Текст книги "День, когда мы встретились"

– Рад тебя видеть.

– Надеюсь, ты купил пиццу?

– Две. И бутылку «Чинзано». – Она вздохнула:

– Если бы я не была такой уставшей, я показала бы тебе, как я рада.

– Покажешь после ужина.

Но Мэгги заснула прямо за столом, не успев отведать и кусочка пиццы. Сквозь сон она чувствовала, как Конор подхватил ее на руки и понес в кровать.

– Ну как? – спросил он. – Выспалась? – Мэгги лениво потянулась:

– Более или менее. Извини, ты, должно быть, не этого от меня ожидал.

– Я должен был заполучить тебя в любом виде.

Он налил ей стакан вина, и она пила его маленькими глотками, смакуя.

– Как здорово! Всегда бы так…

«Никаких посторонних взглядов, непрошеных комментариев…»

Какое-то время они молчали. Он гладил ее волосы, она что-то чертила пальцем на его груди. Больше ничего не было нужно. Им было хорошо и так.

– К сожалению, так будет не всегда. – Конор был серьезен. – Мы живем среди людей…

– Мне кажется, я еще не готова. Ты же видел, как среагировали и мои родственники, и твои. Может, не будем пока их дразнить? Пусть попривыкнут к этой мысли.

– Может быть, мы и впрямь поторопились. Но теперь не вернешь. Они уже знают о нас.

– Тебе легче. Твой сын живет с матерью на другом конце страны. А мои дети живут со мной, и волей-неволей их касается все, что делает мать.

– В первую очередь ты имеешь в виду Николь. Она кивнула. С Чарли в этом отношении проблем не было.

Он слишком мал, чтобы сильно переживать разлуку с отцом, а от Конора просто без ума. Если бы и с Николь было так же просто, как с ним!..

– Нет, я не требую, чтобы ты любил ее. Как я могу это требовать, когда сама порой не уверена, что я ее люблю?

– Любят маленьких детей. А Николь уже почти взрослая. В таком возрасте дети требуют не любви, а уважения. Я ее вполне уважаю. Со временем, возможно, и полюблю.

Но Мэгги не была уверена, что это когда-нибудь произойдет. Николь словно задалась целью отравлять матери жизнь насколько возможно. Николь была Клер номер два. В ней настолько не было ничего от Мэгги, что та, пожалуй, сама усомнилась бы, что Николь ее дочь, если бы не помнила, как девять месяцев носила ее в себе.

Они еще немного поболтали, и Конор поднялся, чтобы подбросить дров в камин.

– Можно, я останусь на ночь? – спросила Мэгги. – Здесь так уютно, что не хочется уходить.

Конор молчал. Мэгги не понимала, в чем дело. Может, она чем-то обидела его?

– В чем дело, Конор? – встревожилась она.

– Мне завтра рано вставать, – объяснил он.

– Тогда я, пожалуй, пойду.

– Идти на суд, – добавил он.

– Ну что ж, – она хотела чем-нибудь утешить его, – по крайней мере завтра наконец все решится.

– Все не так-то просто, Мэгги. – В его словах было что-то испугавшее ее.

– Я понимаю, тебе трудно будет еще раз пережить все это, но зато в этом деле будет поставлена точка.

Конор посмотрел на нее. От этого взгляда Мэгги стало не по себе.

– Ты не знаешь всей истории, – с горечью сказал он.

– Мне кажется, я все знаю. – Мэгги старалась держаться непринужденно. – Ты мне рассказывал, я сама читала что-то в газетах…

– Я ничего не делал, – произнес он. – Стоял и пялился, как дурак. Об этом ты в газетах наверняка не читала.

Мэгги хотела сказать ему, что он и так сделал все, что мог, но теперь уже сама не была уверена в этом. Она вспомнила, что на вечеринке родственники Конора немного чуждались его. Тогда она не придала этому значения, но, может быть, он действительно это заслужил?

Конор рассказал ей все, что помнил сам.

– Я должен был помешать этому сукину сыну, хотя бы попытаться…

– Конор, ты же сам сказал, что этот тип держал пистолет у самого виска Бобби. Ты не мог ничем помочь. Если бы ты попытался что-нибудь сделать, он бы…

– Убил его? Может быть, я боялся не этого…

Мэгги отдала бы весь мир, чтобы унять боль, стоявшую в его глазах. Она пыталась утешить его, как утешала обычно своих детей, но все было бесполезно.

– Нельзя знать, – сказала она, – как поведешь себя в такой ситуации. Когда тебе угрожает опасность.

Конор молчал. Это молчание давило Мэгги, словно стопудовый груз на плечах.

Глава 18

Мэгги, поеживаясь и завернувшись в одеяло, смотрела, как Конор одевается, чтобы идти в суд.

Мэгги легко просыпалась утром. Конор же, как оказалось, обычно приходил в себя только после третьей чашки кофе.

Мэгги помогла ему выбрать галстук и посоветовала надеть голубую рубашку, а не белую. Оба пытались делать вид, что все хорошо, но на самом деле чувствовали себя преотвратно.

– Я не знаю, когда они меня вызовут. Надеюсь к обеду освободиться. Ты будешь здесь?

– Хотелось бы! Но мне тоже нужно бежать. В девять тридцать у меня занятия с Джанни, в час экзамен, потом еще придется провести несколько часов на работе… К тому же где-нибудь в перерыве нужно заскочить домой, а то дети, поди, уже и забыли, как выглядит их мать.

– Да, ты занятая женщина! – усмехнулся Конор. – Как ты еще умудряешься находить время для меня? – Он поцеловал ее в лоб.

Мэгги вдруг почувствовала сильную потребность в его объятиях, его тепле…

– Я не хочу тебя терять, – сказал он.

– Кто говорит, что ты должен меня потерять? – Однако оба чувствовали, что что-то изменилось между ними, и не были уверены, можно ли это исправить.

Он обнял ее и долго держал в объятиях, словно и впрямь боялся потерять.

Конор ушел. Мэгги закрыла за ним дверь.

– Ты не потеряешь меня, – пообещала она ему вслед.

Всю свою взрослую жизнь Мэгги провела в заботах о счастье детей. И лишь теперь, похоже, начала задумываться о собственном счастье.

Было странно находиться одной в его доме. Все вокруг было очень скромным, почти никаких украшений, кроме тех фотографий, но все вещи вокруг, казалось, хранили какой-то отпечаток сильной мужской чувственности их владельца: простые деревянные полки, мягкие кушетки, огромный камин… Даже кожаное кресло казалось каким-то теплым, хотя кожа обычно холодна. Окна были без занавесок, и за ними сразу же начинался густой сосновый лес.

Почему они не могут остаться здесь навсегда? Запереть двери, задернуть занавески (их нет, но ведь можно повесить!), отгородиться от всего мира и создать свой, ни на что не похожий мир. Ну хорошо, это, конечно же, невозможно, но почему она не может быть одновременно матерью, дочерью, сестрой – и любовницей? Почему все сплетается в какой-то узел, который невозможно ни развязать, ни разрубить?

Чарлзу было легко с его Салли. Кроме нее, у него никого не было. Детей своих он видел не чаще чем пару раз в год. Конечно, ему, должно быть, тоже хотелось, чтобы Чарли и Николь любили Салли, но если нет, он бы пережил это. Да и со своими родителями Чарлз жил по разные стороны океана.

Но Мэгги знала, что ничто не будет для нее преградой, если ее чувство серьезно.

Железнодорожная станция в Принстон-Джанкшен была переполнена пассажирами, отправляющимися в Манхэттен. Одни терпеливо ждали поезда, другие беспрестанно поглядывали на пустые пути. Все они казались Николь уставшими, хотя не было и восьми часов утра.

– Моя мать убьет меня, если узнает, что я собираюсь делать, – проворчала Мисси, должно быть, в сотый раз с тех пор, как, выйдя из школьного автобуса, они вместо школы пересели на другой автобус, отвезший их на железнодорожную станцию.

Николь посмотрела на подругу:

– Ты ничего не собираешься делать, Мисси. Это я собираюсь. Если уж кого убивать, так это меня.

– Я никогда раньше не ездила в Манхэттен одна. – Голос Мисси дрожал, она готова была расплакаться. – А вдруг что-нибудь случится?

– Что может случиться? Мы вернемся домой так быстро, что никто и не заметит, что мы где-то были!

– А вдруг в школе нас хватятся, позвонят домой, а там…

– Ты прекратишь волноваться? Ты ведешь себя словно моя мать.

Впрочем, Николь уже начала забывать, как ведет себя ее мать. Та целыми днями где-то пропадала, с ними сидела бабушка. Говорили, что мать готовится к экзаменам, но Николь не была уверена, что в голове у матери одна школа.

Казалось бы, у Николь были все причины, чтобы отказаться от своей мечты. Вчера вечером она была в гостях у тети Клер, и та сказала ей, что с карьерой модели для Николь ничего не выходит. Николь отлично понимала, что было причиной этого решения Клер. Об этом нетрудно было догадаться после того, как мать обнаружила у нее эти злосчастные фотографии и учинила Клер настоящий скандал.

Николь мысленно ругала себя последними словами. Это была ужасная глупость, едва ли не самая большая ошибка в ее жизни. Не могла запрятать фотографии подальше! Сейчас бы тетя Клер уже нашла для нее какой-нибудь выгодный контракт. Николь подписала бы его своей любимой ручкой – красной с черным колпачком – и не успела бы опомниться, как уже была бы сказочно богатой и жила в Лондоне по соседству с папой. Она была не в восторге от Салли, но ради такого можно было бы, в конце концов, терпеть и Салли.

Впрочем, все еще можно попытаться исправить. Ради этого она и пропустила сегодня школу и уговорила Мисси сопровождать ее в поездке в фотостудию, адрес которой она нашла в Интернете. Слава Богу, тетя Клер вернула-таки ей злополучные фотографии как бы в качестве компенсации за моральный ущерб, и сейчас они лежали в сумочке Николь. Николь понимала, что она не одна, что ей придется конкурировать с сотнями красивых и амбициозных девушек, но если она не понравится этому фотографу, она найдет другого, третьего, десятого – когда-нибудь ей должно повезти, если у нее действительно такие внешние данные, как расписывает Клер. У Николь было множество адресов, которые она нашла в Интернете. Если бы мать узнала, она бы наверняка убила ее. Мать часто заводила разговор про то, какие опасности могут подстерегать молодую, неопытную девушку, но Николь лишь поддакивала, а сама пропускала ее слова мимо ушей.

Поезд наконец подошел, и они с Мисси заняли два свободных места.

– Эти мужики напротив, – шепнула Мисси ей на ухо, – смотрят на нас. Старые придурки!

– Не обращай внимания, – посоветовала Николь. Она уже привыкла к похотливым взглядам мужчин и знала, как вести себя в подобных случаях.

– Этот толстый, – прошептала Мисси, – подмигнул мне! Что делать?

– Главное – не улыбайся в ответ.

«Господи, ну и тупа же порой бывает Мисси!» – подумала она.

– Ты боишься? – спросила Мисси через минуту.

– Немного.

– Я так очень. Хотя речь идет не обо мне.

– Послушай, – немного резко предложила Николь, – поезд пока не тронулся, ты еще можешь выйти.

– Нет! Я не смогу отпустить тебя туда одну. Я единственный человек, кто знает, что ты собираешься делать. – Она произнесла это с таким пафосом, что Николь невольно усмехнулась.

– Не такое уж важное событие, – дернула плечом Николь, хотя в глубине души так не считала. – Если я им не понравлюсь, я ничего не потеряю, кроме зря потраченного времени.

– Как ты можешь им не понравиться?! – восторженно воскликнула Мисси. – Ты выглядишь не хуже Шарон Стоун!

– Может быть, им не нужна вторая Шарон Стоун, – усмехнулась Николь. – Может, им нужен кто-нибудь типа Гвинет Пэлтроу.

– Из тебя можно сделать Гвинет Пэлтроу. Причесать, накрасить…

– Нет. Я на нее все равно не похожа.

– Не важно. – Мисси сжала руку Николь. – Ты выглядишь так, что можешь стать знаменитой.

«Может быть, когда-нибудь и стану, – подумала Николь. – Знаменитой и богатой, чтобы не отчитываться ни перед кем».

Двери поезда захлопнулись.

– Что-то ты поздновато, – заметил Гленн Матушек, адвокат Конора.

– Я даже на целых пять минут раньше. У тебя, должно быть, часы спешат.

Гленн кинул взгляд на часы:

– Должно быть. Как настроение?

– Какое уж там… – буркнул Конор. – Скорее бы, черт побери, весь этот спектакль кончился!

– Крепись, старик. Мы все вздохнем свободнее, когда этот тип наконец окажется за решеткой.

Конор кивнул на дверь зала суда:

– Она там?

– Дениз? Да. В первом ряду, с матерью и двумя сестрами. – oh взглянул на Конора: – Какие-то проблемы?

– Я просто давно ее не видел. И детей тоже.

Он слишком много потерял со смертью Бобби. Напарника, друга, дружбу его семьи… Хотя, конечно, его потеря не может сравниться с потерей Дениз.

– Помни, что ты в суде, – напутствовал Гленн. – Смотри на судью, отвечай только на поставленные вопросы, ничего не добавляй от себя, не делай вид, словно ты защищаешься. А главное – не показывай этому придурку, что ты его боишься.

– Ты так говоришь, словно советуешь мне не проиграть.

– Да, черт возьми, я советую тебе не проиграть! Судья – крепкий орешек. Отвечай односложно: «да», «нет». Любое лишнее слово может обернуться против тебя.

Хорошие советы. Весь фокус лишь в том, чтобы суметь ими воспользоваться. Конор не был уверен, что когда увидит этого идиота, убившего Бобби, в одном зале с его вдовой, сможет удержаться от того, чтобы не наброситься на него. «Просто „да“ и „нет"“, – сказал Гленн. Конор дал себе слово, что он с этим справится. Он свидетель, а не обвиняемый. Он должен помнить об этом.

– Пора, – кашлянул Гленн, поправляя свой галстук. Конор обреченно кивнул:

– Идем.

Зал суда показался Конору не таким большим, каким казался раньше. За годы службы ему приходилось не раз бывать здесь с показаниями по тому или иному делу, но тогда все это совершенно не затрагивало его душу. Высокие потолки, массивная мебель – все убранство зала словно подавляло тебя, внушая мысль, что государство – все, а ты – ничто. Но сейчас Конор не замечал ничего вокруг. Он видел только Уокера, сидевшего рядом со своим адвокатом. Сейчас в Уокере не было ничего общего с бритоголовым уличным панком, каким запомнил его Конор. Сейчас перед Конором сидел молодой человек с аккуратной стрижкой, в безукоризненном костюме и строгом галстуке. Само воплощение невинности, если не считать его глаз.

Конор знал этот взгляд слишком хорошо, чтобы ошибаться.

«Если меня и упекут за решетку, – словно говорил этот взгляд, – не думай, что на этом все кончится. Для тебя это никогда не кончится».

В этот момент Конор чувствовал, что сам может совершить убийство. Чтобы сделать, хотя бы и с опозданием, то, чего он не сделал тогда.

– Спокойно, – шепнул ему Гленн, когда они заняли свои места. – Не встречайся с ним взглядом. Не позволяй ему думать, что он может давить на тебя.

Конор попытался разжать кулаки, но это ему не удалось. Его тошнило, как всякий раз в самолете. Конор вел борьбу со злом каждый день уже двадцать лет – и все никак не мог привыкнуть. Молодой человек с детски-невинным лицом был убийцей. Не слухи, не домыслы. Конор был там, все видел, все слышал и ничего не сделал для того, чтобы остановить это. Ничто не переменит этого факта, ничто не сотрет его из памяти Конора. И Конор знал, что, какое бы наказание ни дали этому убийце с лицом младенца, половина вины за то, что случилось, лежит на нем, Коноре.

– Ты будешь на вечеринке? – спросила Джанни. Один из одноклассников Мэгги собирался устроить вечеринку по поводу сдачи экзамена.

– Непременно, – кивнула Мэгги, хотя особого настроения идти туда у нее не было. – Извини, мне надо бежать. Уже двенадцать, а экзамен в час.

Она села в машину. Радиоприемник был настроен на местную станцию, так что все, что ей оставалось, – это включить его.

« – … транспортная пробка на Девятой авеню…» «Транспорт меня не интересует! Давай о суде!» « – Заседание суда по делу Аллена Уокера, проходившее сегодня утром, было внезапно прервано из-за сердечного приступа у одного из присяжных. Присяжный госпитализирован и заменен другим лицом. Заседание возобновится во второй половине дня. Вы слушаете новости…»

Мэгги выключила приемник, пожалев о том, что не может так же просто выключить свои эмоции.

– Вот адрес. – Молодая рыжеволосая женщина протянула Николь листок бумаги. – Скажете, что Бенно из «Стар трэкс» рекомендовал вас для спецсъемки.

Николь посмотрела на адрес. Студия находилась где-то в форт-Ли.

– Что такое спецсъемка? – спросила она, думая о том, как добраться до Форт-Ли.

– Они знают, – сказала женщина.

– Мы не можем ехать в Форт-Ли! – запротестовала Мисси, когда подруги вышли на шумную и оживленную улицу. – У нас всего пять долларов и билеты на обратную дорогу. Может, позвонишь им и отменишь встречу?

– Ну уж нет! – Николь схватила Мисси за руку. – Не для того я сюда так долго добиралась.

– Едем домой, Николь!

– Поезжай, если хочешь! – Николь вдруг ужасно разозлилась на свою лучшую подругу. – Я еду в Форт-Ли.

– Я не могу бросить тебя одну.

– Почему же не можешь? Поезжай домой и будешь прикрывать меня, если кто-нибудь спросит, где я.

«Вряд ли, конечно, кто-нибудь спросит, но на всякий случай…»

Бедная Мисси! Она готова была заплакать. Впрочем, Николь могла понять свою подругу. Может быть, она сама была бы такой, если бы всегда жила в одном городе, в одном доме. Николь же всю жизнь провела в переездах, и она не боялась новизны. Она готова была и одна уехать в Форт-Ли.

Джек Олифант был владельцем обувного магазина, расположенного как раз напротив того магазина игрушек, в который направлялся Бобби в тот злополучный день.

Судья Соня Бернстайн вела заседание. Она сидела неподвижно, пока Олифант называл свое имя, возраст и род занятий.

– Мистер Олифант, – задала она вопрос свидетелю, – вы подтверждаете, что это вы вызвали полицию после того, как детектив Ди Карло был застрелен?

– Да, это я звонил, – кивнул Олифант. – Я хочу сказать: подтверждаю.

Олифант явно нервничал. Конор заметил это по тому, как подрагивает его левая бровь, а ступня отбивает дробь по паркету, словно ему не терпится выйти отсюда. Взгляд Оли-фанта скользнул по Конору и перешел на Уокера, который сидел совершенно невозмутимо, словно был чист, как ангел. Лицо Олифанта густо покраснело, и он снова перевел взгляд на судью. То, что он нервничал в такой ситуации, не было странным. Но по его лицу Конор видел, что это были не просто нервы. Это был страх.

– Мистер Олифант, расскажите, пожалуйста, что произошло в тот день.

– Я подсчитывал выручку – вручную, так иной раз быстрее, чем возиться с компьютером, – как вдруг услышал какой-то шум – а место у нас, вы знаете, тихое, ничего обычно не происходит. Я подошел к двери и выглянул на улицу.

– И что же вы увидели, мистер Олифант?

– Его. – Он показал на Конора.

– Кого-нибудь еще видели?

– Он… детектив Райли держал на руках детектива Ди Карло.

– В каком состоянии был детектив Ди Карло? – Олифант выглядел так, словно ему хотелось бежать отсюда. Его глаза бегали, словно ртуть.

– Я не врач, но он был весь в крови. Все вокруг было в крови. Я удивился, откуда ее столько – он не был крупным человеком…

Его слова были прерваны громким криком, вырвавшимся у Дениз. Этот крик словно полоснул Конора по сердцу ножом. Он должен подойти к ней, заглянуть в глаза, сказать, что во всем виноват только он… Конор уже готов был подняться, но рука Гленна легла на его колено, остановив его.

– Нет, – произнес Гленн так тихо, что его слышал только Конор, – не делай этого!

Судья, выждав несколько секунд, тактично призвала Дениз к порядку. Дениз беззвучно рыдала на плече матери. В последний раз Конор видел мать Дениз на похоронах Бобби. Тогда она отвернулась от него, словно никогда не знала.

– Мистер Олифант, – продолжала судья, – вы сказали, что слышали шум.

– Да.

– А выстрел вы слышали?

Взгляд Олифанта скользнул по Конору, по Уокеру и снова перешел на судью.

– Не знаю, – проговорил он.

– Не знаете или не помните?

– Не помню.

– Кто еще там был?

– Не помню. Все, что я помню, – это кровь. – Он покосился на Дениз, но затем взял себя в руки. – Я хочу сказать, что сразу же побежал звонить в полицию.

– Вас кто-нибудь просил, чтобы вы позвонили в полицию?

– Не знаю. – Олифант подумал с минуту. – Возможно, он, – указал он на Конора, – звал на помощь.

Конор поежился. Он сам ничего не помнил. Гленн сочувственно посмотрел на него.

– Но вы не уверены, что он звал на помощь? – спросила судья.

– Нет, – пробормотал Олифант. – Не уверен. Допрос продолжался еще минут пятнадцать.

– Спасибо, мистер Олифант, – поблагодарила судья. – Можете быть свободны. Объявляется десятиминутный перерыв, затем допрос следующего свидетеля.

Судья покинула зал. Конор и Гленн поднялись. Конор настиг Дениз в нескольких шагах от выхода. Он поколебался, прежде чем отворить ей дверь. Она посмотрела на него и прошла мимо. Конор окликнул ее, но Дениз, казалось, не слышала, так как даже не замедлила шаг.

Глава 19

Николь взяла с Мисси торжественную клятву, что та никому не скажет, что Николь собирается делать.

– Обещай, – сказала она. – В конце концов, ты мне должна, Мисси. – Николь однажды прикрывала подругу, когда та вместо школы пошла в кино на «Звездные войны».

– Обещаю. – В больших карих глазах Мисси стояли слезы. – Будь осторожна, Николь!

Николь поморщилась:

– Разумеется, я буду осторожна. Я, кажется, не вчера родилась!

Мисси, казалось, забыла, что Николь в свои пятнадцать уже успела повидать весь мир.

– Вот. – Мисси протянула Николь всю свою наличность. – Возьми. Я могу пойти домой со станции пешком.

– Не говори никому, – еще раз повторила Николь. – Я вернусь домой как только смогу.

Мисси кивнула и побежала к поезду.

Николь купила билет на автобус до Форт-Ли. Форт-Ли был как раз по ту сторону Гудзона от Манхэттена. Николь немного знала эти места – в Форт-Ли одно время жила одна из ее кузин по отцу. Красивое место, по крайней мере не такая дыра, как та, где Николь жила сейчас. К тому же спокойное. В Манхэттене было гораздо опаснее, хотя Николь скорее бы умерла, чем призналась в этом Мисси.

В автобусе было всего три свободных места. Николь выбрала место сзади, рядом с симпатичной пожилой леди в старомодном голубом плаще. Волосы женщины были выкрашены в ярко-рыжий цвет, на коленях стояло несколько сумок, туго набитых товарами из супермаркета. Она улыбнулась Николь, и та улыбнулась в ответ. Николь боялась, что женщина окажется такой же болтушкой, как и некоторые подружки ее бабушки Риты. Но та, как только автобус отошел от остановки, закрыла глаза и всю дорогу не проронила ни слова.

Поездка была не длинной, но утомительной, и Николь погрузилась в свои мысли. Если бы только ее мамаша не вмешалась в планы Клер! Тетя Клер наверняка бы и словечко за нее замолвила, и позаботилась о том, чтобы не было никаких проколов. А теперь вот приходится действовать на свой страх и риск. Сейчас ее мать и тетя Клер не разговаривали, бабушка Рита была из-за этого в расстройстве, тетя Элли не знала, чью сторону принять. Они ведут себя так, словно имеют право решать за нее, даже не спросив ее мнения! Папа тоже имел право на свое мнение, и Николь была уверена, что он был бы на ее стороне. Разве папа не говорил ей, что она выглядит не хуже всех этих журнальных красоток?

Николь пыталась позвонить отцу накануне вечером, но к телефону подошла Салли. Николь уже хотела было положить трубку, но тут Салли спросила:

– Николь, это ты, детка?

Николь и забыла, что у папы телефон с определителем. Пришлось ответить.

– Я, – сказала она. – Папа дома?

– Он в Кувейте, дорогая. Я не знаю, когда он вернется. – Салли помолчала. – Что-нибудь важное?

Николь задумалась. Ей хотелось поговорить с отцом, но, в конце концов, это не был вопрос жизни и смерти.

– Нет, – сказала она, – ничего срочного. Просто передайте ему, что я звонила, хорошо?

– Хорошо.

Салли, казалось, хотела поговорить с ней, но Николь повесила трубку. Ей вовсе не хотелось разговаривать с Салли. Для нее Салли была никто.

Было около половины второго, когда Николь вышла из автобуса в Форт-Ли. Встреча была назначена на два, так что время у нее, может быть, и было, но Николь боялась, что студия окажется где-нибудь на другом конце города, ей придется пересаживаться еще на один автобус, и тогда у нее совсем не останется денег. Но ей повезло. Проходивший мимо почтальон указал ей на здание всего в паре остановок от того места, где она находилась, и она вполне могла дойти туда пешком.

Студия «Гло-Джон» была на втором этаже трехэтажного кирпичного здания. В здании стоял какой-то непонятный запах, пыльная деревянная лестница подозрительно скрипела под ногами Николь, но ей это не показалось странным. Фотографы – народ творческий, и в их обиталищах даже должен царить некоторый беспорядок. Дверь студии, однако, была новой, деревянной, с тонированным стеклом, а наверху мозаикой из разноцветного стекла было написано название студии. Николь замерла от восхищения. Видела бы сейчас ее тетя Клер! Но ничего не поделаешь, если все так сложилось. Когда-нибудь они еще пожалеют о том, что пытались помешать ей стать моделью.

Заседание суда возобновилось в два часа.

– Вызывается свидетель Конор Райли.

Конор почувствовал, как все его эмоции вдруг улетучились. Чувство вины. Чувство сожаления. Сочувствие к Дениз. Осталась одна ненависть – глубокая, словно выедающая нутро.

Он прошел рядом с Уокером так близко, что достаточно было протянуть руку, чтобы задушить его. Конор почти физически ощущал злобу, исходившую от этого ублюдка. Никакой костюм, никакой галстук, никакое невинное выражение лица не могли скрыть, кем был этот тип на самом деле, Конор знал это, видел это во взгляде пустых глаз этого мерзкого существа.

На мгновение Конору действительно захотелось задушить его. Суд был фарсом. Все было ясно и так. Конор был уверен, что защита подкуплена.

Конор прошел на место свидетеля.

– Положите вашу правую руку на Библию. Повторяйте за мной…

Боковым зрением Конор заметил справа от себя маленький микрофон. Его записывали на магнитофон, снимали на видеокамеру, к тому же журналист еще что-то царапал в своем блокноте. Все это не имело для Конора никакого значения. Все, что он видел сейчас, – это глаза Дениз, неотступно следившие за ним из зала.

Конор назвал свое имя и еще раз произнес его по буквам специально для репортера. Он назвал род занятий, звание, сказал, сколько лет он в полиции. Он говорил быстро, отчетливо. Ему было не привыкать выступать в суде в качестве свидетеля, но тогда это были чужие проблемы, чужие заботы.

Соня стала хорошим судьей. Глядя на нее сейчас, кто бы мог подумать, что когда-то, в начале восьмидесятых, когда и она, и Конор оба были молоды, недавно разведены и одиноки, они пережили короткий, но бурный роман, которому не суждено было иметь продолжения? Сейчас Соня, должно быть, испытывала разочарование в своем бывшем любовнике, но на ее строгом лице трудно было что-либо прочесть.

– Расскажите, детектив Райли, почему вы оказались на стоянке перед магазином в момент происшествия.

Конор заставил себя смотреть только на Соню, чтобы сверливший его взгляд Дениз отступил на задний план.

– Бобби… детектив Ди Карло хотел заехать кое-что купить.

– Вы не можете припомнить, что именно он хотел купить?

– Куклу Барби для одной из дочерей.

Дениз в голос зарыдала. Судья постучала деревянным молотком, призывая ее к порядку. Сердце Конора разрывалось, но он продолжал смотреть на судью.

– Вы пошли с ним в магазин? – Нет.

– Вы остались в машине? – Да.

– Вы слушали радио?

– Не помню.

– Вы не помните, слушали ли вы радио?

– Не помню. Кажется, нет.

– Вы видели, как детектив Ди Карло входил в магазин?

– Нет.

– Расскажите, что вы видели.

– Я видел, как детектив Ди Карло вышел из машины и пошел в магазин. Больше я ничего не видел. Я закрыл глаза.

– Вы закрыли глаза?

– Да. У нас был напряженный день, и я устал. Вокруг все казалось спокойным.

«Заткнись! Какого черта ты это говоришь?»

– И я сидел с закрытыми глазами. Отдыхал. Ни о чем не думал.

«Фактически почти спал. Думал, дурак, что всегда будет хорошо».

– И долго вы так сидели?

– Не знаю. Минуту. Может, меньше.

«Что с тобой такое, черт возьми? Ты выглядишь дураком!»

Конор чувствовал на себе взгляд Уокера. Этот тип смеялся над ним.

– Что произошло потом, детектив Райли?

– Я услышал какой-то шум. Я открыл глаза и увидел, что детектив Ди Карло бежит через стоянку.

– И что вы сделали?

«В том-то и дело, что ничего! В самый ответственный момент…»

– Я выбежал из машины и побежал к нему, – сказал он.

– А почему он бежал через стоянку?

– Женщина звала на помощь. У нее пытались угнать машину.

– Вы видели эту женщину?

– Да. Она сидела на земле рядом с машиной и звала на помощь.

– Эта женщина сейчас здесь?

– Да. – Он указал на темноволосую женщину лет сорока пяти. – Миссис Миллз.

– А угонщик сейчас здесь?

– Да. – Конор почувствовал, как кровь приливает у него к вискам, как руки против воли сжимаются в кулаки. Он опустил глаза.

– Вы можете указать на него, детектив Райли?

Он повернулся к ублюдку в новом костюме и галстуке. Он указал на него пальцем. Если бы в руке Конора в этот момент был заряженный пистолет, он не задумываясь выпустил бы всю обойму в тупую физиономию этого мерзавца.

– Прошу внести в протокол, – произнесла судья, – что свидетель Райли опознал обвиняемого Аллена Уокера.

Ни один мускул не дрогнул на лице Уокера. Он был, без сомнения, хорошо натренирован. Впрочем, любой на его месте сыграл бы Гамлета, если бы только это могло ему помочь.

– Расскажите, что случилось потом, – попросила судья. Он рассказал. Простыми, короткими предложениями, пока не дошел до конца истории. В зале было тихо, слышались только всхлипывания Дениз. Ее слезы словно разъедали сердце Конора серной кислотой.

– Вы видели, как обвиняемый нажимал на курок? – спросила судья.

– Не уверен, – ответил он. , «Я не придуриваюсь. Соня. Я действительно ничего не помню. Я там был – и меня там не было».

– Вы не помните?

– Я не знаю.

«Ничего не помню. Полный провал в памяти. Словно в одно мгновение этот ублюдок приставил пистолет к виску Бобби, а уже в следующее они послали за врачом, чтобы констатировать смерть».

– Вы смотрели на обвиняемого?

– Кажется, да.

– И вы не видели, как обвиняемый нажимал на курок?

– Я не уверен.

– Вы хоть что-нибудь уверенно помните, детектив Райли?

– Нет, – обреченно произнес он.

Конор действительно ничего не помнил. Сколько раз ни пытался он воссоздать целостную картину, в памяти всплывали лишь отдельные отрывки, не связанные друг с другом. Он рассказал им все, что помнил. Взгляд Бобби. Струйка крови, текущая из угла его рта. Он рассказал, как Бобби тихо прошептал: «Дениз…» – и сжал его руку.

Конору казалось, что Бобби всего лишь задержал дыхание, и он ждал, когда его напарник задышит снова. Ждал, когда появилась полицейская машина, ждал, когда врач – молодой человек с рыжими волосами и прыщавым лицом – написал на листе бумаги: «Время смерти – 16.38» – и дал Конору подписать этот лист.

Затем все было кончено. На Уокера надели наручники и увели. Бобби положили на носилки, накрыли грубой белой тканью и унесли.

Конор закончил. Соня еще долго смотрела на него. – Благодарю вас, детектив Райли, – проговорила она наконец. – Можете быть свободны.

Мэгги сама не понимала, каким чудом ей удалось сдать экзамен. Самой ей собственные ответы казались детским лепетом. Сознание ее было где-то далеко. Все, о чем она могла думать, – это скорее освободиться и услышать хоть какие-нибудь новости о суде.