Текст книги "Записки врача общей практики"

Проклятие Евы

Роберта Джонсона можно назвать самым что ни на есть обычным человеком, ничем не отличавшимся от миллиона других людей. Достаточно сказать, что выглядел он бледным, обладал заурядной внешностью, нейтральными взглядами, был тридцати лет от роду и женат. На жизнь зарабатывал торговлей предметами мужского туалета на Нью-Норд-роуд, и конкуренция в бизнесе выдавила из него последние остатки характера. В стремлении угодить покупателям он до такой степени научился льстить и раболепствовать, что, изо дня в день работая в подобном унизительном режиме, превратился из человека в бездушную машину. Ни один из великих вопросов мироздания его не волновал. В конце нашего уютного века никакая мощная примитивная страсть человечества не смогла бы прорваться в его тесный замкнутый мирок. И все же рождение, вожделение, болезнь и смерть остаются вечными и неизменными, и когда один из этих суровых фактов внезапно рушит жизнь человека, маска цивилизованности мгновенно слетает, являя миру странное, сильное и правдивое лицо.

Жена Джонсона была тихой маленькой женщиной с каштановыми волосами и скромными манерами, а привязанность к ней оставалась единственной положительной чертой его характера. Каждый понедельник, с утра, они вместе оформляли витрину магазина. Внизу раскладывали безупречно чистые рубашки в зеленых картонных коробках, выше рядами развешивали на медных перекладинах галстуки, по сторонам, на белых бумажных подставках, размещали блестящие дешевые запонки, а на втором плане демонстрировали вереницы матерчатых кепок и расставляли круглые футляры, где хранились защищенные от солнечных лучей более дорогие шляпы. Жена исправно вела бухгалтерию и рассылала клиентам счета. Никто, кроме нее, не знал о посещавших маленькую жизнь мужа радостях и печалях. Никто, кроме нее, не разделял его восторга, когда отправлявшийся в Индию джентльмен покупал десять дюжин рубашек и бесчисленное количество воротничков. Никто не испытывал столь же глубокого разочарования, когда, вручив товар покупателю и отправив счет в названный им отель, супруги получали ответ, что гость с таким именем не значится. В течение пяти лет они усердно работали, строили свой скромный бизнес и с каждым днем все теснее сближались, поскольку брак оказался бездетным. И вот теперь все признаки указывали на скорое изменение положения. Жена уже не могла спускаться вниз, и из Камбервелла приехала ее матушка, миссис Пейтон, с намереньем присмотреть за дочерью и встретить рождение внука.

Чем ближе подходило критическое время, тем чаще Роберта Джонсона одолевала тревога. Но, в конце концов, рождение – процесс естественный. Жены других мужчин проходили через него целыми и невредимыми, что может угрожать его жене? Сам Джонсон вырос в семье, где было четырнадцать детей, а матушка и по сей день отличалась отменным здоровьем. Вряд ли что-то могло пойти не так. И все же, несмотря на попытки самоуспокоения, он не переставал тревожиться о состоянии супруги ни на минуту.

Еще за пять месяцев до назначенного срока был ангажирован лучший в округе специалист – доктор Майлс с Бридпорт-плейс, а среди крупных партий мужских товаров потихоньку стали появляться маленькие пакеты с абсурдно крошечными, украшенными оборочками и ленточками белыми костюмчиками. И вот однажды вечером, прикрепляя на шарфы ценники, Роберт Джонсон услышал наверху шум, а вскоре в магазин спустилась встревоженная миссис Пейтон и заявила, что Люси чувствует себя плохо, так что необходимо срочно отправиться за доктором.

Роберт Джонсон не привык торопиться: спешка не составляла характерную черту его натуры. Напротив, он отличался методичностью и любил все делать в строгом порядке. Расстояние от угла Нью-Норд-роуд, где располагался магазин, до дома доктора Майлса на Бридпорт-плейс составляло около четверти мили. Извозчика видно не было, поэтому Роберт оставил за прилавком мальчика-приказчика и отправился туда пешком. На Бридпорт-плейс ему сказали, что доктор только уехал на Харман-стрит к пациенту, которого разбил апоплексический удар. Все больше тревожась и утратив обычную сдержанность, Джонсон бросился на Харман-стрит, где выяснилось, что доктор уже отбыл на случай кори, но, к счастью, оставил адрес: Данстэн-роуд, дом 69, на противоположной стороне Риджентс-канала. При мысли об оставленной дома жене чопорность окончательно покинула Роберта, и он со всех ног бросился бежать вниз по Кинсленд-роуд, а по пути прыгнул в подвернувшийся кеб и помчался на Дунстан-роуд. Там он услышал, что доктор Майлс только что уехал, и в отчаянье присел на крыльцо.

К счастью, извозчика Джонсон не отпустил, а потому тотчас поднялся и поехал обратно на Брид-порт-плейс. Доктор еще не вернулся, но его ожидали с минуты на минуту. Нервно барабаня пальцами по колену, Роберт сидел в просторной, тускло освещенной комнате, воздух в которой пропитался слабым тошнотворным запахом эфира. Мебель выглядела массивной, книги в шкафах солидно поблескивали, а старинные черные часы на камине мрачно тикали, сообщая, что уже половина восьмого, и отсутствует он целый час и еще пятнадцать минут. Что подумают о нем жена и теща! Всякий раз, слыша далекий стук двери, он вскакивал со стула в тщетной надежде услышать низкий, гудящий голос доктора Майлса. И вот наконец настал радостный момент! Раздались быстрые шаги, а потом с резким щелчком в замке повернулся ключ. Прежде чем доктор успел переступить порог, Роберт Джонсон уже выскочил в холл.

– Умоляю, доктор, я приехал за вами! – закричал он. – В шесть часов жена почувствовала себя плохо!

Он и сам не знал, чего ожидает от уважаемого специалиста. Пожалуй, какого-то очень энергичного действия: чтобы тот поспешно схватил какие-то лекарства и вместе с ним бросился по освещенным газовыми фонарями улицам. Вместо этого доктор Майлс сунул зонт в подставку, раздраженно снял шляпу и подтолкнул Джонсона обратно в приемную.

– Итак, уважаемый, давайте уточним обстоятельства. Вы ведь ко мне ЗАПИСЫВАЛИСЬ, не правда ли? – спросил он отнюдь не самым любезным тоном.

– Да, доктор, записывался еще в ноябре. Галантерейщик Джонсон с улицы Нью-Норд-роуд.

– Да-да, вижу. Немного запоздали, – заметил доктор, глядя на перечень имен в блокноте с очень блестящей обложкой. – Как она?

– Право, я не…

– Ах да, конечно, это же ваш первенец. В следующий раз уже будете понимать больше.

– Теща, миссис Пейтон, велела немедленно вас вызвать, сэр.

– Мой дорогой, в первый раз спешка ни к чему. Скорее всего, придется ждать всю ночь. Видите ли, мистер Джонсон, паровоз без угля не поедет, а у меня после легкого ланча и крошки во рту не было.

– Но мы сможем что-нибудь для вас приготовить. Горячее блюдо и чашку чая.

– Благодарю. Думаю, что меня уже ждет плотный обед. Все равно на ранних этапах я ничем не смогу помочь. Так что возвращайтесь домой и скажите, что доктор скоро будет, а я непременно приеду, как только выйду из-за стола.

При виде человека, способного в такой момент думать о собственном обеде, Джонсона охватил ужас. Ему не хватало воображения, чтобы осознать, как событие, казавшееся ему самому столь пугающим и знаменательным, может быть для медика всего лишь ежедневной рутиной. Более того, если бы среди рабочей суеты доктор Майлс забыл о собственном здоровье, то не протянул бы и года. В этот момент он показался Джонсону почти чудовищем. Погруженный в горькие мысли, Роберт поспешил обратно в магазин.

– Ты не спешил! – укоризненно заявила теща, глядя с лестницы на вошедшего зятя.

– Так получилось. Ничего не мог поделать! – тяжело дыша, ответил тот. – Уже все закончилось?

– Еще чего! Закончилось! Прежде чем бедняжке станет легче, будет намного хуже. Но где же доктор Майлс?

– Сейчас пообедает и приедет.

Миссис Пейтон хотела что-то ответить, но в этот миг из-за приоткрытой двери ее позвал высокий жалобный голос. Она тут же побежала обратно в спальню, а потрясенный Джонсон вернулся в магазин, где отпустил мальчика и принялся с яростью закрывать ставни и наводить порядок. Наконец, закончив работу, ушел в расположенную за торговым залом гостиную и сел с намереньем терпеливо ждать, однако не смог усидеть и пары минут. Вскочил, сделал несколько нервных шагов по комнате и снова упал в кресло. Неожиданно до его слуха донесся звон фарфора, и мимо двери прошла горничная с подносом, на котором стояли чайник и чашка.

– Для кого это, Джейн? – спросил хозяин.

– Для госпожи, мистер Джонсон. Она попросила чаю.

Эта домашняя, уютная чашка чаю несказанно утешила его. Если жена способна думать о таких вещах, значит, дела не совсем плохи. На сердце стало так легко, что он и сам спросил чаю. А едва допил, появился доктор Майлс с небольшим черным чемоданчиком в руке.

– Ну и как она? – спросил он добродушно.

– О, намного лучше! – с энтузиазмом ответил Джонсон.

– Боже мой, это плохо, – отозвался доктор. – Может, лучше я загляну к вам во время утреннего обхода?

– Нет-нет, что вы! – вскричал Джонсон, в отчаянье ухватившись за толстое ворсистое пальто. – Мы так рады вашему приходу! Прошу вас, доктор, осмотрите ее и скажите свое мнение.

Доктор отправился наверх, звуки тяжелых уверенных шагов разнеслись по всему дому. Джонсон прислушивался к скрипу его ботинок наверху, и звук немного успокаивал. Твердые решительные шаги свидетельствовали о профессиональной компетентности. Вскоре, напрягая слух в попытках понять, что происходит, Джонсон услышал, как наверху двигают стул, а в следующий момент дверь спальни распахнулась и кто-то бегом бросился вниз по лестнице. Решив, что случилось нечто ужасное, Джонсон испуганно вскочил. Волосы встали дыбом, однако оказалось, что взволнованная теща всего лишь спустилась в поисках ножниц и тесьмы. Она тут же скрылась, а мимо лестницы прошла Джейн со стопкой чистых простыней. Потом, после периода тишины, Джонсон снова услышал скрип ботинок, и тяжелой походкой в гостиной появился доктор.

– Уже лучше, – заявил он, не убирая руки с двери. – Однако вы побледнели, мистер Джонсон.

– Нет-нет, сэр, что вы! – небрежно ответил молодой человек, вытирая платком пот со лба.

– Поводов для серьезной тревоги нет, – заметил доктор Майлс. – Конечно, процесс идет не совсем так, как хотелось бы, однако все же будем надеяться на лучшее.

– Есть ли опасность, сэр? – в страхе пробормотал Джонсон.

– Опасность, разумеется, есть всегда. Случай не совсем благоприятный, однако могло быть и хуже. Я дал ей микстуру. По пути сюда я заметил, что напротив строится новое здание. Квартал развивается, следовательно, рента будет повышаться. Вы заключили договор долгосрочной аренды, а?

– Да-да, сэр, конечно! – воскликнул Джонсон, не переставая прислушиваться к долетавшим сверху звукам, но в то же время испытывая громадное облегчение оттого, что в такой ответственный момент доктор способен с легкостью беседовать на посторонние темы. – То есть нет, сэр. Плачу каждый год.

– О, на вашем месте я бы перешел на более надежные условия. Чуть дальше по вашей улице живет часовщик Маршалл. Я дважды принимал роды у его жены и лечил его самого от брюшного тифа. Недавно с Принц-стрит убрали дренажную канаву. Так вот, после этого небольшого благоустройства владелец дома повысил стоимость аренды почти на сорок процентов. Пришлось выбирать: платить или съезжать.

– У жены часовщика все прошло успешно, сэр?

– Да, она прекрасно справилась. Ну все, все, успокойтесь!

Доктор вопросительно взглянул на потолок и поспешно поднялся обратно к роженице.

Мартовский вечер выдался холодным, поэтому Джейн разожгла камин. Однако ветер погнал дым вниз, и гостиная наполнилась едким запахом. Джонсон продрог до костей, но не столько от дурной погоды, сколько от дурных предчувствий. Он сел возле камина и протянул к огню тонкие белые руки. В десять Джейн принесла тарелку холодного мяса и накрыла стол к ужину, однако Джонсон не смог даже притронуться к еде. Но все же выпил стакан пива и почувствовал себя лучше. До предела напряженные нервы обострили слух, и сейчас он не пропускал ни единого доносившегося сверху звука. Один разок, пока пиво еще действовало, он даже осмелился на цыпочках подняться по лестнице с намереньем узнать, что происходит. Дверь спальни осталась на полдюйма приоткрытой, и сквозь щель он увидел чисто выбритое лицо доктора – более утомленное и встревоженное, чем прежде. Словно лунатик, Джонсон бросился вниз. Пытаясь отвлечься, он подошел к входной двери и стал смотреть на улицу. Магазины уже закрылись, а из паба вывалилась подпившая шумная компания. Джонсон постоял, пока гуляки не разошлись, и вернулся на свое место возле камина. В затуманенном мозгу возникли вопросы, которых раньше он никогда себе не задавал. Где справедливость? Чем провинилась его милая, ласковая маленькая жена и за что ей приходится так страдать? Почему природа настолько жестока? Он испугался собственных мыслей и вместе с тем удивился, почему до сих пор они никогда не появлялись.

Когда забрезжило утро, изможденный, дрожащий Роберт Джонсон все еще сидел возле камина в накинутом на плечи пальто, неподвижно смотрел на кучку серой золы и безнадежно ждал хотя бы небольшого облегчения. От долгой монотонности несчастья лицо стало белым, проступила испарина, а нервы напряглись до бессознательного состояния. Внезапно все чувства вновь ожили: он услышал, что дверь спальни открылась, и доктор начал неторопливо спускаться по лестнице. Педантичный и неэмоциональный в обычной жизни, сейчас Роберт Джонсон с трудом сдержал крик и бросился навстречу, чтобы узнать, закончилось ли мучение.

Однако одного взгляда на суровое, осунувшееся лицо доктора оказалось достаточно, чтобы понять, что хороших новостей нет. За последние несколько часов внешность доктора Майлса изменилась не меньше, чем внешность Джонсона. Волосы растрепались, лицо покраснело, на лбу выступили капли пота. Взгляд наполнился особой пронзительностью, а губы приняли воинственное выражение, свойственное человеку, долго и упорно боровшемуся с самым злостным врагом за самый ценный и желанный трофей. Однако в чертах читалась и печаль – признак возможной победы противника. Доктор тяжело опустился в кресло и опустил голову на руку, как будто окончательно лишился сил.

– Считаю своим долгом сообщить вам, мистер Джонсон, что случай чрезвычайно сложен. Сердце вашей жены оказалось недостаточно крепким: появились некоторые неблагоприятные симптомы. Поэтому если пожелаете пригласить еще одного специалиста, буду очень рад встретить любого, кого вы выберете.

Роберт до такой степени отупел от бессонной ночи и устрашающего известия, что не сразу понял, что именно доктор имеет в виду. Заметив недоумение, тот решил, что клиент подсчитывает расходы.

– Смит или Хейли приедут за пару гиней, – подсказал доктор Майлс. – Однако считаю, что лучше вызывать Притчарда с Сити-роуд.

– Да, конечно, вызовем лучшего! – воскликнул Джонсон.

– Притчард запросит гонорар в три гинеи. Но он самый опытный.

– Я готов отдать все, что имею. Лишь бы помог. Мне бежать за ним?

– Да. Только сначала загляните ко мне домой и попросите зеленую холщовую сумку. Ассистент ее даст. И еще скажите, что необходима микстура из одной части спирта, двух частей хлороформа и трех частей эфира. Для чистого хлороформа сердце вашей жены слишком слабо. А затем отправляйтесь к Притчарду и привезите его.

Джонсон несказанно обрадовался возможности заняться делом и в меру сил поддержать жену. Он бегом бросился на Бридпорт-плейс. Шаги гулко отдавались на пустынной мостовой, а большие темные полицейские с подозрением направляли на него свет фонарей. Два звонка срочного вызова разбудили ассистента. Сонный, полуодетый, он тотчас выдал закупоренную стеклянную бутылку и зеленую сумку, в которой при каждом движении что-то звякало. Джонсон засунул бутылку в карман, схватил сумку и, как можно плотнее надвинув шляпу, со всех ног побежал на Сити-роуд, где отыскал выгравированное белыми буквами на красном фоне имя доктора Притчарда. Он радостно запрыгнул на три ступеньки и услышал громкий звон. Обернулся и увидел, что бутылка выскочила из кармана и разбилась вдребезги.

В первый миг Джонсону показалось, что это рассыпалось на мелкие части тело жены. Однако бег немного освежил ум: он догадался, что дело поправимо, и принялся изо всех сил дергать шнур ночного звонка.

– В чем дело? – прозвучал рядом хриплый сердитый голос. Джонсон отпрянул и посмотрел на окна, но признаков жизни не заметил. Снова приблизился к звонку с намереньем потянуть шнур, но свирепый рык отбросил его от стены.

– Я не могу всю ночь стоять здесь на холоде, – возмущенно проворчал голос. – Или говорите, кто вы такой и что вам нужно, или закрою трубу.

Только сейчас Джонсон заметил в стене над звонком выход переговорного устройства и прокричал:

– Нужно, чтобы вы немедленно отправились со мной на роды. Вас вызывает доктор Майлс.

– Далеко? – осведомился раздраженный голос.

– Нью-Норд-роуд, Хокстон.

– Мой гонорар составляет три гинеи. Платить сразу всю сумму.

– Хорошо! – крикнул Джонсон. – Только возьмите с собой бутылку микстуры из спирта, хлороформа и эфира.

– Понял. Подождите немного!

Спустя пять минут дверь распахнул пожилой человек с суровым лицом и подернутыми сединой волосами. Вслед откуда-то из темноты донесся женский голос:

– Не забудь шарф, Джон.

В ответ доктор Притчард что-то сердито пробормотал через плечо.

Консультант был человеком, закаленным бесконечным трудом. Как замечали многие, потребности собственной растущей семьи заставляли его ставить коммерческую сторону профессии выше филантропической. Однако под суровой внешностью скрывалось доброе сердце.

– Сейчас побьем все рекорды по бегу, – заметил он, остановившись и тяжело дыша после пятиминутной попытки угнаться за Джонсоном. – Я бы шел быстрее, дорогой сэр, если бы мог. Вполне разделяю ваше беспокойство, но шагать в ногу с вами я не в состоянии.

Поэтому сгоравший от нетерпения Джонсон был вынужден сдержать пыл. Зато, оказавшись перед своим домом на Нью-Норд-роуд, бросился вперед и заранее распахнул перед доктором Притчардом дверь. Он услышал, как специалисты встретились возле спальни, и уловил обрывки разговора:

– Простите, что побеспокоил… Тяжелый случай… Достойные люди…

Затем диалог перешел в невнятное бормотанье, и дверь закрылась.

Джонсон снова опустился в кресло и весь превратился в слух, понимая, что кризис уже совсем близко. Даже начал различать поступь доктора Притчарда, заметив в ней тягучесть – в отличие от твердого, четкого шага Майлса. После нескольких минут тишины послышался странный, пьяный, певучий голос, не похожий ни на один из прежних звуков. В то же время со второго этажа в гостиную проник слабый, незаметный для менее обостренных нервов сладковатый запах. Вскоре голос стих до приглушенного гуденья, а потом и вовсе смолк. Джонсон вздохнул с облегчением, поняв, что лекарство подействовало: теперь, что бы ни случилось, страдалица уже не почувствует боли.

Однако спустя пару минут тишина оказалась еще более мучительной, чем недавние крики. Роберт не понимал, что происходит наверху, и сознание предлагало разнообразные ужасные варианты. Поднявшись и подойдя к лестнице, он услышал клацанье металла о металл и приглушенные голоса врачей. Потом испуганно, умоляюще произнесла пару слов миссис Пейтон, и снова что-то забормотали доктора. Двадцать минут Джонсон стоял, прислонившись спиной к стене, и прислушивался к обрывкам разговора, но не мог разобрать ни единой фразы. И вдруг тишину прорезал удивительный тоненький писк. Миссис Пейтон что-то восторженно воскликнула. Джонсон бросился в гостиную, упал на набитый конским волосом диван и принялся в экстазе бить пятками по подлокотнику.

Однако часто огромная коварная кошка по имени Судьба ненадолго выпускает нас из своих когтей лишь для того, чтобы через мгновение схватить еще крепче. Минуты тянулись долгой чередой, но сверху не доносилось никаких звуков, кроме этого тоненького призрачного писка. Приступ радости миновал, и теперь Джонсон лежал, не дыша и напряженно прислушиваясь. Доктора наверху двигались медленно, а переговаривались негромко. Однако время шло, но все не было слышно того голоса, которого Роберт так ждал. От долгого ночного бдения и бесконечного страха нервы притупились: теперь он мог лишь тупо, обреченно ждать. Когда доктора спустились, он собрался с силами и сел – взъерошенный, несчастный человек с грязным потным лицом и взлохмаченными от бега и страданий волосами. Потом встал, опираясь о каминную полку.

– Умерла? – спросил он неживым голосом.

– В порядке, – ответил доктор Майлс.

От этих слов скромная маленькая душа, до этой ночи не сознававшая бездны скрывавшейся в собственных недрах яростной агонии, во второй раз ощутила прилив неведомой прежде радостной энергии. Джонсон хотел было упасть на колени перед докторами, но постеснялся.

– Можно мне подняться?

– Через несколько минут.

– Поверьте, доктор, я очень… очень… – он пробормотал что-то нечленораздельное. – Вот ваши три гинеи, доктор Притчард. Хотел бы, чтобы они были тремя сотнями.

– И я тоже, – ответил консультант и со смехом пожал клиенту руку.

Джонсон открыл перед докторами дверь магазина, те вышли и немного постояли, дружески беседуя, а он услышал обрывки разговора.

– Одно время было совсем плохо.

– Очень рад вашей помощи, коллега.

– Был рад помочь. Может быть, зайдем выпить по чашке кофе?

– Нет, благодарю. Ожидаю следующего вызова.

Твердые шаги направились в одну сторону, а пошаркивающие – в другую. С полным бурной радости сердцем Роберт Джонсон отвернулся от двери. Казалось, жизнь началась заново. Теперь он чувствовал себя более сильным и глубоким человеком. Возможно, только что пережитое страдание имело определенный смысл и могло стать благословением как для него самого, так и для жены. А ведь еще двенадцать часов назад подобная мысль не могла прийти в голову. Семена новых чувств упали на взрыхленную страданиями почву.

– Можно мне подняться? – крикнул молодой отец и, не дожидаясь ответа, перепрыгивая через три ступеньки, взлетел по лестнице.

Миссис Пейтон стояла возле ванночки с мыльной водой и держала в руках маленький сверток. Из просвета в коричневой шали выглядывало странное, крошечное красное личико со сморщенными чертами, влажными приоткрытыми губами и дрожащими, словно ноздри зайца, веками. Слабая шейка еще не могла удержать голову, и та склонилась к плечу.

– Поцелуй его, Роберт! – воскликнула счастливая бабушка. – Поцелуй своего сына!

Но Джонсон почувствовал лишь неприязнь к этому маленькому, красному, моргающему существу, которому не мог простить долгую ночь страданий. Перехватив взгляд жены, лежащей с белым лицом в постели, он бросился к ней с любовью и жалостью, но никак не мог подобрать нужных слов.

– Слава богу, что все закончилось! Люси, дорогая, это было ужасно!

– Но теперь я счастлива. В жизни не чувствовала себя такой счастливой.

Жена не отводила глаз от коричневого свертка.

– Прекратите разговаривать, – приказала миссис Пейтон.

– Только не уходи, – прошептала Люси.

Роберт Джонсон молча сел возле постели, а жена взяла его за руку. Лампа светила тускло, в окно заглядывали первые холодные лучи рассвета. Темная ночь тянулась долго и мучительно, но теперь она закончилась. Наступал новый, полный радости и счастья день. Лондон просыпался, улицы наполнялись обычным шумом. Жизни приходили и уходили, а огромная машина по-прежнему работала, подчиняясь своей смутной и трагической судьбе.