Текст книги "Записки врача общей практики"

Неудачное начало

– Доктор Хорэс Уилкинсон дома?

– Это я. Входите, пожалуйста.

Посетитель немало удивился тому обстоятельству, что хозяин дома сам открыл дверь.

– Хотел бы с вами побеседовать.

Доктор – бледный нервный молодой человек в подчеркнуто строгом, длинном черном сюртуке, с доходившим до аккуратных бакенбард высоким белым воротничком – потер руки и улыбнулся. В стоявшем на крыльце высоком полном посетителе он почувствовал пациента – первого в своей практике. Скудные средства уже подходили к концу, и, хотя сумма на аренду помещения за первый квартал благополучно дожидалась своего срока в запертом правом ящике письменного стола, все острее вставал вопрос оплаты расходов даже на очень скромное существование. Поэтому он поклонился, жестом пригласил посетителя войти и закрыл за ним дверь с небрежностью случайного прохожего, после чего проводил дородного незнакомца в скромно обставленную приемную и указал на кресло. Сам же сел за стол, соединил кончики пальцев и взглянул выжидающе. На что жалуется этот человек? Лицо очень красное. Кое-кто из старых профессоров уже поставил бы диагноз и, прежде чем пациент успел бы произнести пару слов, поразил бы подробным описанием симптомов. Доктор Уилкинсон мучительно ломал голову, пытаясь найти хотя бы небольшую подсказку, однако природа создала его трудягой – всего лишь прилежным трудягой, но без малейшей искры таланта. Он не мог думать ни о чем, кроме часовой цепочки на жилете посетителя, которая выглядела подозрительно медной: следовательно, хорошо, если удастся вытянуть хотя бы полкроны. Но в первые дни борьбы за выживание даже полкроны оказали бы существенную поддержку.

Пока доктор Уилкинсон рассматривал пациента, тот методично обшаривал карман за карманом собственного сюртука. Жаркая погода, слишком тяжелая одежда и усилие по исследованию карманов добавили лицу новой краски: теперь из кирпичного оно стало свекольным, а на лбу выступил пот. Чрезвычайная краснота наконец-то помогла наблюдательному доктору догадаться, что причина неумеренного прилива крови заключалась в излишнем потреблении алкоголя. Однако для того, чтобы сообщить пациенту о столь быстром определении проблемы и о мгновенном проникновении в суть заболевания, требовалась некоторая деликатность.

– Сегодня очень жарко, – заметил посетитель, вытирая лоб наконец-то найденным платком.

– Да. Такая погода нередко искушает человека пить больше пива, чем следует, – ответил доктор Хорэс Уилкинсон, понимающе глядя поверх соединенных пальцев. – Честное слово, вам не стоит этого делать. – Я вот вообще к пиву не прикасаюсь.

– И я тоже. Вот уже двадцать лет не употребляю никакого алкоголя.

Заявление крайне смутило доктора. Он густо покраснел, став почти того же цвета, что и незнакомец.

– Позвольте спросить: чем могу помочь? – С этими словами доктор Уилкинсон взял стетоскоп и легко постучал им по ногтю большого пальца.

– Да, как раз собирался объяснить, зачем пришел. Слышал, что вы здесь обосновались, но никак не мог заглянуть раньше. – Посетитель нервно кашлянул.

– Да? – ободряюще отозвался доктор.

– Следовало зайти еще три недели назад, но вы же знаете, как откладываются подобные дела. – Стеснительно прикрыв рот большой красной рукой, человек снова кашлянул.

– Не думаю, что нужно еще что-нибудь говорить, – прервал доктор, с профессиональной легкостью перехватывая инициативу. – Вполне достаточно вашего кашля. Судя по звуку, страдают бронхи. Не сомневаюсь, что в настоящее время недомогание легкое, но всегда существует опасность обострения. Так что, обратившись ко мне, вы поступили мудро. Небольшое, но продуманное лечение скоро поправит здоровье. Попрошу снять жилет, а рубашку можете оставить. Сделайте глубокий выдох и низким голосом произнесите «девяносто девять».

Краснолицый человек рассмеялся.

– Не беспокойтесь, доктор, все в порядке. Кашляю оттого, что жую табак, хотя знаю, что это очень дурная привычка. А сказать я должен «девять шиллингов и девять пенсов». Дело в том, что я служу в газовой компании, и приборы показывают именно такую задолженность за вами.

Доктор Хорэс Уилкинсон без сил откинулся на спинку стула.

– Значит, вы не пациент? – выдохнул он с удивлением.

– Здоровье еще ни разу меня не подводило, сэр.

– Очень хорошо. – Доктор постарался спрятать разочарование за наигранным оживлением. – Да, вижу, вы не привыкли беспокоить врачей. Даже не знаю, что бы мы делали, если бы все вокруг были такими же здоровыми. В ближайшее время зайду в офис вашей компании и уплачу требуемую небольшую сумму.

– Было бы удобно, сэр, если бы сейчас, пока я здесь, чтобы не доставлять вам беспокойства…

– О, разумеется!

Бесконечные унизительные финансовые проблемы раздражали доктора больше, чем скудная жизнь впроголодь. Он тут же достал кошелек и высыпал содержимое на стол: две монеты по полкроны и несколько пенсов. В правом ящике стола лежали десять золотых соверенов. Но эта сумма предназначалась для арендной платы. Коснуться ее означало потерять практику. Нет, лучше голодать.

– Надо же! – воскликнул доктор с улыбкой, словно чрезвычайно удивившись казусу. – Оказывается, мелочь закончилась. Боюсь, все-таки придется заглянуть в контору и заплатить там.

– Как скажете, сэр. – Инспектор поднялся и наметанным взглядом оценил обстановку комнаты, начиная с ковра стоимостью в две гинеи и заканчивая муслиновыми шторами за восемь шиллингов, после чего удалился.

Оставшись в одиночестве, доктор Уилкинсон занялся изменением интерьера: он привык делать это по несколько раз в день. Прежде всего, положил на край стола массивный медицинский словарь Куэйна, чтобы показать случайному пациенту, что руководствуется советами лучших специалистов. Затем достал из карманного футляра все мелкие инструменты – ножницы, пинцеты, скальпели, ланцеты – и в идеальном порядке разложил их возле стетоскопа. Непосредственно перед стетоскопом располагались бухгалтерская тетрадь, ежедневник и журнал учета посетителей. Ни в одной из необходимых канцелярских книг еще не появилось ни единой записи. Однако, чтобы обложки не выглядели слишком новыми и блестящими, доктор Уилкинсон потер их одну о другую и слегка испачкал чернилами. Было бы нехорошо, если бы посетитель увидел, что до него сюда еще никто не заходил, поэтому на первых страницах доктор записал некие вымышленные визиты, нанесенные вымышленными пациентами в течение трех последних недель. Закончив эти важные дела, он опустил голову на руки и погрузился в мучительное ожидание.

Ожидание клиентов тяжело дается любому молодому профессионалу, тем более тому, кто знает, что денег осталось даже не на недели, а на считаные дни. Даже при самой строгой экономии деньги стремительно растекаются на бесчисленные мелкие траты, которых человек не замечает до тех пор, пока не начинает жить исключительно на собственные средства. Сидя за письменным столом и созерцая маленькую кучку серебряных и медных монет, доктор Уилкинсон ясно понимал, что шансы успешной карьеры в Саттоне стремительно тают.

И все же в этом процветающем, преуспевающем городе крутилось так много денег, что было бы странно, если бы человек с образованным умом и обученными руками не смог заработать на пропитание и крышу над головой. Глядя в окно, доктор Уилкинсон видел, как по тротуару течет бесконечный людской поток. Воздух оживленной улицы с утра до вечера наполнялся гулом деловой жизни, шумом колес и глухим стуком бесчисленных ног. Под окном тысячами и тысячами проходили мужчины, женщины, дети, но все они спешили по своим делам, лишь мимоходом бросая взгляд на маленькую латунную табличку возле двери и вовсе не думая об ожидавшем в приемной человеке. Но при этом многим из них определенно требовалась медицинская помощь. Страдающие несварением мужчины, анемичные женщины, люди с пятнистыми и желтушными лицами проходили мимо, хотя нуждались в докторе, а доктор нуждался в пациентах. И все же между ними высокой стеной стоял безжалостный профессиональный этикет. Что мог поделать молодой доктор Уилкинсон? Неужели встать возле двери, схватить за рукав случайного прохожего и прошептать на ухо: «Простите, сэр, но вы страдаете красной угревой сыпью, что начисто лишает вас привлекательности. Позвольте мне выписать вам рецепт на лекарство с мышьяком. Оно обойдется вам не дороже обычного приема пищи, но эффективно поможет избавиться от неприятности»? Подобное обращение станет грубым унижением возвышенной и гордой профессии врача, а среди медиков нет более ярых поборников жестких правил, чем те, к кому профессия особенно строга и неприветлива.

Доктор Хорэс Уилкинсон все еще мрачно смотрел в окно, когда внезапно раздался громкий, требовательный звон колокольчика. Подобный звук нередко долетал до слуха, и всякий раз в душе доктора расцветала надежда, чтобы в следующее мгновенье смениться тяжким разочарованием при виде очередного попрошайки или нахального уличного торговца. Однако молодая душа сохраняла гибкость, а потому, несмотря на печальный опыт, снова и снова отзывалась на возбуждающий призыв. Вот и сейчас доктор Уилкинсон вскочил, бросил взгляд на стол, передвинул медицинские книги на более заметное место и поспешил к выходу. Однако, войдя в прихожую, застонал, ибо сквозь стекло в верхней части двери увидел остановившуюся возле крыльца нагруженную плетеными столами и стульями цыганскую повозку, из которой выбрались двое: мужчина и женщина с ребенком на руках.

По горькому опыту доктор уже знал, что с этими людьми нельзя даже разговаривать.

– У меня ничего для вас нет, – отрезал он сквозь дюймовую щель. – Немедленно уходите!

Закрыл дверь, однако колокольчик зазвенел снова.

– Уходите! Уходите! – нетерпеливо повторил доктор и вернулся в приемную. Однако не успел сесть, как его потревожили в третий раз. В порыве гнева доктор Уилкинсон бросился в прихожую и рывком распахнул дверь.

– Какого?..

– Пожалуйста, сэр, нам нужна медицинская помощь.

И вот уже в следующее мгновенье, приклеив на лицо заученную профессиональную улыбку, он снова потирал руки и смотрел на пациентов, которых только что пытался прогнать прочь – долгожданных первых пациентов. Впрочем, выглядели они не слишком многообещающими. Мужчина – высокий цыган с длинными редкими волосами – вернулся к голове лошади, где стояла маленькая женщина с суровым лицом и большим черным синяком вокруг глаза. Голова была покрыта желтым шелковым платком, а к груди женщина прижимала укутанного в красную шаль младенца.

– Прошу, мадам, входите, – пригласил доктор в самой любезной и сочувственной манере. Во всяком случае, ошибиться с диагнозом было невозможно. – Присядьте на эту кушетку, а я сделаю все, чтобы вы почувствовали себя лучше. – Он налил в блюдце воды из графина, сделал компресс из корпии, наложил его на поврежденный глаз и secundum artem[4]4
  По всем правилам искусства (лат.).


[Закрыть] закрепил колосовидной повязкой.

– Большое спасибо, сэр, – поблагодарила женщина, когда работа была закончена. – Сразу стало теплее и легче, да благословит вас Господь. Но обратилась я к вам вовсе не из-за глаза.

– Не из-за глаза? – доктор Уилкинсон начал сомневаться в пользе поспешных диагнозов. Слов нет, приятно удивить пациента, но пока что пациенты удивляли его.

– У моего малыша корь.

Мать развернула шаль и показала смуглого, черноглазого цыганского младенца с покрытым ярко-красной сыпью личиком. Ребенок тяжело, хрипло дышал и смотрел на доктора сонными глазами с тяжелыми распухшими веками.

– Хм! Да. Несомненно, корь. Причем острый случай.

– Просто хотела показать, доктор, чтобы вы смогли это засвидетельствовать.

– Смог что?

– Засвидетельствовать на случай, если что-то случится.

– А, понятно. Подтвердить.

– И теперь, когда вы подтвердили, пойду, потому что Рубин, мой муж, очень спешит.

– Разве вам не нужно лекарство?

– О, теперь, когда вы посмотрели на сына, уже все в порядке. Если что-нибудь случится, дам вам знать.

– Но ребенку необходимо лекарство. Болезнь очень опасна.

Доктор Уилкинсон прошел в маленькую комнату, которую приспособил под аптеку, и составил две унции микстуры от жара. В городах вроде Саттона немного пациентов могут позволить себе платить как врачу, так и аптекарю, поэтому если доктор не готов совмещать обе профессии, одной из них он вряд ли заработает на жизнь.

– Вот ваше лекарство, мадам. Указания по приему найдете на этикетке. Держите малыша в тепле и обеспечьте легкое питание.

– Большое спасибо, сэр. – Цыганка снова прижала ребенка к груди и решительно направилась к двери.

– Простите, мадам, – нервно окликнул ее доктор. – Вы считаете мою помощь пустяковой и недостойной вознаграждения? Наверное, будет лучше, если вы сразу расплатитесь.

Цыганка укоризненно взглянула единственным открытым глазом и спросила:

– Собираетесь взять с меня деньги? Сколько же?

– Скажем, полкроны. – Доктор назвал сумму полушутливым тоном, как будто считал ее слишком малой для серьезного упоминания, однако, едва услышав, цыганка подняла крик.

– Полкроны? Но за что?

– В таком случае, моя дорогая, если не можете позволить себе заплатить, следовало обратиться к какому-нибудь дешевому лекарю.

Неловко изогнувшись, чтобы не уронить ребенка, женщина пошарила в кармане и наконец вытащила пригоршню медяков.

– Вот, здесь семь пенсов. А в придачу возьмите плетеную скамеечку для ног.

– Но мой гонорар составляет полкроны. – Профессиональная гордость доктора Уилкинсона противилась мелочной торговле, но что оставалось делать?

– Где же мне взять полкроны? Таким благородным людям, как вы, хорошо сидеть в красивых домах, есть и пить что пожелаете, и брать полкроны за то, что сказали: «Здравствуйте, как поживаете?» А нам полкроны достаются непросто. Зарабатываем свой хлеб тяжким трудом. Кроме этих семи пенсов, у меня ничего нет. Вот вы велели кормить малыша легкой пищей. Ничего другого он и не ест, потому что я даже не знаю, что ему нужно.

Пока цыганка возмущалась, взгляд доктора Уилкинсона упал на отделявшую его от абсолютного голода крошечную кучку монет на столе, и он мысленно усмехнулся горькой иронии обстоятельств. Бедная женщина решила, что врач купается в роскоши. Он взял медяки, оставив себе только два пенса, и протянул цыганке.

– Вот, возьмите эту мелочь, а о гонораре забудем. Деньги вам пригодятся. До свидания! – Он с поклоном выпроводил пациентку и запер за ней дверь. В конце концов, это только начало карьеры. Бродяги обладают немалой силой оповещения. Все успешные практики строятся на подобном фундаменте. Прихлебатели порекомендуют в кухне, кухарка передаст в гостиную, так молва и распространится. Теперь он хотя бы может сказать, что у него была пациентка.

Доктор прошел в аптеку и, все еще усмехаясь при воспоминании о недавнем разговоре, поставил на спиртовку чайник, чтобы вскипятить воду для чая. Если все пациенты окажутся столь же платежеспособными, нетрудно подсчитать, сколько их потребуется для полного разорения. Даже если не думать об оставленной на ковре грязи и потерянном времени, два пенса ушло на повязку и четыре с лишним пенса – на лекарство, не говоря уже о пузырьке, пробке, этикетке и бумаге. А потом он дал цыганке пять пенсов, так что первая пациентка обошлась ему не меньше чем в шестую часть наличности. Если придут еще пятеро, то деньги окончательно иссякнут. Усевшись на чемодан и сотрясаясь от смеха, доктор насыпал в коричневый глиняный заварочный чайник полторы ложки чая стоимостью в один шиллинг восемь пенсов. Но вдруг перестал смеяться и, склонив голову в сторону входной двери, прислушался. С улицы донесся резкий скрип колес о край тротуара и звук шагов, а потом громко зазвенел колокольчик. С ложкой в руке доктор Уилкинсон подошел окну и с изумлением увидел стоящий напротив двери запряженный парой экипаж, а на крыльце – лакея в напудренном парике и ливрее. Доктор застыл в недоумении, а ложка со звоном упала на пол. Наконец, собравшись с духом, он вышел в прихожую и распахнул дверь.

– Молодой человек, – требовательно заговорил лакей, – передайте своему хозяину, доктору Уилкинсону, что ему необходимо срочно отправиться к леди Миллбэнк, в Тауэрс. Немедленно. Мы бы взяли его с собой, но должны еще заехать к доктору Мейсону и узнать, дома ли он. Не медлите, передайте сообщение.

Кивнув, лакей тут же вернулся в экипаж, а возница стегнул лошадей и стремительно унесся прочь.

Неожиданный поворот. Стоя у двери, доктор Уилкинсон попытался осмыслить событие. Леди Миллбэнк из Тауэрс! Несомненно, дама знатная и богатая, а случай серьезный, иначе к чему вся эта спешка и погоня за двумя докторами? Да и вообще, с какой стати его вызывают? Никому не известного, нового врача без малейшего влияния. Должно быть, произошла ошибка. Да, скорее всего, так и есть. Или кто-нибудь решил жестоко подшутить? В любом случае вызов слишком серьезный, чтобы им пренебречь. Необходимо немедленно отправиться и как можно корректнее все уладить.

Однако один источник информации все-таки существовал. На углу улицы один из старейших жителей Саттона держал крошечную лавочку, где продавал газеты и распространял сплетни. Возможно, именно там можно было что-то узнать. Доктор Уилкинсон надел видавший виды цилиндр, рассовал по карманам инструменты и повязки и, не дожидаясь чая, запер дверь, чтобы отправиться навстречу приключению.

Газетчик на углу представлял собой живой справочник по всем местным жителям и всему происходящему в Саттоне, так что вскоре доктор получил всю необходимую информацию. Оказалось, что сэр Джон Миллбэнк хорошо известен в городе. Богатый торговец экспортировал письменные принадлежности, трижды избирался мэром и, по слухам, обладал капиталом в два миллиона фунтов.

Поместье Тауэрс представляло собой семейное гнездо недалеко от города. Жена сэра Джона болела уже несколько лет, и состояние ее все ухудшалось. Пока ситуация выглядела вполне естественной: каким-то чудесным образом эти люди действительно послали за врачом.

Но внезапно возникло новое сомнение, поэтому он вернулся в магазин и обратился к продавцу газет с вопросом:

– Я ваш сосед, доктор Уилкинсон. Нет ли в городе еще одного медика с таким именем?

Торговец не сомневался, что второго нет.

Значит, на его пути действительно неожиданно возникла большая удача, которую никак нельзя упустить. Доктор остановил наемный экипаж и приказал вознице как можно быстрее гнать в Тауэрс. По пути голова то кружилась от надежды и восторга, то болела от страха, что вызов окажется за рамками его компетентности или что в критический момент обнаружится нехватка необходимых инструментов или препаратов. На ум приходили все странные и эксцентричные случаи, о которых только приходилось слышать или читать, так что еще задолго до приезда в Тауэрс доктор Уилкинсон пришел к твердому убеждению, что его ожидает по меньшей мере трепанация черепа.

Очень большой и красивый особняк стоял в окружении старинных деревьев в конце – а точнее, в начале – длинной извилистой аллеи.

Подъехав, доктор легко выпрыгнул из экипажа, отдал вознице половину своего состояния и последовал за представительным лакеем. Узнав имя посетителя, тот немедленно проводил его по роскошному холлу с дубовыми панелями, витражными окнами, головами оленей и старинными доспехами на стенах и пригласил в большую гостиную. В кресле возле камина сидел человек с крайне раздраженным, язвительным выражением лица, а в дальнем конце комнаты, в нише окна, стояли две молодые леди в белых платьях.

– Здравствуйте, здравствуйте! – прокричал раздраженный господин. – Вы кто, а? Доктор Уилкинсон? А?

– Да, сэр. Я доктор Уилкинсон.

– Честное слово, выглядите очень молодым. Значительно моложе, чем я предполагал. Ну что же, Мейсон стар, однако, кажется, ничего не знает об этой болезни. Поэтому я и решил, что следует подступиться с другого конца. Вы ведь и есть тот самый Уилкинсон, который что-то написал о легких, правда?

Вот это да! Две статейки, которые доктор отправил в журнал «Ланцет» – скромные маленькие заметки, напечатанные на последней полосе, среди споров о медицинской этике и рассуждений о том, сколько стоит содержание лошади в сельской местности, касались именно вопросов пульмонологии. Значит, старался не напрасно. Кто-то их прочитал, заметил и даже запомнил имя автора. Кто бы мог подумать, что время было потрачено не зря и добродетель будет вознаграждена!

– Да, я действительно писал по этому вопросу.

– Ха! Но где же Мейсон?

– Не имею удовольствия быть с ним знакомым.

– Не знакомы с Мейсоном? Это тоже странно. А вот он вас знает и высоко ценит ваше мнение. Вы ведь в нашем городе недавно?

– Да, провел здесь совсем немного времени.

– Мейсон сказал то же самое. Адреса мне не дал: обещал заехать за вами сам и привезти сюда. Однако, когда жене стало хуже, я навел справки и послал непосредственно за вами. За Мейсоном тоже послал, но его не было дома. Не будем дожидаться – скорее поднимитесь наверх и постарайтесь сделать все, что сможете.

– Видите ли, я попал в весьма деликатную ситуацию, – с сомнением ответил доктор Уилкинсон. – Насколько я понимаю, меня пригласили, чтобы провести консилиум с доктором Мейсоном, так что вряд ли будет корректно осматривать пациентку в его отсутствие. Полагаю, необходимо подождать.

– Еще чего придумали! Неужели вы полагаете, что я позволю жене мучиться, пока врач болтается без дела в гостиной? Нет, сэр, я человек простой, а потому говорю, что перед вами два пути: или наверх, или прочь из дома.

Конечно, стиль высказывания ранил присущее молодому доктору чувство собственного достоинства, однако, когда у человека тяжело больна жена, кое на что не стоит обращать внимания. Поэтому он ограничился сухим поклоном:

– Если вы настаиваете, я немедленно отправлюсь наверх.

– Да, настаиваю. И еще одно: я не допущу никаких простукиваний и прощупываний груди или других подобных фокусов. У нее бронхит и астма, вот и все. Если сможете вылечить – замечательно. Но всякое похлопывание и прослушивание лишь ослабляет ее и не приносит никакой пользы.

Личное неуважение доктор Уилкинсон еще как-то мог стерпеть. Но профессия оставалась для него священной, и непочтительное к ней отношение больно задевало за живое.

– Благодарю, – ответил он, беря шляпу. – Имею честь пожелать вам наилучшего дня. Пожалуй, не возьму на себя ответственности за данный случай.

– Да что ж такое! Теперь-то в чем дело?

– В том, что я не привык делать выводы без осмотра пациента. И удивлен тем, что вы диктуете врачу подобный образ действий. Всего хорошего, сэр.

Однако торговец Джон Миллбэнк был человеком сугубо коммерческим и придерживался коммерческого принципа: чем сложнее дело, тем оно дороже. Поэтому мнение доктора он привык воспринимать исключительно как вопрос гиней. И вдруг появился молодой человек, совершенно равнодушный как к его богатству, так и к титулу. Уважение сразу неизмеримо возросло.

– Ну-ну! – примирительно проговорил сэр Джон. – Мейсон вовсе не так чувствителен. Хорошо, будь по-вашему! Делайте все, что считаете нужным! Больше не скажу ни слова. Сейчас побегу наверх и предупрежу леди Миллбэнк, что вы пришли.

Едва за хозяином дома закрылась дверь, как обе только что скромно молчавшие молодые леди вышли из дальнего угла и принялись демонстрировать изумленному доктору бурное восхищение.

– Ах, замечательно, замечательно! – воскликнула та, что повыше, и захлопала в ладоши.

– Не позволяйте отцу себя третировать, доктор! – добавила другая. – Было так приятно слышать, как вы поставили его на место. Он так плохо обращается с бедным доктором Мейсоном! Доктор Мейсон до сих пор не осмотрел маму. Всегда и во всем верит отцу на слово. Тише, Мод, он идет. – Сестры снова скрылись в углу – такие же скромные и молчаливые, как прежде.

Доктор Уилкинсон последовал за сэром Джоном по широкой, устеленной толстым мягким ковром лестнице и вошел в затемненную комнату пациентки, а спустя четверть часа, обстоятельно и досконально изучив все симптомы заболевания, вслед за супругом спустился в гостиную. Возле камина стояли два джентльмена: один – абсолютно типичный, гладко выбритый врач общей практики, а второй – необыкновенного вида человек средних лет с голубыми глазами и длинной рыжей бородой.

– Приветствую, Мейсон! Наконец-то вы явились! – воскликнул хозяин.

– Да, сэр Джон, не только явился, но, как и обещал, привез с собой доктора Уилкинсона.

– Доктора Уилкинсона! Но вот же он!

Доктор Мейсон взглянул с нескрываемым удивлением и воскликнул:

– Никогда не видел этого джентльмена!

– И все же я – доктор Уилкинсон. Доктор Хорэс Уилкинсон, практикующий по адресу Кэнэл-Вью, дом 114.

– Боже мой, сэр Джон! – всплеснул руками доктор Мейсон. – Неужели вы решили, что в вопросе такой важности я приглашу молодого местного врача! Перед вами доктор Адам Уилкинсон, профессор пульмонологии из лондонского Риджент-колледжа, сотрудник госпиталя Святого Суизина и автор дюжины научных работ по данной теме. Он приехал в Саттон в гости, а я решил воспользоваться присутствием авторитетного специалиста и получить квалифицированную консультацию относительно состояния леди Миллбэнк.

– Благодарю вас, – сухо отозвался сэр Джон. – Боюсь, однако, что супруга очень устала, поскольку только что ее весьма тщательно осмотрел вот этот молодой джентльмен. Думаю, на сегодня достаточно. Однако, поскольку вы взяли на себя труд приехать, буду рад узнать сумму причитающегося гонорара.

Доктор Мейсон и его ученый друг ушли, первый – чрезвычайно разгневанным, а второй – смеясь над курьезным происшествием. После их ухода сэр Джон внимательно выслушал заключение молодого доктора.

– Вот что я вам скажу, – проговорил он, как только доктор Уилкинсон исчерпывающе высказал собственное мнение. – Понимаете ли, я привык полагаться на свою безошибочную интуицию. Если человек мне нравится, крепко держусь за него. Иными словами, я хороший друг и плохой враг. Так вот, я верю вам и не верю Мейсону. Отныне и впредь вы – мой постоянный доктор и доктор всей моей семьи. Приезжайте к супруге каждый день и лечите ее. Ваше расписание допускает такой режим посещений?

– Чрезвычайно благодарен за ваши добрые намерения, сэр, однако боюсь, что никак не могу принять предложение.

– Вот как! И что же это значит?

– Не могу занять место доктора Мейсона в разгар столь серьезного заболевания. Подобный поступок стал бы крайне непрофессиональным.

– Ну вот, опять! – вскричал сэр Джон в отчаянье. – Еще ни разу не встречал столь строптивого врача! Вам предлагают прекрасный контракт, а вы отказываетесь! Что же, поступайте как считаете нужным!

Разъяренный и обиженный миллионер пулей выскочил из гостиной, а доктор Уилкинсон вернулся домой, к своей спиртовке и чаю за один шиллинг восемь пенсов. В кармане одиноко перекатывалась первая заработанная гинея, а душу согревало воспоминание о поступке, исполненном в лучших традициях медицинской профессии.

И все же неудачное начало карьеры оказалось самым настоящим началом, поскольку до доктора Мейсона дошли слухи, что молодой коллега получил возможность перехватить его лучшую пациентку, но отказался это сделать. К чести профессии следует заметить, что подобный отказ – скорее правило, чем исключение, и все-таки в данном случае, когда доктор столь молод, а пациентка столь богата, искушение было более острым, чем обычно. Доктор Мейсон отправил коллеге благодарственное послание, а затем нанес визит признательности. Скоро между ними завязалась дружба, и теперь совместная фирма Мейсона и Уилкинсона ведет самую крупную семейную практику в Саттоне.