Текст книги "Волшебные чары"

Импульсивно, говоря так же, как она вела беседы со своим отцом и с матерью, как будто они были ее ровесниками, она продолжила;

– Конечно, вы должны понимать – поскольку вы тоже землевладелец, – что если вы откроете новые производства, то создадите возможность работы для людей, иначе они будут голодать или займутся воровством.

– О каких производствах вы думаете?

Гермия слышала усмешку за его медлительной речью, однако она намеревалась заставить его понять, о чем говорит:

– Я не знаю условий на вашей земле, но здесь, например, если бы дядя Джон прислушался к папе, он мог бы заняться лесоповалом, наняв для этого по крайней мере две дюжины рабочих.

Она видела, что маркиз слушает, и продолжала:

– Здесь есть также карьер с гравием, который не разрабатывался во время войны и мог бы вновь использоваться, а в дальнем конце поместья есть древняя каменоломня, где добывали сланец, а он всегда нужен для постройки новых домов.

– Я смотрю, вы хорошо информированы, – заметил маркиз. – Это все идеи вашего отца? , – Такие идеи должны возникать у больших землевладельцев, как вы, милорд, – отпарировала Гермия.

Но почувствовав неуместность спора с ним и стремясь склонить его на свою сторону, она сказала:

– Я прошу вас, если представится случай, поговорите об этом с моим дядей. Я уверена, что он прислушается к вам, даже если не хочет слушать папу.

– Я очень сомневаюсь, что он прислушается ко мне, – ответил маркиз, – но если я сделаю, о чем вы просите, вы простите мне мои грехи?

– Я думаю, милорд, что нам лучше не говорить о них, и позвольте мне вместо этого показать вам дорогу к усадьбе.

Говоря это, она думала о том, что Провела слишком много времени с маркизом, и если Мэрилин узнает об этом, то сильно разозлится.

– Пожалуйста… – сказала она. – Я должна отправиться к моей кузине. Она… ожидает меня.

– Хорошо, – сказал маркиз, – но прежде чем вы поедете вперед, показывая мне путь, может быть, вы скажете мне свое имя?

– Меня зовут Гермия!

– Я думаю, когда вас крестили, ваши родители представляли вас женским вариантом Посланца Богов22
  «Посланец Богов» – греческий бог Гермес. – Примеч. пер.


[Закрыть]!

Впервые за все время разговора Гермия рассмеялась легким смехом.

– Вы верно догадались. Большинство же тех, кто слышит имя впервые, просто восклицают: «Что за странное имя!» Они, наверное, считают, что меня должны были бы назвать Анной, Сарой или Марией33
  Библейские имена.


[Закрыть].

– Почему именно такими именами? – с любопытством спросил маркиз.

– Потому что они считаются более подходящими для дочери викария, – серьезно ответила Гермия.

– Вы полагаете, что вашим родителям не следует думать об Олимпе? А мне кажется, что в данный момент вы выглядите скорее как Персефона, выходящая из Подземного Царства, чтобы принести на землю Весну.

Он произнес это все тем же своим сухим саркастическим тоном, не соответствующим комплименту, но Гермия вновь рассмеялась, на этот раз счастливым, непроизвольным смехом.

– Чему вы смеетесь?

Он объехал ее, уступая ей тропинку, и в этот момент она взглянула на него.

Не осознавая того, что это может прозвучать дерзко и обидно, она ответила:

– Вы должны были понять, кем я представила вас, когда в тот день вы оставили меня!

– А, теперь я понимаю! – воскликнул маркиз. – Ну что ж, тогда выводите Дьявола из Царства Теней!

Гермия не отвечала, но подумала, что Роща Колокольчиков вовсе не подходит под ее представление о Царстве Теней.

Она ехала впереди маркиза и думала, что если Мэрилин когда-нибудь узнает, что она задержалась и разговаривала с ним, она будет очень, очень зла на нее.

Когда они достигли пешеходной тропинки, которая вела из леса в парк, она на момент заколебалась.

Гермия хотела вернуться домой тем же путем, каким приехала сюда: повернув, назад и проехав вновь через Рощу Колокольчиков, но это, она знала, будет намного дальше, чем если проехать через парк вместе с маркизом.

В этом случае, в тот момент, когда маркиз направится к усадьбе, она поскачет в противоположном направлении. К деревне.

Гермия чувствовала, что он не захочет сопровождать ее, но если вдруг и будет настаивать На этом, она найдет какое-либо оправдание и воспрепятствует ему в таком намерении.

Решившись на это, она продолжала ехать вперед, и через несколько минут они увидели парк перед собой, а вдали – усадьбу, выглядевшую очень большой и внушительной в лучах солнца.

Когда тропинка подошла к концу, Гермия остановила Брэкена.

– Отсюда вы можете найти дорогу самостоятельно, милорд.

– Я понял, – ответил он – и должен поблагодарить вас за столь совершенное выполнение вашей задачи.

То, как он сказал это, заставило Гермию заподозрить, что он дает понять, что ни на мгновение не поверил замыслу Мэрилин.

Но она тут же упрекнула себя в излишней подозрительности.

Почему бы маркизу не верить тому, что ему говорят? Но даже если он и поверил всему, она чувствовала, что это не заставит его жениться на Мэрилин, если у него не будет для этого иных, более значительных причин.

Он поставил свою лошадь вровень с Брэкеном и сидел, глядя на нее с выражением, которого она не могла понять.

Он как бы оценивал ее взглядом, который у другого мужчины мог показаться оскорбительным, однако, по сравнению с его всегдашним циничным выражением лица, взгляд этот казался ей даже лестным и одобрительным.

Она не знала почему, однако была уверена, что это правда.

Он не двигался, и После наступившей паузы Гермия Сказала:

– Прощайте… милорд!

– Прощайте, Гермия! – ответил маркиз. – Я буду ожидать, как и должен Дьявол, возможности увидеть вас вновь.

Гермия улыбнулась, и он увидел ямочки на се щеках.

– Поскольку я – не Персефона, – сказала она, – это маловероятно, если, конечно, боги не захотят послать вам через меня какую-либо весть, что тоже невозможно.

Не ожидая его ответа, она быстро послала Брэкена в сторону, с вниманием остерегаясь возможных нор под копытами коня и низких ветвей над головой.

Гермия не оглядывалась, но у нее почему-то было ощущение, что маркиз смотрит ей вслед.

Лишь когда она достигла конца тропы и приблизилась к воротам в изгороди перед дорогой, ведущей в деревню, она посмотрела в сторону усадьбы.

Она могла видеть его вдали, медленно движущегося по возвышенности холма, и была рада, что он не последовал за ней.

Гермия выехала на пыльную дорогу и рысцой направила лошадь к дому, думая о том, что пройдет теперь немало времени, прежде чем у нее вновь появится возможность проехаться на Брэкене или на подобном ему коне.

В то же время она была рада этому утру, полному волнующих впечатлений и так отличавшемуся от многих других монотонных дней, не несущих ничего необычного.

Она завела Брэкена в конюшню, и Джейк снял с него седло и уздечку.

– Если Брэкена не заберут до вечера, – сказала Гермия, – я прокачусь на нем еще после обеда.

– Конечно, мисс Гермия, – согласился Джейк. – Я поражаюсь, как может обходиться без лошади тот, кто так хорошо ездит верхом.

– Я провела отличное утро.

Она с сожалением простилась с Брэкеном и, выйдя из конюшни, вошла в дом.

Гермия быстро соображала, что сказать отцу и матери. Когда она вошла в столовую, где они завтракали, мать встретила ее словами:

– Няня говорила, что ты выехала рано утром на лошади, приведенной из усадьбы. Это так необычно.

– Очень необычно, – согласилась Гермия, целуя сначала мать, затем – отца, . – но Мэрилин хотела, чтобы я сделала кое-что для нее.

– Мэрилин? – воскликнула миссис Брук. – Но она не давала знать о себе уже несколько месяцев!

Гермия села за стол и начала завтрак с вареного яйца, лежащего под маленьким шерстяным колпачком, предохранявшим его от охлаждения.

Повернувшись к отцу, она спросила его:

– Скажи мне, папа, ты слышал когда-нибудь о маркизе Деверильском?

– Девериль? – ответил отец. – Конечно! «Девериль Дьявол»44
  По-английски Дьявол («Девил») созвучно с именем Девериль.


[Закрыть] славится в спортивных кругах.

Гермия в изумлении посмотрела на пего.

– Как ты его назвал? – спросила она.

– Так любители кричат на скачках, когда побеждают его лошади, – объяснил ее отец. – Говорят, что у него везение самого Дьявола, поэтому его и называют «Девериль Дьявол»!

– Он и выглядит таким!

– Я слышал, что он гостит в усадьбе, – сказал ее отец. – Когда ты встречала его?

Гермия поняла, что проговорилась, и быстро сказала:

– Он катался с Мэрилин…

– И она просила тебя прокатиться с ними? – спросила пораженная миссис Брук. – Не могу понять, зачем ей это было нужно!

Гермия и сама знала, что это невозможно было бы объяснить, и поэтому сказала только:

– Мэрилин приходила сюда, мама, и была очень вежливой. Она попросила меня встретиться с ней сегодня утром в Роще Колокольчиков, и маркиз был с ней.

– Я поражена! – сказала ее мать. – Может быть, теперь, дорогая, они будут приглашать тебя в усадьбу.

Гермия знала, что этого не будет, но ничего не смогла ответить, кроме «Я надеюсь, мама», – и продолжала доедать свое яйцо.

– Девериль – необыкновенный малый! – заметил ее отец в продолжение своих мыслей. – Он исключительный наездник, первый в светском спортивном Клубе четырех коней и к тому же отличный боксер, кроме всех других своих достоинств. Однако он выглядит всегда так, как будто потерял флорин, а нашел всего четырехпенсовик!

– Ты хочешь сказать, что он выглядит скучающим, папа?

– Вот именно! – ответил ее отец. – Скучающим и скептическим. На него рисуют много карикатур и всегда изображают его Дьяволом, потерявшим удачу!

Он засмеялся и продолжал:

– Что на самом деле вовсе не так. Девериль богат, влиятелен и, как мы говорили в Оксфорде, «взлетел высоко». В его жизни нет ничего, что оправдывало бы его мрачность.

– Должна же быть какая-то причина его меланхолии, – заметила миссис Брук.

– Я слышал, как Джон сказал однажды, что он потерпел неудачу в любви, будучи еще молодым человеком, и это наложило на него такой отпечаток. Я думаю, если он гостит в усадьбе, значит, графиня решила попытаться женить его на Мэрилин.

– Маркиз не кажется человеком, который сделает ее счастливой, – высказала свое мнение девушка.

Гермия увидела выражение лица своего отца и поняла, что он, как и она, считает графиню заинтересованной лишь в положении, которое займет Мэрилин, став женой маркиза.

Ни ее, ни графа не заботит, найдет ли она в нем того, кого сможет любить, и того, кто будет любить ее.

Но ее отец никогда не высказал бы этого, хотя Гермия была уверена, что он так думал, матушка же с легким вздохом произнесла:

– Может быть, когда Мэрилин выйдет замуж, твой брат снова будет позволять Гермии кататься на его лошадях. Ты знаешь, как она любит это.

– Сегодняшним утром я прокатилась превосходно, – сказала Гермия, – я проехала далеко за Лес Колдуний, до того, как присоединиться к Мэрилин в назначенное время.

– Я рад, что ты получила удовольствие, но смотри, как бы у тебя завтра с непривычки не прихватило спину, – улыбнулся ее отец.

– Если и прихватит, – заметила Гермия, – мама состряпала новую мазь для негнущихся суставов, которую просит у нее вся деревня.

– Она пользуется таким спросом, что мне придется тратить на ее изготовление все свободное время, – сказала миссис Брук. – Да, кстати, довольна ли миссис Барлес микстурой от кашля, которую ты отнесла ей?

– Я думаю, да, мама, – ответила Гермия. – Но она становится такой старой и дряхлой. Она все бормочет о сыне Бэне и, очевидно, очень беспокоится о нем.

– Это настоящий негодник, – воскликнул викарий, – да и с головой у него не все в порядке. Хотя он парень молодой да и часто голодает. Но с другой стороны, никто не даст ему работу, когда и более сильные мужчины в деревне не знают, куда приложить руки.

Он говорил с горечью, и Гермии хотелось бы, чтобы маркиз мог услышать его и понять, насколько тяжело для сильных и здоровых мужчин пребывать в бездеятельности не по своей вине.

– Беда Бэна в том, – сказала миссис Брук своим мягким голосом, – что он так и не стал взрослым и ввязывается в любые негодные дела. И при этом не помогает своей матери.

– Она очень стара, – заметила Гермия. – Вместо микстуры от кашля, мама, ей нужно было бы дать эликсир молодости!

Миссис Брук не смеялась.

– Как бы я желала найти его! Половина деревни нуждается в нем, хотя у меня такое ощущение, что, если бы у них было достаточно пищи, многие из них помолодели бы на двадцать лет за несколько дней.

– Я говорил с Джонам об этом только позавчера, – заметил викарий, вставая из-за стола, – но, как обычно, он не хочет меня слушать!

В его голосе слышалась нотка разочарования и огорчения, и его жена смотрела на него озабоченными глазами, когда он выходил из столовой.

Затем она сказала Гермии:

– Я знаю, что сделаю, дорогая! Я приготовлю бутылку моего успокоительного сиропа, и ты отнесешь его миссис Барлес. Может быть, после него она почувствует себя немного лучше.

– Она была очень подавлена, мама, – ответила Гермия, – и я знаю, она радуется всему, что ты даешь ей, и верит, что каждая ложка твоих снадобий полна магии. Другими словами, ты – волшебница!

Мисс Брук рассмеялась, и Гермия сказала, шутя:

– Тебе следует остерегаться, мама, чтобы они не начали бояться тебя так же, как боятся бедной старой женщины, которая жила в Лесу Колдуний.

– Но ты ведь слишком молода, чтобы видеть миссис Уомбат? – спросила миссис Брук.

– Я не помню, чтобы я ее видела, – отвечала Гермия, – но в деревне верят, что она все еще бродит по лесу, и что Сатана танцует с ее привидением, как он танцевал с ней, когда она еще была жива!

– Я никогда не слышала большей глупости! – воскликнула ее матушка. Бедной старушке было около девяноста лет, когда она умерла.

И она была слишком стара, чтобы танцевать с кем-либо, не говоря уж о Сатане!

– Мне рассказывали захватывающие истории о том, как люди, которых она проклинала, буквально увядали или с ними происходили страшные несчастья. Те же, кому она дарила свои благотворные магические чары, были счастливы во всем.

– Пусть бы она дала их тебе немного, – улыбнулась миссис Брук. – Потому что я бы хотела, чтобы у тебя, моя дорогая, была чудесная лошадь, несколько чудесных платьев и ты побывала бы на удивительном, чудесном балу, на котором все восхищались бы тобой.

– Спасибо тебе, мама, это – как раз то, чего я желаю себе, – сказала Гермия, – и если я все время сочиняю для себя истории, в которых все это происходит, может быть, это случится и на самом деле.

Она смеялась, унося пустые тарелки из столовой на кухню, и не видела выражения боли и страдания на лице матери.

Миссис Брук знала, что, несмотря на любящий и нежный характер ее дочери, в будущем ее не ждет ничего, кроме бедной и унылой жизни в Малом Брукфилде.

Ее отстранили от вечеров, проводившихся в усадьбе, и даже от возможности прокатиться на лошадях дяди.

«Но это же несправедливо!» – говорила себе миссис Брук.

Затем, поскольку она не могла оставаться долго вдали от мужа, которого глубоко любила, она поспешила из столовой, чтобы найти его в маленьком кабинете, где он начал работу над проповедью. Он произнесет ее в воскресенье тем немногим прихожанам из деревин, которые приходят в церковь послушать его.

Глава 4

Гермия с неохотой шла к домику миссис Барлес, расположенному в конце деревни, неся ей тоник, приготовленный ее матушкой.

Миссис Барлес утомляла ее своими бессвязными рассказами.

Иногда они становились осмысленными, но чаще всего ее мысли перескакивали с одного на другое, и она говорила и говорила без конца нечто совершенно непонятное.

Дома после завтрака было много работы, и закончив ее, Гермия поспешила в конюшню посмотреть, удастся ли ей еще разок прокатиться сегодня на Брэкене.

К ее разочарованию, жеребца уже не было на месте, и она поняла, что один из конюхов приходил, пока они завтракали, и увел его в усадьбу.

В какой-то момент она почувствовала, как ее разочарование переходит в обиду: ведь ее лишили того, чего ей так хотелось.

Но затем она сказала себе, что она и так очень счастливо провела утро и ожидать повторения такой же радости еще и вечером было бы просто жадностью.

Кроме того, она подозревала, что Мэрилин могла понять, как долго она разговаривала с маркизом, и намеренно послала за Брэкеном, чтобы наказать ее.

И вновь она укорила себя за свою подозрительность, поскольку Мэрилин могла не иметь ни малейшего представления о том, что она не поспешила за ней сразу, как ей было сказано.

В то же время она не сожалела, что маркиз задержал ее.

Ей было интересно поговорить с таким человеком, как маркиз, несмотря на то что она ненавидела его поведение.

Он мог казаться циничным, он мог вести себя предосудительным – с ее точки зрения – образом. И тем не менее он был явно умным, все понимающим человеком и, по ее мнению, одним из самых остроумных мужчин из тех, кого она видела или могла себе представить.

То, как он держал себя, как сидел на лошади, ослепительное сияние его лакированных сапог – все это, думала она, станет в будущем окрашивать ее фантастические истории, даже несмотря на то что она уже отвела ему в них роль злодея.

Она размышляла об этом все время, пока шла к домику миссис Барлес.

Когда уже показалась ее хижина, она увидела Бэна Барлеса, выбегавшего из низкой двери их жилища.

Он оглядел дорогу, и она подумала, что Бэн, должно быть, увидел ее, потому что он как-то исподтишка, как будто желая спрятать что-то, бросился в противоположную сторону.

«Наверное, опять затеял какую-то проделку», – подумала Гермия, вспоминая слова отца.

Она подошла к хижине и громко постучала в дверь, поскольку миссис Барлес была склонна к глухоте.

Прошло порядочно времени, пока она смогла подняться из кресла, в котором обычно сидела перед очагом, и подойти к двери.

Она приоткрыла ее чуть-чуть, выглядывая, чтобы увидеть, кто стоит за дверью, затем сказала:

– Входите, мисс, входите! Я надеялась, что вы вспомните о моей болезни, у меня так все болит!

Гермия вошла в хижину, замечая, как всегда, что домик нуждается в ремонте. Об этом должен был бы догадаться ее дядя и заказать рабочим ремонт жилища своего арендатора, хотя арендаторы и платили ему всего шиллинг или два в неделю.

Она звала, что ее отец говорил о состоянии домов в деревне и указывал своему брату на то, что многие из них, занимаемые стариками, протекают во время дождя.

Граф отвечал, что у него нет денег, чтобы растрачивать их на стариков, особенно тех, у кого есть сыновья, способные сделать ремонт сами.

Комната, однако, была прибрана, и пока миссис Барлес очень осторожно опускалась в свое кресло, Гермия села в другое, с высокой спинкой, стоявшее рядом, чтобы миссис Барлес могла лучше слышать.

– Я принесла тоник, от которого вам станет лучше, – сказала она. – Моя мама просила, чтобы вы принимали его по столовой ложке каждое утро, затем – после обеда, и ложку – когда укладываетесь спать.

– Вы очень добрая, мисс, очень добрая, – сказала миссис Барлес. – Это пригодится не только для моего тела, но и для моей головы.

– Напиток быстро поможет вам, – с оптимизмом сказала Гермия.

– Я беспокоюсь, беспокоюсь все время, ведь Бэн не должен был делать этого, не должен был!

– Чего делать? – с любопытством спросила Гермия.

– Она обязательно нашлет на него проклятие, – продолжала миссис Барлес, как будто не слыша, что говорит Гермия. – Я предупреждала его много раз, не следует приближаться к этой старой ведьме, но он никогда не слушает меня!

Гермия поняла, что она говорит о старой миссис Уомбат, которая жила когда-то в Лесу Колдуний и призрак которой – как верят в деревне – все еще бродит там.

Видя тревогу в лице миссис Барлес и страх в ее глазах, Гермия наклонилась к ней, положила руку на руку старой женщины и успокаивающе сказала:

– Послушайте, миссис Барлес, миссис Уомбат умерла. Она умерла уже давно и не может никому навредить, поэтому вам нечего бояться за Бэна.

– Она наложит проклятие на него! – повторяла миссис Барлес. – Он не должен ходить туда. Я говорила ему. Говорят, что с ней видели самого Сатану!

Гермия поняла, что спорить и убедить ее невозможно.

Это был один из ее плохих дней, иона знала, что миссис Барлес никогда не поверит, что бедная старая женщина, жившая в Лесу Колдуний, уже мертва, не поверит даже, что ее магия умерла вместе с нею.

Гермия была совершенно уверена, что если миссис Уомбат и была колдуньей, она была белой колдуньей.

Гермия думала, что старушка обладала магическими силами, потому что она использовала растения, когда готовила лекарства, предсказывала счастье деревенским девушкам и давала старым людям средства от ревматизма и коликов, которые – как они верили – исцеляли их.

Бесполезно спорить с ней о женщине, которая уже давно умерла, решила Гермия.

Вместо этого она подошла к столу, нашла ложку и налила в нее немного тоника, приготовленного ее мамой.

– Выпейте лекарство, – сказала она миссис Барлес, – и вам скоро станет лучше, я уверена, оно поможет вам заснуть.

Она знала, что ее мама добавила, немного лечебной ромашки в травы, содержавшиеся в тонике. Не в ее правилах было давать успокоительные средства тем, кто крепок и бодр, но она делала исключение для тех, кто был очень стар и чей разум становился рассеянным.

Старушка проглотила то, что было в ложке, и проговорила:

– Хорошее лекарство! Дай мне еще немного.

– Нет, для начала этого достаточно, – ответила Гермия, – но вы должны помнить, что надо выпить еще ложку перед тем, как отправитесь спасть.

Она поставила тоник на середину стола и сказала:

– До свидания, миссис Барлес. Я знаю, что вы захотите передать через меня благодарность моей маме за лекарство, которое она послала вам.

С этими словами она направилась к двери и когда дошла до нее, миссис Барлес попросила:

– Ты не расскажешь Бэну, о чем я говорила тебе? Он сказал, что все, что он рассказал мне, – секрет.

– Нет, конечно, нет, – успокоила ее Гермия. – Закройте глаза и забудьте о нем. Я думаю, он скоро вернется и позаботится о вас.

Миссис Барлес, казалось, не понимала ничего, и, когда Гермия открыла дверь, она услышала, как старушка бормочет про себя:

– Он не должен был идти туда! Я сказала ему, я сказала: «Она проклянет тебя, вот что она сделает!»

«Бедная старушка, она действительно все больше и больше теряет разум!» – думала Гермия, идя обратно через деревню.

Солнце уже перестало припекать, и ей так захотелось прокатиться верхом, как раньше, по полям и через лес, где птицы начинали уже устраиваться на ночлег.

Было особое магическое очарование в последних лучах солнца, превращавших стволы деревьев в подобие колонн из полированной бронзы и вырисовывающих тени, полные таинственности и все растущие до тех пор, пока сумерки не переходили в ночь.

– Теперь, когда мне приходится ходить пешком, все это видится уже не таким, – думала она, – но все же это лучше, чем ничего.

В поместье осталось столько чудесных мест, по которым она ездила раньше и которые стали недоступны для нее. Гермия теперь не видела их и тем не менее могла восстановить их в памяти как картины, красоту которых она никогда не сможет забыть.

Когда девушка была уже недалеко от дома, она вновь задумалась о странной беседе с маркизом нынешним утром.

Он мог быть циничным и саркастичным, но ее отец рассказывал, насколько успешным он бывал на скаковом круге ипподрома, всегда побеждая на больших скачках.

«Это значит, что он будет на королевских скачках в Эскоте, проходящих на следующей неделе», – подумала Гермия, вспомнив, что они начинаются в понедельник.

Поскольку ее отец интересовался лошадьми, он всегда читал раздел Новости Ипподрома в «Морнинг пост», единственной газете, которую мог себе позволить.

Когда Питер приезжал домой, они долго обсуждали с отцом достоинства различных лошадей, о которых читали.

После того как Питер побывал на скачках в Дерби со своими друзьями, он много рассказывал о них отцу, описывая их организацию и возбуждение, царящее на ипподроме.

– Но самое главное, – хвастался он, – я выиграл пять фунтов!

– Ты мог столько же проиграть вместо этого, – заметил предостерегающе викарий.

– Я знаю, папа, и поэтому очень волновался, – признался Питер. – Однако я выиграл, и покрыл все расходы за тот день, и даже еще осталось немного.

Отец улыбнулся, понимая, какое удовлетворение испытал его сын.

Из их разговора Гермия поняла, что отец и сам с удовольствием побывал бы в Эпсоме55
  Эпсом – место проведения скачек Дерби близ Лондона.


[Закрыть] вместе с Питером, и она задумалась, хотел ли бы ее брат побывать в Эскоте66
  Эскот – место скачек и сами скачки близ Виндзора.


[Закрыть]?

Питера, должно быть, огорчает, размышляла она, что его богатые друзья могут посещать все скачки, либо приезжая на них из Оксфорда на один день, либо оставаясь на ночь у щедрых хозяев, а то и в отеле, что было очень дорого.

И все же Питер, хотя и чувствовал жалость к себе, видел гораздо больше, чем она.

Она гадала, представится ли ей когда-либо случай побывать на празднике скачек, посетить один из балов, которые организуют после них, или хотя бы просто проехаться в Лондон и взглянуть на магазины.

Но она тут же рассмеялась.

Все это было ей недоступно, поэтому какой смысл забивать пустыми мечтами свою голову!

«Если бы все желания превращались в лошадей, нищие раскатывали бы на них», напомнила она себе поговорку и поспешила домой рассказать своей матушке о миссис Барлес.

Они ждали викария уже почти четверть часа, собравшись на ужин, и няня очень сердилась, что все остынет, когда викарий наконец появился.

Гермия слышала, как старый Джейк убирает кабриолет в конюшню, и когда она открыла дверь и ее отец вошел в прихожую, матушка поспешила к нему, озабоченно воскликнув:

– Дорогой, я так волновалась! Что задержало тебя?

Викарий нежно поцеловал свою жену и ответил:

– Я же просил тебя не волноваться. Я бы давно был дома, если б не задержался в деревне.

– В деревне? – удивилась Гермия. – Что там случилось?

Зная, что не следует заставлять няню ждать еще дольше, отец прошел в столовую и сел во главе стола.

– Вы не поверите тому, что произошло, – сказал он, – да и я никак не могу поверить.

– Что такое? – спросила миссис Брук.

– Исчез маркиз Деверильский!

Гермия ошеломленно глядела на отца, как будто не уверенная, что правильно поняла сказанное.

– Что значит исчез, папа?

– Да буквально исчез, – ответил викарий. – Вся деревня взбудоражена этим. Сейчас все в поместье ищут его.

Гермия смотрела на отца широко раскрытыми глазами, желая что-то сказать, но мать опередила ее восклицанием:

– Расскажи нам все" дорогой, с самого начала. Я пытаюсь и не могу понять, что ты говоришь.

– Мне самому трудно осознать все это, – сказал викарий, – но когда я шел домой, полдюжины людей остановили меня, толкуя наперебой, как попугаи.

Он улыбнулся:

– Прежде чем я смог остановить их общий гомон, чтобы понять хоть что-нибудь, вокруг кабриолета столпилась половина деревни.

Он замолчал, наливая своей жене, а затем дочери суп из супницы, которую няня поставила на стол перед ним.

Это был суп из сельдерея, как всегда великолепный, одно из любимых блюд викария.

Он наполнил и свою тарелку и съел первую ложку, когда Гермия умоляюще воскликнула:

– Пожалуйста, продолжай, папа. Мы должны знать, что произошло!

– Да, конечно, – ответил викарий. – Ну вот. Очевидно, что сразу после завтрака в усадьбе мой брат решил поразить маркизу своих годовалых лошадок, которых он держит на поле в северной части парка.

Гермия знала, где было это поле, и не прерывала отца, который продолжал:

– Эти два джентльмена отправились туда верхом, не спеша, занятые разговором, как вдруг их галопом догоняет конюх, чтобы сказать графу, что к нему в усадьбу прибыл какой-то посетитель, которому нужно срочно и безотлагательно видеть графа.

Викарий остановился и проглотил еще ложку супа, прежде чем продолжил рассказ:

– Мой брат, очевидно, был недоволен необходимостью возвращаться, но поскольку они отъехали еще не далеко, он попросил маркиза продолжить путь одному и повернул назад к усадьбе.

– И кто же ожидал его там? – спросила миссис Брук.

– В деревне, очевидно, не знают этого, – ответил викарий, – но люди говорят, что Джон был в доме лишь несколько минут и сразу же поскакал догонять маркиза.

– И что же… случилось потом? – прошептала, затаив дыхание, Гермия.

– Он не смог найти его!

– Как это – не смог найти его? – спросила миссис Брук.

– Так-таки и не смог, – ответил ее муж. – Нигде не было и следов маркиза, и не понимая, что произошло, Джон вернулся обратно.

Он выдержал драматическую паузу, как будто хотел подержать слушавших в напряженной неизвестности, пока он продолжал прихлебывать свой суп.

– Едва мой брат успел доехать до конюшен в усадьбе, как, к его ужасу, во двор галопом прискакала лошадь, на которой ехал маркиз, с болтающимися по бокам стременами и с пустым седлом!

Гермия сдавленно вскрикнула:

– Я думала, что он – хороший наездник!

– Это действительно так! – ответил викарий. – Я слышал, что маркиз хвастался, мол, не было еще лошади, которая смогла бы сбросить его!

– Но тут уж он, очевидно, был сброшен! – воскликнула миссис Брук.

– Я думаю, что именно это предположили Джон и все другие, – сказал викарий.

– Что же дальше? – спросила Гермия.

– Естественно, твой дядя велел всем конюхам садиться на лошадей и найти маркиза как можно быстрее.

Наступила напряженная пауза, прежде чем миссис Брук спросила:

– Ты хочешь сказать, что они не нашли его?

– Никаких признаков! – ответил ее муж.

– Это невозможно! – воскликнула Гермия. – Он должен находиться где-то рядом!

Викарий доел свой, суп и, пока няня убирала супницу и приносила следующее блюдо, он сказал:

– Как только я закончу обедать, я поеду в усадьбу, чтобы предложить свою помощь. Даже Уэйд, очень разумный человек, утверждает, что все в усадьбе искали с обеда до вечера и нигде не смогли обнаружить маркиза.

Гермия и ее матушка знали, что Уэйд был главным управляющим и работал на усадьбе много лет.

Он был немногословным человеком, но тому, что он говорил, можно было верить, и они поняли, что если уж Уэйд сказал это, значит, тайна исчезновения маркиза не была преувеличена.

– Да, конечно, ты должен поехать на случай, если понадобится твоя помощь, дорогой, – пришла к выводу миссис Брук, – но кажется совершенно невероятным, что они не смогли найти его.

– Я совершенно согласен с тобой, хотя Уэйд сказал мне, что они искали абсолютно везде.

Улыбнувшись, он добавил:

– Жаль, что его лошадь не может говорить, потому что она то уж должна знать, где оставила своего прославленного всадника.

Гермия хранила молчание.

У нее даже мелькнула мысль, что, возможно, маркиз и был действительно Дьяволом – как она подумала, встретившись с ним впервые, – и он в конце концов возвратился в Подземное Царство, из которого вышел, и они никогда не увидят его вновь.

– Я думаю, единственное, что может сделать каждый из нас, – заметила миссис Брук, – это как-то самому попытаться найти маркиза.

– Ну, во всяком случае, я знаю лишь одно – что его нет в нашем доме! – сказал ее муж.