Текст книги "Письмо на небеса"

Дорогой Курт,

Дома тети Эми не оказалось. Наверное, она ушла на встречу с приверженцем Христа, приехавшим в город на прошлой неделе. Я легла на диван и закрыла глаза. И, видимо, уснула, потому что тетя Эми разбудила меня, открыв входную дверь.

Я спросила, как прошла ее неделя, желая узнать, счастлива ли она теперь, когда вернулся приверженец Христа, но она лишь ответила коротко:

– Хорошо. А твоя?

– Нормально, – солгала я, и тетя включила «60 минут» – единственное телешоу, которое ей нравится помимо «Мистера Эда» и, должно быть, такое же древнее, только «тикающее».

Выпуск был о фридайверах. Они ныряют на глубину больше тридцати метров без аквалангов, и при малейшей неосторожности могут потерять сознание. Потрясенная, я представляла себе, каково это – подниматься с такой глубины, без единого глотка воздуха в легких.

Когда передача закончилась, тетя Эми позвала меня есть. Она приготовила блинчики и бекон – любимый ужин Мэй. Я сидела за кухонным столом в ожидании молитвы, но тетя Эми, глядя на меня, просто спросила:

– Ты в порядке?

– Да, – ответила я и подумала: «Неужели я выгляжу так плохо?».

– Я знаю, сегодня ты, должно быть, думаешь о сестре, – сказала тетя. – Помолимся за нее?

Меня как током ударило. Мэй умерла ровно год назад, в этот день. Как я могла об этом забыть? Мне стало ужасно стыдно.

– М-м… да. Прочитаешь молитву?

Тетя сжала мою ладонь, склонила голову и произнесла:

– Великий боже, мы просим Тебя позаботиться на небесах о нашей Мэй, любимой сестре, дочери и племяннице. Мы благодарим Тебя за благословенное время, проведенное с ней. И молим о ее сестре, Лорел, оставшейся на этой земле – храни ее сердце и поддержи ее в горе. Во имя Иисуса Христа, аминь.

Закончив молитву, тетя Эми посмотрела на меня со слезами на глазах. Не зная, что сказать, я откусила блинчик и почувствовала, что меня сейчас вырвет.

После ужина я улизнула в свою комнату, но уже через пару минут ко мне с телефоном в руке пришла тетя Эми. Звонила мама. Мы поссорились в прошлом месяце, и наши разговоры теперь занимали не больше пяти секунд.

– Привет, милая.

– Привет.

– Как ты сегодня?

– Нормально вроде. – Я села на постель, закуталась в розовое одеяло и уставилась в пустые бледно-розовые стены.

– Я знаю, тебе кажется, что я очень далеко, но я хочу, чтобы ты знала – сегодня мое сердце с тобой.

– Это мило, мам, – не сдержалась я, – но мне от этого ни капли не легче.

На другом конце трубки повисла тишина. Потом мама сказала:

– Прости, Лорел. Я просто думала… Думала, что тебе будет труднее пережить случившееся, если рядом буду я со своим горем. Я не знаю, как быть сильной после смерти Мэй. Я думала, будет хуже, если буду постоянно плакать у тебя на глазах.

Слова соскользнули с языка прежде, чем я успела их остановить:

– Ничего нет хуже, когда тебя оставляет тот, кто должен бы тебя любить.

Телефонная линия наполнилась помехами, похожими на шум океана – мы обе плакали в разных уголках планеты.

– Может, ты считаешь меня виноватой? Может, поэтому ты уехала? – наконец спросила я.

– Ты ни в чем не виновата, Лорел. Ни в чем не виновата.

– А может, виновата. Я не должна была говорить ей…

– Говорить что?

Комната вращалась и вращалась перед глазами, и я слишком учащенно дышала.

– Я не знаю. Мне пора идти.

Уронив телефон на пол, я плакала и не могла остановиться.

Все разом нахлынуло на меня. Ханна в своем лифчике у Блейка, и ее лицо с нарисованным синяком; отколотый зуб Натали и «никому не говори»; распахнутая дверь, целующиеся подруги и в этом виновата я одна – я не спасла их, не могла спасти их, не могла спасти ее. Мыло в душе, которым я никогда не смогу дочиста отмыться, и лягушонок в задней части ящика комода – я оставила его там; ваш разорванный в клочки постер и разобранная двухъярусная кровать, а мне так хочется залезть наверх по лестнице и лечь рядом с Мэй, чтобы все снова стало хорошо. Уходящий и уезжающий от меня Скай, и Мэй, откатывающаяся из-под колес машины, которая чуть ее не переехала, и то, как она кричала на меня, когда я пыталась ее остановить. Несущаяся по дороге на огромной скорости машина и соседский парень Марк, который никогда меня не полюбит. Затапливающая сознание река, и рука парня, тянущаяся ко мне, трогающая меня, залезающая мне под юбку, и липкие сиденья, и просто будь такой же как Мэй, такой же красивой и храброй, это должно было случиться, таков мир, очнись, его рука на мне, ощущение ее прикосновений, и жаркая, душная, вязкая ночь, и ваш голос: «Я не сойду с ума»…

Дорогой Курт,

После того первого вечера в кино я смотрела «Аладдина» дома. Я включала его снова и снова, вспоминая о том, чего не хотела вспоминать. Ставила этот диск, чтобы заменить Билли тем самым мультфильмом, на который должна была в тот вечер сходить с Мэй, и смотрела, как Аладдин бегает по городу, ворует вещи и говорит: «На один прыжок впереди болванов», как он вместе с принцессой летит на ковре-самолете и поет A whole new world. Я пыталась, как они, взлететь надо всем и вся.

В следующий раз, решив взять меня с собой, Мэй зашла в мою комнату в маминой квартире и, подмигнув, спросила:

– Хочешь сходить сегодня в кино?

Когда мы жили у мамы, она всегда уходила гулять одна. Я просила ее взять меня с собой, но она отвечала, что я еще слишком мала. Теперь же сестра хотела взять меня с собой. Я не знала, что сказать, чувствуя, что если она сейчас уйдет без меня, я никогда не смогу ее вернуть. Я убеждала себя в том, что случившееся с Билли не так уж и плохо. Что все этим занимаются. И если я притворюсь, что этого никогда не было, то этого и не будет.

Так пятничные вечера стали киновечерами. Они начались поздней осенью после встречи Мэй с Полом и продолжались до весны. Мы ездили в кинотеатр после ужинов в Village Inn с мамиными или папиными десятью долларами в кармане. По дороге в кино Мэй красила губы темной помадой. Улыбнувшись, она передавала ее мне:

– Хочешь?

Я смотрела, как мои губы тоже темнеют, проводя по ним помадой и ощущая ее вкус. Все словно происходило понарошку. Я думала, что если буду находиться рядом с сестрой, то ее сила очистит меня, поэтому темно-красной помадой словно ластиком стирала свой страх. За нас обеих. Мы слушали песни и громко подпевали. Я не обращала внимания на тошнотворное чувство в животе. Пыталась быть счастливой. Я же была с сестрой. Она любила меня, и мы снова с ней были подругами.

А бывало, мы с Мэй действительно ходили в кино. Иногда Пол с Билли не портили нам вечера, и мы покупали жевательные конфеты, садились в кино на задний ряд и шептались.

Но в другие ночи, когда мы видели стоящих у кинотеатра Билли с Полом, мое сердце сжималось от страха.

Мэй уезжала с Полом, и как только они скрывались из вида, мы с Билли садились в его машину и он отъезжал на пустую стоянку. Через какое-то время я научилась отстраняться от происходящего, взмывая на ковре-самолете над землей или устремляясь вместе с урчанием двигателей проезжающих мимо машин к океану.

Билли шарил по мне руками, говоря:

– Я ничего не могу с собой поделать. Ты меня приворожила.

Может, я действительно нечаянно приворожила его? Что если я каким-то образом заставляла его делать это с собой, мечтая быть похожей на Мэй, мечтая о том, чтобы она брала меня с собой, когда она уходила вечерами из дома?

Иногда Билли дожидался со мной возле кинотеатра Мэй с Полом – наверное, чтобы не выглядело так, будто я всегда одна. Когда Мэй спрашивала меня, понравилось ли мне кино, я вместо ответа засыпала ее вопросами о том, где она была, представляя ее на вечеринках, где музыка играет так громко, что ее ритм сливается с биением сердца. Часто от сестры пахло спиртным, или у нее был остекленевший взгляд. Но она всегда улыбалась, так что я думала, что она счастлива. Я хотела, чтобы она была счастлива.

Возвращаясь домой и раздеваясь, я воображала, что вместе с одеждой сбрасываю кожу. И выкидывала грязные футболки, чтобы ощутить себя чистой и обновленной. Вскоре у меня не осталось одежды, и я стала просить маму купить мне новую. Я чувствовала себя виноватой – мы были небогаты, а такое количество новых футболок обходилось недешево. Мама все время спрашивала, куда подевались старые, и я отвечала, что в средней школе не носят футболки с джунглями или пустынями, или даже «варёные». Я не говорила ей, что все их скомкала и выбросила в мусорный контейнер у Макдональдса рядом с домом.

Однако лягушонка я выкинуть не смогла. Я сохранила его в потайном ящике комода. Он единственный знал о том, что случилось. И он – мой любимчик. Футболки, где он раньше жил, больше не было, но на его брюшке осталась нижняя часть кнопки, напоминая о доме, которого его лишили.

В ту ночь, когда умерла Мэй, мы тоже ездили в кино. Только в этот раз с Билли все было иначе.

– Ты становишься взрослой девочкой, – сказал он. – Давай попробуем то, что делают они.

Обычно он лишь трогал меня, а затем хотел, чтобы я смотрела, как он кое-что делает. Но в этот вечер он хотел, чтобы это делала я. Он сказал мне не останавливаться, пока все не будет закончено. Я ждала и ждала, но казалось, это никогда не закончится. И я не могла отстраниться, унестись куда-нибудь разумом. Все, что я могла – ждать, когда настанет этому конец.

После этого я ждала сестру у кинотеатра. Подъехала машина Пола, и из нее вышла Мэй. От нее пахло ликером, и, судя по ее лицу, она плакала. Но, сев в «камри», Мэй натянула улыбку и включила музыку.

– Давай не поедем пока домой, – предложила она. – Давай поедем на наше место.

Когда я коснулась ее руки, Мэй перестала петь и повернулась ко мне.

– Лорел, не позволяй ничему плохому случиться с тобой, – сказала она и снова перевела взгляд на дорогу. – Не будь похожей на меня. Я хочу, чтобы ты была лучше. Хорошо?

Тяжело сглотнув, я кивнула. Я не знала, что на это ответить. Уже на мосту, сидя в самой середине, я призналась, глядя на сестру:

– Мэй, мне страшно. – Мне очень хотелось вернуть ее себе.

– Чего ты боишься? – спросила она.

– Я… я не знаю.

– Хочешь, я сотворю заклинание? Сорви мне один из тех цветков.

Я проползла на четвереньках по мосту, вытащила из трещины в досках маленький голубой цветок и принесла его ей. Мэй один за другим оборвала его лепестки, и, сжав их в ладони, не совсем внятно произнесла:

– Бим-и-бам-и-бом – ведьмы-вылетели-вон!

Она разжала пальцы, и лепестки тут же улетели, подхваченные ветром. Мэй тихо рассмеялась и посмотрела на меня так, словно искала что-то в моем лице.

Я попыталась улыбнуться в ответ, но вместо этого у меня вырвалось:

– Билли говорит, что я буду такой же красивой, как ты.

– О чем это ты? Когда он такое говорит?

– Когда вы уезжаете. Когда он… берет меня в свою машину.

Ее лицо изменилось. На нем отразился страх, от чего я испугалась еще больше. Мэй заплакала и больно вцепилась мне в плечи.

– Что случилось, Лорел? – прошептала она. – Что он сделал?

– Это неважно, – ответила я, отчаянно желая обо всем этом забыть. – Все нормально. – Я судорожно думала, как остановить слезы сестры. Мне хотелось, чтобы она снова стала волшебной феей и защитила меня от всего. – Мэй, ты помнишь… Помнишь, как ты летала?

– Да, – тихо сказала она, слегка улыбнувшись.

А потом встала. Она пошла по рельсам, раскинув руки как крылья. У меня пропал голос. Я хотела позвать ее, но словно была в другом месте. Не здесь, не в своем теле. И в следующую секунду… ее словно унес от меня ветер. Когда я закричала «Мэй!», было слишком поздно. Она не слышала меня. Она исчезла. Она уже исчезла.

– Мэй! Мэй! – звала я ее снова и снова, но мой голос тонул в шуме реки.

Она ушла туда, куда я не могла последовать за ней, и я, оцепенев, сидела на мосту, ожидая, когда она вернется. Вернется за мной. Звуки реки слышались мне шепотом далекого океана, урчанием моторов едущих в отдалении автомобилей. Но ни одна из машин не приближалась. Дорога была пуста и темна, как ночное небо без света звезд.

Дорогой Курт,

Тетя Эми похрапывает сейчас в соседней комнате. Она вошла ко мне после нашего телефонного разговора с мамой, и я плакала и плакала. Когда я наконец успокоилась, она приготовила мне чай и попыталась меня разговорить. Я сказала ей, что мне сегодня просто очень грустно, и спросила, можно ли пораньше лечь спать. Однако уснуть я не смогла, поэтому написала вам письмо, а потом не знала, чем еще себя занять. Из окна шел весенний воздух. Он пах так же, как в ночь смерти Мэй – цветением в ночи и пробивающимся через холод теплом. Одиночество стало невыносимым.

Я взяла мобильный и увидела, что пропустила звонок от Ская. Я чуть не нажала на кнопку вызова, но затем убрала палец. Потом, уговорив себя, что между нами уже не осталось ничего, что бы можно было разрушить, я позвонила ему.

Уже была полночь, но он все равно поднял трубку.

– Привет, – ответил он.

– Привет.

– Я волновался за тебя.

– Мне нужно… Я у тети и мне просто нужно… Я не могу здесь находиться сейчас. Ты не мог бы приехать за мной и забрать меня отсюда?

Он несколько секунд помолчал.

– Хорошо.

Я вылезла в окно и ждала Ская, дрожа от холода в одной толстовке. Когда я села в его пикап, Скай не посмотрел на меня. Он не отрывал взгляда от лобового стекла.

– Куда ты хочешь поехать?

– На старое шоссе. – В это мгновение я поняла, что должна это сделать.

– Уверена? – спросил Скай.

Я кивнула.

И мы повернули на дорогу, на которой я не была – если не считать воображения – с самой смерти сестры. У меня резко участилось дыхание.

Мы подъехали к мосту, и я попросила:

– Останови здесь.

Я заставила себя открыть дверцу и выйти. Подошла к краю моста и продолжала идти вперед. Поставила одну ногу на рельс. Раскинула руки. Ночь застыла. Ни ветерка. Ничего, чтобы толкнуть меня в сторону.

Я ощущала под одной ногой тонкую полоску металла, будто гимнастическое бревно из нашего детства, а под другой – ровную поверхность земли. Видела Мэй, идущую вперед, раскинувшую руки в стороны. Видела ее волшебные крылья. Как они трепещут, пытаясь ее удержать. Не дать упасть. Но я их сломала. Я вижу, как эти крылья, похожие на китайскую шелковую бумагу, отрываются, и сестра падает вниз. Я вижу, как они падают вслед за ней – медленно, словно листья. Но ее тело. Ее тело не такое легкое, как они. Оно исчезает до того, как я слышу всплеск. Тело сестры, рядом с которым я спала. Тело сестры, отбирающей у меня одеяла и заворачивающейся в них подобно буррито, так что я дрожала и придвигалась к ней, чтобы хоть чуть-чуть согреться. Она пахла яблоками, мятой и летней землей. Я хотела пойти за ней. А потом услышала Ская:

– Что, черт возьми, ты делаешь?

Я убрала ногу с рельса. Почувствовала, как Скай хватает меня.

– Не подходи так близко к краю. Ты пугаешь меня.

Внизу шумела река, спокойно текущая вперед, будто вовсе не она украла у меня тело сестры. Я повернулась к Скаю и начала говорить, потому что уже все потеряла:

– Она оставляла меня. Оставляла одну в кино с парнем, который делал со мной… всякое. Я знаю, что она этого не хотела, но я была так… так зла на нее. – Я сказала это. Сказала это вслух.

– Лорел, – потянулся ко мне Скай, – конечно, ты злилась на нее. Кто этот парень?

– Это неважно. Друг Пола. И я пыталась рассказать ей о том, что случилось, а она… она так расстроилась. Боюсь, это убило ее.

– Почему ты так думаешь? Что произошло?

Я все ему рассказала, а когда закончила, он посмотрел на меня и произнес:

– Ты не виновата, Лорел.

– Но если бы я не допустила того, что случилось, или если бы я никогда ей этого не сказала, то, может быть, она все еще была бы с нами.

– Перестань. Ты не можешь винить в этом себя. Может быть, она все еще была бы с нами, если бы не пила. Или если бы ветер в ту ночь дул в другом направлении. Ты сводишь себя с ума этими мыслями. Она сделала свой выбор. Теперь ты должна позаботиться о себе. Это самое лучшее, что ты можешь сделать для нее. Этого бы она для тебя хотела.

Я смотрела ему в глаза и медленно понимала: я рассказала обо всем Скаю, и не произошло ничего плохого. Не произошло ничего ужасного. Он все еще рядом. Стоит прямо передо мной.

– Ты не ненавидишь меня?

– Нет.

– И не боишься?

– Нет. Я лишь хочу, чтобы ты знала, что больше не должна позволять делать с собой те вещи.

Он обнял меня, и меня прорвало. Я зарыдала.

– Как она могла оставить меня жить здесь без нее? Я так по ней скучаю. Я люблю ее. Я хочу, чтобы она повзрослела и стала той, кем должна была стать. Хочу, чтобы она взрослела вместе со мной.

Скай дал мне выплакаться, а потом увел от моста.

– Давай уедем отсюда, – сказал он, открыв дверцу пикапа.

Мы забрались внутрь и поехали обратно.

Скай вел машину на приличной скорости, но не слишком быстро. Просто идеально, всю дорогу. Как и всегда.

Искренне ваша,

Лорел

Дорогая Амелия,

Иногда кажется странным то, что солнце продолжает восходить и светить, как будто ничего не случилось. Когда я проснулась сегодня утром, птицы чирикали, как ни в чем не бывало, и на улице заводились машины. Я с трудом заснула после того, как ночью вернулась с моста, и веки еле разлеплялись. Прилагая героические усилия, чтобы вылезти из постели, я почему-то подумала о вас. О вас, на крохотном островке, на котором вы, возможно, приземлились и прожили свой век точно потерпевшая кораблекрушение.

Я представила, каково это – ждать, что кто-то тебя спасет. Складывать костры и подавать дымовые сигналы, исчезающие за облаками. Как долго вы прожили на этом островке со своим штурманом? Кто из вас умер первым, а кому пришлось оплакать другого?

На острове Гарленд, лежащем близ островка Хоуленд, на котором вы должны были в то утро совершить посадку в середине Тихого океана между Австралией и Гавайями, обнаружили свидетельства деятельности человека. Там нашли куски оргстекла, сходного с тем, что было вставлено в окно вашего самолета, каблук от туфли, может быть принадлежавшей вам, птичьи и черепашьи косточки, кострище, осколки от бутылки из-под кока-колы, видимо, использовавшейся для того, чтобы вскипятить воду. А потом, совсем недавно, отыскали куски разбитой баночки из-под крема для разглаживания морщин, такой формы и размера, какие делали в то время, когда вы были живы. Все знали, что у вас есть морщинки, от которых вы хотите избавиться.

Одеваясь, я думала об этой маленькой баночке, оставленной как доказательство. Она казалась мне очень хрупкой в сравнении с вашим волевым лицом, смело обращенным к миру.

В школе этим утром уже все знали о том, что Натали с Ханной целовались на вечеринке. Я видела, как Ханна шла по коридору, и один из футболистов крикнул ей вслед:

– Не хочешь устроить тройничок?

– Две пары грудей лучше, чем одна, – добавил его друг.

Велев им заткнуться, я поспешила за Ханной, но она повернула за угол и быстро ушла.

На английском Натали сидела весь урок, натянув на голову капюшон толстовки, а после звонка вскочила и ушла до того, как я успела с ней заговорить.

На обеде наш стол пустовал. Я с минуту постояла рядом с ним, не зная, куда идти, затем села у забора, как делала раньше. Глядя на набухшие зеленые почки, я вспоминала, как в начале года смотрела на опадающие с деревьев листья.

Ко мне подошел Скай и протянул печенье с арахисовым маслом.

– Держи, – сказал он. – Я подумал, что ты не откажешься.

– Спасибо, – поблагодарила я, улыбнувшись ему.

Я взяла у него печенье, и когда он сел рядом, отдала ему половину. Так мы и сидели там, молча хрустя печеньем.

После школы я позвонила тете Эми и сказала ей, что у меня групповое занятие, а потом меня подвезут. Я торчала в библиотеке так долго, как только могла, думая о Натали с Ханной, о Мэй и о вас на вашем островке. Я думала о том, как изо всех сил старалась быть храброй в этом году. Но, может быть, я все время делала это неправильно? Есть огромная разница между тем риском, из-за которого можно сгореть дотла, и тем, на который шли вы, и благодаря которому о вас узнал весь мир. Когда стало темнеть, я вернулась домой к тете Эми. Глубоко вздохнув, повернула дверную ручку. Тетя дожидалась меня на диване. На сервировочном столике лежал разрезанный пополам сэндвич с салатом и майонезом.

– Хочешь есть?

Я хотела сказать «нет» и уйти в свою комнату, но при виде лежащего в ожидании меня сэндвича почувствовала грусть и одновременно любовь к тете Эми. Поэтому бросила рюкзак у двери и села рядом с тетей.

– Спасибо, – поблагодарила я.

Я думала, она начнет с молитвы, но вместо этого она сказала:

– Лорел, вчера вечером ты была так расстроена. Я переживаю за тебя.

– Сегодня мне уже лучше, – осторожно подбирая слова, ответила я. И это не было ложью.

– Я знаю, что ты скучаешь по Мэй. И знаю, что ты восхищалась ею. Но я вижу, что ты становишься самой собой, Лорел. И горжусь тобой. Как и наш Спаситель Иисус. – Она сжала мою ладонь, посмотрела мне в глаза и добавила: – Как и Мэй, которая глядит на нас с небес.

Хотя я все еще не знала, почему тетя Эми гордится мной, и сомневалась, что мной гордится Иисус, мне было приятно слышать такое о Мэй.

Как вы провели последние мгновения своей жизни, Амелия? Смотрели ли вы на облака, в которых когда-то парили? Задавались ли вопросом: вернетесь ли вы в свои любимые небеса, чтобы провести там вечность?

Искренне ваша,

Лорел