынешней ситуации мы принесем больше пользы там.

У баронета вытянулось лицо.

– Я надеялся, вы будете рядом, пока не закончится эта история. Холл и верещатники не самое уютное место, когда ты один.

– Дорогой друг, вы должны полностью мне довериться и выполнять все, что я скажу. Можете известить своих приятелей, что мы охотно бы к вам присоединились, но неотложное дело требует нашего присутствия в Лондоне. Надеемся очень скоро вернуться в Девоншир. Не забудете отправить им это сообщение?

– Если вы настаиваете.

– Уверяю, выбора у нас нет.

По огорченному лицу баронета я понял, что он очень обижен нашим дезертирством.

– Когда вы желаете выехать? – спросил он холодно.

– Сразу после завтрака. Поедем в Кум-Трейси, но вещи Ватсона останутся здесь как залог, что он вернется. Ватсон, вы пошлете Стейплтону записку с извинением за то, что не сможете прийти.

– По мне, так я бы отправился с вами в Лондон, – сказал баронет. – К чему мне торчать здесь в одиночестве?

– К тому, что вам доверен этот пост. Вы дали слово во всем меня слушаться, а я велю вам остаться.

– Ну ладно, тогда я остаюсь.

– И еще одно распоряжение! Я хочу, чтобы вы поехали в Меррипит-Хаус в двуколке. Но потом вы отошлете ее обратно и скажете Стейплтонам, что пойдете домой пешком.

– Пешком? Через пустошь?

– Да.

– Но ведь вы так часто меня предостерегали против этого!

– Сегодня можете смело идти. Если бы я не доверял вашей выдержке и мужеству, я бы этого не предложил, но мне очень важно, чтобы вы послушались.

– Хорошо.

– И вот что: если дорожите жизнью, на пустоши никуда не сворачивайте, а держитесь прямой тропы от Меррипит-Хауса к Гримпенской дороге, притом что это и есть кратчайший путь.

– Сделаю все, как вы сказали.

– Отлично. Я бы хотел выехать без промедления, чтобы днем оказаться в Лондоне.

Эти планы немало меня удивили, хотя я помнил, как Холмс накануне вечером сказал Стейплтону, что пробудет в Девоншире не долее суток. Я и представить не мог, что он захочет взять меня с собой, и уж вовсе не понимал, отчего мы уезжаем как раз в тот момент, который сам Холмс объявил критическим. Но делать было нечего, только безропотно повиноваться, так что мы попрощались с нашим опечаленным другом и часа через два, добравшись до станции в Кум-Трейси, отослали двуколку обратно. На платформе нас поджидал мальчик.

– Что прикажете, сэр?

– Отправляйтесь этим поездом в Лондон, Картрайт. Как только прибудете, пошлите от моего имени телеграмму сэру Генри Баскервилю: если он найдет записную книжку, которую я обронил, пусть отправит ее заказной почтой на Бейкер-стрит.

– Слушаюсь, сэр.

– И справьтесь в конторе на станции, нет ли для меня послания.

Мальчик вернулся с телеграммой, и Холмс протянул ее мне. Там было сказано:

«Телеграмма получена. Прибываю с незаполненным ордером в пять сорок. ЛЕСТРЕЙД.

– Это ответ на мою утреннюю телеграмму. По-моему, Лестрейд – лучший из профессионалов, и его помощь придется кстати. А теперь, Ватсон, дабы употребить свое время с наибольшим толком, заглянем-ка мы к вашей приятельнице, миссис Лоре Лайонз.

Я начал догадываться о его плане. Благодаря баронету Холмс рассчитывал убедить Стейплтонов, что мы уехали, а на самом деле мы вернемся как раз в тот миг, когда будем особенно нужны. Если сэр Генри в разговоре со Стейплтонами упомянет телеграмму из Лондона, это их окончательно убедит. Я уже видел, как остромордая щука все больше запутывается в нашей сети.

Миссис Лору Лайонз мы застали в ее конторе, и Шерлок Холмс приступил к разговору прямо и открыто, чем немало поразил собеседницу.

– Я расследую обстоятельства смерти покойного сэра Чарльза Баскервиля, – начал он. – Мой друг, доктор Ватсон, передал мне все, что вы ему сообщили, а также и то, что предпочли утаить.

– И что же я утаила? – с вызовом осведомилась Лора Лайонз.

– Вы признались, что просили сэра Чарльза прийти в десять к калитке. Нам известно, что именно там, именно в то время его настигла смерть. Вы утаили связь между этими двумя событиями.

– Между ними нет связи.

– В таком случае мы имеем дело с поистине редкостным совпадением. Но думаю, связь мы все же отыщем. Хочу быть с вами предельно откровенным, миссис Лайонз. Мы не сомневаемся, что речь идет об убийстве, и подозрения могут пасть не только на вашего друга мистера Стейплтона, но и на его жену.

Дама вскочила с кресла.

– Жену? – воскликнула она.

– Это давно уже не секрет. Особа, которую он выдает за сестру, на самом деле его жена.

Миссис Лайонз опустилась в кресло. Пальцы ее вцепились в подлокотники так крепко, что розовые ногти побелели.

– Жена! – повторила она. – Жена! Но он не женат.

Шерлок Холмс пожал плечами.

– Докажите это! Докажите! И если докажете…

Яростный блеск ее глаз выразил больше, нежели любые слова.

– Собираясь к вам, я запасся доказательствами. – Холмс вынул из кармана несколько листов. – Вот фотография пары, сделанная четыре года назад в Йорке. Под ней стоит подпись: «Мистер и миссис Ванделёр», но вы без труда узнаете супруга, а также и супругу, если вам доводилось встречаться. Вот показания трех надежных свидетелей, описывающих внешность мистера и миссис Ванделёр, которые содержали в то время частную школу «Сент-Оливер». Прочитайте и скажите, остались ли у вас сомнения по поводу этих людей.

Просмотрев бумаги, миссис Лайонз подняла глаза. Это был застывший взгляд женщины, которая доведена до отчаяния.

– Мистер Холмс, – проговорила она, – этот человек предложил мне руку при условии, что я получу от мужа развод. Он лгал мне, этот негодяй, лгал всегда и во всем. Не сказал ни единого слова правды. И почему, почему? Я воображала, будто он ко мне неравнодушен. А теперь вижу: он всегда смотрел на меня как на инструмент в своих руках. Чего ради хранить ему верность, если он вечно меня обманывал? Чего ради спасать его от последствий его собственных злодеяний? Задавайте любые вопросы, я ничего не стану таить. Но поверьте моей клятве: когда я писала ту записку, у меня и в мыслях не было повредить старому джентльмену, который был ко мне бесконечно добр.

– Ничуть не сомневаюсь, мадам, – кивнул Шерлок Холмс. – Пересказывать эти события вам, вероятно, будет тягостно. Может быть, я облегчу вам задачу, если сам поведаю о происшедшем, а вы поправите меня, если я ошибусь в какой-то детали. Это Стейплтон предложил вам послать записку?

– Он продиктовал текст.

– Наверно, он объяснил это тем, что вам нужно попросить у сэра Чарльза средства, чтобы покрыть судебные издержки, связанные с разводом?

– Верно.

– А после того как вы отправили записку, Стейплтон убедил вас не ходить на встречу?

– Он сказал, что не простит себе, если деньги для такого дела даст другой человек, что он, при всей своей бедности, пожертвует все до последнего пенни, чтобы устранить препятствие, которое мешает нам соединиться.

– Очень последовательный человек. И вы не знали ничего, пока не прочли в газетах о смерти сэра Чарльза?

– Ничего.

– И он взял с вас обещание никому не говорить о письме к сэру Чарльзу?

– Да. Сказал, что обстоятельства смерти очень загадочные и, если факты выйдут наружу, на меня падет подозрение. Он запугал меня, чтобы я молчала.

– Именно так. Но подозрения у вас возникли?

Миссис Лайонз заколебалась и потупилась.

– Я знала его, – произнесла она наконец. – И будь он верен мне, я бы ответила ему тем же.

– Думаю, вы еще дешево отделались, – сказал Шерлок Холмс. – Вы могли его выдать, он об этом знал, и все же вы живы. Несколько месяцев вы ходили по краю пропасти. А теперь, миссис Лайонз, мы должны пожелать вам приятного утра. Вероятно, вскоре мы вас еще навестим.

– Дело близится к завершению, неясностей остается все меньше, – говорил Холмс, пока мы ожидали прибытия лондонского экспресса. – Скоро я смогу последовательно изложить историю одного из самых необычных и громких преступлений современности. Знатоки криминологии вспомнят аналогичные случаи в шестьдесят шестом году в малороссийском городе Гродно и, разумеется, Андерсона, убийцу из Северной Каролины, однако в нашем деле есть некоторые вполне своеобразные детали. Правда, даже и сейчас мы не имеем неопровержимых улик против этого ловкача. Но я очень удивлюсь, если до отхода ко сну этих улик не получу.

К станции с грохотом подкатил лондонский экспресс, и из вагона первого класса выпрыгнул на платформу жилистый человечек, похожий на бульдога. Мы обменялись рукопожатиями, и, видя, с каким почтением Лестрейд взирает на моего спутника, я понял, что со времени их первой встречи полицейский сыщик многому выучился. Мне хорошо помнилось, какую презрительную ухмылку у него, человека практического, вызывали рассуждения «мыслителя» Холмса.

– Что-то интересненькое? – осведомился Лестрейд.

– Самое яркое преступление за несколько лет, – заверил Холмс. – У нас есть два часа, затем надо будет выступать. Думаю, за это время мы пообедаем, а далее совершим вечернюю прогулку на свежем дартмурском воздухе, дабы изгнать из ваших легких остатки лондонского тумана. Не были здесь раньше, Лестрейд? Что ж, полагаю, этот визит никогда не изгладится из вашей памяти.

Глава XIV
Собака Баскервилей

Одна из слабостей Шерлока Холмса – если по отношению к нему можно употребить слово «слабость» – заключалась в том, что он терпеть не мог подробно делиться с кем-либо своими планами, пока не исполнит задуманное. Отчасти это объяснялось его властным характером, желанием ошеломить окружающих и внушить им почтение, а отчасти – осторожностью профессионала, который избегает рисковать без нужды. В результате терпение его сотрудников и помощников подвергалось суровым испытаниям. Я часто от этого страдал, но особенно – пока длилась эта поездка во тьме. Нам предстояло большое испытание, так или иначе – последний бросок, но Холмс молчал, и мне оставалось только гадать, каковы будут наши действия. Наконец в лицо нам подул холодный ветер и по обе стороны узкой дороги простерлась темная даль. Поняв, что мы снова на пустоши, я задрожал от предчувствия. Каждый рывок лошадей, каждый поворот колес приближал нас к главному приключению.

Разговору мешало присутствие кучера наемной линейки, поэтому мы волей-неволей болтали о пустяках, меж тем как нервы были натянуты до предела. Эта вынужденная сдержанность далась мне с трудом, и я испытал облегчение, когда мы, миновав дом Фрэнкленда, стали приближаться к Холлу и к месту событий. Вышли мы не у дверей, а у ворот перед аллеей. Кучер получил плату и распоряжение возвращаться в Кум-Трейси, а мы двинулись пешком к Меррипит-Хаусу.

– Оружие при вас, Лестрейд?

Сыщик ухмыльнулся:

– Раз на мне брюки, то есть и задний карман, а раз он есть, значит не пустует.

– Отлично! Мы с моим другом тоже готовы ко всему.

– Что-то вы не больно откровенничаете насчет этого дела, мистер Холмс. Что у вас в ближайших планах?

– Выжидать.

– Ну и ну, местечко не из веселых. – Передернув плечами, сыщик оглядел унылые склоны и громадное озеро тумана, накрывавшее Гримпенскую трясину. – Впереди светятся окошки.

– Это Меррипит-Хаус, и здесь мы задержимся. Я попрошу вас идти на цыпочках и говорить шепотом.

Осторожно ступая, мы как будто направились бы к дому, но в двух сотнях ярдов от него Холмс нас остановил.

– Довольно, – сказал он. – Те скалы справа послужат отличным укрытием.

– Здесь и будем ждать?

– Да, устроим засаду. Забирайтесь в это углубление, Лестрейд. Ватсон, вы ведь бывали в доме? Можете сказать, как расположены комнаты? Что за этими крайними окнами с решетчатым переплетом?

– Думаю, кухня.

– А следующее окно, ярко освещенное?

– Там точно столовая.

– Шторы не опущены. Вы лучше знаете местность. Подберитесь потихоньку к окну, посмотрите, что они там делают, но только, ради всего святого, не выдайте себя!

На цыпочках прокравшись по тропинке, я присел за низкой оградой, которая окружала чахлый садик. Скрываясь в ее тени, я приблизился к незанавешенному окошку и заглянул внутрь.

Там виднелись в профиль только двое – сэр Генри и Стейплтон, сидевшие за кофе и вином по разные стороны круглого стола. Оба курили сигары. Стейплтон что-то увлеченно рассказывал, баронет был бледен и слушал невнимательно. Возможно, его тяготили мысли об одиноком пути домой через зловещую пустошь.

Наконец Стейплтон встал и вышел, а сэр Генри заново наполнил свой стакан и, пыхая сигарой, откинулся на спинку стула. Скрипнула дверь, застучали по гравию шаги. Они звучали по ту сторону оградки, у которой я прятался. Выглянув, я увидел натуралиста, остановившегося в углу садика у двери сарая. Повернулся ключ в замке, Стейплтон вошел, внутри послышалась странная возня. Она продолжалась около минуты, потом снова щелкнул замок, натуралист миновал меня и вернулся в дом. Убедившись, что он присоединился к гостю, я потихоньку добежал до укрытия и поведал спутникам об увиденном.

– Говорите, Ватсон, дамы там не было? – уточнил Холмс, выслушав мой отчет.

– Не было.

– Где же она, если свет горит только в кухне?

– Ума не приложу.

Как я уже говорил, над Гримпенской трясиной висел плотный белый туман. Он медленно подползал к нам, и край его воздвигся невдалеке низкой, но плотной и четко обозначенной стеной. В свете луны туман походил на искрящееся ледяное поле, отдаленные скальные холмы словно бы росли из его поверхности. Глядя на его неторопливое приближение, Холмс тревожно пробормотал:

– Надвигается, Ватсон.

– Это плохо?

– Очень плохо… это одно и может нарушить наши планы. Но ждать осталось недолго. Уже десять. От того, затянет ли тропу туманом, может зависеть наш успех и даже жизнь сэра Генри.

Небо над нами было чисто и ясно. Ярко сияли звезды, вся сцена тонула в приглушенном, неверном свете полумесяца. Перед нами громоздилось темное здание, на фоне мерцающего серебром неба четко обрисовывались трубы и скаты крыши. Садик и пустошь были расчерчены золотистыми полосами света из нижних окон. Внезапно одно из них погасло. Слуги ушли из кухни. Светила только лампа в столовой, где все еще курили и вели беседу двое – замысливший недоброе хозяин и ничего не подозревающий гость.

С каждой минутой белоснежная шерсть, устлавшая половину пустоши, подступала все ближе к дому. В золотом квадрате освещенного окна уже закружились первые легкие пряди. Дальнюю стену сада совсем заволокло, деревья виднелись смутно в белых клуба́х. У нас на глазах завитки тумана стали огибать углы дома, сплетаясь в сплошную массу, над которой, как причудливое судно над призрачным морем, плыли верхний этаж и крыша. Холмс яростно стукнул кулаком по скале, за которой мы прятались, и нетерпеливо топнул ногой.

– Если он через четверть часа не выйдет, тропу скроет туманом. А через полчаса нам уже и собственных рук будет не разглядеть.

– Не отойти ли назад, где повыше?

– Да, я думаю, вы правы.

Край тумана подступал к дому, а мы, наоборот, отступали, пока не оказались в полумиле от него, а плотное белое море, поверхность которого серебрила луна, продолжало медленно, но неумолимо надвигаться.

– Мы уже слишком далеко, – сказал Холмс. – На него могут напасть раньше, чем он до нас доберется. Что бы то ни было, отступать больше нельзя. – Опустившись на колени, он приложил ухо к земле. – Слава богу, он идет.

Безмолвие пустоши нарушили шаги. Прячась за камнями, мы не спускали глаз с посеребренной полосы тумана. Шаги зазвучали громче, и из тумана, как из-за занавески, выступил человек, которого мы ждали. Завидев ясную, звездную ночь, он удивленно огляделся. Затем энергично зашагал по тропе, миновал наше убежище и стал взбираться по протяженному склону. По пути он постоянно оглядывался, явно чего-то опасаясь.

– Тсс! – крикнул Холмс, и я услышал громкий щелчок курка. – Глядите! Это она!

Из глубины ползучего облака, от которого нас отделяло полсотни ярдов, донесся резкий дробный топот. Мы втроем глядели во все глаза, не зная, что за жуть вот-вот оттуда выскочит. Стоя рядом с Холмсом, я мельком скосился на него. На его бледном лице было написано торжество, глаза ярко сияли в лунном свете. Но внезапно взгляд Холмса застыл, рот приоткрылся в изумлении. В тот же миг Лестрейд издал крик ужаса и бросился ничком на землю. Я вскочил на ноги, пальцы механически сжали пистолет, в голове все смешалось при виде чудовища, выпрыгнувшего из гущи тумана. Да, это была собака, гигантская черная собака, но такая, каких не встречал ни один смертный: глаза ее пылали как угли, морду, загривок и подвес окружало мерцающее пламя. Даже в горячечном бреду не могло причудиться ничего свирепее и кошмарнее, чем эта адская тварь, которую изверг туман.

Длинными прыжками черное чудовище преследовало нашего друга. Ошеломленные и растерянные, мы не двигались, пока призрак не пронесся мимо, и лишь затем пришли в себя. Мы с Холмсом выстрелили одновременно, тварь оглушительно взвыла – по крайней мере один из нас не промазал – и все же не замедлила бега. Вдали на тропинке сэр Генри обернул назад выбеленное лунным светом лицо, испуганно вскинул руки и беспомощно уставился на своего жуткого преследователя.

Но мы, услышав, как собака взвыла от боли, забыли о своих страхах. Она оказалась уязвимой, смертной, а если ее можно ранить, то можно и убить. В жизни не видел, чтобы кто-то мчался с такой скоростью, как Холмс той ночью. Я считаюсь не последним бегуном, но Холмс опередил меня настолько, насколько я сам обскакал коротышку-полицейского. Под вопли сэра Генри и глухое рычание собаки мы выбежали на тропу. Я подоспел, как раз когда тварь прыгнула на свою жертву, опрокинула ее на землю и потянулась к горлу. Но тут Холмс выпустил ей в бок пять зарядов из револьвера. Взвыв в последний раз и злобно щелкнув зубами, собака упала на спину, замолотила лапами и наконец бессильно повалилась на бок. Задыхаясь, я наклонился над ней и упер дуло пистолета в жуткую, светящуюся голову, но жать на спусковой крючок не имело смысла. Гигантская собака была мертва.

Сэр Генри без чувств лежал там же, где упал. Мы сорвали с него воротничок, и Холмс вслух возблагодарил Господа: шея осталась цела, помощь подоспела вовремя. Веки баронета затрепетали, он попытался пошевелиться. Лестрейд втиснул ему между зубов горлышко фляжки, и наш друг глянул на нас испуганными глазами.

– Боже! – прошептал он. – Что это было? Во имя всего святого, что это было?

– Что бы ни было, теперь ему конец, – отозвался Холмс. – Фамильный призрак больше никого не потревожит.

Жуткая тварь, простертая перед нами, поражала одними своими размерами и силой. Это не был чистопородный бладхаунд или мастиф, но помесь двух пород – поджарая, дикая, размером с некрупную львицу. Даже сейчас, скованные смертью, огромные челюсти, казалось, роняли синее пламя; глубоко посаженные свирепые глазки были окружены огненными кольцами. Я тронул светящуюся морду животного, и мои пальцы тоже засветились в темноте.

– Фосфор, – сказал я.

– В хитром составе. – Холмс понюхал мертвое животное. – Без запаха, чтобы сохранилось чутье. Мы обязаны нижайше просить прощения, сэр Генри, за то, что заставили вас пережить такой ужас. Я ожидал увидеть собаку, но только не подобное чудовище. Из-за тумана у нас не было времени хорошенько подготовиться.

– Вы спасли мне жизнь.

– Сперва подвергнув ее опасности. У вас хватит сил встать?

– Дайте мне еще глоток бренди, и я буду готов ко всему. Ну вот! Теперь, с вашей помощью… Что вы собираетесь делать теперь?

– Оставить вас здесь. Этим вечером вы не готовы к новым приключениям. Если подождете, кто-нибудь из нас отведет вас потом в Холл.

Шатаясь, сэр Генри попытался встать на ноги, но он был все еще смертельно бледен и трясся с головы до ног. Мы подвели его к ближайшей скале, он привалился к ней спиной и спрятал лицо в ладонях.

– Нам придется вас покинуть, – сказал Холмс. – У нас еще впереди работа, нельзя терять ни минуты. Дело раскрыто, нужно только задержать преступника.

– Тысяча против одного, что в доме мы его не найдем, – продолжал Холмс на обратном пути. – Услышав выстрелы, он наверняка понял, что игра проиграна.

– Мы были далеко, а кроме того, туман приглушает звуки.

– Он шел за собакой, чтобы вовремя ее отозвать, – можете не сомневаться. Нет-нет, его и след простыл! И все же мы обыщем дом, чтобы убедиться.

Передняя дверь стояла открытой, мы ворвались внутрь и, к изумлению дряхлого старого слуги, который встретил нас в прихожей, поспешно обежали все комнаты. Свет горел только в столовой, но Холмс подхватил лампу и проверил все закоулки. Человека, на которого мы охотились, нигде не было. На верхнем этаже, однако, одна из спален оказалась заперта.

– Там кто-то есть! – крикнул Лестрейд. – Слышу, кто-то шевелится. Откройте дверь!

Изнутри донеслись слабый стон и шорох. Холмс с разбега саданул по двери ногой чуть выше замка, и она распахнулась. С оружием в руках мы вбежали в комнату.

Но отчаянного, готового на все негодяя мы, против ожидания, там не застали. Увиденное застало нас врасплох, и мы на миг застыли в изумлении.