Текст книги "Отель"

В мозгу Питера зашевелились некогда заученные, но стершиеся за долгие годы сведения. Для будущих управляющих отелями в Корнеллском университете читали курс по пищевой химии. Питеру смутно вспомнилась лекция в Статлер-Холле… За подернутыми морозным узором окнами сгущались сумерки. Он вошел тогда с улицы, с морозного, обжигающего воздуха. Внутри было тепло и успокаивающе-монотонно звучал голос лектора… жиры и катализаторы…

– Есть такие субстанции, – напрягая память, сказал Питер, – которые при соприкосновении с жиром играют роль катализаторов и довольно быстро вызывают распад.

– Верно, мсье. – Андре Лемьё принялся перечислять по пальцам: – Это влага, соль, медь или латунь на стенках жаровни: когда температура очень высокая и когда оливковое масло.

И вдруг Питера осенило. Память заработала под впечатлением увиденного, когда минуту назад жаровню очищали от жира.

– Из чего сделаны решетки для жарки?

– Из хромированного металла, – несколько озадаченно ответил Лемьё. Хром, как им обоим было известно, не мог испортить жир.

– А интересно, – сказал Питер, – хорошо ли они хромированы? И если слой хрома где-то стерся, то какой металл находится под ним и не покрылся ли он кое-где окисью?

Лемьё обдумал слова Питера, и глаза его вдруг расширились. Он молча вынул одну из решеток и тщательно протер ее тряпкой. Поднеся решетку к свету, они внимательно осмотрели ее со всех сторон. От непрерывного и долгого пользования хромированная поверхность была вся покрыта царапинами. Кое-где хром сошел совсем. В поцарапанных и протертых местах виднелся металл желтоватого цвета.

– Это же латунь! – Молодой француз хлопнул себя ладонью по лбу. – Жир испортиться из-за нее! Какой же я дурак – сразу не догадаться!

– Не понимаю, при чем тут вы, – прервал его Питер. – Задолго до вашего появления кто-то у нас, видно, сэкономил и купил дешевые решетки. К несчастью, в конечном счете это обошлось нам куда дороже.

– Но я должен был обнаружить это раньше – вы же сделать это сейчас, мсье. – Андре Лемьё чуть не плакал. – Мсье приходить на кухня из вашей paperasse[4]4
  Бумагомаралки (фр.).


[Закрыть] и показать мне, где непорядок. Да меня же засмеют теперь!

– Если такое случится, – сказал Питер, – то винить вам придется только себя. От меня никто ничего не услышит.

– Люди, они говорили мне, вы хороший человек, умный. Теперь я сам видеть: это правда, – медленно проговорил Андре Лемьё.

Питер похлопал по папке, которую держал в руке.

– Я прочитаю ваш труд и скажу вам свое мнение.

– Спасибо, мсье. А я потребовать новый решетки. Из нержавеющей стали. Они сегодня же вечером будут здесь, даже если мне придется размозжить кому-то башку.

Питер улыбнулся.

– Знаете, мсье, я тут еще об одном думать.

– О чем же?

Молодой помощник шеф-повара колебался.

– Может, вы решить – как бы лучше выразиться – это нахально с моей стороны. Но вы и я, мсье Макдермотт, дай нам волю, мы бы сделать этот отель первоклассный заведение.

И хотя молодой француз тут же громко расхохотался, Питер думал о его словах все время, пока шел в свой кабинет.

9

Постучав в дверь номера 1410, Кристина Фрэнсис подумала: а почему, собственно, она сюда пришла. Вчера ее визит к Альберту Уэллсу выглядел вполне естественно после того, как он чуть не умер накануне и она приняла участие в его судьбе. Но сейчас мистер Уэллс был окружен необходимым вниманием и, оправившись от приступа, вновь стал обыкновенным постояльцем среди тех полутора тысяч, что проживали в отеле. Поэтому Кристина и подумала, что особой необходимости заходить к нему просто нет.

И все же в этом маленьком старичке было что-то притягивавшее Кристину. Возможно, подумала она, это из-за его отеческого отношения к ней, из-за того, что, как ей казалось, некоторыми чертами он напоминал ей отца, с потерей которого за пять долгих лет она так и не свыклась. Нет, не то! Ведь отец всегда был для нее поддержкой. Тогда как в случае с Альбертом Уэллсом сильной стороной была она – к примеру, выступила против частной медицинской сестры, чтобы уберечь его от бессмысленной траты денег.

А может быть, подумала Кристина, это идет от стремления заглушить щемящее чувство одиночества, охватившее ее, когда она узнала, что их свидание с Питером сегодня вечером не состоится. Кстати, просто ли огорчение испытала она или более сильное чувство, когда узнала, что вместо свидания с нею Питер будет ужинать с Маршей Прейскотт?

Если быть честной, призналась Кристина, то она сегодня утром очень рассердилась; правда, она надеялась, что сумела это скрыть, хотя легкая досада все-таки прорвалась в ядовитом тоне, каким она говорила с ним. Было бы большой ошибкой показать, что она имеет виды на Питера, или доставить этой мисс Марше удовольствие, дав основание думать, будто она одержала над ней, Кристиной, победу, хотя в общем-то она ведь ее одержала.

Кристина продолжала стоять у двери – никто не откликнулся. Вспомнив, что там должна быть сестра, Кристина постучала снова, уже громче. На этот раз из-за двери донесся звук отодвигаемого стула и послышались шаги.

Дверь открылась – на пороге стоял Альберт Уэллс. Он был при полном параде и выглядел вполне здоровым. На лице у него даже играл румянец, который стал еще ярче, когда он увидел Кристину.

– Я надеялся, что вы зайдете, мисс. Если бы вы не пришли, я сам отправился бы вас разыскивать.

– Я думала… – удивленно проговорила Кристина.

Старичок, очень напоминавший воробья, хмыкнул:

– Вы думали, что меня так и будут держать пришпиленным к кровати – как видите, это не удалось. Я почувствовал себя достаточно хорошо и попросил вашего гостиничного врача послать за тем специалистом из Иллинойса – доктором Аксбриджем. Вот у кого голова! Он сразу сказал: если больной чувствует себя хорошо, значит, так оно и есть. Мы отправили сестру домой, и вот я к вашим услугам. – Альберт Уэллс буквально сиял. – Ну что же вы стоите, мисс, проходите.

Кристина прежде всего обрадовалась тому, что ему не нужно больше тратить большие деньги на оплату частной медсестры. Она подозревала, что это соображение в значительной степени повлияло на настроение Альберта Уэллса.

Она прошла вслед за ним в комнату, и он спросил:

– Это вы стучали немного раньше?

Она ответила утвердительно.

– У меня мелькнула мысль, что кто-то стучит. Но я, видно, был слишком увлечен вот этим. – И он показал на столик у окна. На нем была разложена большая сложная игра-головоломка, уже составленная на две трети. – Или, может, я подумал, что это Бейли, – добавил Уэллс.

– А кто это Бейли? – полюбопытствовала Кристина.

В глазах старичка загорелись огоньки.

– Если вы немножко здесь побудете, то увидите его. Во всяком случае, если не его, то Барнума.

Ничего не понимая, Кристина пожала плечами. И, подойдя к окну, склонилась над головоломкой, чтобы внимательнее ее рассмотреть. Из уложенных кусочков уже складывались очертания Нового Орлеана. Город был изображен сверху, в наступающих сумерках; по нему змеилась, сверкая в лучах заходящего солнца, широкая лента реки.

– Когда-то очень давно и я играла в эту игру, – сказала Кристина. – Мне помогал отец.

– Наверняка найдутся такие, кто сочтет это не совсем подходящим времяпрепровождением для взрослого человека, – заметил подошедший к ней Альберт Уэллс. – Однако я обычно сажусь за эту игру, когда возникает желание кое-что обдумать. И случается, что одновременно находишь и ключевой кусочек, и ответ на свою проблему.

– Ключевой кусочек? Я никогда о таком не слышала.

– Это мое собственное изобретение, мисс. Могу поклясться, что существует ключ к любой проблеме, точно так же, как есть главный кусочек и в этой игре. Иногда кажется, что ты его нашел, а на поверку выходит – ошибся. Но если действительно нашел, то сразу все проясняется и начинаешь понимать, как складывается вся картина.

Внезапно раздался резкий, властный стук в дверь. Губы Альберта Уэллса беззвучно произнесли:

– Бейли!

Когда дверь открылась, Кристина, к своему удивлению, обнаружила за ней коридорного в форме. Через плечо у него было перекинуто несколько костюмов на вешалках; в вытянутой руке он держал отутюженный синий саржевый костюм, старомодный покрой которого явно указывал на то, что принадлежал он Альберту Уэллсу. Натренированно-быстрым движением коридорный повесил костюм в шкаф и направился к выходу, возле которого его ждал старичок. Левой рукой коридорный придерживал перекинутые через плечо костюмы, правую автоматически вытянул ладонью вверх.

– Я уже благодарил тебя, – сказал Альберт Уэллс. Глаза его искрились смехом. – Сегодня утром, когда ты приходил за костюмом.

– Это был не я, мне вы ничего не давали, сэр. – Коридорный решительно потряс головой.

– Не тебе, но твоему другу. А это то же самое.

Коридорный не сдавался:

– Мне об этом ничего не известно.

– Ты хочешь сказать, что он не делится с тобой?

Протянутая рука опустилась.

– Я не понимаю, о чем вы говорите.

– Да что ты! – Альберт Уэллс широко улыбнулся. – Ты же – Бейли. А я дал на чай Барнуму.

Тут коридорный увидел Кристину. И во взгляде его отразилась растерянность, как только он ее узнал. Он жалко осклабился.

– Совершенно верно, сэр, – сказал он и вышел, закрыв за собой дверь.

– Объясните же, что все это значит?

Старичок хмыкнул:

– Вы работаете в отеле и не знаете, что такое Барнум и Бейли?

Кристина отрицательно покачала головой.

– Это же простейшая штука, мисс. Коридорные в гостиницах работают попарно, и берет у вас костюм один, а приносит – другой. Они это специально устраивают, чтоб два раза получить чаевые. Потом складывают выручку и делят поровну.

– Понятно, – сказала Кристина. – Но мне это в голову не приходило.

– Как и многим другим. Вот потому-то им и удается сорвать двойной куш за одну и ту же услугу. – Альберт Уэллс задумчиво потер свой носик-клювик. – Для меня это стало вроде игры: считать гостиницы, где вытворяют подобные трюки.

– А как же вы их раскрыли? – смеясь, спросила Кристина.

– Признался один такой – после того как я намекнул, что вижу его насквозь. Он мне еще не то рассказал. Вы, конечно, знаете, что есть отели, где внутренняя телефонная связь идет напрямую, без коммутатора. И вот Барнум или Бейли – словом, тот, что на дежурстве, – звонит в номер, куда он должен что-то отнести. Если никто к телефону не подходит, он ждет какое-то время и звонит снова. Если же в номере подняли трубку – а это значит, что там кто-то есть, – он на своем конце тут же вешает трубку. И через несколько минут является с вашим костюмом и получает вторые чаевые.

– А вы не любите давать на чай, мистер Уэллс?

– Да нет, не в том дело, мисс. От чаевых не уйдешь, как от смерти, так зачем волноваться попусту? Но я хорошо отблагодарил Барнума сегодня утром – как бы заранее заплатил за развлечение, которое позволил себе с Бейли минуту назад. Только вот чего я не люблю – это когда меня за дурачка считают.

– Я думаю, это случается не так уж часто. – Кристина начинала подозревать, что Альберт Уэллс куда меньше нуждается в опеке, чем она предполагала. Но она по-прежнему получала удовольствие от общения с ним.

– Вполне возможно, – признал он. – Только вот что я хотел бы вам сказать. У вас в отеле куда больше жульничества, чем в других местах.

– Почему вы так считаете?

– Потому, мисс, что я держу глаза открытыми и люблю поговорить с людьми. И мне они рассказывают то, чего не скажут вам.

– Что же именно?

– Ну, во-первых, многие тут считают, что им все сойдет с рук. А все потому, что, как я понимаю, нет у вас хорошего хозяина. Дело можно бы хорошо поставить. И потому, что оно не поставлено, ваш мистер Трент и попал сейчас в такой переплет.

– Просто непостижимо, – сказала Кристина. – То же самое и почти в тех же словах говорил мне Питер Макдермотт. – Она внимательно посмотрела на старичка. Хоть он и производил впечатление человека нетертого, но, видимо, врожденным чутьем доходил до истины.

Альберт Уэллс одобрительно кивнул:

– Да, этот молодой человек с головой. Мы с ним вчера беседовали.

Это удивило Кристину.

– Как, Питер приходил сюда?

– Совершенно верно.

– Я этого не знала. – Впрочем, подумала Кристина, это вполне в духе Питера Макдермотта: если его что-то заинтересовало, он будет упорен и не выпустит это из виду. Она и раньше подмечала его умение думать о больших проблемах, но не забывать и о мелочах.

– Вы что, собираетесь за него замуж, мисс?

Вопрос был задан так неожиданно, что Кристина опешила.

– Почему вы так решили? – спросила она и, к своему великому удивлению, почувствовала, что краснеет.

Альберт Уэллс хмыкнул. Временами, подумала Кристина, он напоминает озорного эльфа.

– Догадался – по тому, как вы произнесли его имя. Кроме того, я решил, что, работая вместе, вы должны часто видеть друг друга, и если у этого молодого человека есть голова на плечах, в чем я не сомневаюсь, то рано или поздно он поймет, что от добра добра не ищут.

– Мистер Уэллс, вы переходите все границы. Читаете чужие мысли, а потом… потом излагаете их вслух и еще краснеть заставляете. – Но теплая улыбка на лице Кристины показывала, что она вовсе не сердится. – И пожалуйста, перестаньте называть меня «мисс». Меня зовут Кристина.

– Для меня это имя особенное, – тихо произнес Альберт Уэллс. – Так звали мою жену.

– Звали?

Альберт Уэллс кивнул:

– Да, она умерла. Умерла так давно, что порой мне кажется, будто мы никогда и не жили вместе. И не было у нас в жизни ни радостей, ни горестей, а на самом деле хватало и того, и другого. А иной раз кажется, что все это было лишь вчера. Вот в такие минуты меня с особой силой одолевает чувство одиночества. Детей-то у нас не было. – Мистер Уэллс запнулся, задумчиво глядя куда-то. – Никогда ведь не знаешь, насколько ты привязан к человеку, пока эта связь не оборвется. Вот и вы с вашим Питером – не теряйте ни минуты. Зачем тратить время попусту – его ведь не наверстаешь.

– Я же говорю вам: вовсе он не мой, – рассмеялась Кристина. – По крайней мере еще не стал им.

– Если как следует возьметесь за дело – станет.

– Возможно. – Кристина посмотрела на незаконченную игру-головоломку. – Хотелось бы знать, действительно ли есть, как вы говорите, ключ ко всему, – задумчиво промолвила она. – А когда найдешь, как знать наверняка, что это он, или можно лишь догадываться и надеяться… – И, не успев опомниться, она принялась изливать душу маленькому старичку – рассказала все: про трагедию в Висконсине, последовавшее затем одиночество, про свой переезд в Новый Орлеан, как она приспосабливалась к новой жизни и вот только сейчас впервые почувствовала, что перед ней открывается возможность зажить полнокровно, интересно. Кристина рассказала Альберту Уэллсу и о том, как у нее сорвалось сегодня вечером свидание и как она этим огорчена.

Дослушав ее, Альберт Уэллс глубокомысленно кивнул:

– События часто разворачиваются сами по себе. А иногда надо подтолкнуть – тогда люди начинают шевелиться.

– Можете что-то предложить? – как бы между прочим спросила Кристина.

Мистер Уэллс отрицательно покачал головой:

– Вы женщина, и вы должны в этих вопросах лучше разбираться. Но одно скажу. Учитывая то, что произошло, я не удивлюсь, если этот молодой человек пригласит вас завтра куда-нибудь.

– Возможно, – улыбнулась Кристина.

– Ну а вы придумайте себе какое-нибудь другое свидание. Заставьте его потерпеть денек – он только больше ценить вас будет.

– Что ж, придется что-нибудь выдумать.

– В этом может и не быть необходимости. Я как раз собирался пригласить вас, мисс… извините, Кристина. Мне хочется поужинать с вами вдвоем – в знак благодарности за то, что вы сделали для меня вчера. И если вы способны вынести общество старого человека, я был бы счастлив заменить вам недостающую компанию.

– Я буду рада поужинать с вами, и вовсе не потому, что мне недостает компании, – ответила Кристина.

– Отлично! – просиял старичок. – Думаю, лучше всего будет, если мы устроим это здесь, в отеле. Я обещал доктору, что еще дня два не буду выходить на улицу.

Кристина растерялась. Интересно, знает ли Альберт Уэллс о том, как высоки вечером цены в главном ресторане «Сент-Грегори». И хотя ему не нужно было теперь платить частной сиделке, Кристине вовсе не хотелось, чтобы он зря тратил оставшиеся у него деньги. Внезапно ее осенило, как все устроить наилучшим образом.

Приняв такое решение, Кристина заверила старичка:

– Ужин в отеле меня вполне устраивает. Однако мы должны обставить его поторжественнее. Вам придется отпустить меня домой, чтобы я успела переодеться во что-то более нарядное. Итак, решено: завтра в восемь вечера.

Выйдя от Альберта Уэллса, Кристина на площадке четырнадцатого этажа обнаружила, что лифт номер четыре неисправен. Рабочие-ремонтники возились с дверью шахты и что-то чинили внутри кабины.

Она вызвала другой лифт и спустилась на бельэтаж.

10

Президент ассоциации стоматологов доктор Ингрэм гневно посмотрел на человека, вошедшего в его номер на седьмом этаже.

– Макдермотт, если вы пришли сюда, чтобы замять случившееся, скажу вам прямо: зря тратите время. Вы ведь за этим пришли?

– Да, – признался Питер. – Боюсь, что за этим.

– По крайней мере вы не врете, – буркнул старик.

– У меня для этого нет оснований, доктор Ингрэм. Я здесь всего лишь служащий. И пока я тут работаю, я обязан делать все, что в моих силах, для этого заведения.

– Вы и в случае с доктором Николасом сделали все, что в ваших силах?

– Нет, сэр. Представьте себе, я считаю, что хуже поступить трудно. И то обстоятельство, что у меня нет власти отменить порядок, установленный в данном отеле, нисколько не меняет дела.

Президент ассоциации стоматологов лишь хмыкнул в ответ.

– Если это так, то вам следует набраться смелости, уволиться отсюда и найти себе работу в другом месте. Может быть, там меньше будут платить, зато нравы не такие низкие.

Питер покраснел, но сдержался. Он вспомнил, как утром в вестибюле восхищался непримиримостью, с какой пожилой доктор отстаивал свою позицию. С тех пор ничего ведь не изменилось.

– Ну, что вы на это скажете? – Живые глаза бескомпромиссно, в упор смотрели на Питера.

– Предположим, я уволюсь, – сказал Питер. – Но человек, который займет мое место, может быть вполне удовлетворен существующим порядком вещей. Меня он по крайней мере не устраивает. И я намерен сделать все, что в моих силах, чтобы изменить установленные здесь правила.

– Нечего сказать – правила! Разумные установления! Сплошной камуфляж! – И без того красное лицо доктора совсем побагровело. – Я сыт этими словами по горло! Меня от них тошнит! Противно, стыдно и тошно от того, что таков род людской!

Наступило молчание.

– Ну хорошо, – сказал доктор Ингрэм упавшим голосом: внезапная вспышка ярости иссякла. – Согласен, вы не такой фанатик, как некоторые, Макдермотт. У вас хватает собственных проблем, и вряд ли мои наскоки помогут делу. Но разве ты не понимаешь, сынок: ведь именно из-за нашей с тобой чертовой благоразумности и происходит то, что случилось сегодня с Джимом Николасом.

– Я понимаю вас, доктор. Но думаю, что все это не так просто, как у вас получается.

– Многое не просто, – проворчал пожилой собеседник Питера. – Вы слышали, что я сказал Николасу. Я сказал, что, если перед ним не извинятся и не предоставят ему номер, я сделаю все, чтобы конгресс покинул этот отель.

– Ну а если отвлечься от случившегося, разве на ваших конгрессах не бывает, скажем, дискуссий по медицинским вопросам, демонстраций и прочего, что приносит пользу множеству людей? – осторожно спросил Питер.

– Естественно, бывает.

– В таком случае какой же смысл так поступать? Я имею в виду: стоит ли срывать конгресс – кто от этого выиграет? Уж, во всяком случае, не доктор Николас. – Питер умолк, вдруг почувствовав, что слова его не вызывают благоприятного отклика.

– Не делайте из меня дурака, Макдермотт, – взорвался доктор Ингрэм. – И поверьте, что у меня хватило ума обо всем этом подумать.

– Извините.

– Всегда находятся причины, чтобы оправдать бездействие, и, как правило, достаточно веские. Именно поэтому так мало людей способны отстаивать то, во что они верят или делают вид, что верят. Можете не сомневаться, через какие-нибудь два часа, когда часть моих благонамеренных коллег узнает, что я собираюсь предпринять, они выдвинут точь-в-точь такие же аргументы. – Пожилой врач тяжело перевел дух и посмотрел в глаза Питеру. – А теперь позвольте мне спросить вас кое о чем. Сегодня утром вы признались, что вам стыдно выставлять Джима Николаса из отеля. Так вот, будь вы сейчас на моем месте, что бы вы сделали?

– Доктор, не ставьте меня в неловкое положение…

– Бросьте вы эту ахинею! Я же спрашиваю вас напрямик.

Питер задумался. От того, что он сейчас скажет, решил про себя Питер, для отеля ничего не изменится. Так почему бы не сказать правду?

– Думаю, что поступил бы точно так же: отменил бы конгресс, – ответил он.

– Вот это да! – Президент ассоциации стоматологов отступил на шаг и внимательно оглядел Питера. – Оказывается, в этой куче гостиничного дерьма затерялся порядочный человек.

– Который скоро может остаться без работы.

– Не расставайся с черным костюмом, сынок! В крайнем случае найдешь себе место в похоронном бюро. – Впервые доктор Ингрэм рассмеялся. – Макдермотт, несмотря ни на что, вы мне нравитесь. Вам, случайно, зуб починить не надо?

Питер отрицательно покачал головой:

– Если не возражаете, я бы предпочел побыстрее узнать, что вы намерены делать. И чем быстрее я это узнаю, тем лучше.

Ведь если конгресс отменяется, нужно срочно что-то предпринимать. И потери отель понесет катастрофические, как сказал за ленчем Ройял Эдвардс. Но по крайней мере можно смягчить удар, приостановив подготовку к завтрашнему и послезавтрашнему дням.

– Вы были откровенны со мной, постараюсь ответить вам тем же, – деловито проговорил доктор Ингрэм. – Я распорядился созвать сегодня внеочередное заседание исполнительного комитета на пять вечера. – Взглянув на часы, он добавил: – Это значит – через два с половиной часа. К тому времени большинство членов нашего комитета уже приедут.

– Мы, конечно, будем поддерживать связь.

Доктор Ингрэм кивнул. Лицо его стало вновь суровым.

– Не обманывайтесь, Макдермотт, оттого, что я на минутку сбавил тон. С сегодняшнего утра ничего не изменилось. Я остаюсь при своем и намерен на нести вам удар ниже пояса.

Как ни странно, Уоррен Трент почти равнодушно воспринял известие о том, что конгресс американских стоматологов, вероятно, будет отменен и его участники демонстративно покинут отель.

Выйдя из номера доктора Ингрэма, Питер Макдермотт сразу же направился в кабинет директора. Кристина – что-то она разговаривает холоднее обычного, подумал он, – сказала, что хозяин у себя.

Уоррен Трент, как показалось Питеру, был значительно спокойнее, чем все эти последние дни. Сидя в своем роскошном кабинете за столом с черной мраморной крышкой, он не выказывал и тени раздражительности, отличавшей его еще вчера. Временами на губах его появлялась даже легкая усмешка, хотя она едва ли имела отношение к тому, о чем докладывал Питер. Такое впечатление, подумал Питер, будто хозяин радуется чему-то известному лишь ему одному.

Дослушав сообщение Питера, владелец отеля решительно потряс головой:

– Они не уедут. Пошумят, но дальше этого дело не пойдет.

– Похоже, что намерения у доктора Ингрэма самые серьезные.

– Вполне возможно, но у остальных – едва ли. Говорите, у них совещание на сегодня назначено? Могу представить себе, чем все это кончится. Разведут для начала дебаты, затем выберут комитет для подготовки проекта резолюции. Потом – скорее всего завтра – этот комитет сделает сообщение исполнительному комитету. Проект резолюции либо примут, либо отдадут на доработку – словом, еще какое-то время поговорят. Затем – наверное, послезавтра – резолюцию представят конгрессу. Это я уже не раз видел – весь великий демократический процесс! Да они так разговорятся, что не заметят, как их конгресс и закончится.

– Вполне возможно, что так и будет, – сказал Питер. – Хотя, должен признаться, это довольно мерзкая позиция.

Сказано это было резко, и Питер приготовился к тому, что Трент сейчас взорвется. Этого, однако, не произошло. Уоррен Трент лишь буркнул:

– Я рассуждаю практически, только и всего. Будут разглагольствовать о так называемых принципах, пока язык не отсохнет. Но осложнять себе дело, если этого можно избежать, не станут.

– И все же, – упорно гнул свое Питер, – было бы намного проще, если бы мы изменили нашу политику. Я не могу поверить, что, поселив доктора Николаса, мы бы подорвали репутацию отеля.

– Само по себе его поселение, возможно, и не подорвало бы. А вот шумиха, которая в связи с этим возникнет, может подорвать. И тогда мы хлебнем горя.

– Насколько я понимаю, мы уже хлебнули. – Питер почувствовал, что разговор начинает приближаться к опасной грани. Можно ли еще поднажать или надо остановиться? Кстати, подумал Питер, почему это хозяин сегодня в таком хорошем настроении?

Патрицианские черты Уоррена Трента исказила сардоническая усмешка.

– Возможно, у нас и были неприятности. Но через день-другой они уже отойдут в прошлое. Кстати, Кэртис О'Киф все еще в отеле? – вдруг спросил он.

– Насколько мне известно, да. Если бы он выехал, я бы об этом знал.

– Отлично! – На лице Уоррена Трента по-прежнему играла усмешка. – У меня есть новости, которые могут оказаться интересными и для вас. Завтра я пошлю О'Кифа и его корпорацию подальше – пусть катится прямо в озеро Пончартрейн.

11

Со своего места за конторкой старшего посыльного Херби Чэндлер незаметно наблюдал за четырьмя молодыми людьми, вошедшими с улицы в вестибюль «Сент-Грегори». Было почти четыре часа дня.

Херби узнал Лайла Дюмера и Стэнли Диксона, шедшего, насупясь, впереди остальных к лифтам. Через несколько минут все четверо скрылись из виду.

Во время вчерашнего телефонного разговора Диксон заверил Херби, что будет молчать о причастности последнего к скандалу, разразившемуся накануне. Но ведь кроме Диксона, с опаской думал Херби, есть еще трое. И уж совсем нельзя ручаться за то, как поведут себя остальные – да, пожалуй, и сам Диксон, – если их начнут допрашивать, а возможно, еще и пригрозят.

И старший посыльный вот уже вторые сутки продолжал с возрастающим страхом ждать, что будет.

Тем временем Стэнли Диксон, выйдя первым из лифта, шел по коридору бельэтажа в сопровождении своих приятелей. Они остановились у двери, на которой поблескивала табличка с надписью ДИРЕКЦИЯ. Диксон мрачно повторил:

– Запомните, разговаривать буду я.

Флора Йетс провела их в кабинет Питера Макдермотта. Бросив холодный взгляд на вошедших, Питер жестом предложил им сесть и спросил:

– Кто из вас Диксон?

– Я.

– А Дюмер?

Лайл Дюмер кивнул, он был явно менее уверен в себе.

– Мне неизвестны имена еще двоих.

– Это ужасно, – сказал Диксон. – Если бы мы знали, то могли бы захватить визитные карточки.

– Моя фамилия Глэдвин, – внезапно заявил третий юноша. – А это – Джо Валоски. – Диксон метнул в его сторону раздраженный взгляд.

– Все вы, конечно, понимаете, – спокойно сказал Питер, – что я беседовал с мисс Маршей Прейскотт и она рассказала мне о том, что случилось в ночь на понедельник. Если вы не против, я готов услышать и вашу версию.

Диксон заговорил сразу же, прежде чем кто-либо успел открыть рот:

– Послушайте! Мы к вам в гости не напрашивались – вы сами нас пригласили. И говорить вам мы ничего не собираемся. Если у вас есть что сказать, валяйте.

На лице Питера заходили желваки. Но усилием воли он сдержался.

– Отлично. Предлагаю начать с наименее важного. – Питер перелистал бумаги, лежавшие у него на столе, и обратился к Диксону: – Номер тысяча сто двадцать шесть – двадцать семь записан за вами. Когда вы сбежали, – Питер сделал ударение на последнем слове, – я понял, что вы забыли сдать номер, и сделал это за вас. Остался счет на семьдесят пять долларов и несколько центов. Кроме того, есть еще один счет за повреждение гостиничного имущества – на сто десять долларов.

Юноша, назвавшийся Глэдвином, слегка присвистнул.

– Мы оплатим счет в семьдесят пять долларов, – сказал Диксон. – И больше ни цента.

– Ваше право оспаривать второй счет, – заметил Питер. – Но должен вам сказать, что мы это так не оставим. И если потребуется, передадим дело в суд.

– Послушай, Стэн… – сказал четвертый юноша, Джо Валоски.

Диксон жестом велел ему замолчать. Лайл Дюмер, стоявший рядом, в волнении переминался с ноги на ногу.

– Стэн, – тихо сказал он Диксону, – чем бы все ни кончилось, они ведь могут устроить тарарам. В конце концов поделим на четверых. – И, повернувшись к Питеру, заметил: – Если мы решим заплатить вам эти сто десять долларов, может получиться, что мы не сумеем набрать всю сумму сразу. Можно будет выплатить по частям?

– Конечно. – Собственно, нет никаких оснований, подумал Питер, не распространять на этих ребят обычную практику отеля. – Кто-нибудь из вас – или все вместе – пусть зайдет к нашему главному бухгалтеру и договорится о рассрочке. – И он обвел взглядом группу. – Ну как, будем считать, что с этим вопросом покончено?

Один за другим все четверо кивнули.

– Остается выяснить эту историю с попыткой изнасилования – четверо так называемых мужчин против одной девушки. – В голосе Питера прозвучало презрение, которое он и не старался скрыть.

Валоски и Глэдвин вспыхнули. Лайл Дюмер смущенно отвел глаза.

Только Диксон держался с прежней самоуверенностью:

– Это она так говорит. А по-нашему, может, все было иначе.

– Я ведь уже сказал, что готов выслушать вашу версию.

– Черта с два!

– В таком случае мне остается лишь принять версию мисс Прейскотт.

– Может, жалеете, приятель, что вас там не было? – язвительно спросил Диксон. – Или же вы получили свое потом?

– Успокойся, Стэн, – пробормотал Валоски.

Питер с силой сжал подлокотники кресла. Его так и подмывало выскочить из-за стола и двинуть кулаком по этой самодовольной осклабившейся роже. Но он понимал, что тогда даст Диксону преимущество, которого тот, по-видимому, и добивался. Ну нет, сказал себе Питер, этого не будет – он не потеряет над собой власти.

– Полагаю, – ледяным тоном сказал он, – всем вам ясно, что против вас может быть выдвинуто обвинение в уголовном преступлении.

– Если это так, – парировал Диксон, – то кто-то уже успел бы это сделать. Так что не надо брать нас на пушку.

– Вы готовы повторить эти слова в присутствии мистера Марка Прейскотта? Если он прилетит из Рима, после того как узнает, что случилось с его дочерью?

Лайл Дюмер быстро взглянул на Питера – в его глазах сквозила тревога. Впервые и во взгляде Диксона появилось беспокойство.

– А ему скажут? – взволнованно спросил Глэдвин.

– Заткнись! – оборвал его Диксон. – Он нас ловит. Не верьте ему! – Голос его, однако, звучал не так уверенно, как минутой раньше.