Текст книги "Отель"

Среда

1

Над Новым Орлеаном только еще начали появляться первые проблески утренней зари, а Отмычка уже проснулся. Он сидел на кровати в своем номере в отеле «Сент-Грегори», чувствуя себя отдохнувшим, бодрым, готовым приступить к работе.

Накануне с полудня до вечера Отмычка крепко спал. Потом вышел прогуляться и вернулся в два часа ночи. Поспал еще часа полтора и встал точно, когда было нужно. Поднявшись с постели, он побрился и принял душ – сначала теплый, а под конец холодный. От ледяной воды Отмычку бросило в дрожь, но когда он энергично растер тело сухим полотенцем, ему сразу стало жарко.

Следуя раз и навсегда установленному ритуалу перед очередным выходом на дело, он надел свежее белье и чистую накрахмаленную рубашку. И сейчас ощущение приятно похрустывающей ткани еще больше настроило его на нужный лад. Если порой им на миг и овладевала смутная тревога – страх перед чудовищной возможностью в случае провала оказаться за решеткой теперь уже на пятнадцать лет, – то он сразу отгонял ее от себя.

И с удовольствием вспоминал, как гладко и удачно прошла у него подготовка.

Со времени приезда сюда он увеличил свою коллекцию ключей с трех до пяти штук.

Четвертый ключ был получен вчера вечером самым простым способом – у дежурного портье. Сам он жил в номере 830, а ключ попросил от номера 803.

Конечно, перед тем как решиться на такой шаг, он принял необходимые меры предосторожности. Во-первых, убедился, что ключ под номером 803 висит на своем месте, а во-вторых, что в отделении под этим ключом не лежит ни писем, ни записок. Если бы там оказалась почта, Отмычке пришлось бы отложить свою затею. Отдавая почту, портье имеет обыкновение спрашивать у гостя фамилию. Отмычка же тогда послонялся немного по вестибюлю и, когда у портье прибавилось работы, спокойно встал в очередь за ключом. Ему дали ключ без расспросов. Если бы произошла заминка, Отмычка сказал бы – и это прозвучало бы вполне правдоподобно, – что перепутал номера.

Эта легкость, с какой Отмычка получил ключ, показалась ему хорошим предзнаменованием. Позже, удостоверившись, что портье сменился, он точно так же добудет ключи от номеров 380 и 930.

Следующая ставка тоже оказалась выигрышной. Двумя днями раньше, через надежных людей, он пришел к определенному соглашению с девицей из стриптиза на Бурбон-стрит. Это она раздобыла ему пятый ключ, пообещав достать еще.

И только на железнодорожном вокзале утомительное дежурство возле отправлявшихся поездов оказалось безрезультатным. Такое случалось и раньше, и Отмычка решил, что пора делать выводы из накопившегося опыта. Люди, едущие поездом, явно консервативнее тех, кто летит, и, наверно, по этой причине аккуратнее относятся к ключам от своих номеров. Поэтому на будущее Отмычка решил исключить железнодорожные вокзалы из своих планов.

Он взглянул на часы. Дольше прохлаждаться не было оснований, хотя он чувствовал какое-то странное нежелание встать с кровати. Но он преодолел себя и приступил к последним приготовлениям.

В ванной у него уже стоял стакан, на одну треть наполненный шотландским виски. Отмычка тщательно прополоскал рот, но не выпил ни капли, а выплюнул все в раковину умывальника.

Затем он взял сложенную газету – утренний выпуск «Таймс-Пикайюн», который купил накануне вечером, – и сунул под мышку.

Наконец, проверив карманы, где в определенном порядке лежала коллекция ключей, Отмычка вышел из комнаты.

Неслышно ступая в туфлях на резиновой подошве, он двинулся вниз по служебной лестнице и не спеша, пружинистым шагом спустился на два этажа. Очутившись на шестом этаже, он вошел в коридор и быстро кинул взгляд в оба конца, но сделал это так незаметно, что, даже если бы за ним следили, никто бы ничего не заметил.

В коридоре было пусто и тихо.

Отмычка заранее изучил расположение комнат и систему их нумерации. Вынув из внутреннего кармана ключ под номером 641 и небрежно помахивая им, он неторопливо направился к тому месту, где, как он знал, находилась обозначенная на бирке комната. Это был первый ключ, который он добыл в аэропорту Мойсант. Кроме всего прочего, Отмычка всегда соблюдал строгую очередность.

А вот и дверь под номером 641. Отмычка остановился. Свет внутри не горит. Не слышно ни звука. Он достал перчатки и быстро их натянул.

Все чувства его были напряжены. Осторожно вставил он ключ в замочную скважину. И повернул. Дверь бесшумно открылась. Отмычка вынул ключ, вошел в комнату и тихо закрыл за собой дверь.

Слабый свет зари уже чуть растворил царившую в комнате тьму. Отмычка стоял не шевелясь, давая глазам привыкнуть к сумеречному свету. Все вокруг было серым – поэтому-то опытные гостиничные воры и выбирают это время суток для своих операций. Света вполне достаточно, чтобы передвигаться, не спотыкаясь о мебель, а с другой стороны, можно надеяться, что тебя не увидят. Есть и другие причины, чтобы действовать именно в эту пору. Предрассветный час – время затишья в любом отеле: ночные дежурные уже клюют носом в ожидании смены. Дневные же еще не явились. Гости – даже гуляки и любители поздно ложиться – уже давно в своих номерах и скорее всего крепко спят. На рассвете человек чувствует себя спокойнее, как будто все опасности ночи уже позади.

Прямо перед собой Отмычка различил очертания туалетного столика. Справа вырисовалась кровать. Услышав ровное дыхание, он понял, что человек на кровати спит.

Деньги следует искать прежде всего на туалетном столике.

Отмычка осторожно двинулся вперед, предварительно ощупывая ногой пространство, чтобы не споткнуться. Он уже дошел до столика и, коснувшись его, кончиками пальцев стал шарить по крышке.

Перчатка наткнулась на кучку монет. Нет, это ни к чему! Пожадничать и положить мелочь в карман – значит наделать шуму. Но там, где монеты, должен быть и бумажник. Ага, вот и он! Бумажник оказался приятно пухлым.

Вдруг яркий свет залил комнату.

Случилось это столь неожиданно – без единого настораживающего звука, – что мгновенная реакция, которой так гордился Отмычка, не сработала.

Выручил его инстинкт. Отмычка уронил бумажник и с виноватым видом повернулся в сторону света.

Владелец комнаты, включивший лампу на ночном столике, сидел в пижаме на кровати. Он был сравнительно молод, мускулист и предельно взбешен.

– Какого черта вы тут делаете? – взорвался он.

Отмычка стоял, с глупым видом осматриваясь по сторонам, не в силах вымолвить ни слова.

Вероятнее всего, решил потом Отмычка, проснувшемуся и самому нужно было время, чтобы собраться с мыслями, поэтому-то он и не заметил виноватого замешательства своего непрошеного гостя. Однако в тот момент, чувствуя, что он упускает драгоценное преимущество, Отмычка решительно ринулся в бой. Он покачнулся, будто пьяный, и возопил:

– Ч-что я тут д-делаю? Д ч-что вы д-делаете в м-моей п-постели? – Говоря это, он незаметно стянул с рук перчатки.

– Идиот! Это моя постель. И моя комната!

Подойдя поближе, Отмычка дыхнул на незнакомца, обдав его запахом виски, которым прополоскал рот. Он заметил, как тот отшатнулся. Теперь мозг Отмычки работал четко и хладнокровно, как всегда в таких случаях. Он уже не раз выходил сухим из подобных опасных ситуаций.

Он знал, что сейчас необходимо отбросить агрессивный тон и перейти к обороне, иначе владелец комнаты может испугаться и позвать на помощь. Впрочем, этот незнакомец, казалось, сам мог сладить с кем угодно.

– В-ваша комната? – глупо ухмыльнувшись, спросил Отмычка. – А в-вы в этом ув-верены?

Человек в кровати еще больше разозлился:

– Ах ты, проклятый пьяница! Конечно, это моя комната!

– Это номер шестьсот четырнадцатый?

– Вот болван! Шестьсот сорок первый.

– Извините, старина. Видно, я ошибся. – Отмычка выдернул из-под мышки газету, которую намеренно брал, чтобы создать впечатление, будто он только пришел с улицы. – На вот ут-треннюю г-газету. С-специальный выпуск.

– На кой мне черт твоя газета. Забирай ее и уматывай!

Значит, сошло! Хорошо продуманный план отступления снова сработал.

– Еще р-раз п-повторяю: из-звини, старина, – сказал Отмычка, уже направляясь к двери. – Н-нер-расстраивайся. Я ухожу.

Человек продолжал сидеть в кровати и глядеть ему вслед. Сложив вдвое перчатку, Отмычка нажал на ручку двери. Итак, все позади. Он закрыл за собой дверь.

И остановился, напряженно прислушиваясь: вот человек встал с кровати, шлепая босыми ногами, подошел к двери, дернул ее и накинул предохранительную цепочку. Отмычка по-прежнему не шевелился.

Он простоял так не меньше пяти минут, выжидая – а вдруг постоялец позвонит администратору. Ему необходимо было это знать. Если позвонит, Отмычка должен тотчас вернуться к себе – до того, как поднимется крик и шум. Но из комнаты не доносилось ни звука, телефон не звонил. Опасность пока миновала.

Конечно, потом все может принять иной оборот.

Когда мистер 641 окончательно проснется, он вспомнит о ночном приключении. А поразмыслив, может задаться некоторыми вопросами. Например: даже если кто-то и ошибся комнатой, почему его ключ подошел к этой двери? А уж если он вошел, то почему стоял в темноте, когда мог включить свет? И как объяснить минутную растерянность визитера? Если это человек сообразительный, то, проснувшись, он может без труда восстановить кое-какие детали и, пожалуй, переосмыслить случившееся. Так или иначе, у него может появиться повод позвонить администрации отеля и выразить возмущение.

А администрация – в лице детектива отеля – сразу поймет, в чем дело. И начнется обычное в таких случаях расследование. Вызовут обитателя номера 614 и постараются свести его с владельцем номера 641. Оба заявят, что впервые видят друг друга. Детектив нисколько не удивится: это только подтвердит его подозрение, что в отель проник вор-профессионал. Молва разнесется быстро. И против Отмычки, едва успевшего развернуть свою деятельность, будет мобилизован весь персонал отеля.

Не исключено и то, что отель свяжется с местной полицией. А те, в свою очередь, запросят у ФБР сведения относительно воров – специалистов по отелям, разгуливающих по стране. В любом таком списке, несомненно, будет фигурировать имя Джулиуса Милна, по прозвищу Отмычка. Да еще приложат фотографии – специальные фотографии, сделанные в полиции, которые покажут портье и всем прочим.

Значит, надо собираться и удирать. Если он поспешит, то будет за пределами города меньше чем через час.

Беда лишь в том, что не так это просто. Он порядком поистратился: заплатил за машину, за мотель, за номер в отеле, дал девчонке из стриптиза за ключ. У него почти не осталось денег. Нет, он должен разжиться в Новом Орлеане – и как следует. Подумай еще, Отмычка, сказал он себе. Хорошенько подумай.

Итак, он рассмотрел наихудший вариант. А что, если посмотреть на это с другой стороны?

Даже если события и будут развиваться так, как он сейчас думал, все равно на это уйдет несколько дней. У полиции Нового Орлеана много дел. Судя по утренней газете, все детективы брошены на раскрытие трагедии, которая произошла на одном из проспектов, – шутка ли, сразу двоих убило, весь город взбудоражен. Едва ли полиция станет сейчас отвлекаться, особенно если учесть, что в отеле пока не совершено никакого преступления. Рано или поздно они, конечно, до него доберутся. Как добирались всегда.

Так сколько же у него времени? Если не зарываться, то день у него есть, а возможно, и два. Он все тщательно взвесил. Да, этого достаточно.

В пятницу утром он уедет из отеля, а потом и из города и заметет за собой следы.

Итак, решение принято. Ну а сейчас что делать? Вернуться в свою комнату на восьмом этаже и отложить все до завтрашнего дня или продолжать? Желание остановиться было очень велико. То, что произошло несколько минут назад – если быть с самим собой честным, – всполошило его куда больше, чем бывало в подобных случаях. И собственный номер казался ему сейчас надежным и уютным пристанищем.

Тем не менее Отмычка мрачно решил: надо продолжать работу. Однажды он где-то прочитал, что, если военный самолет терпит аварию не по вине летчика, этого летчика тут же отправляют в новый полет, чтобы он не потерял уверенности в себе. И он, Отмычка, должен руководствоваться тем же принципом.

Первый ключ, который он здесь добыл, не оправдал его надежд. Возможно, это знамение, указывающее на то, что надо изменить порядок и испробовать последний. Девица из стриптиза на Бурбон-стрит продала ему ключ от номера 1062. Вот и еще одна хорошая примета: цифра два приносит ему счастье! Считая про себя лестничные пролеты, Отмычка начал подниматься по служебной лестнице на десятый этаж.

Житель Айовы по имени Стэнли, простак, попавшийся на удочку в кабачке на Бурбон-стрит, наконец уснул. Он долго ждал блондинку с пышными формами, сначала уверенный в том, что она придет, потом, спустя несколько часов, – со все убывающей надеждой и неприятным сознанием, что его обвели вокруг пальца, да еще как! Но вот глаза его сами собой закрылись, и он забылся тяжелым пьяным сном.

Он не слышал, ни как вошел Отмычка, ни как тот осторожно и методично обшарил комнату. Он продолжал спать, а Отмычка вытащил все деньги из его бумажника и прикарманил часы, перстень, золотой портсигар, зажигалку и бриллиантовые запонки. Не пошевелился он и тогда, когда Отмычка тихонько вышел.

Было уже позднее утро, когда Стэнли из Айовы проснулся. Прошел еще час, прежде чем сознание его продралось сквозь тяжелое похмелье и он понял, что его обокрали. Когда же до него дошли размеры постигшего его несчастья, когда он подсчитал, во что ему обошелся вчерашний, ровно ничего не давший вечер, он бросился в кресло и разрыдался как ребенок.

Отмычка же задолго до этого уже надежно спрятал свою добычу.

Выйдя из номера 1062, Отмычка решил, что стало слишком светло – продолжать работу рискованно, и возвратился к себе в номер. Первым делом он пересчитал деньги. Оказалось не так уж мало – девяносто четыре доллара, в основном пятерками и десятками, причем банкноты все замусоленные, так что не опознаешь. Обрадовавшись, Отмычка сунул их в бумажник.

Часы и другие вещи могли доставить больше неприятностей. Он даже вначале усомнился, стоит ли брать их вообще, но жадность не позволяла упустить столь легкую добычу. Это, конечно, означало, что сегодня рано или поздно поднимется шум. Люди могут терять деньги и не вспомнить, где и при каких обстоятельствах это произошло, но пропажа драгоценностей явно указывала на кражу. Теперь уже вмешательство полиции становилось более вероятным, а значит, время, которым Отмычка мог воспользоваться, сокращалось. Впрочем, кто его знает. Он почувствовал, как возрастает его уверенность в себе, а заодно и готовность, если потребуется, идти на риск.

Среди его вещей был небольшой чемоданчик – с таким можно войти в отель и выйти, не привлекая к себе внимания. Отмычка переложил туда украденные вещи, прикинув, что наверняка получит за них у надежного человека не менее ста долларов, хотя стоили они значительно больше.

Потом он подождал, чтобы отель проснулся и вестибюль заполнился людьми. Тогда он спустился на лифте и направился со своим чемоданчиком к стоянке на Канал-стрит, где накануне оставил свою машину. Отсюда он не спеша проехал к мотелю на шоссе Шеф-Мантэр, где заранее снял комнату. По дороге он остановился – вышел из машины и поднял капот, делая вид, будто устраняет неисправность в моторе; на самом же деле ему надо было достать ключ от комнаты в мотеле, спрятанный в карбюраторе. В мотеле он долго не задержался – лишь переложил ценности в другой чемодан и запер его. На обратном пути он повторил сцену с копанием в моторе и снова положил ключ от комнаты в карбюратор. Таким образом, когда он поставил машину на стоянку – на этот раз в другом месте, – ни при нем, ни в его номере в отеле уже не было ничего, указывавшего на его причастность к ограблению.

Успех окрылил Отмычку, и он зашел позавтракать в кафе при отеле.

Выходя из него, он и увидел герцогиню Крой-донскую.

Она только что вышла из лифта в вестибюле, бедлингтон-терьеры – три с одной стороны, два с другой – мчались впереди нее, словно вестовые. Герцогиня крепко и властно держала поводки, однако мысли ее были явно далеко, и смотрела она прямо перед собой, словно что-то видела за толщей гостиничных стен. Она была, как всегда, величественна и надменна. И только внимательный наблюдатель уловил бы на ее лице следы усталости и тревоги, которые не могли окончательно скрыть ни косметика, ни огромная сила воли.

Отмычка остановился как вкопанный, не веря своим глазам. Да нет же, это она, герцогиня Крой-донская. Ошибиться Отмычка не мог: слишком много ее фотографий видел он в газетах и журналах, которые жадно просматривал. И герцогиня, судя по всему, жила в этом отеле.

Мысль у Отмычки стремительно заработала. Герцогиня Кройдонская славилась редчайшими в мире драгоценностями. Где бы она ни появлялась, она была всегда унизана ими. Даже сейчас глаза Отмычки сузились при виде колец и сапфировой броши, которые были на герцогине, – брошь была небрежно приколота, а ведь ей цены нет. Такая любовь к украшениям означала, что, несмотря на все меры предосторожности, герцогиня наверняка возит с собой хотя бы часть своих богатств.

И безрассудный, дерзкий, невозможный замысел – такой ли уж невозможный? – понемногу начал обретать в голове Отмычки вполне определенные очертания. Он неотрывно смотрел на герцогиню Кройдонскую, пока та, следуя за терьерами, не пересекла вестибюль и не исчезла на залитой солнцем улице.

2

Херби Чэндлер приехал на работу рано, но из соображений собственной выгоды, а вовсе не в интересах «Сент-Грегори».

Среди побочных доходов старшего посыльного – как и во многих других отелях, где есть бары, – была статья, именуемая «спиртные остатки».

Гости, останавливающиеся в отеле и предпочитающие питаться в номере или просто любящие выпить в одиночестве, часто, уезжая, оставляют бутылки с недопитым вином. В чемодан открытые бутылки никто не кладет – из опасения, что вино прольется, или из боязни, что в аэропорту получится перевес. Но такова уж человеческая натура, что просто вылить вино – невозможно, а потому его обычно оставляют на туалетном столике.

Посыльный, вызванный в номер, чтобы снести вниз багаж, заметив оставленные бутылки, через несколько минут возвращается и забирает их. Если же гости сами выносят чемоданы – а теперь многие предпочитают так поступать, – то об оставленном вине горничная по этажу сообщает посыльному, и он делится с ней прибылью.

В «Сент-Грегори» это собранное по капелькам спиртное поступало в один из углов подвальной кладовой – в единоличное владение Херби Чэндлера. И хранилось там до поры до времени под присмотром кладовщика, который, в свою очередь, пользовался помощью Чэндлера в осуществлении собственных махинаций.

Бутылки стаскивали сюда обычно в бельевых корзинах, с которыми посыльные могут ходить по всему отелю, не вызывая подозрений. В результате за один-два дня у Чэндлера собиралось поразительное количество спиртного.

Два-три раза в неделю – а если в отеле проводились съезды, то и чаще – старший посыльный, как, например, сегодня, сортировал свои запасы.

Сначала Херби отделил бутылки с джином. Затем, выбрав две бутылки с этикетками наиболее дорогих сортов, он через маленькую, видавшую виды воронку слил в них все остатки. Одна бутылка оказалась доверху полной, вторая – на три четверти. Он завинтил на обеих крышки и вторую бутылку отставил в сторону – долить в следующий раз. Потом он проделал такую же процедуру с американским виски, шотландским виски и водкой. Всего набралось семь полных и несколько неполных бутылок. Остатки водки он после некоторого колебания вылил в джин.

К концу дня полные бутылки будут переправлены в бар, за несколько кварталов от «Сент-Грегори». И хозяин бара, не вдаваясь в анализ качества, продаст эти напитки своим завсегдатаям, а Херби Чэндлеру выплатит половину того, что он заплатил бы обычному поставщику. Время от времени Херби выдавал дивиденды тем, кто промышлял вместе с ним в отеле, но – самые мизерные.

В последнее время дело со «спиртными остатками» шло хорошо, и сегодняшний итог мог бы порадовать Херби, если бы его не угнетали другие мысли. Вчера поздно вечером ему позвонил Стэнли Диксон. И пересказал – в своей версии – разговор с Питером Макдермоттом. Сообщил он и о том, что Макдермотт ждет его – и его дружков – у себя в кабинете завтра – значит, уже сегодня – в четыре часа дня. Собственно, Диксон звонил затем, чтобы выяснить, много ли знает Макдермотт.

Херби Чэндлер не в состоянии был ответить Диксону на этот вопрос, но он посоветовал держаться настороже и все отрицать. Однако с тех пор он все думал о том, что же в действительности произошло в номере 1126–27 двое суток назад и насколько информирован обо всем – включая и роль в этом деле самого Чэндлера – заместитель управляющего.

До четырех дня оставалось еще целых девять часов. Сегодня, подумал Херби Чэндлер, эти часы покажутся ему бесконечно долгими.

3

Кэртис О'Киф, не меняя раз и навсегда заведенного порядка, вначале принял душ, затем помолился Богу. Такая последовательность действий была вполне рациональной: во-первых, магнат чистым представал перед Всевышним, а во-вторых, за те двадцать минут, что он проводил на коленях, завернувшись в махровый халат, он успевал как следует высохнуть.

Яркий солнечный свет, заливавший уютные, освежаемые кондиционером апартаменты, привел О'Кифа в благодушное настроение. Это отразилось и на молитве, которая получилась многословной, скорее похожей на задушевную беседу. Магнат не забыл, однако, напомнить Господу Богу о своем интересе к отелю «Сент-Грегори».

Завтрак был подан в апартаменты Додо. Она сама сделала заказ, после того как сосредоточенно, во всех деталях прочла необъятное меню, а потом долго беседовала с официантом, несколько раз меняя при этом выбранные ранее блюда. Сегодня почему-то массу сомнений доставил ей выбор сока, и, разговаривая по телефону с невидимым человеком, принимавшим заказ, она несколько минут никак не могла решить, что же лучше: ананасовый сок, грейпфрутовый или апельсиновый. Кэртис О'Киф немало позабавился, представив себе, какая путаница из-за этого продолжительного разговора получилась в буфете одиннадцатью этажами ниже, да еще в самый час пик.

В ожидании завтрака Кэртис О'Киф перелистывал утренние газеты: новоорлеанскую «Таймс-Пикайюн» и доставленную самолетом «Нью-Йорк таймс». Он отметил, что в местной газете не появилось никаких новых сведений о сбитых автомобилем женщине и ребенке – самом злободневном происшествии в городе. В нью-йоркской газете он просмотрел биржевую сводку, из которой явствовало, что акции отелей О'Кифа съехали вниз на три четверти пункта. Падение курса было незначительным – собственно, обычное колебание на бирже, – и, уж конечно, акции снова поднимутся, едва лишь молва о новом приобретении корпорации достигнет биржи, а это, по-видимому, не за горами.

Тут О'Киф вспомнил, что ему предстоит проскучать здесь еще целых два дня в ожидании ответа Трента. Он пожалел, что не настоял на окончательном решении вопроса вчера, но поскольку теперь он уже связал себя словом, ничего не оставалось, как терпеливо ждать. Впрочем, он нисколько не сомневался в благоприятном ответе Уоррена Трента. Собственно, другого выхода у Трента не было.

К концу завтрака раздался телефонный звонок, и Додо подняла трубку. Звонил Хенк Лемницер, личный представитель Кэртиса О'Кифа на Западном побережье. Догадываясь о теме разговора, О'Киф попросил переключить разговор на свой телефон и закрыл дверь, соединявшую его номер с апартаментами Додо.

Как он и предполагал, щекотливая тема всплыла в разговоре после обычного доклада о различных финансовых операциях, не связанных с гостиничным делом, а Лемницер нарочно долго не слезал с этого конька.

– Есть еще один вопрос, мистер О'Киф, – наконец сказал он, по-калифорнийски растягивая слова и гнусавя. – Речь идет о Дженни Ламарш, той самой куколке… э-э… молодой леди, к которой вы проявили интерес, когда останавливались в отеле «Беверли-Хиллз». Вы ее помните?

Конечно, О'Киф помнил ее – яркая стройная брюнетка с великолепной фигурой, холодной усмешкой и живым, озорным умом. Его поразили тогда и сама женщина, и уровень, на котором она могла поддерживать разговор. Он припомнил, что кто-то сказал, будто она окончила колледж Вассара для благородных девиц. У нее был контракт с какой-то малоизвестной киностудией.

– Да, помню, – ответил О'Киф.

– Я несколько раз беседовал с ней, мистер О'Киф. Она будет рада отправиться с вами в путешествие. А может быть, и не в одно.

Не было необходимости спрашивать, догадывается ли мисс Ламарш о том, что повлечет за собой такое путешествие. Хенк Лемницер уж позаботился просветить ее на этот счет. Перспектива, не мог не признаться себе О'Киф, открывалась заманчивая. Его прельщала возможность не только поболтать с Дженни Ламарш, но и установить с ней более близкие отношения. Уж она-то, конечно, сумеет найти нужный тон и поставить себя с теми, с кем им предстоит встречаться. И вряд ли ее будут разбирать сомнения относительно того, какой следует выбрать к завтраку сок.

И все же – к собственному удивлению – он колебался.

– Я бы хотел быть уверенным в одном – что будущее мисс Лэш обеспечено.

– И не думайте об этом, – донесся до него уверенный голос Лемницера с другого конца страны. – Я позабочусь о ней так же, как заботился обо всех остальных.

– Я не об этом, – резко перебил его Кэртис О'Киф.

Лемницер был человек, конечно, полезный, но временами ему недоставало тонкости.

– А о чем же, мистер О'Киф?

– Я хотел бы, чтобы вы подобрали что-то специально предназначенное для мисс Лэш. Что-то хорошее. И дали мне знать об этом еще до ее отъезда.

– Постараюсь, мистер О'Киф. – В голосе Лемницера прозвучали нотки сомнения. – Но ведь Додо звезд с неба не хватает…

– Не первую попавшуюся роль, ясно? – настаивал О'Киф. – Не спешите, лишь бы пристроить.

– А как же быть с Дженни Ламарш?

– У нее что, нет никаких других планов?

– Думаю, что нет. – Лемницера явно начало злить то, что он вынужден считаться с этим капризом своего босса, но он взял себя в руки и тут же добавил: – Хорошо, мистер О'Киф, будет исполнено. Я вам позвоню.

Когда Кэртис О'Киф вернулся в гостиную, Додо убирала со стола тарелки и ставила их на столик, на котором официант привез завтрак.

– Перестань! – раздраженно прикрикнул он. – В отеле же есть прислуга, которой платят за это деньги.

– Но, Кэрти, мне так нравится это делать. – Она посмотрела на него, и он увидел в ее выразительном взгляде растерянность и обиду. Все же она послушалась и перестала заниматься тарелками.

Не очень сам понимая, почему у него вдруг испортилось настроение, он сказал:

– Пойду немного пройдусь по отелю.

Попозже, решил он, надо будет загладить свою резкость и повести Додо посмотреть город. Ему вспомнилось, что здесь устраивают прогулки по реке вдоль порта на допотопном пароходе с гребным колесом под названием «Президент». Там всегда полно туристов, а Додо обожает, когда вокруг много народу.

Уже в дверях, не удержавшись, он сказал ей об этом. И она кинулась к нему на шею:

– Ой, Кэрти, как чудесно! Я заколю волосы, что бы они не разлетались по ветру. Вот так!

И, подняв гибкую руку, она откинула с лица пепельно-белокурые волосы и закрутила их в тугой красивый узел. Это поднятое вверх лицо, озаренное неподдельной радостью, было исполнено такой безыскусной красоты, что у О'Кифа перехватило дыхание и он чуть было не остался. Но потом он буркнул, что скоро вернется, и захлопнул за собой дверь.

На лифте он спустился до бельэтажа, а оттуда по лестнице сошел в вестибюль, решительно выбросив из головы мысли о Додо. Он шел не спеша, подмечая, как поглядывают на него проходящие мимо служащие отеля, с какой неожиданной энергией бросаются что-то делать. Но они не интересовали О'Кифа – он осматривал отель с точки зрения его состояния, сопоставляя личные впечатления с данными, изложенными в секретном докладе Огдена Бейли. И то, что он видел, подтверждало высказанное им вчера мнение, что «Сент-Грегори» нужна твердая рука. Разделял он и мнение Бейли о необходимости привлечь новые капиталы.

По опыту он знал, например, что эти массивные колонны в вестибюле наверняка ничего не поддерживают. В таком случае не трудно было бы их выдолбить, а освободившееся пространство сдать под витрины городским торговцам.

Он заметил, что в галерее под вестибюлем отличное место отдано цветочному магазину. Арендная плата, которую получал с него отель, очевидно, составляла что-то около трехсот долларов в месяц. Если же немного пораскинуть мозгами и устроить здесь современный коктейль-бар (в виде, скажем, речного парохода – чем плохо?), можно за тот же месяц легко получать пятнадцать тысяч долларов. А цветочницу переместить.

Вернувшись в вестибюль, он увидел, что можно высвободить еще немало полезной площади. Если сократить место, отведенное для публики, можно не без выгоды для себя втиснуть еще с полдюжины разных киосков: по продаже авиационных билетов, прокату машин, организации экскурсий, продаже ювелирных изделий, возможно, даже аптечный киоск. Естественно, это повлечет за собой изменение атмосферы в целом; теперешний дух праздности и комфорта должен исчезнуть, а заодно с ним все эти растения в кадках и толстые ковры. В наше время ярко освещенные вестибюли с указателями и рекламой всюду, куда ни упадет глаз, немало способствуют тому, чтобы баланс отеля радовал душу.

И еще одно: следует убрать большую часть кресел. Если кому-то хочется присесть, пусть идет в один из баров или ресторанов отеля – так будет куда выгоднее для владельца.

Много лет назад О'Киф получил хороший урок – он теперь знал, к чему ведет наличие бесплатных мест для сидения. Случилось это в одном небольшом городке на юго-западе страны, в самом первом его отеле, построенном на фу-фу, настоящей ловушке на случай пожара, хоть и с пышным фронтоном. Отель этот отличался одной особенностью: в нем было с десяток платных туалетов, которыми пользовались – а может, это так казалось – в разное время все фермеры и сельские рабочие, жившие на расстоянии ста миль от отеля. К удивлению молодого О'Кифа, этот источник приносил солидный доход, и лишь одно мешало увеличить прибыли: по закону штата требовалось, чтобы один из десяти туалетов был бесплатный, и экономные сельские рабочие тут же приобрели привычку пользоваться именно бесплатным туалетом, хотя для этого приходилось выстаивать в очереди. О'Киф разрешил эту проблему, наняв известного в городе пьяницу. За двадцать центов в час и бутылку дешевого вина этот человек стоически просиживал в бесплатной уборной целый рабочий день. Доход от остальных незамедлительно и быстро возрос.