Текст книги "Отель"

– То, о чем шла здесь речь, – тихо проговорил Питер, кивнув в сторону адвоката помоложе, – к сожалению, правда. Делегату проходившего у нас конгресса было отказано в заранее зарезервированном для него номере. Это был стоматолог, причем, насколько мне известно, пользующийся исключительной репутацией, но, к несчастью, негр. Как это ни печально, однако в номере отказал ему я. С тех пор я принял для себя твердое решение: ничего подобного больше не повторится.

– Я сомневаюсь, чтобы вам как вице-президенту пришлось когда-либо… – начал было Эмиль Дюмер.

– Но я никому не разрешу действовать так в отеле, которым я руковожу.

– Весьма радикальное решение, – сказал банкир и поджал губы.

Уоррен Трент резко повернулся к Питеру:

– Мы ведь все это уже обсуждали.

– Джентльмены, – мистер Демпстер снова надел очки, – мне кажется, я выразился достаточно ясно; я вовсе не предлагаю каких-либо коренных перемен.

– Но, мистер Демпстер, я их предлагаю. – Если уж необходимо скрестить шпаги, подумал Питер, так надо делать это сейчас, и дело с концом. Либо он по-настоящему будет управлять отелем, либо нет. Выяснить это нужно, и чем скорее, тем лучше.

– Я хотел бы быть уверенным, что правильно понимаю вашу позицию, – подавшись вперед, сказал монреалец.

Внутренний голос предостерегал Питера, что он совершает оплошность. Но он не обратил внимания на предостережения.

– Моя позиция весьма проста. Я буду работать в этом отеле только при условии полного отказа от сегрегации.

– А не слишком ли вы торопитесь диктовать свои условия?

– Насколько я понимаю, – тихо сказал Питер, – ваш вопрос объясняется тем, что вы осведомлены относительно некоторых деталей частного характера…

– Да, осведомлены, – кивнул мистер Демпстер.

Питер заметил, что Кристина не отрывает взгляда от его лица. Интересно, что она обо всем этом думает, промелькнуло у него в голове.

– Тороплюсь я или нет, – сказал Питер, – но я считаю необходимым ознакомить вас с моей позицией.

Мистер Демпстер вновь стал протирать стекла очков.

– Вероятно, все мы уважаем твердость убеждений, – обратился он к присутствующим. – Тем не менее мне кажется, что с данным вопросом можно повременить. Если мистер Макдермотт не возражает, мы можем не принимать сейчас окончательного решения. А позже, через месяц-другой, снова вернемся к данному предмету.

Если мистер Макдермотт не возражает. А ведь монреалец, подумал Питер, весьма дипломатично предложил ему выход из создавшегося положения.

Весьма известная схема. Сначала наскок, успокоенная совесть, провозглашение символа веры. Затем небольшая уступка. Разумный компромисс между разумными людьми. Снова вернемся к данному предмету. Что может быть интеллигентнее, разумнее. Разве это не тот умеренный, миролюбивый подход к разрешению проблем, который столь мил большинству людей? Взять хотя бы стоматологов. Их письмо с резолюцией, осуждающей действия администрации отеля в отношении доктора Николаса, пришло только сегодня.

Да, конечно, отель стоит перед лицом немалых трудностей. И время для постановки вопроса об изменении политики сегрегации – самое неподходящее. Уже сама по себе смена руководства вызовет проблемы – зачем же выдумывать еще новые? Возможно, в подобной ситуации самое мудрое – переждать.

Но в таком случае никогда не дождешься подходящей минуты для коренных перемен. Всегда найдется причина, чтобы не прибегать к ним. Питер вспомнил, что совсем недавно кто-то говорил ему об этом. Но кто?

Доктор Ингрэм. Пылкий президент ассоциации стоматологов, который подал в отставку, потому что предпочел карьере служение принципу и в праведном гневе покинул «Сент-Грегори» вчера вечером.

«Бывает… в жизни и так, что приходится делать выбор между тем, чего ты хочешь, и тем, во что ты веришь, – сказал он. – Но вы, Макдермотт, слишком беспокоились об отеле, о своей должности… Но иной раз жизнь дает человеку возможность вторично проявить себя. Если такое случится, не теряйте ее».

– Мистер Демпстер, – сказал Питер, – закон о гражданских правах составлен достаточно ясно. И сколько бы мы ни откладывали наше решение, сколько бы ни пытались закон обойти, итог будет все равно один.

– Насколько я слышал, – сказал монреалец, – идет еще немало споров вокруг прав отдельных штатов.

Питер нетерпеливо потряс головой. И обвел взглядом сидевших за столом.

– Я считаю, что хороший отель должен идти в ногу со временем. А сейчас нельзя оставаться безразличным к вопросам, касающимся прав человека. И лучше, если мы поторопимся понять и принять эти перемены, нежели будем ждать, пока нас заставят сделать это. Я только что заявил, что никогда не выдворю из отеля такого доктора Николаса. И я не собираюсь менять свое решение.

– Не все же они будут докторами Николасами, – презрительно заметил Уоррен Трент.

– Мы придерживаемся определенных норм, мистер Трент. И будем их придерживаться – только надо быть немного гибче.

– Предупреждаю вас! Вы доведете этот отель до краха.

– Для этого, кажется, существуют и другие способы.

Выпад Питера вызвал краску на щеках Уоррена Трента.

Мистер Демпстер сидел, внимательно разглядывая свои руки.

– К сожалению, похоже, что мы зашли в тупик. Мистер Макдермотт, учитывая ваши взгляды, нам, возможно, придется пересмотреть… – Монреалец впервые заколебался. Он бросил взгляд в сторону Альберта Уэллса.

Маленький старичок сидел нахохлившись в своем кресле. Под устремленными на него взглядами он, казалось, и вовсе сжался. Тем не менее он выдержал взгляд мистера Демпстера.

– Чарли, – сказал Альберт Уэллс. – По-моему, мы должны дать молодому человеку возможность проявить себя. – И он кивнул в сторону Питера.

И мистер Демпстер не моргнув глазом объявил:

– Мистер Макдермотт, ваши условия приняты.

Совещание заканчивалось. В отличие от царившего ранее единодушия теперь ощущалась напряженность и неловкость. Уоррен Трент, с кислым выражением лица, намеренно игнорировал Питера. Юрист, что постарше, всем своим видом выказывал осуждение, а его младший коллега держался с подчеркнутым безразличием. Эмиль Дюмер сосредоточенно беседовал с Демпстером. И лишь один Альберт Уэллс, казалось, забавлялся тем, что произошло.

Кристина первой направилась к двери. Однако она тут же вернулась и подозвала Питера. В приемной его дожидалась секретарша. Питер достаточно хорошо знал Флору, чтобы понять: раз она здесь, значит, произошло что-то из ряда вон выходящее. Он извинился и вышел из кабинета.

За порогом Кристина сунула ему в руку сложенный листок бумаги и шепнула: «Прочитай это потом». Он кивнул и опустил бумажку в карман.

– Мистер Макдермотт, – начала Флора, – я бы не стала вас отрывать…

– Знаю. Что-нибудь случилось?

– Вас в кабинете ждет один человек. Говорит, что он у нас сжигает мусор и что у него есть для вас то, что вам нужно. Мне он ничего не показывает и не хочет уходить.

Питер в изумлении уставился на нее:

– Я приду, как только освобожусь.

– Пожалуйста, поспешите! – Флора замялась. – Мне не хочется произносить этого слова, но, по правде говоря, мистер Макдермотт… от него ужасно воняет.

6

За несколько минут до полудня долговязый медлительный ремонтный рабочий по имени Биллибой Нобл спустился в небольшое углубление под шахтой лифта номер четыре. Он должен был проверить и почистить помещавшиеся там механизмы, что он уже проделал в шахтах лифтов один, два и три. Останавливать лифты для данного вида работ считалось необязательным, поэтому, работая, Билли-бой видел внизу кабину лифта, которая то шла вверх, то спускалась.

7

Важнейшие события, подумал Питер Макдермотт, порой зависят от неуловимых поворотов судьбы.

Он был один в своем кабинете. Несколькими минутами раньше от него ушел Букер Т. Грэхем, получив соответствующее вознаграждение и сияя от сознания, что он добился пусть маленького, но все же успеха.

От едва заметного поворота судьбы.

Если бы Букер Т. Грэхем был другим человеком, если бы он ушел домой в положенный час, как на его месте поступили бы другие, если бы он не был столь усерден в своих поисках, тогда бы навсегда исчез маленький листок бумаги, лежавший сейчас на бюваре перед Питером.

Этим «если бы» не было конца. Сам Питер сыграл тут не последнюю роль.

Насколько он понял из состоявшегося сейчас разговора, его посещения мусоросжигателя возымели свое действие. Сегодня утром Букер Т., по его словам, даже сходил отметился, а потом продолжал работать, зная, что сверхурочных ему никто не будет платить. Когда же Питер вызвал Флору и распорядился, чтобы Букеру Т. Грэхему оплатили сверхурочные, на лице его Питер прочел такую преданность, что даже стало неловко.

В общем, как бы там ни было, а дело сделано.

Записка, лежавшая перед ним на бюваре, была датирована позавчерашним днем. Она была написана герцогиней на гербовой бумаге президентских апартаментов и разрешала дежурному по гаражу отеля выдать Огилви машину Кройдонов «в любое удобное для него время».

Питер уже успел сверить почерк герцогини.

Он попросил Флору принести документы, связанные с пребыванием Кройдонов в «Сент-Грегори». И сейчас они лежали у него на столе. Это была переписка по поводу номера, и два или три письма были написаны самой герцогиней. Специалист по почерку установил бы, конечно, детали сходства. Но даже для Питера, не обладавшего особыми познаниями в этой области, все было ясно.

Герцогиня клятвенно заверила полицейских, что Огилви взял машину без разрешения. Она опровергала заявление Огилви, сказавшего, что Кройдоны заплатили ему за перегон машины из Нового Орлеана. Она намекнула, что это Огилви, а вовсе не она и не герцог, сидел за рулем в понедельник вечером, когда машина налетела на мать и дочь. Когда ей напомнили про записку, она потребовала: «Покажите мне ее!»

Ну что ж, теперь она может ее увидеть.

Познания Питера в области юриспруденции ограничивались тем, что могло касаться отеля. Но даже ему было ясно, что записка герцогини является неоспоримой уликой. Он также понимал, что его долг – первым делом сообщить капитану Йоллесу о том, что пропавшая записка найдена.

Питер уже взялся было за телефон и все же продолжал колебаться.

Сочувствия к Кройдонам он не испытывал. Судя по имевшимся уликам, они действительно совершили гнусное преступление, а дальнейшей трусостью и ложью лишь отягчили свою вину. В памяти Питера возникли старое кладбище Святого Людовика, траурная процессия, большой гроб и маленький белый, что несли позади…

Кройдоны обманули даже своего сообщника Огилви. При всей ничтожности толстяка-охранника его проступок был менее тяжел, чем совершенное ими преступление. И однако же, герцог и герцогиня готовы были сделать все возможное, чтобы свалить на него главную вину и заставить понести наказание.

Но не эти соображения заставляли медлить Питера. Причиной тому была традиция, которой веками придерживались хозяева гостиниц: уважение к постояльцу.

Ведь что бы там ни натворили Кройдоны, они были постояльцами отеля.

Он, конечно, позвонит в полицию. Но сначала он позвонит Кройдонам.

И, подняв трубку, Питер попросил соединить его с президентскими апартаментами.

8

Кэртис О'Киф сам заказал завтрак в номер для себя и Додо, и он был подан уже час назад. Большинство блюд, однако, до сих пор оставались нетронутыми. И он, и Додо машинально сели за стол и попытались есть, но, казалось, у обоих пропал аппетит. Вскоре Додо извинилась и вышла в соседний номер, чтобы уложить последние вещи в чемоданы. Через двадцать минут она должна была выехать в аэропорт; Кэртис О'Киф – часом позже.

Со вчерашнего дня в их отношениях появился надлом.

После той вспышки злости О'Кифу сразу стало не по себе, и он пожалел о случившемся. Он продолжал клясть Уоррена Трента и обвинять его в вероломстве. А выпад против Додо был попросту непростителен, и он это понимал.

И самое неприятное, что теперь уже ничего не поправить. Сколько ни извиняйся, а факт оставался фактом. О'Киф хотел избавиться от Додо, и самолет компании «Дельта» унесет ее сегодня далеко отсюда, в Лос-Анджелес. Он заменял ее другой девушкой – Дженни Ламарш, которая уже ждала его в Нью-Йорке.

Под влиянием угрызений совести О'Киф посвятил вчера весь вечер Додо: сначала они великолепно поужинали в «Командерс Пэлес», а потом отправились потанцевать и развлечься в Синем зале отеля «Рузвельт». И все-таки вечер не удался, и виной тому была не Додо, а, как ни удивительно, подавленное состояние самого О'Кифа.

Додо же вовсю старалась быть веселой и не портить компанию.

Казалось, она сумела справиться с собой и, погоревав, решила спрятать обиду и постараться быть ему приятной спутницей. «Ух, Кэрти! – воскликнула она за ужином. – Представляешь, сколько девчонок мигом сняли бы трусики, лишь бы получить такую роль, как у меня. – А потом, накрыв ладонью руку О'Кифа, добавила: – Все равно, ты самый милый, Кэрти. И всегда таким для меня останешься».

Но он лишь все больше мрачнел, и в конце концов его настроение передалось и Додо.

Кэртис О'Киф объяснял свое состояние потерей «Сент-Грегори», хотя обычно он переживал такие события не столь болезненно. За свою долгую деловую жизнь О'Киф привык к неудачам подобного рода и научился отступать, чтобы затем с удвоенной энергией идти на приступ новой цели, а не терять время попусту, оплакивая потерю.

Но сейчас мрачное настроение не покидало его, несмотря на то что он хорошо спал всю ночь.

Он даже Богом был недоволен. Когда он молился утром, в голосе его явно слышались иронические нотки: «…ты решил передать «Сент-Грегори» в чужие руки… У тебя, конечно, есть на то высшие основания, хотя даже многоопытным смертным, вроде твоего слуги, не дано их постичь…»

Помолившись в одиночестве, причем быстрее обычного, он прошел в комнату Додо и застал ее за укладыванием не только своих, но и его чемоданов. О'Киф стал было возражать, но она сказала:

– Кэрти, я люблю укладывать вещи. И потом, если не я, кто же сейчас этим займется?

Ему не хотелось говорить Додо, что никто из ее предшественниц никогда не укладывал и не распаковывал его чемоданов и что в подобных случаях он попросту прибегал к помощи гостиничных горничных, на которых ему, по-видимому, и придется рассчитывать в дальнейшем.

Вот тут-то О'Киф позвонил в ресторан и попросил подать завтрак в номер, но из этой затеи ничего не получилось, даже когда они сели за стол и Додо, пытаясь утешить его, сказала:

– Ах, Карта, к чему горевать? Ведь не навеки же мы расстаемся. Мы сможем частенько видеться в Лос-Анджелесе.

Но Додо была далеко не первой, от кого отделывался таким образом О'Киф, и он знал, что больше они не увидятся. К тому же, напомнил он себе, расстроен он вовсе не отъездом Додо, а потерей отеля.

Неумолимо бежали минуты. Наступило время отъезда Додо. Двое посыльных уже спустили основную часть ее чемоданов в вестибюль. Теперь в номер явился старший посыльный, чтобы забрать ручной багаж и проводить Додо к заказанному лимузину, который доставит ее в аэропорт.

Херби Чэндлер, исполненный почтения к столь важной персоне, как О'Киф, и всегда заранее чувствовавший, где пахнет солидными чаевыми, сам ответил на вызов. И сейчас стоял в коридоре у двери в номер.

О'Киф посмотрел на часы и подошел к двери в смежную комнату.

– У тебя осталось совсем мало времени, дорогая.

– Сейчас, Кэрти, только покончу с ногтями, – послышался певучий голос Додо.

Интересно, почему все женщины в последнюю минуту занимаются ногтями, подумал Кэртис О'Киф и, вручая Херби Чэндлеру пять долларов, сказал:

– Поделитесь с двумя другими.

Острая мордочка хорька расплылась в улыбке.

– Очень вам благодарен, сэр.

Конечно, он поделится, решил Херби, только другим посыльным даст по пятьдесят центов, а себе оставит четыре доллара.

Наконец Додо вышла из своей комнаты.

Тут должна была бы зазвучать музыка, подумал О'Киф. Победный глас труб и пение скрипок.

На Додо было скромное желтое платье и яркая шляпа с широкими полями, в которой она была во вторник, когда они сюда приехали. Пепельные волосы ниспадали на плечи. Большие голубые глаза смотрели на него.

– Прощай, Кэрти, дорогуша. – Додо обняла его за шею и поцеловала. Он невольно крепко прижал ее к себе.

В голове О'Кифа промелькнула нелепая мысль: а что, если приказать старшему посыльному принести снизу чемоданы Додо и попросить ее остаться с ним навсегда? Глупости это, сентиментальная ерунда, решил он. Его ведь ждет Дженни Ламарш. И завтра, в этот час…

– Прощай, дорогая. Я буду часто думать о тебе и внимательно следить за твоей карьерой.

В дверях Додо обернулась и помахала ему рукой. О'Киф не мог сказать наверняка, но ему показалось, что она плачет. Херби Чэндлер закрыл дверь с наружной стороны.

На площадке тринадцатого этажа старший посыльный нажал кнопку лифта. Пока они ждали, Додо подправила грим носовым платком.

До чего медленно сегодня ходят лифты, подумал Херби Чэндлер. Он еще раз нетерпеливо нажал кнопку вызова и подержал ее в таком положении несколько секунд. Он, видно, все еще не отошел. После вчерашнего разговора с Макдермоттом он был как на иголках и только думал, когда последует вызов к начальнику – быть может, к самому Уоррену Тренту? – а это будет означать конец его карьере в «Сент-Грегори». Но до сих пор его никто не вызывал, а сегодня утром по отелю поползли слухи, что «Сент-Грегори» продан какому-то старику, о котором Херби сроду не слыхал.

Что могут сулить эти перемены ему лично? К сожалению, решил Херби, ему они не принесут ничего хорошего – во всяком случае, если Макдермотт останется в отеле, а это казалось весьма вероятным. Ну отложат увольнение на несколько дней – на большее же рассчитывать не приходилось. Макдермотт! Ненавистное имя сидело в нем, словно жало. «Если бы у меня хватило духу, – подумал Херби, – то я бы всадил нож этому ублюдку промеж лопаток».

И тут ему пришла вдруг в голову мысль. Ведь и без мокрого дела можно проучить как следует этого типа Макдермотта. Особенно в Новом Орлеане. Конечно, за подобные услуги надо платить, но ведь у него есть те пятьсот долларов, от которых вчера так лихо отказался Макдермотт. Он еще пожалеет об этом. А денежки потратим с толком, размышлял Херби; с него достаточно будет знать, что Макдермотт, избитый, весь в крови, корчится где-нибудь в канаве. Херби довелось как-то увидеть одного типа, с которым разделались подобным образом. Зрелище не из приятных. Старший посыльный облизнул пересохшие губы. Чем больше он об этом думал, тем больше загорался своей идеей. «Вот спущусь в вестибюль, – решил он, – сразу позвоню кому надо. Это можно быстро обстряпать. Может, даже сегодня ночью».

Наконец лифт подошел. Дверцы раскрылись.

В кабине было несколько человек, которые вежливо потеснились, освобождая место для Додо. Следом за ней в лифт вошел Херби Чэндлер, и дверцы закрылись.

Это был лифт номер четыре. Часы показывали одиннадцать минут первого.

9

Герцогине Кройдонской казалось, будто тлеющий запал вот-вот догорит и невидимая бомба взорвется. Узнать же, взорвется ли бомба и где именно, можно будет лишь тогда, когда запал догорит до конца. Да и сколько еще времени он будет гореть, тоже неизвестно.

Прошло уже четырнадцать часов.

Никаких вестей с тех пор, как следователи из полиции ушли из их номера вчера вечером. И тревожные вопросы оставались без ответа. Чем занималась все это время полиция? Где Огилви? Что с «ягуаром»? Не осталось ли какой-нибудь крохотной улики, которую герцогиня проглядела, несмотря на всю свою прозорливость? Но и сейчас она не могла поверить, что такое возможно.

Важно одно. Какие бы сомнения ни мучили Кройдонов, внешне все должно быть как прежде. Именно поэтому они завтракали в обычное время. Подстегиваемый супругой, герцог Кройдонский поддерживал телефонную связь с Лондоном и Вашингтоном. Они уже начали строить планы относительно завтрашнего отъезда из Нового Орлеана.

Утром герцогиня, как обычно, вышла из отеля прогулять бедлингтон-терьеров. Примерно полчаса назад она вернулась в президентские апартаменты.

Стрелки часов приближались к двенадцати. И по-прежнему никаких известий о том, что было для них важнее всего.

Еще вчера вечером положение герцога по всем законам логики можно было считать неуязвимым. Сегодня же логика стала спорной и положение казалось уже менее прочным.

– Можно подумать, что они хотят доконать нас молчанием, – заметил наконец герцог Кройдонский. Как и все последние дни, он стоял у окна гостиной в их номере. Правда, сегодня в отличие от предшествующих дней голос его звучал чисто. Со вчерашнего дня он не прикладывался к спиртному, хотя в номере его было предостаточно.

– Если бы только это, – начала было герцогиня, – мы бы уж проследили, чтобы…

Ее прервал телефонный звонок. Нервы у обоих напряглись до предела – собственно, так было всякий раз, когда звонил телефон.

Герцогиня стояла ближе к аппарату. Она протянула было руку и – замерла. Ее вдруг охватило предчувствие, что этот звонок – не обычный.

– Может быть, лучше мне взять трубку? – предложил герцог, понимая ее состояние.

Она покачала головой, как бы стряхивая с себя минутную слабость, затем подняла трубку:

– Слушаю!

Пауза. Герцогиня произнесла:

– Я у телефона. – Затем прикрыла трубку рукой и сказала мужу: – Это Макдермотт – тот администратор, который был у нас тут вчера. – А в телефон проговорила: – Да, помню. Вы присутствовали, когда против нас были выдвинуты эти нелепые обвинения…

Внезапно герцогиня умолкла. И по мере того как она слушала, лицо ее все больше бледнело. Она закрыла глаза, потом открыла их.

– Да, – медленно проговорила она. – Да, понимаю.

Она опустила трубку на рычаг. Руки у нее дрожали.

– Что-то случилось, – сказал герцог Кройдонский. Не вопросительно, а утвердительно.

Герцогиня медленно кивнула.

– Записка. – Голос ее был едва слышен. – Записка, которую я написала, нашлась. Она у управляющего отелем.

Ее муж отошел от окна. Он стоял посреди комнаты, свесив руки, пытаясь осознать смысл услышанного. Наконец он спросил:

– Что же теперь будет?

– Он звонит в полицию. Сказал, что хотел поставить нас в известность. – В отчаянии она схватилась за голову. – Записка – это была величайшая ошибка. Если бы я не написала ее…

– Нет, – сказал герцог. – Если бы не это, нашлось бы что-нибудь еще. Ваших ошибок тут нет. Единственная ошибка, которая имеет сейчас значение, совершена мной.

Он подошел к буфету, который служил баром, и налил себе крепкого шотландского виски с содовой.

– Я выпью вот столько, не больше. Думаю, следующий стакан будет не скоро.

– Что вы намерены делать?

Он одним махом опрокинул стакан.

– Сейчас несколько поздно говорить о порядочности. Но если хоть какие-то крохи ее у меня остались, я постараюсь их сохранить.

Кройдон зашел в спальню и тут же вернулся с легким пальто и мягкой фетровой шляпой в руке.

– Если мне это удастся, – сказал герцог, – я предпочел бы попасть в полицию прежде, чем они сами приедут за мной. Кажется, это называется добровольной сдачей. По-моему, времени осталось не так уж много, так что я постараюсь быть по возможности кратким.

Взгляд герцогини был устремлен на него. Говорить она не могла – голос отказывался повиноваться.

– Я хочу, чтобы вы знали, как я благодарен вам за все, – тихим, сдержанным голосом произнес герцог. – Конечно, мы оба допустили ошибку, но все равно я благодарен. Я постараюсь сделать все, чтобы вас не вовлекли в эту историю. Если же, несмотря на все старания, мне это не удастся, тогда я заявлю, что инициатором всех наших действий после несчастного случая был я и я убедил вас поступать соответственно.

Герцогиня машинально кивнула.

– Еще одно: думаю, мне понадобится адвокат. Я просил бы вас позаботиться об этом, если вы не возражаете.

Герцог надел шляпу и щелчком надвинул ее глубже. Для человека, у которого несколько минут назад рухнула вся жизнь и все надежды на будущее, он держался поразительно.

– Вам понадобятся деньги на адвоката, – напомнил он герцогине. – И довольно много, насколько я могу себе представить. Для начала можете дать ему какую-то сумму из тех пятнадцати тысяч, которые отложены на Чикаго. Остальное надо положить в банк. Теперь уже можно не бояться, что это привлечет чье-то внимание.

Герцогиня, казалось, не слышала его.

По лицу герцога пробежала тень сострадания.

– Наверное, пройдет немало времени… – неуверенно проговорил он. И протянул руки к герцогине.

Она отвернулась с подчеркнуто холодным выражением лица.

Герцог хотел было еще что-то сказать, но передумал. Слегка передернул плечами, повернулся, тихо вышел из комнаты и закрыл за собой дверь.

Минуту-другую герцогиня сидела неподвижно, думая о позоре и унижении, ожидавших ее в ближайшем будущем. Потом автоматически взяла себя в руки и встала. Да, она позаботится об адвокате – это откладывать нельзя. А уже потом, хладнокровно решила герцогиня, подумает, как покончить с собой.

Так или иначе, а деньги надо спрятать в более безопасное место. И герцогиня прошла к себе в спальню. Сначала она глазам своим не поверила, затем принялась искать, но через две-три минуты поняла, что чемоданчик с деньгами исчез. Объяснение могло быть только одно – кража. Она подумала о том, что надо немедленно сообщить в полицию, – и безудержно, истерично захохотала.

Когда торопишься, подумал герцог Кройдонский, лифт обязательно заставит себя ждать.

Казалось, он уже несколько минут простоял на площадке девятого этажа. Наконец он услышал звук приближающейся сверху кабины. Лифт остановился, и дверцы открылись.

Секунду герцог помедлил. Ему показалось, что он слышал, как вскрикнула жена. Он хотел было вернуться, потом решил не делать этого.

Герцог Кройдонский вошел в кабину лифта номер четыре.

Там уже находилось несколько человек, в том числе привлекательная блондинка и старший посыльный отеля. Последний узнал герцога:

– Добрый день, ваша светлость.

Герцог машинально кивнул, и в эту же минуту дверцы лифта закрылись.

10

Отмычке потребовались вся вчерашняя ночь и сегодняшнее утро, чтобы наконец понять: то, что произошло, – реальность, а не галлюцинация. В первый момент, когда он открыл чемоданчик, унесенный без всякой задней мысли из президентских апартаментов, Отмычка решил, что это наваждение и он спит наяву. Он даже обошел комнату, чтобы проснуться. Но все осталось в прежнем состоянии. Хоть это и была галлюцинация, но он вроде бы не спал. Из-за смятения чувств Отмычка действительно не мог заснуть до рассвета. Затем он погрузился в глубокий, спокойный сон и проснулся, лишь когда на дворе уже давно наступило утро.

Однако для Отмычки – в этом была его характерная особенность – ночь не прошла даром.

Продолжая сомневаться в реальности столь потрясающей удачи, он тем не менее строил планы и разрабатывал меры предосторожности на случай, если все это правда.

Пятнадцать тысяч долларов, да еще в мелких банкнотах, никогда прежде не попадались Отмычке на протяжении всей его воровской жизни. И самым замечательным было то, что ему оставался сущий пустяк до удачного завершения всего дела, когда он сможет бесследно исчезнуть вместе с деньгами. Во-первых, он должен решить, как и когда покинуть «Сент-Грегори». И во-вторых, как вынести деньги.

И вот ночью он нашел оба решения.

Покидая отель, нужно постараться не привлечь к себе внимания. А это означает: выписаться обычным путем и заплатить по счету. Поступить иначе было бы величайшей глупостью: это все равно что на весь мир объявить о своей нечестности и добровольно явиться к преследователям.

Отмычке очень хотелось немедленно выписаться из отеля. Но он подавил в себе это желание. Выписаться из отеля поздним вечером, вызвав при этом возможную дискуссию о том, надо или не надо оплачивать следующий день, – все равно что стать под луч прожектора. Ночной кассир, несомненно, запомнит тебя и потом сможет описать твою внешность. Да и другие служащие могут обратить на тебя внимание, так как обычно в это время жизнь в отеле замирает.

Нет, выписываться лучше всего утром или в начале дня, когда много народу покидает отель. Вот тогда он действительно может уйти незаметно.

Оставаясь в отеле, он, конечно, тоже подвергался опасности. Кройдоны могли обнаружить пропажу денег и сообщить в полицию. А тогда в вестибюле установят полицейский кордон и будут обыскивать каждого уезжающего. С другой стороны, ничто не говорило о том, что Отмычка причастен к грабежу, его даже и заподозрить-то невозможно. И едва ли полиция станет открывать и обыскивать чемоданы выезжающего клиента.

Но бывают вещи необъяснимые. Инстинкт подсказывал Отмычке, что наличие в номере этого чемоданчика, набитого мелкими купюрами на такую сумму, странно, даже подозрительно. Так что станут ли вообще поднимать тревогу? Был по крайней мере один шанс, что не станут.

Итак, по размышлении Отмычка решил, что ожидание связано с меньшим риском.

Теперь оставалось продумать, как переправить деньги из отеля.

Отмычка решил было отправить их по почте из гостиницы в гербовом конверте, адресовав самому себе в какой-нибудь отель в другом городе, где он сам появится через день-другой. Он уже не раз с успехом пользовался этим приемом. Но, поразмыслив, Отмычка хоть и нехотя, все же отказался от этой идеи: уж слишком велика была сумма. Пришлось бы рассовать ее по конвертам, и их набралось бы столько, что это могло бы привлечь внимание.

Но как же в таком случае переправить деньги из отеля? Как?

Ясно было одно: нести в чемоданчике, в котором он притащил их из номера Кройдонов, нельзя. Его нужно уничтожить, не теряя времени. Отмычка старательно принялся за дело.

Чемоданчик, сделанный из прекрасной кожи, вообще был на редкость хорош. Отмычка старательно разобрал его, потом бритвой разрезал на мелкие кусочки. Дело это было непростое, и он порядком устал. Время от времени Отмычка прерывал свое занятие, чтобы спустить очередную порцию кусочков в унитаз, причем делал это с перерывами, чтобы не привлечь внимание в соседних номерах.

На это ушло у него более двух часов. Под конец от чемоданчика остались лишь металлические замки и пластинки. Отмычка сунул их в карман. Затем вышел из комнаты и отправился по бесконечно длинному коридору в другой конец восьмого этажа.

Рядом с дверями лифтов стояло несколько урн с песком. Он сунул руку в одну из них, вырыл пальцами ямку и запихнул туда замки и пластинки. Может быть, их и обнаружат со временем, но не скоро.

В отеле стояла тишина – оставался час или два до рассвета. Отмычка вернулся к себе в номер и принялся укладывать пожитки, оставив лишь то немногое, что могло ему понадобиться непосредственно перед отъездом. Вещи он укладывал в два чемодана, которые привез с собой во вторник утром. Деньги завернул в несколько ношеных рубашек и положил в чемодан побольше.