Текст книги "Время Тьмы"

10

Давным-давно, еще в прошлой жизни, Руди видел фильм «Десять заповедей», который, среди прочего, содержал запоминающуюся сцену ухода Детей Израиля из Земли Египетской: Чарлтон Хестон поднял свой посох, все были готовы отправиться в путь – вся сцена заняла около трех минут экранного времени – с младенцами и стариками, со слезами покидающими улицы Фив.

Карст же суетился уже в течение нескольких часов. Руди стоял у повозки, на которой должны были повезти пайки, предназначенные для стражи, перед ним открывался неплохой вид на площадь, и ему казалось, что вряд ли кто-нибудь двинется в путь до полудня, если не позже. Снова пошел дождь, и земля стала, как густая каша. Колеса повозок увязали в ней, люди бегали взад-вперед с бесцельными поручениями, делая грязную жижу совсем непролазной. Грязь и влага покрывали все, пропитав плащ Руди и одежду, и залепляли грязные сгрудившиеся кучки подавленных беглецов, которые мокли под дождем в отчаянии. Даже Алвир, уверенно прокладывавший себе дорогу среди них, оказался сплошь забрызганным грязью.

К полудню площадь превратилась в месиво. Смешались люди, вещи и импровизированный транспорт. Дети отставали от родителей и терялись. Убежавших свиней приходилось ловить среди телег, связанных лошадей и личных вещей, опрокидывая все на бегу. Разношерстная толпа, состоящая в основном из многодетных семей и челяди, ругалась и размахивала руками, спорила, идти ли на север, в Убежище наместника Херла Кингхеда, на юг, в Ренвет в горах, вслед за Алвиром и Регентским советом, или дальше, за перевал Сарда, в Геттлсанд, под угрозой нападения Белых Рейдеров, в убежища наместника Томека Тиркенсона. Руди видел Тиркенсона, огромного, покрытого шрамами и уродливого, бранившего своих спутников такими словами, от которых и у погонщиков волов завяли бы уши.

Сам Руди мог бы покинуть город за пару минут. Он набрал кое-что из теплой одежды – коричневую тунику, рубашку, бриджи и ботинки, домотканый плащ, который оказался слишком велик, и пару перчаток, вышитых золотом и украшенных изумрудами. Свою калифорнийскую одежду он сложил в сумку вместе с бритвенными принадлежностями, позаимствованными, как и все остальное, у тех, кто не пережил прихода Тьмы в Карст, американским ножом, роговой ложкой и большим голубым пластмассовым гребнем. Непривычный вес меча оттягивал его бедро.

Опершись плечом о высокое колесо телеги, дрожа от ветра, который нес дождь и трепал темные деревья, видневшиеся над черными остроконечными крышами, он обозревал хаос перед собой. Перепачканные грязью люди торговались за место в повозках, вязали огромные узлы на спинах мулов или грубых тачках или повозках, спорили о том, что взять, а что оставить. Глядя на них под обжигающим лицо ледяным ветром, он вспоминал Калифорнию так, будто вся жизнь там происходила с кем угодно, только не с ним.

– Вот, – раздался хриплый голос Ледяного Сокола.

Он повернулся и увидел высокого капитана, показывавшего Джил на маленький караван повозок, выезжавших из дворца Джованнин, примыкавшего к Церкви на другой стороне площади. Монахи в красных одеждах под личным руководством надменной аббатисы нагружали две из них ящиками, которые были наполнены явно чем-то тяжелым.

– Мне кажется, это яркий пример, – продолжал стражник. – Они утверждают, что трудятся над спасением душ, но, судя по всему, что я видел, лишь собирают десятину и хранят записи о том, скольким владеют, и что души, появившись на свет, были крещены, исповеданы и отпущены. Как скряги, считающие золото. Убегая, они скорее возьмут бумаги, чем пищу.

– Они? – удивленно переспросила Джил и посмотрела на высокого юношу с неестественно белыми косами. – Ты не исповедуешь религии?

Презрительное фырканье было единственным ответом.

За повозками Церкви люди Алвира и остатки великих Королевства, казалось, жонглировали китайским огнем на ступенях Городского Зала. Руди увидел Альду, сидящую там на передке одной из повозок, завернутую в черный мех и выглядывавшую из-под развевающегося капюшона. Она укачивала завернутый в полу огромный сверток темных свисающих одеял, в которых не было ни намека на круглое розовое лицо Тира.

Медда, чье круглое лицо опухло от слез, влезала наверх, чтобы занять место рядом с королевой. Альда повернула голову, ее взгляд скользил по толпе. В сумятице она встретилась глазами с Руди и быстро отвернулась, будто стыдясь, что заметят направление ее взгляда.

За ней Бектис влезал на другую повозку, его узкое лицо было обрамлено воротником из дорогого куньего меха, он безучастно смотрел вниз, на облепленные грязью башмаки.

Потом кто-то стал отдавать приказы, резкий властный голос Януса возвысился над ревом низвергающегося дождя и шумом споров и приготовлений. Алвир появился из-за Городского Зала верхом на тонконогой гнедой кобыле. Его огромный плащ развевался на ветру, когда он наклонился, чтобы дать последние наставления. Стражники пытались построиться в линию, но получился лишь рваный двойной ряд по обе стороны от повозок канцлера. Люди на площади, подобно кипящему пестрому вареву в котле, поодиночке или парами, семьями, кланами подбирали свои пожитки и тянулись к стражникам. Те, кто не готов был выступать, все еще собирались в спешке, надеясь догнать остальных по дороге. Какова бы ни была их конечная цель, север, или Геттлсанд, или Ренвет, держаться вместе с вооруженным конвоем было безопаснее, чем отправляться в этот долгий путь в одиночку.

Руди был немного удивлен масштабом образовавшейся толпы. Отдельные семьи брели сзади и по бокам главного ядра королевских повозок со своими птицами в клетках и лающими собаками, свиньями и козами; удивительно, как много семей смогли удержаться вместе в хаосе последних нескольких недель, хотя многие из них, как знал Руди, потеряли своих близких. Отцы и матери несли поклажу, старшие дети – тех, кто был мал и не умел ходить, другие гнали скот, который смогли сохранить или просто подобрать. Там было немало почти древних старцев. Руди удивлялся, как иные из них смогли достаточно быстро бегать, чтобы спастись от Тьмы. Но они были тут, опирающиеся на палки или на плечи своих внуков и правнуков, беседуя друг с другом с невозмутимым спокойствием людей, которые давно перестали удивляться превратностям судьбы.

Забрызганный грязью старик с тяжелым узлом и толстым дорожным посохом столкнулся с Руди, когда они проходили мимо последних окраин города. Тропа была затоплена коварной скользкой черной грязью. Нога Руди скользнула на его ногу, и сильная рука подхватила Руди под локоть.

– Вырежь себе посох в лесу, – посоветовал знакомый скрипучий голос, – дорога будет не легче, когда мы доберемся до гор вокруг Ренвета.

– Это те же горы, к которым мы идем, – спросил Руди, осторожно двигаясь вслед за колдуном, – или другие?

– Другие, – ответил Ингольд. – Мы идем по Большой Южной Дороге из Гея и проследуем по ней вниз по долине Бурой Реки, текущей через сердце Королевства. Ее пересекает дорога на перевал Сарда, дальше мы пойдем по ней вверх в Большие Снежные Горы через огромную горную цепь, разрезающую Королевство, земли Воса, надвое, отделяя речные долины от равнин и пустыни Геттлсанда. Ренвет лежит выше перевала Сарда. Смотри под ноги.

Руди ковылял по скользким желтым осенним листьям вдоль безжизненной полосы черных зыбучих песков. Дорога из Гея в Карст была выровнена и проложена так, чтобы быть легко проходимой в хорошую погоду, но постоянный приток беглецов и вдобавок к тому дожди превратили путь в коварную расплескавшуюся реку жидкой грязи. Те беженцы, которые покинут Карст после полудня, должны будут брести вброд всю дорогу до равнины. Руди посмотрел на темные, окутанные туманом серые деревья и представил, на что будет похожа эта земля для тех, кто завязнет на дороге, когда стемнеет. Он вздрогнул.

– Это далеко? – внезапно спросил он. – Сколько ночей мы проведем на открытом воздухе?

– Около ста семидесяти миль, – ответил Ингольд, пробираясь через сырой кустарник на более твердой земле по обочине. – Восемь или десять ночей, если продержится хорошая погода и река Эрроу не слишком поднялась на переправе.

– И это вы называете хорошей погодой? – проворчал Руди. – У меня зуб на зуб не попадает все то время, что я нахожусь здесь. Хоть бы одежду просушить...

Ингольд вытянул руку, и дождь собрался маленьким озером на его мозолистой ладони.

– Могло быть много хуже, – тихо сказал он. – Последние десять лет у нас были сильные ветры со снегопадами в горах, заставившие Белых Рейдеров, варваров равнин, нападать на наши поселения из одного только голода. Эта зима, судя по всему, будет еще хуже...

– Фантастика.

– Зато Дарки реже нападают в плохую погоду. Сильные ветры, проливные дожди или снег, похоже, держат их под землей. Так получается, что некоторые блага или несчастья приходят по очереди.

– Прекрасно, – сказал Руди без энтузиазма, – у нас есть выбор между Дарками или воспалением легких.

Старик поднял брови, усмехаясь.

– И что бы ты предпочел?

Они свернули с перекрестка, как в свое время Джил, и ржавые леса, казалось, расступились, открыв за ними туманную золотистую равнину и полускрытый в перламутровом тумане над рекой разрушенный город Гей.

Привыкнув к мегаполису Лос-Анджелеса, Руди посчитал этот город очень маленьким, но со своим лицом, со своей архитектурой и даже роскошью. Он восстановил его мысленно, представив крыши на обгорелых стенах домов и листья на сером кружеве голых веток. Руди вспомнил, как тихий мягкий голос Минальды печально произнес: «Теперь я вспоминаю его во всей его красоте...».

В задумчивости он какое-то время стоял, глядя на серебристо-оранжевый пейзаж, пока стихающий шум за ним не дал ему сигнал, что конвой прошел, и Руди ничего другого не оставалось, как вернуться обратно на дорогу и догнать остальных, прокладывая себе путь через месиво черной грязи, на которой редкие белые птичьи перья казались хлопьями выпавшего первого снега.

Новые беженцы присоединились к ним на равнине у стен Гея. Трасса Карст – Гей пересекала Большую Южную Дорогу в нескольких милях от многочисленных башенок городских ворот, в огромном вытоптанном круге среди высохшей травы. К северу от перекрестка маячил Холм Треда, названный в честь какого-то героя древних войн, – единственный выступ на плоской земле.

Караван был встречен пестрой толпой беглецов из Гея, более смелых или же наоборот – глупых или тяжелых на подъем, которые упрямо не покидали разграбленных обломков столицы, надеясь, что авось опасность как-нибудь да минет их. Они были намного лучше обеспечены едой и тяжелее нагружены, чем те, кто бежал в Карст неделей раньше, лучше одеты, ехали на повозках с мулами и лошадьми, вели коров, свиней и кур, несли огромные сумки с книгами, деньгами, запасной одеждой и фамильным серебром.

– Где они взяли коров? – спросил Руди у Джил, которая в это время совершенно случайно оказалась рядом. – Ей-богу, не держали же они всех этих животных в городе.

Джил сказала:

– Люди в Нью-Йорке, Бостоне, Чикаго держали коров и свиней до 1890-х. Как ты думаешь, откуда в городе берется молоко?

Когда две толпы смешались, он услышал гул голосов вдоль увеличившегося каравана.

– Это действительно Ее Величество? Она жива и здорова? И Его Высочество?

Люди благодарно крестились и вытягивали шеи, чтобы посмотреть на королеву. Будучи не особо образованным американцем, Руди ожидал от подданных монархии страха или возмущения по отношению к тому, кто имел столь безграничную власть над ними, и ему было удивительно видеть то почтение, которое они оказывали Альде и Тиру. Он вспомнил, что она говорила прошлой ночью насчет любви и чести – что людям нужен властитель, которого они могут любить, так же, как и закон, которому они следуют. Вот он бы, к примеру, не смог представить себе ни одного из членов своего собственного правительства, которого хотя бы уважал, не говоря уже о том, чтобы молиться или радоваться его спасению. Это заставило его новыми глазами посмотреть на высокую, покрытую шкурами повозку со свисающими черными и красными знаменами, и совершенно по-другому подумать о черноволосой девушке, сидящей в ней.

День тянулся медленно, они брели по Большой Дороге через мокрые зеленые поля вдоль реки. В противоположность грязной тропе, в горах дорога была широкой и относительно сухой. Караван покинул широкий простор равнины у Гея и пересек мост между хмурыми пустынными башнями, чтобы вступить в плодородные долины, где дорога лениво пролегала между лугами и лесами.

Руди, будучи типичным городским жителем, тем не менее был поражен степенью процветания этой земли. Крестьянские дома были добротно сделаны и поражали количеством комнат и просторными подсобными помещениями для скота.

Но безлюдье земли навевало уныние. Брошенные дома, оставленный и орущий от голода скот, наполовину убранный урожай, гниющий под дождем, – страшная в своей безысходности картина погибающей земли.

Те немногие люди, что встречались им, выходили на дорогу со всем своим добром, детьми, как попало рассаженными в воловьи повозки, чтобы влиться в ряды движущейся армии беженцев. Следом бежали пастушьи собаки, подгоняя лаем кучки овец и свиней. Когда караван проходил мимо этих необитаемых ферм, стражники или Красные Монахи – мужчины и женщины, действовавшие сами по себе, – покидали обоз, чтобы поискать пропитание на заброшенных полях и пустых сараях. Иногда они возвращались с грузом зерна и крупы, а то и скотом: свиньями, блеющими овцами или маленькими коренастыми деревенскими лошадками – животными, чьим владельцам уже больше никогда не придется заниматься хозяйством.

А дождь все шел, не прекращаясь. Конвой разросся до армии, двигаясь по серебряной дороге под ливнем.

Руди думал о том, сколько же пройдено миль, – «черт, это как идти из Лос-Анджелеса в Бейкерсфилд», – и удивлялся, какого черта он там делал. Поверх тяжелых облаков и косого дождя серый день переходил в сумерки.

Руди прикрыл ладонью глаза и окинул взглядом серый ландшафт; он увидел, как видел несколько раз в течение дня, человека – мужчину или женщину, он не мог точно сказать, – бесцельно бродившего вдалеке под секущим холодным ветром. Он удивлялся поведению этих людей – никто из них не дал никакого знака, что видит проходящий конвой, и никто из идущих по дороге не заговорил с ними и не помахал им рукой. Иногда они стояли, безразлично уставясь в пространство, или просто лежали на земле в полях, тупо гладя в пустое небо.

Руди был заинтригован и поэтому ближе к вечеру, когда увидел мужчину и двух молодых женщин, стоящих наверху у дренажной канавы сбоку от дороги, пусто глядя в пространство, он свернул с мостовой и, спустившись по краю канавы, поскальзываясь на траве и грязи, перебрался туда, где они стояли.

Мужчина был одет в просторную белую хлопчатобумажную рубаху, прилипшую от дождя к мягкому упитанному телу. Его руки и рот были почти синими от холода, но он, казалось, не замечал, что стоит по щиколотку в ледяной воде. Девушки были одеты в мокрые шелковые платья; с увядших цветов и цветных лент, вплетенных в их спутанные волосы, капала вода. Их бессмысленные глаза следили за его движениями, но никто из них троих не издал ни звука.

Руди осторожно провел рукой перед глазами мужчины. Тот следил за этим, но в глазах не отражалось никакого понимания увиденного. С девушками было то же самое – красивые девушки, грациозные и нежные, как влажные свежие лилии. Руди с удовольствием взял бы одну из них – или даже обеих – к себе в постель, если бы не леденящий ужас этого пустого взгляда.

– Вот, – сказал Ингольд позади, – еще одна вещь, которую делают Дарки.

Руди испуганно обернулся: он не слышал, как подошел колдун, несмотря на четыре дюйма воды. Лицо старика казалось напряженным и усталым, еле различимым в тенях поднятого капюшона.

– Мы почти не видели таких в Карсте, может, потому, что жертвы были растоптаны теми, кто искал спасения, или потерялись в лесах вокруг города. Но я знаю это по Гею. Пожалуй, многие знают об этом.

– Что с ними? – Руди перевел взгляд с колдуна на трех дрожащих пустоглазых существ и почувствовал, как по коже пробежали мурашки, что, впрочем, было явно не от холода.

– Кажется, я говорил об этом раньше, – тихо сказал Ингольд. – Дарки пожирают сознание так же, как и плоть, – вот почему, подозреваю, они охотятся за людьми, а не за животными. Так же, как человеческое мясо и кровь, Дарки поглощают психическую энергию, интеллект, сознание, если угодно. Возможно, для них это самое важное.

Протянув руку, Ингольд закрыл глаза мужчины большим и указательным пальцами и, сам смежив веки, погрузился в молчаливую медитацию. Внезапно колени у мужчины подогнулись, и Ингольд шагнул в сторону от него, когда тот беззвучно повалился в булькающую под дождем воду и остался лежать лицом вниз – он был мертв.

Руди все еще в ужасе смотрел на труп, когда колдун коснулся по очереди каждой из девушек. Они упали и лежали, их украшенные цветами волосы плавали вокруг них в грязной воде канавы. Колдун развернулся и, опираясь на посох, снова вскарабкался на берег. Руди последовал за ним, вода стекала с пол его одежды, замерзший, дрожащий, он был потрясен тем, что сейчас сделал Ингольд. Какое-то время они не разговаривали и только молча брели по дороге. Потом Руди не выдержал и спросил:

– Они не оправляются от этого, да?

– Да, – донесся голос колдуна из тени капюшона.

«Безобидный старикашка, – подумал Руди, – обаятельный старый дурачок. Неудивительно, что люди боятся его».

– Да, – продолжал Ингольд, – если они находятся в помещении, они обычно умирают от голода. Если снаружи – погибают, потому что совершенно беззащитны.

– Гм... Неужели никто не пытался позаботиться о них, чтобы посмотреть, может ли сознание вернуться к ним?

Ингольд пожал плечами.

– Это не так легко, если ты сам убегаешь от Тьмы. На севере, в Твеггеде, в начале всех этих бедствий попытались так сделать. Жертва прожила два месяца.

– И что же случилось после двух месяцев?

– Ее убили те, кто ухаживал за ней, – добавил колдун, – это были, видишь ли, муж и дочь жертвы.

Руди обернулся через плечо. Тяжело опускался вечерний туман, тень и мрак покрывали землю.

Настала ночь, и на мили вверх и вниз по Большой Южной Дороге беглецы пытались заснуть. Сторожевые костры разгоняли тьму, как мерцающее ожерелье, по обе стороны дороги, и все, кто мог поднять руки, протягивали их к огню. В низинах лужицы дождя уже превратились в лед.

Альда пришла к костру Руди ночью, Медда сопровождала ее. Альда стеснялась его, и они не говорили о том, что было между ними в Карсте, но Руди ощутил от ее присутствия радость, которую не испытывал ни с одним человеческим существом. Потом они сели вместе спиной к огню, не касаясь друг друга, разговаривая о Тире или о мелких происшествиях в дороге; близость между ними была такой сильной и теплой, словно они завернулись в один плащ.

Утро было ясным и обжигающе холодным. Ветер разорвал пелену облаков и угнал их на юг, как громадные утесы ослепительно белых гор на фоне поднимающейся голубизны утреннего неба. По цепочке прошло известие, что волки напали на конский табун, принадлежащий Церкви, и их отогнали Красные Монахи; четверо часовых ночной стражи были найдены мертвыми у своих костров – обескровленные жертвы Тьмы. Тем не менее Джованнин совершила, не покидая телеги, благодарственную службу, и те, кто пережил эту ночь, благодарили Бога, что они остались живы.

Теперь они вступили в холмистую страну, огромная дорога запетляла между серо-зелеными холмами. Справа от них иногда сверкали далекие вершины западных гор, фиолетовые, серые и голубые или покрытые хмурыми облаками. Это была земля ручьев, окаймленных льдом по утрам, они текли в зеленые сочные низины на востоке. Через эти ручьи иногда были переброшены узкие каменные мосты, но чаще дорога просто шла по воде, так что все были постоянно полусырыми и дрожали.

Руди, окоченевший, страдающий от боли во всем теле, последовал совету Ингольда и срезал прямое молодое деревце в ближайшей роще, мимо которой они шли, чтобы сделать из него дорожный посох. Он никогда не был силен в ботанике, но Ледяной Сокол сказал ему, что это был ясень.

К полудню они пересекли широкую седловину земли между двумя холмами, оттуда перед ними открывался широкий вид на всю страну вниз по реке, высокую траву, бледно рябившую под убывающим светом холодного солнца. Воины в красном, которые вели мулов повозки Минальды, остановились, чтобы дать им передохнуть, Руди подошел к ней поближе. Многие останавливались там перевести дух на этом небольшом перевале и посмотреть на землю внизу. Альда повернулась к нему и улыбнулась:

– Как ты чувствуешь себя? – робко спросила она.

– Ужасно, – Руди опирался на палку, не беспокоясь, что выглядит как старик. – Как, ей-богу, ваши люди выдерживают это? Я чувствую, будто сейчас помру.

– Так же, как большинство этих людей, – сказала Альда. – Так было бы и со мной, если бы у меня не было повозки, но пока я – королева. Весь день мы едем мимо женщин с детьми, маленькими, как Тир. Они несут их в Ренвет, иначе те умрут в дороге, – она сильнее подоткнула одеяла вокруг ребенка, которого держала у груди.

Тир издал слабый звук протеста и делал явную попытку выбраться из одеял и, как догадывался Руди, скатиться с сиденья. Ребенок будет настоящим наказанием, когда начнет ходить.

– Умрут? – неловко переспросил он. Он вспомнил, что рассказывали люди о тех, кто отстал от каравана...

– От холода или голода, – сказала она. – У нас нет проблем с пищей сейчас, но когда мы покинем возделанные земли, ее будет не хватать, чтобы накормить всех детей, стариков и больных.

Она испуганно смолкла на полуслове, вытягивая шею, чтобы взглянуть поверх холмов, и Руди проследил за ее взглядом вниз по гладким изгибам серо-зеленой земли. Вдалеке он разглядел огромные бурые фигуры, бродившие по далеким пастбищам, качающиеся, как чудовищные живые стога сена.

– Что это? – спросил он, прикрывая глаза от солнца. Снова взглянув на Альду, он увидел тревогу у нее на лице. – Это...

– Мамонты, – сказала Альда, она казалась озадаченной. – Мамонты на этой стороне гор...

– Мамонты?!

Она взглянула на него, не придав значения изумлению в его голосе.

– Мохнатые слоны, – объяснила она. – Они часто встречаются на северных равнинах, конечно, но их не видели в речных долинах уже... сотни лет. И никогда так далеко к югу. Очевидно, что-то случилось, раз они прошли через горные перевалы.

Но мамонты были не единственными, кто прошел через горные перевалы.

Ночью, когда они с Альдой сидели у костра, тихо разговаривая под неодобрительным наблюдением Медды, Руди показалось, что он слышит далекий топот копыт – непривычный звук для конвоя, где лошадей было мало и они очень ценились, их охраняли еще больше, чем запасы еды. Через некоторое время ночной ветер донес до них слабый дым и звук, напомнивший ему волчий вой.

Утром Руди поехал с Ингольдом и стражниками, которых мог выделить конвой, чтобы посмотреть на источник звука.

Они нашли его немного раньше, чем солнце смогло растопить плотную белую реку тумана. Обугленный остов разграбленного крестьянского дома маячил в опаловой дымке, окруженный черными фигурами призрачных ворон и пахнущий жареным мясом.

Сначала Руди не понял, что сожженное тело, распростертое на земле, было человеческим; когда же осознал, то был близок к обмороку, как никогда в жизни. Он озирался по сторонам, тело стало липким от пота, а во рту появился привкус рвоты. Руди услышал шаги Януса и слабое побрякивание удил, когда лошади в тревоге вскидывали головы. Он слышал, как Янус сказал:

– Не Дарки.

И Ингольд, меряя шагами вытоптанную траву перед ним, ответил:

– Нет.

До них слабо донесся голос другого стражника:

– Дуик? Одичавший или... или сумасшедший?

Другой отозвался:

– На лошадях? Не говори глупостей.

Ингольд вернулся, материализовавшись, как призрак, из тумана, держа в руке узкую полоску сыромятной кожи, украшенной кусочками цветного стекла, с которой свисало большое перо с окрашенным кровью концом.

– Нет, – сказал он, его голос был спокоен, несмотря на искромсанные клочья, лежащие рядом в траве. – Нет, я боюсь, это работа Белых Рейдеров.

– На этой стороне гор? – нервно спросил Янус, озираясь вокруг.

Ингольд кивнул и протянул ему сыромятную кожу; крутящееся перо задело его запястье и окрасило руку кровью.

– Люди Лавовых Холмов, – быстро определил он и указал на страшное доказательство, разбросанное на нескольких квадратных ярдах травы. – Это жертвоприношение. Им надо было кого-то умиротворить.

– Тьму? – спросил Янус. Он оглядел кожаную бирку.

– Несомненно, – медленно сказал Ингольд и посмотрел вокруг на обгорелые деревья, опаленные остатки хозяйственных построек и обвалившийся дом, окруженный зловещим облаком птиц-падальщиков. – Несомненно. Хотя, если Тьма пугала их больше всего, почему они пересекли горы? Угроза Тьмы сильнее в долинах реки.

– Возможно, они не знали.

– Возможно, – голос колдуна был все еще неуверенным, он все время ходил вдоль края вытоптанной травы, разглядывая плоскую непроницаемую белизну окрестностей, превращенных туманом в двухмерное пространство, будто принюхиваясь к ветру, чтобы уловить запах неведомой опасности. – В любом случае это ставит нас в тяжелое положение. Видите, лошадиные следы здесь с подковами, это означает, что у них уже не хватает лошадей и они вынюхивают, чем можно поживиться в долине. Мне кажется, их слишком мало, чтобы защитить свои табуны от волков. Скоро они переключатся на конвой.

– Ты уверен? – с сомнением спросил Янус.

– Если они думают, что добьются в этом успеха, то да, – Ингольд повернулся к нему, стряхивая росу с рукавов. Он передвигался, как заметил Руди, с инстинктивной осторожностью кошачьей походки, едва оставляя следы на дерне. – Объединенные силы страны: воины Алвира, Церкви и остатки армии плюс люди Тиркенсона превосходят Рейдеров по крайней мере раз в двадцать. Но конвой в пути растягивается примерно на семь миль; четыре мили, когда стоит лагерем. Они могут ударить по нам в любой точке.

Стражники вернулись к коням. Только Янус и Ингольд оставались на ногах, тихо разговаривая, – рыжеволосый начальник стражи, возвышающийся над маленькой фигурой колдуна.

С неудобного седла своей беспокойной лошади Руди смотрел на эту пару, удивляясь их дружбе, которая была столь очевидной, несмотря на церковные осуждения колдунов. Ему показалось, что, не считая его и Джил, Янус, похоже, был единственным другом Ингольда в этом конвое. Люди, обычные люди, идущие по дороге за мифом о спасении на юге, относились к старику со смесью благоговения, подозрения и откровенного страха, как к чему-то совершенно жуткому; даже Минальда, ребенка которой он спас от гибели, в его присутствии была робкой и молчаливой. Руди удивлялся, что за узы связывали колдуна и стражников.

– Как велика опасность Тьмы?

В слабом свете лицо Ингольда было задумчиво, его взор переходил с Януса на окружающую местность, медленно проявляющуюся по мере того, как туман уступал бледному и холодному дневному свету.

Вдалеке темная волна движения вдоль подножий круглых холмов отмечала дорогу с ее бесконечной цепочкой путников; ближе, на голых черных деревьях, горбились вороны, вопросительно глядя на стражников своими яркими глазами. Во все стороны от них, на север, юг и запад, лежали пустоши посеребренной солнцем травы.

Руди подумал, что никогда еще не видел землю такой безжизненной.

– Больше, чем мы думаем, – вторя его мыслям, тихо сказал колдун. – Прошлой ночью была хорошая луна, но я чувствовал их вдалеке. У подножия гор однажды было их Логово, давно замурованное. Дорога пройдет совсем близко от него.

Янус резко обернулся, но Ингольд, не вдаваясь в подробности, лишь сказал:

– Сейчас наш союзник – скорость и погода. Мы должны добраться до Убежища как можно быстрее; каждый день пути увеличивает опасность. Может быть, когда мы доберемся туда, нам придется оборонять Убежище не только от Тьмы...