Текст книги "Записки врача общей практики"

Доктора из Хойланда

Все знакомые с доктором Рипли коллеги считали, что ему невероятно повезло. Его отец вел медицинскую практику в деревне Хойланд, на севере Гэмпшира, так что с первого же дня, когда закон разрешил начинающему специалисту поставить под рецептом свою подпись, он ступил на проторенную тропу. А спустя несколько лет мистер Рипли-старший удалился от дел и, оставив в полное распоряжение сына целую округу, обосновался на южном побережье Англии. Если не считать доктора Хортона из Бейзинстока, молодой специалист стал единственным врачом на расстоянии шести миль в каждом направлении и сразу начал зарабатывать по полторы тысячи фунтов в год, хотя, как водится в деревне, значительную часть его заработка съедала конюшня. Неженатый тридцатидвухлетний доктор отличался ученостью и сдержанностью, обладал четкими, довольно суровыми чертами лица и редеющими на макушке темными волосами, забота о которых обходилась почти в сотню фунтов в год. Он научился чрезвычайно успешно общаться с дамами, удачно избрав добродушно-суровый и решительно-обходительный тон, способный подчинить, не оскорбляя. Дамам, однако, не удавалось добиться успеха в приручении доктора. В профессиональном отношении он неизменно оставался в их распоряжении, а с матримониальной точки зрения напоминал каплю ртути, неизменно утекая из немудреных сетей сельских мамаш. Танцы и пикники его не привлекали, а в редкие свободные часы доктор Рипли предпочитал запереть дверь кабинета, чтобы погрузиться в чтение клинических записок Вирхова и в медицинские журналы.

Познание оставалось его страстью, так что нередко поражающая сельских врачей лень просто не имела шанса его настигнуть. Амбиции заставляли доктора из Хойланда поддерживать профессиональный кругозор в таком же свежем и блестящем состоянии, в каком тот находился в момент окончания университета. Доктор Рипли гордился способностью мгновенно перечислить семь ответвлений какой-нибудь малоизвестной артерии или назвать точный процентный состав любого физиологического раствора. После долгого трудового дня мистер Рипли полночи упражнялся в иридэктомии и других офтальмологических операциях, макетами ему служили овечьи глаза, присылаемые деревенским мясником, – к глубокому ужасу экономки, которой следующим утром приходилось наводить порядок в кабинете. Любовь к работе служила единственной фанатичной стороной его сухой педантичной натуры.

Неутомимое стремление к совершенству заслуживало тем больше уважения, что конкуренция полностью отсутствовала, а значит, отсутствовала и необходимость в постоянных научных занятиях. За семь лет практики в Хойланде доктору Рипли попытались составить конкуренцию лишь три соперника: двое в самой деревне, а один в соседнем Нижнем Хойланде. Один из них заболел и умер, оставшись сам себе единственным пациентом в течение полутора лет сельской практики. Второй купил четвертую долю практики в Бейзингстоке и благородно удалился, а третий конкурент бесследно исчез темной сентябрьской ночью, оставив после себя пустой разоренный дом и неоплаченный счет за лекарства. С тех пор вся округа поступила в монопольное владение доктора Рипли и больше никто не осмеливался мериться силами с уважаемым специалистом.

Каково же было его удивление и любопытство, когда однажды утром, проезжая по улице Нижнего Хойланда, он заметил, что пустовавший после отъезда конкурента новый дом в конце деревни снова занят, а на заборе, возле выходящих на дорогу ворот, гордо поблескивает медная табличка. Мистер Рипли остановил гнедую кобылу стоимостью в пятьдесят гиней и вгляделся. Аккуратная мелкая надпись гласила: «Верриндер Смит, доктор медицины». Предыдущий обитатель сообщал о себе буквами размером в полфута, освещенными фонарем, более достойным пожарной каланчи. Доктор Джеймс Рипли сразу заметил разницу и сделал вывод, что новый обитатель непрост и способен составить более серьезную конкуренцию. Вечером подозрения в полной мере подтвердились текстом объемного параграфа в новейшем медицинском справочнике, который сообщал, что доктор Верриндер Смит обладает несколькими дипломами, с отличием окончил медицинские факультеты в Эдинбурге, Париже, Берлине и Вене и был награжден золотой медалью и стипендией Ли Хопкинса за оригинальные научные исследования в сфере глубокого изучения функций вентральных корешков спинномозговых нервов. Прочитав характеристику нового соперника, доктор Рипли озадаченно запустил пальцы в редкие волосы. С какой стати столь блестящий человек открыл практику в маленькой деревушке графства Гэмпшир?

Впрочем, он тут же сам нашел ответ: наверняка доктор Верриндер Смит обосновался по соседству, чтобы спокойно, в мире и уединении, предаться научным изысканиям, а медная табличка служила скорее адресом, чем приглашением для пациентов. Объяснение казалось весьма логичным и правдивым, а присутствие столь блестящего коллеги должно было способствовать научному развитию самого доктора Рипли. Ведь он всегда мечтал о близости родственного ума, о стальном кресале, о которое можно было бы высекать искры собственным кремнем. Наконец судьба подарила ему желанного собеседника, и он искренне обрадовался.

Радость подвигла доктора Рипли на совершенно нетипичный шаг. Дело в том, что в медицинском сообществе заведено, что вновь прибывший специалист наносит визит вежливости местному коллеге, и этикет соблюдается очень строго. Как правило, доктор Рипли педантично придерживался общепринятых правил, но на следующий день изменил обычаю и намеренно отправился с визитом к доктору Верриндеру Смиту, полагая, что инициатива станет не только благородным и великодушным поступком, но и удачной прелюдией к будущим близким отношениям с коллегой и соседом.

Дом выглядел элегантным и хорошо обставленным, а миловидная горничная тут же проводила посетителя в аккуратную приемную. Проходя по холлу, мистер Рипли заметил два-три зонта от солнца и широкополую дамскую шляпу. Жаль, что новый доктор женат: значит, у него другой распорядок дня и вряд ли удастся проводить долгие вечера в глубоких научных беседах. С другой стороны, в приемной многое порадовало. Первым делом внимание привлекли сложные инструменты, более характерные для больниц, чем для практикующих частным образом врачей. На столе стоял сфигмограф, а в углу виднелся какой-то похожий на газометр прибор, назначения и принципа действия которого доктор Рипли не знал. Книжный шкаф заполняли увесистые тома на французском и немецком языках, большей частью в мягких обложках различных оттенков – от бледно-серого до ярко-оранжевого, как желток утиного яйца. Доктор с интересом погрузился в чтение названий, но вскоре его отвлек звук открываемой двери. Повернувшись, он увидел перед собой миниатюрную женщину, чье некрасивое бледное лицо привлекало внимание лишь проницательными и в то же время веселыми глазами – не то голубыми, не то зелеными. В левой руке она держала пенсне, а в правой – визитную карточку посетителя.

– Здравствуйте, доктор Рипли, – поприветствовала хозяйка.

– Здравствуйте, мадам, – ответил он. – Наверное, вашего супруга нет дома?

– Я не замужем, – просто ответила леди.

– О, прошу прощения! Я имел в виду доктора… доктора Верриндера Смита.

– Я и есть доктор Верриндер Смит.

От удивления доктор Рипли выронил шляпу и забыл поднять.

– Что? – воскликнул он изумленно. – Лауреат премии Ли Хопкинса – это вы?

Прежде ему ни разу не доводилось видеть коллег в женском обличье, а потому консервативная душа бурно восстала против самой идеи. Он не помнил ни единого библейского завета о том, что мужчина должен всегда оставаться врачом, а женщине надлежит исполнять при нем обязанности медсестры, и все же чувствовал, что свершилось святотатство. Лицо слишком откровенно отразило переживания.

– Сожалею, что разочаровала, – сухо проговорила леди.

– Определенно удивили, – ответил доктор Рипли, – наклоняясь и поднимая шляпу.

– Значит, вы не принадлежите к числу наших сторонников?

– Не могу утверждать, что дамское движение пользуется моим одобрением.

– Почему же?

– Я бы предпочел это не обсуждать.

– Уверена, что вы ответите на вопрос дамы.

– Узурпируя положение противоположного пола, леди рискуют утратить свои привилегии. Нельзя обладать и тем и другим.

– Но почему женщина не может зарабатывать на хлеб собственным умом?

Спокойная манера, в которой проходил перекрестный допрос, вызвала раздражение доктора Рипли.

– Предпочел бы не вступать в дискуссию, мисс Смит.

– Доктор Смит, – поправила собеседница.

– Хорошо, пусть будет доктор Смит! Но если настаиваете на ответе, то должен сказать, что не считаю медицину подходящей для женщин профессией и имею личные возражения против мужеподобных дам.

Высказывание прозвучало чрезвычайно грубо, и он тут же устыдился собственной несдержанности. Однако леди всего лишь подняла брови и снисходительно улыбнулась.

– Кажется, напрашиваетесь на следующий вопрос, – заметила она. – По вашему мнению, если профессия делает женщину мужеподобной, это является серьезным недостатком?

Встречный укол оказался аккуратным, но чувствительным. Признав поражение, доктор Рипли почтительно поклонился.

– Должен уйти, – попрощался он сдержанно.

– Сожалею, что не удалось завершить встречу в более дружественном тоне, ведь нам предстоит стать соседями, – заметила хозяйка.

Посетитель вновь поклонился и направился к двери.

– Удивительное совпадение заключается в том, – продолжила она, – что в тот самый момент, когда вы пришли, я как раз читала в журнале «Ланцет» вашу статью о локомоторной атаксии.

– Есть такая, – сухо подтвердил доктор Рипли.

– И думала, насколько годная эта монография.

– Вы очень добры.

– Однако взгляды, приписанные вами профессору Питре из Бордо, впоследствии подверглись пересмотру.

– Я читал его работу 1890 года, – сердито заявил доктор Рипли.

– А вот работа 1891 года. – Из стопки периодических изданий она уверенно достала нужный экземпляр. – Если у вас есть время просмотреть вот этот абзац…

Доктор Рипли взял журнал и быстро пробежал взглядом открытую страницу. Несомненно, содержание полностью лишало его собственную статью обоснования. Он бросил журнал на стол, еще раз сухо поклонился и ушел. Забрав у грума поводья, он обернулся и увидел, что леди стоит у окна и, как ему показалось, от души смеется.

Весь день воспоминание о встрече не давало ему покоя. Доктор не мог отделаться от ощущения, что потерпел позорное поражение. Собеседница продемонстрировала собственное превосходство в его излюбленной теме. К тому же она держалась вежливо, в то время как он грубил, и сохраняла самообладание, когда он злился. Но больше всего раздражал сам факт ее присутствия, чудовищного вторжения на чужую территорию. Прежде женщина-врач представляла собой абстрактное явление. Отвратительное, но далекое. И вот теперь противоестественное существо оказалось рядом, обзавелось медной табличкой, похожей на его собственную вывеску, и – главное – заявило права на его пациентов. Не то чтобы конкуренция пугала его, просто доктор Рипли возражал против снижения собственного идеала женственности. Мисс Смит (ах да, конечно: доктор Смит) казалась не старше тридцати лет и обладала ясным, живым лицом. Вспомнились умные, полные мысли и юмора глаза, твердый, четко очерченный подбородок. Еще более глубокое отвращение вызвала мысль о подробностях ее образования. Мужчина, несомненно, мог пройти через столь суровое испытание без утраты чистоты, но для женщины опыт казался постыдным.

А вскоре выяснилось, что стоило опасаться еще и нешуточной конкуренции. Сама новизна присутствия женщины-врача привлекла в приемную нескольких любопытных пациентов. Попав в кабинет, все они были до такой степени поражены как твердостью профессиональной манеры, так и обилием невиданных прежде инструментов, с помощью которых доктор Смит простукивала, осматривала и выслушивала, что в течение нескольких недель не могли говорить ни о чем другом. Спустя некоторое время появились убедительные доказательства власти ученой особы над сельской округой. Фермер Айтон, по чьей лодыжке, не обращая внимания на мягкое лечение цинковой мазью, долгие годы преспокойно распространялась каллёзная язва, получил какую-то едкую пузырящуюся жидкость. Применил лекарство указанным способом и после трех жутких ночей обнаружил, что болезнь сдалась и отступила. Миссис Краудер, считавшая, что родимое пятно на лице второй дочери Элизабет является признаком гнева Создателя на то, что во время ожидания ребенка она позволила себе съесть третий кусок ежевичного пирога, внезапно обнаружила, что источник огорчения устраним с помощью двух гальванических игл. Через месяц доктор Верриндер Смит приобрела известность, а еще через два стала знаменитой. Иногда доктор Рипли встречал соперницу во время собственных поездок. Леди собственноручно управляла высоким двухколесным экипажем, а мальчик-грум сидел сзади. С пунктуальной вежливостью джентльмен неизменно приподнимал шляпу, однако мрачное выражение лица подчеркивало формальность приветствия. Более того, неприязнь стремительно перерастала в абсолютную ненависть. «Бесполая женщина» – такое описание он позволял себе в присутствии сохранивших верность пациентов. Но, честно говоря, стойких приверженцев становилось все меньше: каждый день гордость доктора страдала от известия о новой измене. Леди сумела внушить жителям округи почти благоговейную веру в собственное могущество, и теперь в ее приемную стекались многочисленные пациенты не только из Хойланда, но даже издалека. Но больше всего доктора Рипли раздражали те случаи, когда соперница спокойно, как само собой разумеющееся, делала то, что он всегда считал и провозглашал невозможным. Так, при всем богатстве знаний ему не хватало отваги проводить операции, поэтому самых сложных, нуждающихся в хирургическом вмешательстве пациентов он отправлял в Лондон. Леди, однако, не знала слабости и бралась за все, что предлагала практика. Истинным потрясением стало известие о том, что она решилась исправить искривленную ногу маленького Алекса Тернера, а вишенкой на торте стала записка от матери мальчика, жены священника, где та просила доктора Рипли выступить на операции в качестве ассистента-хлороформиста. Отказать в просьбе было бы бесчеловечно, так как никто другой не мог этого сделать, однако чувствительная душа доктора пережила глубочайшее оскорбление. И все же, несмотря на зависть и обиду, профессионал восхитился уверенностью и мастерством проведения сложнейшей операции. Доктор Верриндер Смит удивительно нежно обращалась с маленькой восковой ножкой, а крохотный тенотом держала так же легко и уверенно, как талантливый художник держит кисть. Одна прямая инсерция, один надрез сухожилия, и операция закончилась без единого кровавого пятна на белом полотенце. Доктор Рипли ни разу в жизни не встречал столь ловкого владения сложнейшими техническими приемами, и ему хватило мужества признать это, хотя ее мастерство лишь усилило неприязнь. Успех операции способствовал дальнейшему распространению славы соперницы, а к поводам для ненависти со стороны доктора Рипли прибавился инстинкт самосохранения. Именно ненависть и привела дело к крайне любопытной кульминации.

Одним зимним вечером, в ту самую минуту, когда доктор Рипли закончил свой одинокий обед, примчался верхом гонец от самого богатого человека в округе – сквайра Фэркастла, чтобы сообщить, что дочь помещика обварила кипятком руку и срочно требовалась медицинская помощь. В то же время кучер отправился за конкурирующим специалистом, поскольку отцу было безразлично, кто именно из двоих приедет, лишь бы скорее приступили к лечению. Доктор Рипли немедленно отправился в путь с твердым намереньем не допустить постороннего вторжения на его исконную территорию, даже если для этого придется гнать изо всех сил. Не потрудившись зажечь фонари, он прыгнул в двуколку и умчался с предельной скоростью, на которую были способны копыта лошади. Жил он значительно ближе к поместью сквайра, чем доктор Смит, а потому не сомневался, что приедет первым.

Так бы и случилось, если бы не вмешался тот всемогущий случай, который вечно путает дела подлунного мира и приводит в замешательство предсказателей. То ли из-за темноты, то ли из-за мыслей о сопернице он не вписался в крутой поворот на Бейзингстокскую дорогу. Испуганная лошадь умчалась прочь вместе с пустым экипажем, а грум в недоумении выполз из канавы, куда улетел на вираже. Зажег спичку и взглянул на стонущего доктора, после чего, как это обычно случается с сильными, суровыми мужчинами, ему стало очень плохо.

При свете спички доктор слегка приподнялся на локте и увидел, что сквозь порванную штанину в середине голени торчит что-то белое и острое.

– Черт возьми, – пробормотал он. – Пропали три месяца работы! – И потерял сознание.

А когда пришел в себя, грума уже не было рядом, потому что он побежал в дом сквайра за помощью, а маленький слуга держал над сломанной ногой зажженный фонарь, в то время как женщина с мерцающим в желтом свете раскрытым медицинским сундучком ловко разрезала штанину кривыми ножницами.

– Все в порядке, доктор, – проговорила она утешительным тоном. – Глубоко сочувствую. Завтра вы сможете пригласить доктора Хортона, но уверена, что сегодня позволите мне помочь. Не поверила собственным глазам, увидев вас на обочине.

– Грум ушел за помощью, – простонал страдалец.

– Когда помощь подоспеет, сможем поднять вас в коляску. Поближе свет, Джон! Вот так! Ах, Господи, если не удастся сдвинуть кость до того, как будем вас переносить, может случиться разрыв. Позвольте дать вам немного хлороформа, и тогда наверняка смогу в достаточной степени…

Окончания фразы доктор Рипли так и не услышал. Попытался протестующе поднять руку, однако ощутил сладковатый запах хлороформа и испытал состояние умиротворенной летаргии. Легко, без малейшего усилия он все глубже погружался в чистую прохладную воду, в зеленые тени, в то время как слуха касался мелодичный звон высокой колокольни. А потом почему-то начал так же легко подниматься все выше и выше, ощутил резкое давление в висках и, наконец, вынырнул из зеленых теней и снова попал в освещенное пространство. Перед замутненным взором сияли два золотистых круга. Доктор щурился и щурился, пока, наконец, не смог понять, что это такое. Круги оказались всего лишь медными шарами на спинке кровати, а сам он лежал в своей маленькой спальне с тяжелой, словно пушечное ядро, головой и неподвижной, как толстый железный брус, ногой. Немного переместив взгляд, доктор Рипли увидел над собой спокойное лицо доктора Верриндер Смит.

– Ах, наконец-то! – вздохнула она. – Держала вас под наркозом всю обратную дорогу, потому что знала, какой мучительной окажется тряска. Нога в хорошем положении, защищена крепкой боковой шиной. Заказала для вас микстуру с морфием. Отправить вашего грума за доктором Хортоном?

– Предпочел бы, чтобы лечение продолжили вы, – слабо ответил доктор Рипли, а потом истерично рассмеялся. – Почти весь приход уже перешел к вам в пациенты, так что можете принять меня и собрать полный комплект.

Замечание, конечно, прозвучало не слишком любезно, однако доктор Верриндер Смит отвернулась от кровати с выражением не гнева, а жалости.

У доктора Рипли был родной брат, Уильям, который работал ассистентом хирурга в лондонской больнице. Услышав о несчастье, он уже через несколько часов приехал в Гэмпшир, а едва узнав подробности, негодующе вскинул брови и воскликнул:

– Как! Ты подпустил к себе одну из этих!

– Не знаю, что бы я без нее делал.

– Не сомневаюсь, что она отличная сиделка.

– Она знает свое дело ничуть не хуже тебя или меня.

– Говори о себе, Джеймс, – презрительно поморщился лондонский специалист. – А помимо этого, ты и сам знаешь, что это в принципе неправильно.

– Полагаешь, противоположной стороне нечего возразить?

– Господи помилуй! Неужели ты думаешь иначе?

– Признаюсь честно: не знаю. Ночью мне пришло в голову, что наши взгляды могут оказаться слишком ограниченными.

– Глупости, Джеймс. Женщины способны производить прекрасное впечатление в лекционной аудитории, однако мы с тобой отлично знаем, что в экстренных случаях от них никакой пользы. Готов держать пари, что, вправляя тебе ногу, эта особа жутко нервничала. Пожалуй, стоит проверить, все ли сделано как следует.

– Нет уж, лучше не трогай, – возразил больной. – Она заверила, что все в порядке.

Брат Уильям испытал глубочайшее потрясение.

– Разумеется, если заверение женщины вызывает больше доверия, чем мнение ассистента хирурга лондонской больницы, то говорить не о чем.

– И все же я бы предпочел, чтобы ты не снимал шину, – твердо повторил пациент, и тем же вечером доктор Уильям поспешно вернулся в столицу.

Слышавшая о его приезде леди с огромным удивлением узнала о скором отъезде.

– Мы разошлись во мнении относительно профессионального этикета, – таким объяснением ограничился доктор Джеймс Рипли.

В течение двух долгих месяцев ему пришлось ежедневно встречаться с соперницей и удалось узнать много нового. Доктор Верриндер Смит оказалась не только чрезвычайно квалифицированным и неутомимым специалистом, но и очаровательной собеседницей. В скучной рутине долгого дня ее краткое присутствие казалось цветком в пустыне. Все, что интересовало больного, ничуть не меньше интересовало и лечащего врача, так что обо всем можно было рассуждать на равных. И все же из-под плотного покрывала учености выглядывала нежная женственная натура. Привлекательная женственность сквозила в речи, сияла в зеленовато-голубых глазах, проявлялась тысячью тонких милых способов, не заметить которые не смог бы даже самый сухой из мужчин. Но, несмотря на некоторую чопорность и педантичность, доктор Рипли ни в коем случае не был сухим мужчиной и умел честно признать собственную неправоту.

– Не знаю, как мне извиниться перед вами, – смущенно начал он однажды, когда поправился настолько, что смог сидеть в кресле, положив ногу на стул. – Теперь я понимаю, насколько глубоко заблуждался.

– По какому поводу?

– Относительно женского вопроса. Почему-то я считал, что, занявшись нашей профессией, женщина неминуемо утрачивает обаяние.

– Значит, вы уже не думаете, что такие женщины непременно становятся бесполыми? – с лукавой улыбкой воскликнула доктор Смит.

– Умоляю, не вспоминайте мои нелепые заявления.

– Очень рада, что удалось помочь вам изменить точку зрения. Думаю, еще ни разу не получала столь искреннего комплимента.

– Во всяком случае, это правдиво, – заметил доктор Рипли, а потом весь вечер чувствовал себя счастливым, то и дело вспоминая румянец смущения и удовольствия, на миг сделавший бледное лицо необыкновенно хорошеньким.

Доктор Рипли уже миновал ту стадию заблуждения, когда считал коллегу всего лишь одной из множества женщин. Теперь он безуспешно пытался скрыть от самого себя тот очевидный факт, что доктор Верриндер Смит стала для него совершенно особой, единственной женщиной. Ее ювелирное медицинское мастерство, нежное прикосновение, очаровательная манера общения в сочетании со сходством вкусов безнадежно разрушили прежние взгляды. Теперь, когда очевидное улучшение в состоянии пациента позволило доктору Смит приходить не каждый день, любой пропущенный визит повергал его в уныние, а будущее казалось еще мрачнее оттого, что с полным выздоровлением повода для визитов вообще не останется. И вот наконец наступил день итогового осмотра, и доктор Джеймс Рипли со страхом осознал, что будущее всецело зависит от результата заключительной беседы. Прямой по натуре, он воспользовался моментом, когда доктор Верриндер Смит измеряла пульс: накрыл ее руку своей и спросил, согласна ли она стать его женой.

– Что? И объединить практики? – уточнила здравомыслящая особа.

Он вздрогнул от боли и гнева.

– Ну вы ведь не подозреваете меня в столь низменных мотивах? – воскликнул он возмущенно. – Я люблю вас настолько бескорыстно, насколько можно любить женщину.

– Да, пожалуй, задав этот глупый вопрос, я была неправа, – согласилась она, немного отодвинув стул и задумчиво постучав стетоскопом по собственному колену. – Забудьте мою оплошность. Глубоко сожалею, что мои слова разочаровали вас, и ценю оказанную честь, однако то, что вы предложили, невозможно.

С любой другой женщиной доктор Джеймс Рипли непременно начал бы настаивать, однако интуиция подсказала, что в данном случае уговаривать и убеждать бесполезно. Тон ответа свидетельствовал о неоспоримости решения. Поэтому он промолчал и обреченно откинулся на спинку кресла.

– Прошу простить, – снова заговорила доктор Верриндер Смит. – Если бы я понимала, что происходит в вашем сознании, то уже давно предупредила бы, что намерена целиком и полностью посвятить жизнь науке. На свете много женщин, склонных к замужеству, но очень мало тех, кто способен серьезно заниматься биологией и тем более медициной. Поэтому я сохраню верность избранному пути. И сюда приехала, чтобы с пользой провести время в ожидании вакансии в физиологической лаборатории в парижской Сорбонне. И вот вчера получила письмо с приглашением занять желанное место, так что больше не буду мешать вашей практике. Еще раз прошу прощения за то, что отнеслась к вам несправедливо… впрочем, как и вы ко мне. Я сочла вас человеком ограниченным и педантичным, начисто лишенным хороших качеств. А во время вашей болезни увидела, что на самом деле вы совсем другой, и отныне буду с удовольствием вспоминать нашу недолгую дружбу.

Спустя всего пару недель в Хойланде остался только один доктор. Однако от взгляда наблюдательных пациентов не укрылось, что за несколько месяцев доктор Рипли постарел на много лет: в глубине голубых глаз застыла печаль, и отныне он еще меньше, чем прежде, интересовался приятными молодыми леди, которых предлагали его вниманию обстоятельства и заботливые сельские мамаши.