Текст книги "Записки врача общей практики"

– Но это жутко неромантично, – возразила миссис О’Джеймс с прежним блеском в глазах.

– Романтизм – порождение воображения и неведения, – возразил профессор. – Там, куда наука отбрасывает свой ясный, спокойный свет, к счастью, не остается места для романтики.

– Но разве любовь – не романтика? – удивилась леди.

– Вовсе нет. Любовь отняли у поэтов и отдали на растерзание истинной науке. Возможно, в результате анализа выяснится, что это одна из великих космических элементарных сил. Когда атом водорода притягивает к себе атом хлора и образует усовершенствованную молекулу хлористоводородной кислоты, выделяемая в процессе взаимодействия энергия может быть аналогична той, которая влечет меня к вам. Притяжение и отталкивание являются первичными силами. В данном случае имеет место притяжение.

– А вот и отталкивание, – заметила миссис О’Джеймс при виде быстро шагавшей по лужайке полной цветущей женщины. – Как хорошо, что вы вышли на воздух, миссис Эсдейл! Нас навестил профессор Эйнсли Грей.

– Здравствуйте, профессор, – радушно, хотя и несколько напыщенно приветствовала хозяйка. – Вы правильно сделали, что остались в саду в такой восхитительный день. Не правда ли, чудесно?

– Погода, несомненно, прекрасная, – отозвался гость.

– Только прислушайтесь: ветер вздыхает в деревьях! – воскликнула миссис Эсдейл, поднимая палец. – Природа поет колыбельную. Не кажется ли вам, профессор Эйнсли Грей, что это шепот ангелов?

– Такая мысль еще ни разу не приходила мне в голову, мадам.

– Ах, профессор, у меня к вам одна постоянная претензия: категорическое непонимание глубинных смыслов природы. Думаю, что причина кроется в отсутствии воображения. Неужели вы не испытываете трепета, слыша песню вон того дрозда?

– Честно признаюсь, что даже не обратил на него внимания, миссис Эсдейл.

– А что скажете относительно оттенка обратной стороны листьев? Посмотрите, какой богатый зеленый цвет!

– Хлорофилл, – пробормотал в ответ профессор.

– Наука безнадежно прозаична. Расчленяет, приклеивает ярлыки и в погоне за малым теряет из виду великое. К тому же, профессор Эйнсли Грей, вы придерживаетесь отрицательного мнения о женском интеллекте. Слышала ваши высказывания по этому поводу.

– Это всего лишь вопрос массы вещества, – ответил профессор, прикрывая глаза и пожимая плечами. – Дело в том, что женский мозг в среднем весит на две унции меньше, чем мужской. Впрочем, не приходится сомневаться, что существуют исключения. Природа отличается гибкостью.

– Но ведь самый тяжелый предмет далеко не всегда оказывается самым эффективным, – со смехом возразила миссис О’Джеймс. – Разве в природе не действует закон компенсации? Разве нет надежды возместить качеством недостающее количество?

– Думаю, нет, – серьезно возразил профессор Эйнсли Грей. – Но гонг уже зовет вас к ланчу. Благодарю, миссис Эсдейл. Остаться не смогу. Экипаж ждет. До свидания. До свидания, миссис О’Джеймс.

Он приподнял шляпу и медленно пошел между лавровыми кустами.

– У этого джентльмена совсем нет вкуса, – заявила хозяйка. – Не видит красоты.

– Напротив, – ответила миссис О’Джеймс, дерзко приподняв подбородок. – Он только что сделал мне предложение.

II

В тот самый момент, когда профессор Эйнсли Грей поднялся на крыльцо своего дома, дверь открылась, и навстречу быстро вышел элегантный джентльмен с бледным лицом, темными, похожими на бусинки глазами и короткой, агрессивно топорщившейся черной бородкой. Хотя мыслительный процесс и упорная работа оставили следы на лице, двигался он с живой активностью еще не распрощавшегося с молодостью человека.

– Повезло! – энергично воскликнул он. – Как раз хотел увидеть вас!

– В таком случае пройдемте в библиотеку, – пригласил профессор и направился к своему убежищу, а едва войдя, показал на кресло.

– Чувствую, что вы достигли успеха, О’Брайен, – заговорил он, устроившись напротив. – Не хотелось бы излишне давить на сестру. Однако я недвусмысленно дал понять, что еще не родился человек, которого я предпочел бы в качестве зятя своему самому блестящему ученику, автору «Заметок относительно желчного пигмента, в частности уробилина».

– Вы очень добры, профессор Эйнсли Грей. И всегда относились ко мне с исключительной добротой, – ответил молодой джентльмен. – Я обратился к мисс Грей по интересующему меня вопросу: она не сказала «нет».

– Следовательно, сказала «да»?

– Тоже пока не сказала. Предложила оставить вопрос открытым вплоть до моего возвращения из Эдинбурга. Как вам известно, я отправляюсь в путь сегодня, а уже завтра планирую начать исследование.

– «Сравнительная анатомия червеобразного отростка». Автор – Джеймс Макмурдо О’Брайен, – зычно объявил профессор. – Великолепная, многообещающая тема, лежащая в основе эволюционной философии.

– Ах, она очаровательная девушка! – воскликнул О’Брайен, внезапно вспыхнув кельтским энтузиазмом. – Девушка с правдивой и честной душой.

– Червеобразный отросток… – начал профессор.

– Спустившийся с небес ангел! – перебил ученик. – Опасаюсь только, что на моем пути к ней стоит защита научной свободы в религиозном сознании.

– Не опускайтесь до малодушных уступок по данному вопросу. Стойко придерживайтесь собственных убеждений и не допускайте компромиссов.

– Мой разум верен агностицизму, и все же ощущаю наличие пустоты, вакуума. Я чувствую себя как дома, находясь в старинной церкви, вдыхая аромат ладана и слушая раскаты органа. Там я испытываю восторг, неведомый ни в лаборатории, ни в лекционном зале.

– Чувственное восприятие. Исключительно чувственное, – потирая подбородок, решительно заключил профессор Эйнсли Грей. – Сомнительная наследственная предрасположенность, реализуемая стимуляцией назальных и слуховых нервов.

– Возможно, возможно, – задумчиво согласился молодой ученый. – Но не об этом я хотел поговорить. Прежде чем я вступлю в благородную семью Эйнсли Грей, и ваша сестра, и вы имеете право знать все, что касается моей карьеры. О жизненных обстоятельствах уже рассказал. Правда, опустил одну подробность. Я вдовец.

Профессор удивленно поднял брови.

– Это действительно новость.

– Я женился вскоре после приезда в Австралию. Невесту звали мисс Терстон, а познакомились мы в обществе. Союз оказался крайне неудачным.

Джентльмена охватили болезненные чувства. Живое выразительное лицо дрогнуло, белые руки судорожно сжали подлокотники кресла. Профессор отвернулся к окну.

– Конечно, судить только вам, однако не думаю, что необходимо вдаваться в подробности, – заметил он сдержанно.

– Но вы имеете право знать все. Вы и мисс Эйнсли Грей. Это не та тема, которую можно легко и прямо затронуть в разговоре с ней. Бедняжка Джинни была лучшей из женщин, однако не могла устоять перед лестью и поддавалась влиянию расчетливых интриганов. Она изменила мне, профессор. Трудно говорить такое о почившей, но да: она мне изменила. Отправилась в Окленд вместе с человеком, с которым познакомилась еще до замужества. Корабль затонул. Никто не спасся.

– Очень тяжелая история, О’Брайен, – отозвался профессор, осуждающе махнув рукой. – Но не вижу, каким образом она способна повлиять на ваши отношения с моей сестрой.

– Я просто облегчил душу, – ответил ученик, вставая. – Рассказал все, что должен был рассказать. Не хотел, чтобы вы узнали о моем прошлом от посторонних людей.

– Вы правы, О’Брайен. Вы поступили честно и деликатно. Но вашей вины здесь нет. Возможно, вы всего лишь проявили поспешность, выбрав спутницу жизни без должной осторожности, не наведя справок.

Ученик провел ладонью по глазам.

– Бедная девочка! – воскликнул он горестно. – Помоги мне Господь, я все еще ее люблю! Но пора идти.

– Останетесь на ланч с нами?

– Нет, профессор. Еще предстоит собрать вещи. Я уже попрощался с мисс Эйнсли Грей. Через два месяца вернусь.

– Возможно, вы обнаружите меня женатым человеком.

– Женатым!

– Да, подумываю об этом шаге.

– Дорогой профессор! Позвольте от всей души вас поздравить! До этой минуты понятия не имел. Кто же счастливая избранница?

– Ее зовут миссис О’Джеймс. Вдова той же национальности, что и вы. Но вернемся к важной теме. Буду очень рад почитать вашу работу о червеобразном отростке. Надеюсь, что смогу предоставить полезный материал для пары сносок.

– Сочту вашу помощь бесценной, – с энтузиазмом ответил О’Брайен, и физиологи расстались в холле. Профессор направился в столовую, где за столом уже ждала сестра.

– Я планирую гражданскую регистрацию брака, никакой церкви, – заметил он. – Настоятельно рекомендую тебе сделать то же самое.

Профессор Эйнсли Грей сдержал слово. Двухнедельный перерыв в лекциях открыл перед ним возможность, которую жалко было упустить. Миссис О’Джеймс оказалась сиротой, без родственников и почти без друзей в Англии, так что скорой свадьбе ничто не мешало. Они заключили брак чрезвычайно тихо и скромно, после чего сразу уехали в Кембридж, где профессор и его очаровательная супруга посетили несколько академических собраний, а также разнообразили рутину медового месяца визитами в биологические лаборатории и медицинские библиотеки. Ученые друзья не уставали бурно восхищаться не только прелестью миссис Эйнсли Грей, но также ее необычным умом и эрудированностью, проявленными при обсуждении вопросов физиологии. Широта и глубина познаний супруги поражала и самого профессора.

– Ты обладаешь удивительным, редким для женщины кругозором, Жаннет, – не раз замечал он, не скрывая восхищенного удивления, и даже предполагал, что мозг жены может достигать нормального веса.

Туманным, дождливым утром супруги вернулись в Берчспул. На следующий день начался новый семестр, и профессор Эйнсли Грей с гордостью отметил, что еще ни разу в жизни ни на минуту не опоздал к началу лекции. Мисс Ада Эйнсли Грей встретила молодоженов со сдержанной сердечностью и передала новой хозяйке дома все необходимые ключи. Миссис Эйнсли Грей горячо убеждала золовку остаться, однако та объяснила, что уже приняла приглашение родственников провести у них несколько месяцев, и тем же вечером отправилась на юг Англии.

Спустя пару дней, сразу после завтрака, профессор Эйнсли Грей сидел в библиотеке и просматривал материалы утренней лекции. Именно туда горничная принесла визитную карточку, сообщавшую о возвращении доктора Джеймса Макмурдо О’Брайена. Встреча была отмечена бурной радостью со стороны младшего джентльмена и холодной сдержанностью со стороны его бывшего учителя.

– Видите ли, произошли некоторые изменения, – сухо сообщил профессор.

– Да, знаю, – горячо отозвался ученик. – Мисс Эйнсли Грей мне написала, да я и сам прочитал объявление в «Британском медицинском журнале». Значит, вы и вправду женились. Но как же быстро и тихо все организовали!

– Категорически не принимаю ничего показного и публичного. Моя супруга – разумная женщина. Скажу даже больше, для женщины она необычайно разумна. Сразу согласилась с предложенным способом заключения брака.

– А как обстоят дела с исследованием валлиснерии? – поинтересовался молодой ученый.

– События матримониального свойства прервали работу, но теперь занятия возобновились, и скоро я вернусь к изучению этой темы.

– Я должен увидеть мисс Эйнсли Грей до отъезда из Англии. Мы постоянно переписывались. Смею надеяться, что все будет хорошо. Ей предстоит поехать со мной. Не думаю, что смогу уехать без нее.

Профессор покачал головой.

– А вы вовсе не такой слабый, каким притворяетесь. В конечном счете вопросы подобного рода подчиняются важнейшим жизненным обязательствам.

О’Брайен улыбнулся.

– Для этого придется вынуть мою кельтскую душу и вместо нее вставить англосаксонскую. Одно из двух: или мой мозг слишком мал, или сердце слишком велико. Но когда можно будет засвидетельствовать почтение миссис Эйнсли Грей? Сегодня днем она будет дома?

– Она сейчас дома. Зайдите в маленькую столовую. Жена будет рада с вами познакомиться.

Ученые вместе миновали устеленный линолеумом холл. Профессор распахнул дверь и вошел, а ученик последовал за ним. Легкая, словно фея, в свободно струящемся розовом утреннем платье, миссис Эйнсли Грей сидела в плетеном кресле возле окна. Завидев посетителя, она быстро встала и шагнула навстречу. Профессор услышал за спиной глухой стук: О’Брайен упал в ближайшее кресло и прижал ладонь к сердцу.

– Джинни! – пробормотал он, задыхаясь. – Джинни!

Миссис Эйнсли Грей остановилась как вкопанная. На хорошеньком личике отразились изумление и ужас. В следующий миг она судорожно вздохнула, покачнулась и непременно бы упала, если бы профессор не подхватил ее своей длинной нервной рукой.

– Приляг на эту тахту, – предложил он заботливо.

Все с тем же белым, мертвенно-бледным лицом она откинулась на подушки. Профессор встал спиной к пустому камину и застыл, переводя взгляд с ученика на супругу и обратно.

– Итак, О’Брайен, – проговорил он наконец, – вижу, что вы уже успели познакомиться с моей женой!

– С вашей женой! – хрипло крикнул молодой джентльмен. – Но это вовсе не ваша жена! Помоги мне Бог, это моя жена!

Профессор продолжал неподвижно стоять на каминном коврике. Длинные тонкие пальцы переплелись, а голова подалась вперед. Двое других участников сцены не отводили друг от друга взглядов.

– Джинни!

– Джеймс!

– Как ты могла оставить меня, Джинни? Как у тебя хватило духу поступить столь вероломно? Я решил, что ты погибла. Оплакивал твою смерть. А ты, ты заставила скорбеть и плакать, оставаясь живой! Ты загубила мою жизнь!

Она молча лежала среди подушек и смотрела на него.

– Почему не отвечаешь?

– Потому что ты прав, Джеймс. Да, я обошлась с тобой жестоко… бессердечно, безобразно. Но вовсе не так плохо, как ты думаешь.

– Ты убежала с Де Хортой.

– Нет. В последнюю минуту лучшая сторона моей натуры победила. Он отправился в Окленд один. Но после того, что я тебе написала, постыдилась вернуться. Не смогла посмотреть в глаза. Под новым именем в одиночестве я уехала в Англию и с тех пор живу здесь. Решила, что смогу заново построить свою судьбу. Знала, что ты считаешь меня погибшей. Кто бы мог подумать, что судьба снова сведет нас! Когда профессор сделал мне предложение…

Она замолчала и судорожно перевела дух.

– Тебе плохо, – заметил профессор. – Опусти голову пониже: такое положение улучшит мозговое кровообращение. – Он поправил подушку, сделав ее более плоской. – Простите, О’Брайен, но должен вас оставить: скоро начнется лекция. Возможно, когда вернусь, еще застану вас здесь.

С угрюмым, застывшим лицом он вышел из комнаты. Ни один из присутствовавших на лекции трехсот студентов не уловил во внешности и манерах профессора ни малейшего изменения и не догадался, что стоящий перед ними строгий собранный джентльмен впервые в жизни почувствовал, насколько трудно бывает взять верх над человеческой природой. Закончив лекцию, ученый исполнил обычные обязанности в лаборатории, а затем поехал домой. Он решил зайти в дом не через парадный вход, а со стороны сада, через раздвижную французскую дверь, ведущую в маленькую столовую. Подходя, услышал голоса жены и О’Брайена: они что-то взволнованно обсуждали. В нерешительности остановился возле куста роз, не зная, допустимо ли прервать их разговор. Меньше всего на свете профессор Эйнсли Грей собирался подслушивать, однако слова сами лезли в уши и приводили в состояние немыслимого, невыносимого несчастья.

– Ты по-прежнему остаешься моей женой, Джинни, – возбужденно воскликнул О’Брайен. – Я прощаю тебя всем сердцем. Я люблю тебя и никогда не переставал любить, хотя ты меня бросила и забыла.

– Нет, Джеймс, – возразила леди. – Сердце мое никогда не покидало Мельбурна. Я всегда принадлежала тебе, просто думала, что тебе будет проще считать меня умершей.

– Но теперь тебе предстоит выбрать между нами, Джинни. Если решишь остаться здесь, я не скажу ни слова. Уверяю, никакого скандала не будет. А если предпочтешь отправиться со мной, мне наплевать, что подумают люди. Возможно, сам я виноват не меньше, чем ты. Слишком много думал о работе и слишком мало о жене.

Профессор услышал хорошо знакомый, похожий на воркованье ласковый смех.

– Я поеду с тобой, Джеймс, – ответила Джинни, его Жаннет.

– А как же профессор?..

– Бедный профессор! Но он не будет глубоко переживать, Джеймс. У него нет сердца.

– Надо сообщить ему о нашем решении.

– В этом нет необходимости, – проговорил профессор Эйнсли Грей, входя через французскую дверь. – Я слышал заключительную часть вашей беседы, однако не стал прерывать прежде, чем вы пришли к окончательному решению.

О’Брайен быстрым движением взял за руку любимую женщину. Они стояли рядом с сияющими лицами. Заложив руки за спину, профессор замер у входа: между влюбленными пролегла его темная тень.

– Вы приняли верное решение, – заключил он. – Уезжайте вместе в Австралию, и пусть все, что произошло, навсегда сотрется из вашей памяти.

– Но… вы… вы… – запинаясь, пробормотал О’Брайен.

Профессор небрежно отмахнулся.

– Обо мне не беспокойтесь.

Леди судорожно вздохнула и со слезами в голосе воскликнула:

– Что я могу сделать или сказать? Я думала, что моя старая жизнь умерла. И вот вдруг она ожила, а вместе с ней вернулись все надежды и желанья. Что я могу тебе сказать, Эйнсли? Только то, что навлекла на достойного человека стыд и позор. Погубила твою жизнь. Как же отчаянно ты должен меня порицать и ненавидеть! Сожалею, что вообще родилась на свет!

– Я вовсе тебя не порицаю и не испытываю ненависти, Жаннет, – спокойно возразил профессор. – Напрасно ты сожалеешь о своем рождении, ибо перед тобой открывается благородная миссия: поддерживать в жизни и работе человека, проявившего способность к научному исследованию высшего порядка. Я не имею права винить в нынешних событиях лично тебя. В какой степени хромосомы индивида отвечают за наследственные и приобретенные свойства – это вопрос, на который наука еще не дала окончательного ответа.

Профессор стоял, соединив кончики пальцев и слегка склонившись, как человек, серьезно и пространно излагающий сложную обезличенную тему. О’Брайен шагнул ближе, чтобы что-то сказать, однако от взгляда и манер собеседника слова словно примерзли к его губам. Сочувствие и сожаление стали бы неуважением к тому, кто способен с легкостью свести личное горе к абстрактной философии.

– Бессмысленно затягивать сложившуюся ситуацию, – продолжил профессор все тем же уравновешенным тоном. – Мой экипаж стоит возле парадной двери. Сделайте милость, воспользуйтесь им, как своим собственным. Возможно, вы предпочтете покинуть город без ненужного промедления. Твои вещи, Жаннет, непременно будут отправлены следом.

О’Брайен стоял в нерешительности, смущенно склонив голову.

– Не осмеливаюсь подать вам руку на прощание, – наконец проговорил он едва слышно.

– Напротив. Полагаю, из нас троих вы находитесь в наилучшем положении. Вам нечего стыдиться.

– Но ваша сестра…

– Позабочусь, чтобы эта история предстала перед Адой в истинном свете. До свидания! Непременно пришлите копию своего последнего исследования. Прощай, Жаннет!

– Прощай!

Их руки встретились, и на краткий миг встретились взгляды. Всего лишь взгляд, но женская интуиция – в первый и в последний раз – осветила темные глубины сильной мужской души. Леди вздрогнула и положила на несгибаемое плечо ладонь – белую и легкую, как пух чертополоха.

– Джеймс! Джеймс! – воскликнула она. – Ты разве не видишь, что он поражен в самое сердце?

Профессор Эйнсли Грей невозмутимо отвел взгляд.

– Я не слишком эмоциональный человек, – возразил он. – У меня есть обязанности – мое исследование валлиснерии. Экипаж ждет. Ваш плащ в холле. Скажите кучеру, куда вас отвезти. Потом он доставит все необходимое. Итак, вам пора.

Последние слова прозвучали, словно внезапное извержение вулкана, и стали столь резким контрастом и к прежней размеренной речи, и к бесстрастному, похожему на маску лицу, что мгновенно заставили пару исчезнуть. Профессор закрыл дверь и принялся медленно шагать по комнате. Потом прошел в библиотеку и из-за шторы посмотрел на улицу. Экипаж как раз отъезжал, и он бросил последний взгляд на ту женщину, которая до сегодняшнего дня была его супругой. Успел увидеть женственный наклон головы и прекрасную гибкую шею.

Подчинившись внезапному глупому, бесцельному порыву, стремительно подошел к двери. Затем остановился, вернулся к столу, сел в кресло и погрузился в работу.

III

Об этой необычной семейной истории судачили мало. У профессора Эйнсли Грея практически не было друзей: он редко появлялся в обществе. Женитьба прошла так тихо, что большинство знакомых продолжали считать его холостяком. Возможно, миссис Эсдейл да еще пара человек что-то обсуждали, но поле для сплетен оказалось слишком узким, поскольку они могли лишь гадать о причине внезапного расставания.

Профессор все так же пунктуально читал лекции по физиологии и столь же безупречно руководил лабораторной работой учеников. Его собственные научные исследования продвигались с лихорадочной энергией. Часто, спускаясь ранним утром, слуги слышали доносившийся из кабинета скрип неутомимого пера или встречали господина на лестнице, когда он, серый и молчаливый, поднимался в свою комнату. Напрасно друзья с беспокойством предупреждали, что подобный образ жизни способен подорвать здоровье. Он не ложился спать, превратив день и ночь в одну нескончаемую работу.

Постепенно изнуряющий режим дня начал сказываться на внешности. И без того резкие, сухие черты лица заострились и приобрели болезненный вид. На лбу и на висках залегли глубокие морщины. Щеки ввалились, лицо стало бескровным. При ходьбе колени нередко подгибались; однажды, покидая лекционную аудиторию, профессор упал, и студентам пришлось на руках отнести его в экипаж. Это случилось в самом конце семестра, а на каникулах те из коллег, кто остался в Берчспуле, с прискорбием услышали, что профессор с кафедры физиологии так плох, что надеяться на выздоровление не приходится. Два самых авторитетных доктора регулярно проводили консилиум, однако никак не могли установить поразившую профессора болезнь, единственным симптомом которой стала неуклонная потеря жизненных сил. Парадоксальным образом телесная слабость сохранила ум незамутненным. Профессор и сам живо интересовался собственным состоянием: даже регулярно записывал субъективные ощущения, чтобы способствовать установлению диагноза. О приближающемся конце он рассуждал в обычном неэмоциональном, педантичном ключе.

– Имеет место подтверждение свободы индивидуальной клетки, противопоставленной объединению клеток. Иными словами, происходит расчленение кооперативного сообщества. Чрезвычайно интересный процесс.

И вот одним серым утром его кооперативное сообщество окончательно распалось. Очень тихо, мягко, незаметно профессор Эйнсли Грей погрузился в вечный сон. Вызванные для оформления свидетельства о смерти два самых авторитетных доктора испытали легкое замешательство.

– Трудно сформулировать диагноз, – заметил один.

– Очень трудно, – согласился другой.

– Если бы почивший не был столь неэмоциональным человеком, я бы сказал, что он не вынес внезапного нервного потрясения и умер от того, что в просторечии называется разбитым сердцем.

– Нет, бедняга Эйнсли Грей не был таким человеком.

– Давайте обозначим причину смерти как сердечную недостаточность, – предложил старший из коллег.

Так они и поступили.