Текст книги "Записки врача общей практики"

– Сэр! – закричал он. – Узник исчез!

– Исчез?

– Да, сэр. И ваш лучший верховой верблюд тоже. Туземец каким-то образом разрезал палатку, отвязал верблюда и на рассвете незаметно уехал.

Бимбаши действовал энергично. Кавалеристы помчались в разные стороны, в поисках следов беглеца разведчики бросились осматривать мягкий песок вади – пересохшего речного русла. Однако ни те ни другие ничего не обнаружили. Человек словно растворился в воздухе. С тяжелым сердцем Хилари Джойс составил официальный рапорт и отправил в Асуан, а спустя пять дней поступил лаконичный приказ генерала явиться в штаб лично. От не жалевшего ни себя, ни других несгибаемого военачальника следовало ожидать худшего из всего самого плохого. И дурные предчувствия в полной мере оправдались. Усталый и покрытый пылью с головы до ног, после нескольких дней изнурительной дороги бимбаши Джойс прибыл в ставку генерала и застал военачальника и начальника разведки за столом, погруженными в планы и схемы. Последовало чрезвычайно холодное приветствие.

– Насколько могу понять, капитан Джойс, вы упустили чрезвычайно важного арестанта.

– Сознаю свою вину, сэр.

– Несомненно. Но извинения не помогут. До побега вы что-нибудь о нем узнали?

– Нет, сэр.

– Почему?

– Не смог добиться ответа, сэр.

– А пытались?

– Да, сэр. Сделал все возможное.

– Что именно?

– Угрожал применением физической силы.

– И что он сказал?

– Ничего, сэр.

– Как он выглядел?

– Высокий мужчина, сэр. И, судя по всему, с отчаянным характером.

– Особые приметы, по которым можно его опознать?

– Длинная черная борода, сэр. Серые глаза. И странное нервное подергивание лица.

– Итак, капитан Джойс, – произнес генерал своим сухим, жестким голосом, – не могу поздравить вас с первым подвигом в египетской армии. Вам известно, что каждый английский офицер попадает сюда в результате тщательного отбора. В моем распоряжении вся британская армия. Поэтому я настаиваю на высочайшей служебной оперативности и эффективности. Было бы несправедливостью по отношению к другим офицерам оставить безнаказанным любой недостаток служебного рвения или интеллекта. Насколько понимаю, прежде вы служили в «Королевских мальвах»?

– Да, сэр.

– Не сомневаюсь, что ваш полковник будет рад снова увидеть офицера при исполнении служебных обязанностей.

Сердце Хилари Джойса оборвалось и покатилось куда-то вниз. Он молчал.

– Завтра оповещу вас о своем окончательном решении.

Хилари Джойс отдал честь и развернулся на каблуках.

– Что же, красавец, теперь можешь отправляться спать. Желаю приятных сновидений!

Джойс удивленно оглянулся. Где и когда уже звучали эти слова? Кто их произносил? Генерал стоял выпрямившись. И он, и начальник разведки от души хохотали. Хилари Джойс всмотрелся в высокую статную фигуру, в непроницаемые серые глаза.

– Господи помилуй! – выдохнул он потрясенно.

– Да-да, капитан Джойс, теперь мы в расчете, – заключил генерал, предлагая для пожатия руку. – Признаюсь, своей адской подковой вы доставили мне десяток крайне неприятных минут. Но теперь я вам отомстил. Полагаю, еще некоторое время мы не сможем отпустить вас в «Королевские мальвы».

– Но, сэр!..

– Наверное, чем меньше вопросов вы зададите, тем будет лучше. Но, конечно, эпизод может показаться удивительным. Дело в том, что у меня появилось небольшое частное дело в племени кабабиш, которое следовало уладить лично. Я все исполнил и на обратном пути решил навестить пост Куркур. Упорно вам подмигивал, показывая, что хочу поговорить наедине.

– Да, теперь начинаю понимать.

– Я не мог раскрыться перед всеми этими туземцами, иначе как же потом вновь приклеивать бороду и надевать арабскую галабею? Скажу честно, вы поставили меня в крайне неловкое положение. Но, к счастью, удалось перекинуться парой слов с вашим офицером-египтянином. Он-то и устроил ночной побег.

– Он! Магомед Али!

– Не сердитесь. Я приказал ему ничего не говорить. Хотел лично свести с вами счеты. Мы обедаем в восемь, капитан Джойс. Живем мы здесь скромно, и все же я надеюсь принять вас лучше, чем вы приняли меня в Куркуре.

Хирург из Гастер-Фелл

I

Как в Киркби-Малхаус приехала молодая леди

Среди суровых, неприветливых вересковых пустошей ютится холодный, обвеваемый всеми ветрами городок Киркби-Малхаус. Он представляет собой одну-единственную улицу с двумя рядами домов из серого камня. Череда сланцевых крыш спускается к болоту по поросшему вереском склону. На север и на юг простираются мягкие холмы Йоркширского нагорья. Их округлые вершины смотрят в небо. Вдалеке желтая трава сменяется растительностью оливкового цвета, а местами на голой скудной земле заметны длинные темные шрамы камней. Если подняться на небольшой голый бугор, где стоит церковь, и посмотреть на запад, то можно увидеть окаймленную золотом серебряную дугу: это залив Моркамб-Бэй омывает песчаный пляж. Далеко на востоке видна лиловая вершина горы Инглборо, а рядом, словно стрелка огромных природных солнечных часов, по обширному пространству дикого, безжизненного края медленно движется тень острого пика горы Пеннигент.

Летом 1885 года я, Джеймс Аппертон, оказался в этой уединенной, почти безлюдной местности. Крошечная деревушка могла предложить главное: покой и свободу от всего, что могло отвлечь ум от занимающих его высоких и важных тем. Долгие годы суеты и бесполезных усилий отчаянно утомили. Начиная с ранней молодости жизнь моя проходила в безумных приключениях и странных переживаниях, так что к тридцати девяти годам на земле осталось мало мест, куда бы не ступала моя нога, и еще меньше радостей и печалей, которые мне не довелось бы испытать. В числе первых европейцев я прошел по берегам озера Танганьика, дважды прорывался сквозь непроходимые джунгли у подножья огромного плоскогорья Рораймы. Служил наемником под множеством знамен. Вместе с генералом Джексоном сражался в долине реки Шенандоа, а под началом генерала Шанзи воевал в составе Второй Луарской армии. Может показаться странным, что после такой яркой, насыщенной событиями жизни я посвятил себя скучной рутине и банальным интересам Западного райдинга Йоркшира. Но есть ведь такие стимулы мысли, по сравнению с которым банальная физическая опасность и восторг странствий кажутся заурядными и скучными. В течение многих лет я занимался постижением мистической философии и алхимии – египетских, индийских, греческих и средневековых учений, – до тех пор, пока в конце концов из бескрайнего хаоса не выступил огромный симметричный замысел. Показалось, что я нашел ключ к тому символизму, который ученые мужи использовали для защиты своего драгоценного знания от вульгарного злобного мира, и начал понимать великую роль гностиков, неоплатоников, халдеев, розенкрейцеров и индийских мистиков. Невнятные рассуждения Парацельса, мистерии алхимиков и видения Сведенборга наполнились глубоким смыслом. Я расшифровал таинственные надписи Эль-Бирама и разгадал значение странных знаков, начертанных неведомыми племенами на скалах Южного Туркестана. Погрузившись в великую, всепоглощающую науку, я не просил от жизни ничего другого, кроме скромной мансарды для себя и своих книг, где можно было бы без помех продолжать занятия.

Выяснилось, однако, что даже в маленькой, затерянной среди болот деревеньке невозможно скрыться от пристального внимания любопытных глаз. Когда я появлялся на улице, сельские жители с подозрением смотрели мне вслед, а матери поспешно прятали детей. По вечерам, глядя в окно, я нередко замечал, как любопытные недалекие крестьяне вытягивают шеи, с суеверным страхом пытаясь рассмотреть, чем занимается незнакомец. Квартирная хозяйка под любым, даже самым мелким, предлогом высыпала на меня град вопросов и не чуралась любых хитростей и уловок, лишь бы вызвать на разговор и что-нибудь выведать обо мне и моих планах. Вынести все это было нелегко, но когда, наконец, я услышал, что впредь не останусь единственным жильцом, так как свободную комнату арендовала приезжая леди, то сразу почувствовал, что если ищу спокойствия и душевного мира, то пришла пора сменить место жительства и поискать более уединенную обстановку.

Во время частых прогулок я во всех подробностях исследовал тот дикий, пустынный край, где Йоркшир граничит и с Ланкаширом, и с Уэстморлендом. Отправляясь в путь из Киркби-Малхауса, я не только с удовольствием доходил до этих уединенных мест, но и пересекал их из конца в конец. Мрачное величие пейзажа в сочетании с жутковатой тишиной и заброшенностью меланхоличной каменистой местности дарило свободу от наблюдений, кривотолков и слухов. И вот однажды во время очередного путешествия я набрел на одиноко стоящий среди болот дом и сразу решил здесь поселиться. Двухэтажный коттедж когда-то принадлежал пастуху, однако давно потерял хозяина и уже начал разрушаться. Во время зимнего половодья речка Гастер-Бек, стекающая по склонам пустоши Гастер-Фелл в месте расположения хижины, вышла из берегов и снесла часть стены. Крыша тоже развалилась, и теперь сланцевые плитки толстым слоем устилали траву. Но в остальном дом стоял прямо и твердо, так что не представляло особого труда привести его в порядок. Не обладая богатством, я все-таки мог позволить себе маленькую прихоть. Из Киркби-Малхауса явились каменщики и кровельщики, а вместе с ними прибыла сланцевая плитка. Вскоре уединенный дом в Гастер-Фелл вернулся к жизни.

Две комнаты я обставил совершенно по-разному. Обладая спартанским вкусом, гостиную обустроил соответственно. Керосиновая плитка от Риппинджиля из Бирмингема дала возможность с относительным комфортом готовить еду, а два массивных мешка – один с мукой, другой с картофелем – позволили не зависеть от снабжения со стороны. В гастрономических пристрастиях я давно принадлежу к течению пифагорейцев, так что бродившие по берегу Гастер-Бек и невозмутимо щипавшие жесткую траву худые длинноногие овцы могли не опасаться неприятностей со стороны нового соседа. Кухонным столиком мне служила бочка с маслом объемом в девять галлонов, а квадратный стол, простой стул и кровать на колесиках завершали список мебели. На стене у изголовья ложа висели две некрашеные полки. На нижней помещались тарелки и прочие кухонные принадлежности, а на верхней стояли портреты, возвращавшие меня к мелочам, которые дарили радость в дни долгого изнурительного труда ради достижения богатства и удовольствия, но остались в прошлой жизни.

Если простота гостиной граничила с убожеством, ее бедность в полной мере восполнялась роскошью второй комнаты, предназначенной служить кабинетом. Я всегда считал, что мозгу полезно соседство с предметами, которые гармонируют с происходящими в комнате занятиями. Высшие, самые эфемерные полеты мысли возможны исключительно в приятном для глаз и радующем чувства окружении. Отведенная под мистические науки комната была выдержана в таком же серьезном, величественном стиле, как и те мысли и устремления, с которыми ей предстояло гармонировать. Стены и потолок я оклеил блестящими обоями глубокого черного цвета с бледным причудливым узором из матового золота. Черные бархатные шторы прикрывали единственное окно с ромбовидными стеклами, а толстый мягкий ковер того же цвета избавлял от звука шагов, когда я в раздумье расхаживал по комнате. На прикрепленных к карнизам золотых рейках висели шесть картин – все в том мрачном образном ключе, который гармонировал с моим настроением. Насколько помню, две из них принадлежали кисти Иоганна Генриха Фюсли, одну написал Ноэль, еще одну – Гюстав Доре, а две – Мартин. Главным же украшением служила небольшая акварель несравненного Уильяма Блейка. В самом центре потолка была укреплена тонкая, едва заметная, но отличавшаяся особой прочностью золотая нить, а на ней покачивался голубь с распростертыми крыльями из того же металла. Этот сосуд содержал ароматическое масло, а выполненная из удивительного розового хрусталя фигурка сильфиды парила над лампой, придавая свету теплое сиянье. Украшенный малахитом медный камин, две тигровые шкуры на ковре, стол с инкрустацией из бронзы и черепахи в стиле французского мастера Андре-Шарля Буля, два сделанных из черного дерева и обитых янтарного цвета плюшем кресла с регулируемыми спинками завершали убранство моего изящного кабинета. А на длинных книжных полках под окном скромно расположились сочинения мудрецов, посвятивших себя разгадке тайны жизни. Бёме, Сведенборг, Дамтон, Берто, Лацци, Синнет, Хардиндж, Бриттен, Данлоп, Эмберли, Винвуд Рид, Де Муссо, Алан Кардек, Лепсиус, Сефер, Тольдо и аббат Дюбуа – лишь некоторые из тех, кто удостоился почетного места на дубовых полках. Когда по вечерам загоралась лампа и комнату озарял неяркий мерцающий свет, создавалась та самая желанная гармония, которую не нарушало даже завывание продувавшего меланхоличную пустошь ветра. Вот, наконец, эта тихая пристань в бурном потоке жизни, где можно спокойно существовать, забыв обо всем и оставаясь всеми забытым, думал я.

И все же случилось так, что прежде чем достичь желанной тихой гавани, мне пришлось вспомнить, что я принадлежу роду человеческому и не могу разорвать ту прочную нить, которая крепко-накрепко связывает меня с соплеменниками. До переезда в новое жилище оставалось всего два дня, когда вечером, сидя в своей прежней комнате в деревне Киркби-Малхаус, я услышал внизу шум. Затем по скрипучей лестнице начали поднимать какие-то тяжелые вещи, и донесся громкий, низкий голос квартирной хозяйки, бурно и гостеприимно выражавшей радость. Время от времени среди бесконечного потока слов слышался тонкий мелодичный ручеек другого голоса. Нежный и богатый интонациями, после долгих недель звучания грубоватого местного диалекта этот голос ласкал мне слух. Целый час до меня доносился диалог высокого и низкого тембров в сопровождении стука чашек о блюдца и звяканья ложечек. А потом, наконец, мимо моей двери пронеслись легкие шаги, сообщившие, что новая соседка окончательно обосновалась в своей комнате. Таким образом, опасения полностью оправдались, поскольку заниматься стало еще труднее, чем прежде. Я мысленно поклялся, что еще лишь один закат застанет меня в этой комнате, а потом я спасусь от суеты, переехав в свою обитель в Гастер-Фелл.

Наутро я по обыкновению встал рано, но, взглянув в окно, с удивлением увидел, что новая соседка значительно меня опередила. Она уже возвращалась по узкой, огибающей болото тропинке: высокая стройная молодая особа с задумчиво склоненной головой и букетом собранных во время прогулки полевых цветов. Белое с розовым узором платье и темно-красная лента на широкополой шляпе создавали приятный контраст с серовато-коричневым пейзажем вересковой пустоши. Даже глядя с почтительного расстояния, я сразу понял, что это и есть моя новая соседка, поскольку грация и элегантность выгодно отличали ее от местных обитательниц. Пока я наблюдал, незнакомка быстро и легко преодолела тропинку, вошла в калитку в дальнем конце нашего сада, устроилась на зеленой скамье как раз напротив моего окна, разложила перед собой цветы и принялась их разбирать.

Пока она сидела, над ее головой, словно нимб, взошло солнце и осветило изящную фигуру золотым ореолом. Я увидел истинную леди редкой красоты. Лицо принадлежало скорее испанскому, чем английскому типу: овальное, с оливковой кожей, черными блестящими глазами и мягкими чувственными губами. Спускавшиеся из-под широкополой соломенной шляпы иссиня-черные локоны нежно обрамляли грациозную царственную шею. Меня немало удивило, что и туфли, и юбка говорили скорее о путешествии, чем о легкой утренней прогулке. Подол легкого платья выглядел грязным и мокрым, а на обувь толстым слоем налипла желтая земля вересковой пустоши. На лице застыло тревожное выражение, а красоту молодости омрачила тень печали. И вдруг незнакомка бурно разрыдалась, бросила букет и быстро побежала к дому.

Устав от мирских забот, я все же ощутил укол острого сочувствия к охваченной отчаяньем прекрасной и странной особе. Склонился было над книгами и постарался вернуться к работе, однако мысли то и дело возвращались к изящным чертам лица, перепачканному платью, задумчиво опущенной голове и печати горя, тяжелым грузом лежавшей на облике этого создания.

В условленный час хозяйка, миссис Адамс, обычно приносила в комнату простой сельский завтрак, однако я редко позволял ей прерывать ход мыслей и отвлекать меня на пустую болтовню. В то утро, однако, она нашла меня в общительном расположении духа и без малейшей подсказки принялась сообщать все, что знала о новой обитательнице нашего дома.

– Ее зовут мисс Ева Кэмерон, однако кто такая и откуда приехала, знаю не больше вашего. Вполне возможно, в Киркби-Малхаус ее привело то же, что и вас, сэр.

– Не исключено, – ответил я, сделав вид, что не заметил скрытого вопроса. – Вот только трудно поверить, что Киркби-Малхаус – то самое место, которое способно привлечь молодую леди.

– Ах, сэр! – воскликнула хозяйка. – Вот это и удивительно. Леди только что приехала из Франции. А как обо мне узнали ее родные, ума не приложу. Неделю назад сюда явился благородный мужчина. Сразу видно: настоящий джентльмен. И спросил: «Вы – миссис Адамс? Хочу арендовать у вас комнату для мисс Кэмерон. Она приедет через неделю». И ушел, даже не поинтересовавшись моими условиями – оплатой и прочим. А вчера вечером появилась и она сама: скромная, с тихим голосом и легким французским выговором. Но я заболталась, сэр! Надо бежать, чтобы приготовить ей чашку чаю, не то бедняжка проснется в чужом доме и почувствует себя одинокой.

II

Как я переехал в Гастер-Фелл

Я еще завтракал, когда снизу донесся звон посуды, а потом на лестнице послышались тяжелые шаги. Это хозяйка поднялась в комнату соседки. А спустя мгновенье миссис Адамс с испуганным видом ворвалась в мою комнату, всплеснула руками и воскликнула:

– Боже милостивый! Простите, что беспокою, сэр, но я боюсь за молодую леди, сэр! Ее нет в комнате.

– Вот она, – ответил я, встав из-за стола и подойдя к окну. – Она ходила за цветами, которые оставила на скамейке.

– Ах, сэр, только посмотрите на ее башмаки и на платье! – еще больше взволновалась хозяйка. – Как жаль, что здесь нет ее матушки. Честное слово! Понятия не имею, где она бродила ночью, но постель даже не смята.

– Очевидно, леди не спалось и она отправилась на прогулку, хотя и выбрала для этого весьма странное время.

Миссис Адамс недовольно поджала губы и укоризненно покачала головой. Однако, пока она стояла у окна, девушка внизу с улыбкой посмотрела на нее и жестом попросила открыть окно.

– Чай готов? – проговорила она чистым красивым голосом с едва заметным французским акцентом.

– Уже в вашей комнате, мисс.

– Только посмотрите на мои туфли, миссис Адамс! – воскликнула мисс Кэмерон, вытянув ноги. – Эти ваши вересковые пустоши – ужасное место. Просто отвратительное. Дюйм, даже два дюйма: в жизни не видела такой грязи! А что с моим платьем! Вот, пожалуйста!

– Да, мисс, – согласилась хозяйка, глядя на перепачканное платье. – Что за неприятность! Но, должно быть, вы страшно устали и хотите спать.

– Нет-нет, – со смехом возразила молодая особа. – Вовсе не собираюсь спать. Что такое сон? Всего лишь маленькая смерть и ничего больше. Для меня жить – это ходить, бегать, дышать воздухом. Я не чувствовала усталости, а потому всю ночь исследовала вересковые пустоши Йоркшира.

– Господи помилуй! Куда же вы ходили, мисс? – спросила миссис Адамс.

Мисс Кэмерон махнула рукой в сторону запада.

– Туда, – ответила она громко. – Как же печальны и дики эти болота! Но там много цветов. Ведь вы дадите мне воды, чтобы их поставить, правда? Иначе завянут.

Она собрала цветы в букет, а спустя минуту с лестницы донеслись быстрые легкие шаги.

Итак, эта странная особа всю ночь где-то бродила. Но что же могло выманить ее из уютной комнаты и заставить скитаться по холодным, продуваемым всеми ветрами холмам? Неужели всего лишь бессонница и тяга к приключениям? Или ночная прогулка заключала в себе более глубокий смысл?

Меряя шагами комнату, я вспоминал склоненную голову, печаль на лице и внезапные рыдания на садовой скамейке. Чем бы ни объяснялось ночное путешествие, приятного впечатления оно определенно не оставило. И все же из-за стены донесся веселый щебет: квартирантка со смехом отвергла материнскую заботу миссис Адамс и наотрез отказалась сменить грязное платье. Научные занятия воспитали во мне привычку решать самые сложные задачи, и вот возникла человеческая проблема, которая в данный момент оказалась за пределами моего понимания. Около полудня я отправился на пустошь, к своему новому дому, а на обратном пути, поднявшись на холм, откуда открывался прекрасный вид на крошечный городок и окрестности, чуть поодаль, среди зарослей вереска, заметил соседку. Поставив перед собой легкий мольберт и прикрепив лист бумаги, она собралась изобразить величественный пейзаж представшей перед взором каменистой долины. Не составляло труда заметить, что мисс Кэмерон озабоченно поглядывает по сторонам. Неподалеку от меня, в лощине, был небольшой пруд. Я отвинтил крышку походной фляги, набрал воды и отнес художнице.

– Наверное, это именно то, что вам нужно, – заметил я, с улыбкой приподняв шляпу.

– Merci bien[11]11
  Большое спасибо (фр.).


[Закрыть], – ответила она и вылила воду в блюдце. – Это действительно то, что я искала.

– Полагаю, вы – мисс Кэмерон, – продолжил я, стремясь поддержать знакомство. – А я – ваш ближайший сосед, тоже снимаю комнату у миссис Адамс. Моя фамилия Аппертон. Чтобы не остаться совершенно чужими в этих диких местах, необходимо представиться.

– Ах, значит, вы живете в том же доме, что и я! – воскликнула мисс Кэмерон. – А мне казалось, что в деревушке нет никого, кроме крестьян.

– Я приезжий, как и вы, – пояснил я. – Ученый. Явился сюда в поисках необходимых для занятий тишины и покоя.

– Да, тишина! – отозвалась леди, глядя на обширное пространство молчаливых болот, куда спускалась по склону тоненькая ниточка серых домишек.

– И все же недостаточно тихо! – со смехом возразил я. – В поисках абсолютного покоя мне даже пришлось переселиться дальше, в глубину пустоши.

– Значит, вы построили дом среди болот? – удивленно вскинув брови, спросила мисс Кэмерон.

– Да, построил. Надеюсь через несколько дней туда переехать.

– Как жаль, – заметила она. – И где же расположен ваш дом?

– Вон там, – показал я. – Видите серебряную ленту, что вьется вдалеке? Эта речка называется Гастер-Бек и течет по местности под названием Гастер-Фелл.

Собеседница вздрогнула и обратила ко мне взгляд больших темных глаз. Помимо вопроса в этом взгляде читалось множество чувств: удивление, недоверие и нечто похожее на ужас.

– Неужели собираетесь жить в Гастер-Фелл? – воскликнула она потрясенно.

– Да, планировал, – подтвердил я. – Но что же вам известно о Гастер-Фелл, мисс Кэмерон? Мне показалось, вы не знакомы со здешними местами.

– Действительно, прежде никогда здесь не бывала, – ответила красавица. – Но брат часто рассказывал о болотах Йоркшира. Если не ошибаюсь, самым диким и варварским местом он называл именно Гастер-Фелл.

– Вполне возможно, – беспечно согласился я. – Там и вправду довольно мрачно.

– Тогда зачем же жить в такой глуши? – искренне удивилась она. – Только представьте одиночество, пустоту, отсутствие комфорта и невозможность получить помощь, если она внезапно потребуется.

– Помощь! Но какая помощь может потребоваться в Гастер-Фелл?

Мисс Кэмерон опустила глаза и пожала плечами.

– Болезнь способна настигнуть в любом месте. Если бы я была мужчиной, то ни за что не стала бы жить там в одиночестве.

– Мне приходилось смотреть в лицо куда более серьезным опасностям, чем эта, – рассмеялся я. – Боюсь, однако, что ваша картина испортится: смотрите, собираются тучи, и даже упало несколько капель.

И действительно, нам пришлось поспешить в укрытие, ибо уже в следующую секунду внезапно разразился ливень. Моя собеседница с веселым смехом накинула на голову легкую шаль, схватила мольберт вместе с картиной и с гибкой грацией молодой лани побежала вниз по заросшему вереском склону, а я последовал за ней со складным стулом и коробкой красок в руках.

Приезд этой удивительной путешественницы в затерянную среди холмов и болот крошечную деревушку возбудил во мне живое любопытство, а в результате более близкого знакомства я обнаружил, что интерес не пропал, но, напротив, обострился. Судьба свела нас в окружении добрых, но совершенно чуждых людей, а потому вскоре завязалась доверительная дружба. По утрам мы вместе гуляли или стояли на скале Мурстон-Крэг, наблюдая, как солнце опускается в далекие воды залива Моркамб-Бэй. О себе новая знакомая рассказывала охотно и открыто. Матушка мисс Кэмерон рано умерла, а сама она провела юность в бельгийском монастыре, откуда только что вернулась. Вся ее семья состояла из отца и брата. И все же, едва разговор касался причины приезда в столь уединенное место, собеседница странным образом замыкалась, либо погружаясь в молчание, либо спеша направить диалог в другое русло. Во всем остальном она представляла собой замечательную спутницу: благожелательную, начитанную, способную к тонким и элегантным рассуждениям, – при этом быстро реагировала на слова собеседника – редкое умение, полученное во время обучения за границей. И все же замеченная мною в первое же утро тень печали никогда не покидала ее: самый веселый смех внезапно застывал на губах, как будто прерванный какой-то мрачной мыслью, способной уничтожить веселье и радость.

Вечером накануне моего переезда в Гастер-Фелл мы сидели в саду на зеленой скамейке. Мисс Кэмерон грустно смотрела темными задумчивыми глазами на вересковую пустошь, а я, хотя и держал на коленях книгу, украдкой бросал взгляды на прелестный профиль и пытался понять, каким образом двадцать лет жизни могли оставить на лице столь печальное, полное тоски выражение.

– Вы много читали, – заговорил я наконец. – В наши дни женщинам предоставлены возможности, недоступные их матерям. Никогда не думали о дальнейшем пути: поступлении в колледж или даже о научной профессии?

Мисс Кэмерон устало улыбнулась.

– У меня нет ни цели, ни честолюбивых намерений. Будущее предстает черным невнятным хаосом. Жизнь похожа на одну из пересекающих болото тропинок. Вы их видели, месье Аппертон. В начале пути все они выглядят гладкими, прямыми и чистыми, а потом, чтобы обойти камни и кочки, поворачивают то влево, то вправо и, наконец, окончательно теряются в трясине. В Брюсселе путь казался прямым, но теперь… Боже мой! Кто скажет, куда он ведет?

– Сделать это совсем не трудно, мисс Кэмерон, – возразил я оправданным двумя десятками лет разницы в возрасте отеческим тоном. – Если бы мне довелось предсказать вашу судьбу, то осмелился бы предположить, что вы разделите общую судьбу всех женщин: осчастливите какого-нибудь хорошего человека и подарите ему то удовольствие общения, которое испытываю я с первого дня нашего знакомства.

– Я никогда не выйду замуж, – заявила она с удивительной и в то же время забавной решимостью.

– Не выйдете замуж? Но почему же?

Выразительное лицо отразило непонятные мне чувства, а пальцы нервно сжали край зеленой скамьи.

– Не осмелюсь, – наконец проговорила она взволнованным голосом.

– Не осмелитесь?

– Замужество не для меня. Мое предназначение заключается в ином. Тот путь, о котором я говорила, необходимо пройти в одиночестве.

– Но это неправильно! – возмутился я. – Почему ваша судьба должна отличаться от судеб моих сестер и тысяч других молодых леди, из сезона в сезон выпархивающих в свет? Но, возможно, люди вас пугают и вызывают недоверие. Да, брак действительно способен принести не только счастье, но и риск.

– Рисковать придется тому, кто женится на мне! – воскликнула мисс Кэмерон и тут же, словно спохватившись, что сказала лишнего, вскочила и закуталась в шаль. – Вечерний воздух прохладен, мистер Аппертон. – С этими словами она ускользнула прочь, предоставив мне размышлять о сорвавшихся с губ странных словах.

Когда-то я боялся, что появление этой особы способно отвлечь от работы, однако не предполагал, что мысли и интересы способны так быстро измениться. Той ночью я долго сидел в своей маленькой комнате и раздумывал о дальнейшей жизни. Молодая, красивая, притягательная соседка влекла не только очарованием, но и окружавшей ее тайной. И все же кто она такая, чтобы ради нее отказаться от глубоких научных занятий или свернуть с избранного пути? Я давно уже не был тем мальчиком, которого можно заворожить темными глазами или обаятельной улыбкой, однако прошло уже три дня с тех пор, как я оставил работу и не прикасался ни к книгам, ни к рукописи. Да, настало время изменить место жительства. Сжав зубы, я поклялся самому себе, что не пройдет и дня, как разорву внезапно появившуюся связь и отправлюсь в одинокий дом среди болот. А наутро едва успел позавтракать, как явился крестьянин с грубой тачкой, готовой немедленно перевезти скромные пожитки. Соседка не выходила из комнаты. Несмотря на твердую решимость противостоять женскому очарованию, я ощутил болезненный укол грусти: красавица даже не захотела проститься и сказать напоследок несколько дружеских слов. Нагруженная книгами тачка уже отправилась в путь, а я обменялся рукопожатием с миссис Адамс и собрался догнать крестьянина, когда на лестнице послышались легкие торопливые шаги, и возле меня появилась запыхавшаяся от спешки мисс Кэмерон.

– Значит, уезжаете… в самом деле уезжаете? – спросила она, переведя дух.

– Наука зовет, – ответил я.

– В Гастер-Фелл?

– Да, в тот самый дом, который там построил.

– И собираетесь жить на болоте в одиночестве?

– С сотней друзей: все они собрались в тачке.

– Ах, книги! – воскликнула она, грациозно пожав хорошенькими плечиками. – Но вы готовы кое-что мне обещать?

– Что же именно? – спросил я удивленно.

– Кое-что совсем маленькое. Не откажете?

– Вам нужно только попросить.

Она приблизила прекрасное, чрезвычайно серьезное лицо и таинственно прошептала:

– Будете запирать дверь на ночь?

После чего исчезла так быстро, что в ответ на необыкновенную просьбу я не успел произнести ни слова.

Начало новой жизни в уединенном доме произвело странное, невеселое впечатление. Отныне горизонт ограничился унылым полем жесткой травы с редкими кустами вереска и камнями, торчащими из земли, словно ребра самой природы. Более безрадостной, унылой пустоши я в жизни не видел; но в одиночестве заключалось ее главное очарование. В бесцветных мягких холмах и молчаливом небесном куполе над головой не было ничего, способного отвлечь от высоких помыслов. Я добровольно покинул ту проторенную дорогу, по которой толпой шагали люди, и свернул на собственную тропинку в надежде оставить за спиной печаль, разочарование, переживания и прочие мелкие человеческие слабости. Собрался жить исключительно ради того чистого, незамутненного посторонними мыслями знания, которое составляет высшую цель существования. Однако в первый же вечер, проведенный в Гастер-Фелл, произошло странное событие, заставившее вспомнить об оставленном мире.