Текст книги "Время Тьмы"

Руди перебил его.

– Я хочу знать вот что. Действительно ли Дарки знают, что это Тир, или просто преследуют любого ребенка в позолоченной колыбели? Если Альда пойдет пешком с ребенком на руках, как другие женщины в этом обозе, будет ли она в большей безопасности, чем в повозке?

Бектис посмотрел поверх своего длинного носа на этого грязного чужеземного выскочку, который, как ему было известно, осмелился выказать признаки прирожденного мага.

– Возможно, – надменно сказал он, – будь мы в настоящее время в опасности от Тьмы. Однако не замечено никаких признаков их присутствия с тех пор, как мы поднялись в горы... Горы... – проскрежетал колдун на пределе своего высокого, но весьма слабого голоса, – я видел в своем волшебном кристалле единственное Логово Тьмы, известное в этих горах, и я уверяю вас, оно замуровано, как это было уже столетиями. Естественно, моя госпожа может делать все, что ей угодно, но ради ее собственного удобства и блага, и учитывая ее положение и престиж, сомневаюсь, что мой господин Алвир позволит моей госпоже идти в хвосте обоза, как простой крестьянке, – повернувшись кругом, старик удалился к своей повозке, меховая накидка развевалась за ним, как грозовое облако.

Минальда какое-то время сидела с несчастным видом, прижав ребенка к груди, словно бы защищая его от невидимой опасности. Издалека до них донеслись звуки снимающегося с места лагеря, рев мулов и скрип сбруи, шипение заливаемых водой костров. Где-то совсем близко слышались громкие гневные голоса: Алвира – сдержанный, но резкий, как хлыст, и после – сухое злобное шипение аббатисы Джованнин.

Альда вздохнула:

– Опять они ссорятся, – она поцеловала Тира, затем заботливо проверила его пеленки. Становилось все холоднее. – Говорят, мы доберемся до Убежища сегодня ночью, – продолжала она таким тихим голосом, чтобы слышал только человек, стоящий рядом с ней в тени повозки. – Иногда кажется, что мы будем странствовать вечно и никогда не доберемся до этого места. Поэтому Бектис, может, и прав.

Руди оперся локтем о телегу:

– Ты так думаешь?

Она не ответила. Снаружи доносился шум постромок и голоса солдат, запрягавших волов и вяло переговаривающихся между собой.

– Мы достигнем Убежища при свете или придется двигаться в темноте?

Минальда подумала, потом со вздохом сказала:

– Когда стемнеет, я думаю.

Ингольд устало привалился спиной к валуну и оперся локтями на колени.

– Я очень боюсь, дорогая, – с трудом сказал он, – что нам это не удастся.

Джил, которая последние несколько часов почти ничего не осознавала, кроме фигуры колдуна, который постоянно, казалось, все больше и больше удалялся от нее, могла только кивнуть. Маленькая расселина среди скал над дорогой, куда они забились, не обещала защиты от усиливающегося холода, но, по крайней мере, укрывала от ветра. Весь день они боролись с ветром; как волк, он рвал их плащи и жестоко терзал открытые лица. Джил чувствовала в нем теперь запах шторма, надвигающегося с ледников. Даже в этом относительном убежище вдруг пошел снег. Шла уже вторая половина дня; она знала, что не осталось шансов достичь ущелья Эрроу раньше конвоя. Что бы Дарки ни сделали с тамошним мостом, ни она, ни Ингольд не в силах были предупредить людей о возникшей опасности.

Через некоторое время она достаточно овладела собой, чтобы отвязать фляжку, которую несла на поясе, вытащить пробку и сделать пробный глоток – белый напиток был некрепким на вкус, как лимонад.

– Капитан в Убежище дала мне это, – объяснила она, передавая флягу.

Он взял питье, не повернув головы.

– Я знал, что была некая причина в космическом порядке вещей, по которой ты сопровождаешь меня, – сказал он и улыбнулся. – Теперь получилось так, что ты дважды спасла мне жизнь.

Над их головами в скалах рев ветра усилился до какого-то холодного пронзительного визга, и на них обрушился сильный снежный вихрь. Джил теснее прижалась к Ингольду.

– Насколько мы сейчас выше Эрроу?

– На две или три мили. Мы бы могли видеть его, если бы не ветер. Но что беспокоит меня, Джил, так это то, что если бы они прошли мост без происшествий, мы бы их уже встретили.

– Может, их задержала буря?

– Вероятно. Но она по-настоящему не разыграется до захода солнца. Это было бы самоубийством для них – остановиться сейчас.

– А вы не сможете что-нибудь сделать с бурей? – внезапно спросила Джил. – Вы уже говорили однажды, что колдуны могут вызывать и разгонять бури.

Он кивнул.

– Это мы можем, – ответил Ингольд, – если очень захотим, – когда он говорил, она заметила, что вместо перчаток у него были рукавицы – старые и обтрепанные сейчас, как и все на нем, но, судя по сложному узору на них, явно связанные ему кем-то, кто очень заботился о старике. – Мы можем куда-нибудь послать шторм или призвать его, чтобы защитить нас, – все, кроме ледяных бурь на равнинах, которые случаются без предупреждения, и по сравнению с ними это... – он указал на снежную круговерть, – все равно, что нежный весенний бриз. Но, думаю, я говорил однажды Руди и упоминал тебе тоже, что Тьма не нападает в шторм. Поэтому, может быть, ничего не делая с бурей, мы выберем меньшее из двух зол.

Ингольд встал, чтобы идти дальше, туго замотал шарф вокруг шеи и поглубже натянул капюшон, чтобы защитить лицо. Он помогал Джил подняться на ноги, когда они услышали на дороге внизу приглушенный стук копыт и позвякивание удил, доносившееся до укрытия из валунов сухой травы, которое секунду назад скрывало все звуки идущих солдат.

По ту сторону валунов Джил увидела, как появляются в поле зрения усталые кучки беглецов. Она узнала впереди фигуру человека на гнедом коне, его голова свешивалась от усталости. Она обменялась с Ингольдом быстрым удивленным взглядом. Потом колдун выбрался наружу и стал, хватаясь за скалы, спускаться к дороге, крича:

– Тиркенсон! Томек Тиркенсон!

Наместник распрямился в седле и вскинул руку, давая знак остановиться.

Джил стремглав помчалась за Ингольдом, спустившимся удивительно проворно вниз, к дороге.

Наместник Геттлсанда возвышался над ними в свинцовых сумерках, он выглядел, как огромный изможденный бандит во главе оборванного войска своих соратников.

Взглянув на дорогу, Джил увидела, что те, кто следовал за ним – огромная толпа, внушительное стадо костлявых овец и коров, отряд конной охраны – были едва ли одной шестой главного конвоя.

– Ингольд, – приветствовал его наместник. У него был голос, напоминающий грохот камня, катившегося в яму с гравием, и соответствующее тому лицо. – Мы думали, не превратимся ли в тебя, Джил-Шалос, в сосульку, – поздоровался он с ней кивком.

– Где остальные?

Тиркенсон злобно хрюкнул, его бледные глаза стали жесткими.

– Внизу у моста, – проворчал он. – Они разбивают лагерь, как дураки.

– Разбивают лагерь? – колдун был ошеломлен. – Это безумие!

– Да, а кто говорит, что они в своем уме? – рычал наместник. – Я говорил им: переправьте людей, и к дьяволу повозки и багаж, мы потом сможем послать за ними...

Голос Ингольда стал неожиданно спокойным:

– Что случилось?

– Это дьявольщина, Ингольд, – наместник устало провел по лицу своей огромной рукой. – Чего только с нами не случалось. Мост обвалился. Главные пилоны осели под тяжестью повозок Алвира, и весь груз с людьми рухнул вниз...

– А королева?

– К счастью, нет, – Тиркенсон нахмурился, озадаченный этим. – Она шла почему-то пешком в голове обоза. Шла с принцем, подвешенным на лямке за спиной, как другие женщины. Я не знаю, почему, но могу сказать точно – если бы она была в повозке, ничто бы не спасло ее. Алвир начал спасательные работы, вытаскивали вещи из ущелья и крепили понтоны на веревках через реку. Потом аббатиса сказала, что она не оставит свои повозки, и они стали разбирать их, чтобы переправить по частям, одна половина людей оказалась отрезанной на одном берегу, вторая – на другом, все бранятся из-за переправы багажа и животных и говорят, что останутся там на ночь. Я пытался объяснить им, что они замерзнут к утру, это же ясно как божий день, но этот любимый фокусник Алвира, этот Бектис, сказал, что может сдержать бурю, и к тому времени, когда Алвир и аббатиса переругались друг с другом, они сказали, что уже поздно куда-либо идти. И там они и остановились, – он сделал брезгливый жест и откинулся на луку седла.

Ингольд и Джил обменялись быстрым взглядом.

– И ты покинул их?

– О... дьявол, – прогрохотал Тиркенсон. – Может быть, мне и следовало остаться. Но Алвир попытался отнять ту большую повозку аббатисы, в которой она везла церковные архивы, и ты в жизни своей не слышал столько ругани. Она угрожала отлучить Алвира от Церкви, а Алвир сказал, что закует ее в цепи – ты знаешь, как она относится к этим своим проклятым бумагам, – люди разделились, парни Алвира и Красные Монахи чуть было не дошли до поножовщины. Я сказал им, что они сошли с ума: с разделенным лагерем, в бурю, с Рейдерами и Тьмой со всех сторон, а они опять взялись за свое, с меня же было довольно. Я взял своих людей и тех, кто вместе с нами хотел уйти в Геттлсанд, и вот мы здесь. Может, это было неправильно, но оставаться еще одну ночь на открытом месте куда опаснее. Мы полагаем, что доберемся до Убежища к полуночи.

Ингольд быстро взглянул на небо, как будто мог узнать время по расположению солнца, невидимого за пеленой облаков. Небо было отвратительного желтовато-коричневого цвета, чувствовалось приближение холода.

– Я думаю, ты прав, – сказал он наконец. – Мы спускаемся дальше, и я попытаюсь уговорить их отправиться в путь. Вам придется бороться с непогодой до того, как доберетесь до Долины, и если сможешь, заставь их открыть ворота и разложить костры по обе стороны от них, окружи ворота огнем и охраняй их со всеми людьми обоза. Если повезет, мы будем там, в лучшем случае, сегодня ночью.

– Вам понадобится немало времени, – проворчал наместник. – Что ж, увидимся в Убежище.

Он поднял руку, давая сигнал трогаться. Обоз начал двигаться, как какое-то огромное животное, влачащееся в последней стадии изнурения.

Тиркенсон поехал прочь от того места, где стояли Ингольд и Джил, понукая свою уставшую лошадь. Потом остановился и обернулся, глядя на двух путников на пустынной обледенелой дороге.

– Да, вот еще что, – сказал он. – Прими к сведению: остерегайся аббатисы. Она решила, что вы с Бектисом в союзе с Дьяволом – и Алвир тоже, соответственно, связан с ним, ты понимаешь – и она обнаружила оплот самого Ада в обозе. Я никогда не соглашался с этим – будто колдуны продают свои души за могущество, – но люди испуганы. Они видят беспомощность Алвира. Надо держаться за разум. Но испуганные люди способны на что угодно.

– Колдуны тоже... – улыбнулся Ингольд. – Спасибо за предупреждение. Доброго пути и хорошей дороги всем вам.

Наместник повернулся, проклиная своего измученного коня и угрожая скормить его собакам, если тот не двинется дальше. Джил перевела взгляд с его страшных шпор со звездочками на нетронутые бока усталого коня и поняла, что чары Ингольда по отвращению случайных несчастий распространяются и на наместника Геттлсанда, ну и, конечно, на тех, кто был под его началом.

14

Снег пошел сильнее, когда Джил и Ингольд достигли лагеря на ближнем берегу Эрроу. В сером кружении они разглядели фигуры, сгрудившиеся вокруг слабых желтоватых огоньков костров, темные толпящиеся стада животных, неустанную суету на берегу потока и смутные передвижения вокруг рухнувшего моста. На той стороне реки было заметно больше активности, туда и сюда двигались огни по дальнему лагерю, и далекое блеяние коз и вой детей доносились сквозь прерывистый переменчивый ветер. Между двумя лагерями лежал поток, обрывистая бездна мрака, заполненная жадным ревом реки. На обоих берегах огромные языки разбитых скал устремлялись через пустоту.

– Какая глубина реки в этом месте? – спросила Джил, щурясь от слепящих порывов снега.

– Около сорока футов. Тут трудный переход вниз по склону и опять вверх, но сама река не очень глубокая. Они переправили вплавь большинство запасов, – Ингольд показал туда, где три человека гнали небольшое стадо свиней вверх по тропе. – Судя по тому, что ты рассказала о своем сне, похоже, что Дарки ослабили центральные колонны моста так, чтобы они обрушились под тяжестью повозок. Удачная попытка убийства. И даже хотя попытка не удалась, принц Тир остался сегодня ночью в лагере на берегу реки, отрезанный от конвоя, а в лагере разброд. Такой шанс Тьма едва упустит. – Опираясь на посох, он стал спускаться по крутому склону к огням.

Руди встретил их на окраине лагеря.

– Что вы нашли? – спросил он.

Пока они шли через темный хаос к массивной палатке Алвира, Джил рассказала ему о долине Тьмы, Ренвете, Убежище и том, что говорил Томек Тиркенсон. В конце она спросила:

– Почему Альды не было в повозке?

– Я посоветовал ей выйти оттуда, – сказал Руди. – У меня было дурное предчувствие, что они предпримут что-нибудь сегодня ночью, но я не предполагал, что это может случиться днем. Мы были всего в паре футов перед обвалившимся пролетом моста.

– И ты все еще веришь в совпадения, – ворчливо упрекнул его Ингольд. – Я удивляюсь тебе.

– Ну, – признал Руди, – уже не так сильно, как раньше.

Палатка Алвира была одной из немногих оставшихся в лагере. Ее разбили под защитой нескольких деревьев, где не было ветра; в вечерней темноте уже можно было видеть желтые огни, горящие внутри. Джил уловила доносящиеся оттуда перебивающие друг друга голоса, резкий полушепот аббатисы Джованнин и снова и снова легкий сладкий тенор Бектиса.

– ...вся свирепость бури никоим образом не угрожает нам, – наставительно говорил колдун. – И не будет, потому что я повернул ее силу в сторону и удержу ее в горах на севере до тех пор, пока мы не прибудем в Убежище.

– Повернуть ее в сторону? – дребезжала Джованнин. – Ты был в лагере по ту сторону реки, мой господин колдун? Они там наполовину погребены под снегом и замерзают.

– Однако мы не можем идти дальше сегодня ночью, – сказал Алвир и добавил со злостью: – У нас слишком мало повозок и лошадей, чтобы развить большую скорость. Самое необходимое придется нести на спинах людей. И если они не избавятся от того, что бесполезно...

– Бесполезно! – шипела аббатиса. – Бесполезно для тех, кто, возможно, жаждет избавиться от всех свидетельств о прежней законной власти Церкви. Они хотят забыть о нашем существовании.

Алвир протестовал ханжески, как проповедник:

– Божья Церковь – это больше, чем куча заплесневелых бумаг, моя госпожа. Она лежит в сердцах людей.

– И в сердцах верующих она всегда останется, – сухо согласилась она, – но память не лежит в сердцах, как и закон. Мужчины и женщины боролись и умирали за права Церкви, и единственное свидетельство этих прав, единственный плод потраченных жизней – в этих повозках. Я не оставлю это погибать в снегу за одно слово гончей собаки ребенка короля.

Ингольд отбросил в сторону полог шатра. За ним Джил увидела, как лицо Алвира менялось и застывало, превращаясь в серебряную маску, прочерченную страшной тенью, со ртом, сделанным из железа. Канцлер пошатнулся, задев головой дно единственной лампы, он возвышался над хрупкой красной фигурой аббатисы со сжатым кулаком; секунду казалось, что он может ударить ее так, что она умрет, где сидела. Но Джованнин только смотрела на него плоскими черными глазами, бесстрастная, как акула, и с триумфом ожидала удара.

– Мой господин Алвир! – хриплый и уверенный голос вклинился между ними, как свисток рефери, разбив напряжение с почти слышимым щелчком. Они оба повернулись, и Ингольд с почтением склонил голову. – Моя госпожа аббатиса, – закончил он приветствие.

Напряженное тело Джованнин медленно осело в кресле. Алвир опустил кулак, более чем заметно разжав его при этих словах.

– Итак, ты решил вернуться, – сказал канцлер.

– Зачем вы разбили лагерь? – спросил Ингольд без предисловий.

– Мой дорогой Ингольд, – успокоил канцлер, – ты же видишь, начало темнеть...

– Это, – едко сказал Ингольд, – то, что я имею в виду. Вы должны двигаться вперед, чтобы достичь Убежища сегодня ночью или же вернуться на тот берег, чтобы быть с большей частью каравана. Отрезанные на этой стороне реки, вы уже стали приманкой для Дарков.

Терпеливо Алвир сказал:

– У нас есть, как ты мог заметить, временный мост, через который мы постепенно переправляем остальную часть конвоя, так же, как и достаточное количество войск, чтобы справиться с любой опасностью, которая может возникнуть ночью.

– Ты думаешь, Дарки не смогут разделаться с ним так же легко, как они поступали с мощными дубовыми дверями? Так легко, как они справились с каменными колоннами первого моста?

– Тьма не имеет к этому никакого отношения, – резко сказал Алвир.

– Ты думаешь, не имеет?

Длинные пальцы Бектиса играли с огромным бриллиантовым кошачьим глазом, который он носил на левой руке.

– Ты не можешь больше претендовать на это, – сказал он раздраженно, – ты не единственный маг в караване, мой господин Ингольд, и я тоже направлял свою силу ясновидения на разные места в горах. Единственное Логово, когда-либо бывшее тут, замуровано камнями давным-давно, и ты сам знаешь, что мы не ощущали никакой угрозы от Тьмы с тех пор, как поднялись в горы, – он поднял тяжелые белые веки и уставился из-под них на Ингольда, пренебрежение, возмущение и злоба смешались в его темных горящих глазах.

– Значит, она появилась, – медленно ответил Ингольд. – Но я пришел от этого Логова и говорю тебе, что оно открыто.

– Ты хочешь сказать, – сухо спросила аббатиса, сложив пальцы перед собой на столе, как горсть игл из слоновой кости, – что мы вновь должны поверить тебе на слово?

Свет лампы блеснул на мокром от снега плаще Ингольда, когда он повернулся к ней:

– Да, это так. Но есть вещи, подобно заповедям Бога, которые все мы должны принимать на веру, моя госпожа. Конечно, ты сама знаешь, что нам приходится лишь верить на слово во всем, что касается Спасения, и это весьма далеко от того, что логически может заключать разумный человек. Сейчас мое слово – и, случайно, слово Джил – должно быть единственным утверждением, которое у вас есть, что Тьма таится в этой долине, что они умышленно следуют за обозом и разрушили мост для того, чтобы убить принца или хотя бы отрезать его на этом берегу.

Джованнин открыла рот, желая что-то сказать, потом, задумавшись, решила не нарушать молчание.

Ингольд продолжал:

– Они никогда не позволят Тиру, при том, кем он может стать, с тайнами, которые он, может быть, хранит, достичь Убежища. Шторм дал нам шанс, и я предлагаю воспользоваться им и отправиться в путь немедленно. Пусть он станет нашим покровом.

– Покровом? – Алвир повернулся, чтобы посмотреть ему в лицо, его голос был насмешливым. – Саваном, ты хочешь сказать. Мы замерзнем до смерти...

– Вы замерзнете так же быстро и здесь, – ответил Ингольд.

Уязвленный, Бектис мрачно заметил:

– Я вполне в состоянии отогнать такой шторм, как этот...

– И Тьму тоже? – парировал Ингольд, теперь уже в его голосе сквозила явная насмешка.

Чародей с ненавистью взглянул на него, и румянец злобы залил его бледные щеки.

Не дожидаясь ответа, Ингольд сказал:

– Не могу и я. Пределы есть у всякой власти.

– И у всякой выносливости, – спокойно сказала аббатиса. – И что касается меня, я не буду подавлена страхом, как овца на бойне. Мы можем переждать бурю и спокойно отправиться в путь при свете дня.

– А если шторм не прекратится и завтра?

Алвир оперся на спинку резного кресла.

– Не кажется ли тебе, что ты придаешь слишком много значения этому шторму? Я согласен с тем, что можно проголосовать, собрать, к примеру, что возможно, из гужевого транспорта для обеспечения действий правительства...

Глаза Джованнин блеснули:

– Не за счет...

– Не будьте идиотами! – колыхнулась шелковая занавесь, и все увидели бледную, закутанную в одеяло Минальду. К груди она прижимала маленького принца. Глаза ребенка, широкие и блуждающие в очаровании освещенной лампой палатки, были лазурно-голубым эхом глаз его матери и Алвира.

– Вы оба ведете себя как дураки, – продолжала она тихим голосом. – Вода поднимается, а вы спорите о том, кто первый сядет в лодку.

Породистые ноздри Алвира гневно раздулись, но он лишь сказал:

– Минальда, возвращайся к себе.

– Нет, – ответила она тем же спокойным голосом.

– Это не твоего ума дело, – он говорил, как с непослушным ребенком.

– Это моего ума дело, – она произнесла это мягко, но и Алвир, и Руди уставились на нее, более удивленные, чем если бы она разразилась страшным богохульством.

У Алвира перехватило дыхание, словно она ударила его. Он, очевидно, никогда даже не предполагал, что его нежная и уступчивая сестренка воспротивится его воле. Руди, который помнил, как она ткнула факелом ему в лицо на лестнице в Карсте, был удивлен чуть меньше.

– Тир – мой сын, – продолжала она. – А из-за вашего упрямства он может погибнуть.

Бесстрастное лицо канцлера вспыхнуло; он, казалось, готов был сказать ей, чтобы она попридержала язык перед старшими и достойнейшими. Он забыл, что она, кроме всего прочего, была все же королевой Дарвета.

– Если то, что говорит мой господин Ингольд, – правда, – сказал он.

– Я верю ему, – заявила она. – И я полагаюсь на него. И пойду в Убежище сегодня ночью, даже если мне придется пойти одной.

Джил оценила поступок молодой королевы: нелегко было противоречить человеку, который, по сути, годами управлял ее жизнью; уважения Джил к Минальде, имя которой было до этой минуты для нее просто звуком, прибавилось.

– Благодарю за доверие, моя госпожа, – тихо сказал Ингольд, и их взгляды на секунду встретились.

Алвир поймал ее руку, притянул к себе и сказал что-то, что никто из них не смог уловить, при этом его лицо было напряженным и злым.

Альда вырвала свою руку и, не говоря ни слова, вышла вон. Если бы она осталась, то смогла бы увидеть, какая ярость отразилась на лице брата. Однако когда он повернулся к вошедшей в палатку Джил, он постарался изобразить лишь горькую усмешку.

– Похоже, – сказал он, – мы все же отправляемся в путь сегодня ночью.

Было ясно, что это только начало потока его сарказмов, но аббатиса перебила его так искусно, что это вмешательство показалось совершенно случайным.

– Если так, – сказала она своим тихим деревянным голосом, – я должна идти и подготовить повозки Церкви. – И она с проворностью, которой от нее никто не ожидал, вышла, прежде чем Алвир мог отдать какой-либо приказ.

Наступила почти полная темнота, когда лагерь снялся. Снегопад усилился, ветер крутил маленькие вихри зернистых хлопьев в пепле погашенных костров и укрывал перемешанную грязь тонким белым слоем.

Приказ о снятии со стоянки сообщили на тот берег, и семьи медленно потянулись по временному мосту, мужчины и женщины осторожно балансировали на шатких паутинах из веревок и шестов, с вещами на плечах.

Странно, когда Руди шел по наскоро построенному мосту с Ингольдом и Джил, чтобы осмотреть единственную повозку, которую Алвир получил от своих друзей-торговцев, он обнаружил, что дух оптимизма, казалось, овладел караваном, что было более чем странно в таких обстоятельствах. Хотя и ворчания было не меньше, и ругательства были такими же громкими и пылкими. Мужчины и женщины укладывали свое имущество, потирая потрескавшиеся от холода и сырости руки, в обжигающем холоде, они шли, торопясь, бранились и дрались друг с другом, но что-то все же изменилось. Исчезло горькое отчаяние. Какая-то надежда, которой не ощущалось раньше, чувствовалась в слепящем воздухе.

Это был последний рывок, если они смогут выдержать его. Они были на расстоянии одного броска до Убежища.

– То, что надо, – заметил Ингольд, глядя, как стражники и солдаты Алвира тащат полурассыпавшийся корпус повозки вверх по извилистой тропе, – он может сделать из Минальды и Тира мишень, но сейчас это лучше, чем риск потерять их в снегу. Что до вас обоих... – он повернулся к ним и положил руки им на плечи, – что бы вы ни делали, стойте рядом с этой повозкой; это ваш единственный шанс дойти до Убежища живыми. Я буду двигаться вдоль каравана и, может, не увижу вас. Понимаю, что ничто из этого вас не касается, вы были вовлечены в это против воли, и никто из вас мне ничего не должен. Но, пожалуйста, последите, чтобы Альда и ребенок достигли Убежища невредимыми.

– Вас не будет здесь? – встревоженно спросила Джил.

– Я не знаю, где я буду, – сказал колдун. Снег застревал в его бороде и на плаще. В падающем свете Джил показалось, что он выглядит уставшим. Неудивительно, подумала она. Джил сама едва держалась на ногах – так сказывалось нервное напряжение. – Берегите себя, дети мои. Я же, в свою очередь, позабочусь о вашей безопасности.

Он повернулся и ушел, свободные концы его шарфа трепетали, как флаги на ветру.

– Он плохо выглядит, – тихо сказал Руди, опираясь на свой посох, когда снежные сумерки поглотили старика. – У вас было тяжелое путешествие.

Джил сухо усмехнулась.

– Хорошо, что он колдун, Руди. Иначе как можно было бы заставить людей следовать за собой в таких мажорных ситуациях, как эта.

Руди бросил на нее задумчивый взгляд.

– Ты знаешь, даже там, в Калифорнии, я думал, что все это было сумасшествием, но я почему-то верил ему. Да. Мне пришлось.

И Джил поняла. Ингольд имел способность убеждать, иначе как можно было объяснить то, что ему удалось увлечь беспутного бродягу-мотоциклиста в огонь из мрака или то, что заставило слабую, боящуюся высоты Джил, кандидата на степень доктора философии, последовать за ним по горным кручам, чтобы сражаться с бестелесными смертоносными врагами.

Или то, что оборванный караван беглецов, расколотых раздорами и обессилевших, замерзших до полусмерти, заставило сделать пятнадцатимильный марш-бросок через бурю и мрак, чтобы найти, наконец, Убежище, которого они никогда раньше не видели.

Она вздохнула и запахнула свой широкий плащ вокруг узких плеч. Ветер все равно пронизывал ее насквозь, как терзал ее уже весь день. Джил чувствовала страшную усталость. Ночь, она знала, будет тяжелой. Джил отправилась на поиски стражников, потом остановилась.

– Эй, Руди?

– Да?

– Береги Минальду. Она хорошая девушка.

Руди удивленно уставился на нее: вот уж он не думал, что она что-то о них знает, и уж тем более, что она их поймет. Руди вдоволь насмотрелся на бессердечных женщин типа Джил с холодными глазами классной дамы.

– Спасибо, – сказал он, искренне тронутый ее участием. – Ты и сама ничего. Сойдешь для чучела, – добавил он с усмешкой, на которую она ответила тем же.

– Но что меня больше всего убивает, так это почему она, королева, флиртует с дешевым панком, жокеем – распылителем краски, но это ее дело. Пока, увидимся в Убежище.

Руди нашел Альду там, где несколько оставшихся слуг Дома Бес готовили единственную уцелевшую повозку. Сама она укладывала внутрь свернутые постели; Медда, будь она жива, умерла бы от негодования при виде этого. Он нежно поцеловал ее.

– Эй, ты была, как динамит.

– Динамит?

– Ты была великолепна, – поправился он. – Действительно. Я не думал, что Алвир потерпит это.

Она повернулась, внезапно вспыхнув в рассеянном свете факелов.

– Меня не касается, потерпит он это, как ты сказал, или нет. Но мне не следовало называть их дураками. Ни Алвира, ни, конечно, мою госпожу аббатису. Это было по меньшей мере грубо.

– Тогда покайся в этом на исповеди, – он опять притянул ее к себе, – ты добилась-таки своего.

Некоторое время она молча смотрела ему в глаза.

– Он прав, ведь так? – настойчиво шептала она. – Тьма в горах.

– Это то, что мне сказала Джил, – мягко ответил он. – Они ближе, чем мы думаем.

Она какое-то время стояла, обняв его, пристально глядя ему в лицо расширенными отчаянными глазами, словно бы не желая, чтобы это мгновение прошло. Но шум из повозки заставил ее отстраниться и склониться, чтобы вернуть своего любимого сына на место в его маленькое гнездышко в одеялах. Руди услышал ее шепот:

– Лежи смирно.

Секунду спустя она опять появилась.

– Тебе надо будет завести поводок для этого ребенка, когда он начнет ползать, – заметил Руди.

Она вздрогнула.

– Не напоминай мне, – и опять исчезла.

Конвой тронулся в путь. Ветер усилился, завывая в ущельях, обрушиваясь на путников железными когтями. Руди, спотыкаясь, брел за повозкой, ослепленный снегопадом, его пальцы в перчатках окоченели. Дорога тут была заброшенной, но в лучшем состоянии, чем дорога у Карста, с твердым покрытием ближе к середине, где оно еще не было взломано корнями деревьев. Все-таки из-за разъезжающегося снега идти было трудно, но Руди знал, что те, кто движется в хвосте конвоя, будут скользить по реке жидкой грязи.

Ветер и мрак сделали невидимым все вокруг, фигуры стражников, окружавших повозку, маячили тускло и хаотически, как призрачные тени в страшном сне.

Вспоминая наставления Ингольда, Руди пытался вызвать свет. Ему удалось создать большой рыхлый сияющий шар футах в трех перед собой, чтобы осветить путь. Но это усилие потребовало полного сосредоточения, и когда он скользил в снегу или шатался под зверским порывом ветра, свет становился тусклым и рассеивался.

Снег уплотнился в воздухе, как кружащаяся серая мука, повсюду вокруг него, кроме того места, где он пролетал, не тая, через колдовской свет, превращавший его в маленькую ревущую бурю алмазов, от которых у него болели глаза. Отсыревшие плащ и ботинки хлопали его по ногам, руки быстро переходили от нечувствительности к боли. В один момент, когда ветер ослаб, он услышал из повозки голос Минальды, ласково певшей своему сыну:

Замолчи, малыш, не говори ни слова,

Папа купит тебе птицу-пересмешника...

Он удивился, как эта песня проникла в язык Вос.

Руди потерял всякое ощущение времени. Сколь долго пробивался он через слепящую массу снега, Руди не знал, не мог даже представить. Казалось, прошло много часов с тех пор, как они разобрали лагерь, земля все время шла на подъем под его разъезжающимися ногами, ветер терзал его, как зверь свою добычу. Он крепко схватился одной рукой за повозку, другой держался за посох, временами казалось, будто это было единственное, что удерживало его на ногах. Он знал, что погибнет, если упадет.

Сбоку он него выросла Джил, такая худая и оборванная, что он подумал, как это ее еще не сдуло ветром. Она прокричала ему через бурю:

– Ты в порядке?

Он кивнул.

«Леди и студентка, – подумал он, – и какая выносливая».

Другие люди проходили мимо них, или они миновали их, сопротивляясь ветру с отчаянной настойчивостью. Он видел старика из Карста с притороченной к его согнутой спине корзиной цыплят, завернутой в одеяло и теперь утяжеленной фунтами попавшего туда снега. Кучка обозных сирот была обвязана веревкой, как гусята, пробивающиеся за своей предводительницей. Мимо них прошла толстая женщина с козой на поводке; чуть позже Руди увидел эту женщину, уткнувшуюся в снег, коза жалко стояла у ее безжизненного тела...