Текст книги "Недосягаемая"

Глава 8

Первые десять дней после возвращения домой Филип проводил в безделье. Он довольствовался только тем, что ел и спал, и не нуждался ни в каких развлечениях – лишь бы быть рядом с матерью.

– Наверное, стоит пригласить молодых людей, чтобы ты поиграл с ними в теннис, – раз или два предложила Лидия.

Но Филип отвечал одно и то же:

– Не беспокойся, я предпочитаю твое общество.

И хотя сердце Лидии наполнялось гордостью от такого выбора, она понимала, что он вызван отчасти физическим недомоганием. Его рука, сильно поврежденная осколком снаряда, заживала медленно, но врач, который осмотрел Филипа, сказал Лидии, что у ее сына «военная усталость», как он назвал бы это состояние за неимением лучшего термина.

– Он испытывал напряжение очень долгое время, – сказал врач. – И если не участвовал в действиях, то был готов к ним, ожидал их. Все это одинаково плохо сказывается как на молодых, так и на пожилых, хотя большинство из нас склонно забывать об этом и предполагать, будто молодежь способна вынести что угодно. Не ограничивайте его в еде, и пусть он спит хоть сутки напролет. И что самое важное – дайте ему забыть, что он должен показывать пример.

Доктор был старым другом, Лидия постаралась как можно лучше следовать его наставлениям. Погода стояла превосходная, и Лидия часто наблюдала, как Филип плавает в бассейне, облицованном голубым кафелем, в дальнем конце сада, или сидела в тени, пока он лежал рядом с ней на траве. Иногда они разговаривали, иногда молчали, Филип частенько дремал, а Лидия не сводила с него глаз, думая, каким молодым и ранимым он выглядит во сне.

Возможно, Кристин была права, обвиняя Лидию в том, что та любит сына больше, чем дочь. Да и в самом деле, как можно было не любить Филипа? Он был таким милым, абсолютно простодушным, чистосердечным и прямым в любом своем проявлении. Иногда даже верилось с трудом, что это сын Ивана. Казалось, в нем нет ничего от отца. Но Лидия узнавала в сыне многие собственные черты: во-первых, затрудненность, с какой он выражал свои чувства, прямой подход к любой проблеме, возникавшей перед ним, кроме того – его открытый нрав. Невозможно было поверить, что Филип способен на скрытность. Иногда Лидия как бы глядела на собственное отражение в зеркале.

Кристин была совсем другая. Лидия обнаружила, что постоянно беспокоится о дочери. Вновь и вновь она повторяла себе, что должна быть терпеливой, что должна завоевать дружбу Кристин, добившись вначале ее доверия. Но это оказалось трудно. Кристин была как та кошка, которая гуляет сама по себе, – никогда не известно, о чем она думает или куда направляется. Только что ее видели здесь, а в следующую минуту она исчезает без объяснений или извинений. Вернувшись домой, она сразу утвердила свою независимость. Через несколько дней после приезда она появилась в комнате Лидии, прекрасно одетая, в весьма привлекательной шляпке, держа в руках сумку с перчатками.

– Ты куда-нибудь уходишь? – удивилась Лидия.

– Да, мамочка. Съезжу в Лондон, мне нужно кое-что. Наверное, она увидела по лицу Лидии, что сделала неверный шаг, поэтому сразу добавила с каким-то вызовом:

– Ты ведь не станешь возражать?

Лидии хотелось сказать, что она вправе ожидать, по крайней мере, чтобы у нее спросили разрешения, но почувствовала, как строго и старомодно прозвучат эти слова. Поэтому вместо того сбивчиво произнесла:

– Нет, дорогая, конечно нет. Ты вернешься к чаю?

– Не уверена, – ответила Кристин. – Лучше начинай ждать меня, когда увидишь.

Она поцеловала мать и ушла, оставив Лидию с чувством тревоги и разочарования. Будь это Филип, он совсем по-иному повел бы разговор, даже если бы все равно уехал в Лондон.

Лидии хотелось спросить у кого-нибудь совета, как ей обращаться с Кристин, – мудро ли она поступает, позволяя девушке семнадцати с половиной лет делать все, что та хочет. Но ей не к кому было обратиться, а когда она робко заговорила на эту тему с Иваном, он сказал:

– Пусть ребенок, живет как знает. В конце концов, она сама может о себе позаботиться, в Америке девушки пользуются большой свободой.

Поэтому Лидия не возражала против постоянных отлучек дочери, хотя они ее удивляли, да и сама Кристин тоже заставляла ее задуматься. Лидия попыталась узнать мнение Филипа о сестре.

– Кристин хорошенькая, не правда ли? – заметила Лидия.

– Да, наверное. Лично я никогда не восторгался брюнетками.

– Как вы ладите вдвоем? – задала свой следующий вопрос Лидия. – Вы так давно не виделись, что, должно быть, странно сейчас снова возобновлять отношения.

– Кристин в порядке, – ответил Филип. – Она милая девчушка, хотя никогда не знаешь, что у нее на уме.

В этом была правда, которую Лидия не могла не признать. Она сама тоже с трудом понимала Кристин. Девочка, казалось, занята только своими мыслями, но пока Лидия не владела ключом к их разгадке, ей оставалось только беспомощно стоять в стороне, интуитивно сознавая, что дочь несчастна, а она сама бессильна помочь ей.

Радость Лидии, вызванная возвращением Филипа, была омрачена не только беспокойством по поводу Кристин, но и странным поведением Ивана. Он явно страдал от ревности, приводившей его в одно из самых дурных расположений духа – настроение, когда он критиковал дом и прислугу, когда казался беспокойным и неудовлетворенным, когда даже музыка не служила ему утешением и он чувствовал, будто его разрывает на куски.

Когда Иван пребывал в таком настроении, он всякий раз больно ранил Лидию. Он мог обидеть ее каким-то словом и критикой того уюта, что она создала для него. Обычно такие настроения объяснялись чем-то случавшимся вне семейного круга. Сейчас, когда причина была внутри, когда, как знала Лидия, собственный сын был раздражителем, она испытывала и страх, и унижение. Нет другого выхода, решила она, как держать Ивана и Филипа подальше друг от друга, а это она могла сделать, только разорвав собственное сердце на две половины.

Одно утешение, что ни Филип, ни Кристин, казалось, не расстраивались из-за отца. Каждый раз, когда Лидия дрожала и трепетала, если Иван начинал хмуриться или в его голосе слышались первые грозовые нотки, они относились к этому спокойно.

– У папы, наверное, сейчас неприятности, – философски заметил Филип однажды утром, когда Иван пронесся по дому как смерч, накричал на слуг, ворчливым тоном поговорил с Лидией и хлопнул всеми дверьми, попавшимися ему на пути.

Лидия, готовая расплакаться, ответила:

– Мне очень жаль, дорогой.

Но Филип, дотянувшись до ее руки большой ласковой ладонью, сказал:

– Меня это не беспокоит. Он всегда такой. Кроме того, надо полагать, он чувствует все острее, чем мы, простые смертные.

Объяснение Филипа успокоило Лидию, она сказала себе: хорошо хотя бы, что мальчик не догадывается, кто причина отцовских импульсивных всплесков.

Кристин, напротив, знала причину, но Лидия, не говоря ни слова, верила, что дочь не ранит Филипа, открыв ему правду.

Последние несколько дней Иван почти не бывал дома. Две ночи он провел в Лондоне, а на третью вернулся так поздно, что все домочадцы уже спали, не надеясь дождаться его. Утром он рано зашел в комнату Лидии. Зная его хорошо, она поняла, что он хочет сообщить нечто необычное и испытывает при этом неловкость.

Он пожелал ей доброго утра и поцеловал более горячо, чем обычно, затем принялся беспокойно вышагивать по спальне, напевая про себя мелодию, перебирая безделушки на камине и критически рассматривая свое отражение в высоком зеркале в позолоченной раме на туалетном столике. Лидия ждала немного опасливо, гадая, что за этим последует. Наконец Иван высказал, что у него было на уме:

– Я хочу завтра привести одного человека, чтобы он пожил здесь немного. Ладно?

Тщательная небрежность вопроса делала его очень важным.

– Кто это? – спросила Лидия.

– Девушка, которую я хочу взять в ученицы, – объявил Иван.

Лидия вряд ли удивилась бы больше, раздайся в ее комнате взрыв бомбы.

– Ученица! – воскликнула она. – Но мне казалось, ты часто повторял, что никогда, ни при каких обстоятельствах… – Она внезапно остановилась. Увидела лицо Ивана и поняла. В первую секунду ей захотелось закричать: «Только не здесь, ты не можешь привести ее в дом!» Никогда за всю их совместную жизнь Иван не знакомил ее ни с одним своим увлечением. Ее охватила паника, но, сделав огромное усилие, она взяла себя в руки. – Расскажи мне об этой девушке.

– Она датчанка, – ответил Иван. – Мне кажется, она тебе понравится.

С новым усилием Лидия спросила:

– Как ее зовут?

– Тайра Йёргенсен. Она беженка, между прочим. Приехала в Англию полгода назад, ее родители до сих пор в Дании. Она исключительно одаренная пианистка и хочет изучать композицию. Я намерен сделать для нее все, что в моих силах, и было бы неплохо, если бы она пожила здесь.

Нота непреклонности в голосе Ивана сказала Лидии, что он поступит так, как хочет. В какой-то момент она подумала, она возразит ему, скажет, что это невозможно. Если не с ней, так хоть с Кристин нужно было считаться.

А затем что-то более мудрое, чем собственные чувства, велело ей спокойно отнестись к его решению.

– С радостью познакомлюсь с твоей ученицей, – сказала она.

– Я привезу ее завтра днем.

А потом быстро, словно боясь, что Лидия передумает, Иван ушел. Но прежде Лидия заметила, как блеснули его глаза и он улыбнулся. Он снова был влюблен. Она слишком хорошо знала признаки.

Теперь она поняла инцидент, который произошел накануне вечером; сам по себе он был незначителен, но мог бы подсказать ей, откуда ветер дует. Она направлялась в свою спальню, когда с удивлением услышала, что из студии Ивана доносятся звуки музыки. Она даже не знала, что он дома. Обычно, когда он возвращался, первым делом разыскивал ее. Она немного засомневалась, не зная, стоит ли вторгаться к нему, а потом из-за того, что почувствовала себя одинокой и немного обиженной, проехала по коридору к студии и тихо отворила дверь. Комната была погружена в темноту, если не считать мягкого розового света возле рояля.

Иван играл бурную мелодию, которая терзала слух. Лидия неслышно оказалась в комнате, притворив за собою дверь, ждала и слушала, пытаясь понять, что он хочет сказать своей музыкой. Она догадалась, что звучала одна из его собственных композиций, даже более того – это была часть его самого. Внезапно он уронил руки на клавиши, взяв несколько громких нестройных аккордов.

– Ничего не получается! Это все не то! – злобно воскликнул он. – Что со мной случилось? Неужели даже моя музыка покинула меня?

У Лидии сжалось сердце, когда она попыталась понять, что могло вызвать такой взрыв. За последние дни их было несколько. Сейчас она поняла. Когда Иван влюблялся, он все время тянулся к звездам и каждый раз разочаровывался, что не может ухватить ни одну. Любовь вдохновляла его, заставляла искать невозможные высоты, достичь которые было не в его силах. Он мог бороться и пытаться победить, подстегиваемый диким душевным голодом, но, утолив свою физическую жажду, он всякий раз возвращался к Лидии.

Ей слишком часто приходилось переживать подобное, чтобы сразу не распознать симптомы. Но впервые были затронуты не только ее чувства, но и чувства детей, и она яростно пыталась защитить их. Целый день ее неотступно преследовали ужасы, порожденные собственным воображением. А что, если женщина, которую Иван приведет в дом, окажется беспутной, невоспитанной? Что, если она заявит им всем, что они вмешиваются в их с Иваном любовь? Лидия была напугана, очень напугана, она даже пожалела в тот момент о том, что выжила после несчастного случая и не умерла, раз теперь не может бороться с другими женщинами на равных.

Лидия подумала о прошлом, ибо воспоминания об Иване нахлынули волной. Она вспомнила, как однажды ночью на юге Франции его привлек лунный свет, вытянув из кровати к окну, и, пока он стоял любуясь почти неподвижным серебряным морем, она присоединилась к нему. На ней была только ночная сорочка из мягкого прозрачного шифона. Когда луна полностью осветила ее лицо, она разбудила в нем не страсть, а любовь почти на грани боготворения. Она помнила, как он не мигая смотрел на нее, словно пытался поглотить ее красоту, а затем опустился перед ней на колени и поцеловал ей подъем ступни.

Перед ней возникли и другие картины, запечатлевшие минуты ослепительно сверкающего счастья. Она вспомнила, как Иван нес ее на руках из моря в тень тихих скал Корнуоллского побережья. Она помнила его раскрасневшегося и взволнованного, когда вечером они слушали музыку, превосходно исполняемую в Вене. Ту ночь она провела с одним из величайших любовников Австрии, потому что с Иваном она познала союз души и тела, который невозможно описать словами.

– Почему у тебя такой печальный вид, мама?

Голос Филипа вернул ее в настоящее, и она улыбнулась сыну, растянувшемуся во весь рост у ее ног.

– Неужели? Я вспоминала прошлое.

– И поэтому загрустила?

– Не совсем. Я вспоминала счастливые времена.

– А хорошо иметь воспоминания? – спросил Филип.

– Говорят, это компенсация старости, – сухо ответила Лидия.

– Но ты ведь не старая, – возмутился Филип.

– Иногда мне кажется, что я уже отпраздновала свое столетие, – призналась Лидия.

– Наверное, это чувство возникает в тебе из-за папы, — сказал Филип. – И отчего только он вовсю старается быть молодым?

– Вовсе нет, – с упреком произнесла Лидия, моментально встав на защиту Ивана.

– Так оно и есть, – настаивал на своем Филип. – Он все время пытается показать, как он молод. В другой раз я бы и не заметил, если бы он так не старался.

Лидия вздрогнула.

– По-моему, ты жесток, – немного погодя произнесла она.

– Прости, мама, если это тебя расстроило. Я не ропщу, мне просто жаль папу – вот и все. В конце концов, он все еще очень здоров и бодр, но мы с ним не ровесники, и я не понимаю, почему он стремится каждый раз показать мне, что он более проворен и энергичен, чем я.

– Что вы друг другу наговорили? – встревожилась Лидия.

– Ничего, – ответил Филип. – По правде говоря, первой заметила это Кристин.

Лидия сдержала нетерпеливый возглас, она догадывалась, что такая проницательность не для Филипа. Но вряд ли она имела право запретить брату и сестре обсуждать отца.

– Ты только не волнуйся, – взмолился Филип. – Я бы ни за что не упомянул об этом, если бы знал, что ты так разволнуешься.

– Единственное, что меня волнует, – это когда мы не счастливы все вместе.

– Но мы ведь счастливы. Разве нет? – искренне удивился Филип, и Лидия успокоилась.

– Между прочим, – сказала она, – завтра ваш отец привезет к нам погостить одну девушку.

– Это еще зачем?

– Она беженка, музыкант, и он хочет ей помочь.

– В таком случае мне чрезвычайно жаль, что он не подождал окончания моего отпуска. Терпеть не могу чужих женщин в доме. Она будет строить из себя творческую личность и захочет после обеда играть в саду на гобое.

– Надеюсь, что нет, – рассмеялась Лидия. – Но если бы нужно было ждать окончания твоего отпуска, то пришлось бы дожидаться довольно долго. Врач говорит, пройдет по меньшей мере три недели, прежде чем тебе снимут повязку.

– Отчасти я рад, – заметил Филип, – и в то же время боюсь, что война закончится, а я так и не успею еще раз сразиться с фрицами. Хотя, наверное, останутся еще японцы.

Лидии не хотелось выдать своего желания – чтобы все войны закончились до того, как он вновь должен будет подставить себя под пули. Она знала, что безнадежно произносить вслух такие мысли. Филип устыдился бы, услышав ее. Поэтому она просто сказала:

– Я так рада, что ты со мной дома, дорогой, – и больше не развивала эту тему.

Реакция Кристин на новость о том, что Иван привезет в дом незнакомую эмигрантку, оказалась более бурной. Филип выпалил известие за обедом, когда они сидели за столом втроем. Глаза Кристин расширились от удивления, а затем она быстро взглянула на мать, словно искала у нее подсказки.

– Правда? – спросила она.

– Абсолютная правда, – ответила Лидия. – Твой отец сообщил мне сегодня утром. Это несчастная датчанка, ее родители все еще в Дании.

– Почему он хочет привезти ее сюда? – продолжала спрашивать Кристин.

Тот же самый вопрос Лидия задавала и самой себе, но она не собиралась позволить Кристин критиковать Ивана.

– Дорогая, тебе не кажется, что ты ведешь себя немного эгоистично? – спросила она. – У нас так много всего, что, конечно, мы можем поделиться с теми, у кого нет ничего.

– Я бы предпочла сама выбирать тех, с кем мне хотелось бы поделиться, – загадочно ответила Кристин.

Разговор на этом иссяк. Но позже, когда Лидия отправилась спать, потому что устала, Кристин пришла к ней в комнату. В отличие от отца, который был здесь только сегодня утром, она сразу заговорила о деле, усевшись на кровать. Лидия еще подумала, как необычно привлекательна, легка и воздушна ее дочь сегодня, в этом неярком тюлевом платье, надетом к обеду.

– Что ты знаешь об этой женщине, которую отец привозит сюда? – спросила она.

– Только то, что рассказал отец, – ответила Лидия. – Мне жаль, если вы с Филипом против нее, но думаю, она будет занята своей музыкой и не слишком обеспокоит вас.

– Дело не в этом, – сказала Кристин.

Она, по-видимому, хотела добавить что-то еще, но потом передумала.

Кристин встала с кровати и подошла к туалетному столику. Лидия гадала, чем встревожена дочь. Быть может, ребенок, которому было отдано много внимания, вернувшись домой, просто испытывал ревность. Кристин, однако, ничего больше говорить не собиралась. Она расчесала волосы, затем взяла в руки маникюрные ножницы матери и подрезала кожу в лунке ногтя.

Молчание нарушила Лидия.

– Кристин, – сказала она, – и ты, и Филип просили меня не приглашать сюда молодежь, но я чувствую, что пренебрегаю своим долгом. Ты много времени проводишь в Лондоне, но до сих пор не рассказала мне, чем ты там занята. Я так и не знаю, скучно ли тебе или весело и что ты обо всем этом думаешь.

Кристин вернулась к кровати.

– Бедная мамочка, я нехорошо с тобой поступила, знаю. Но меня постигло одно разочарование. Не хочу об этом пока говорить, да и вряд ли смогла бы рассказать кому-нибудь, но все мои надежды потерпели крах, поэтому мне хотелось побыть одной. Ничего интересного в Лондоне я не делала, просто бродила где придется и смотрела на людей. Заходила в церкви и разбомбленные дома, а один раз во время дождя пошла одна в кино.

– Ты моя родная! – попыталась утешить ее Лидия.

– Прости, что заставила тебя волноваться, – сказала Кристин. – Мне ненавистна сама эта мысль, но внутри клокотали и гнев, и обида, так что из меня вышла бы плохая компания для тех новых людей, с которыми ты хотела меня познакомить. А еще, если честно, мне хотелось подумать. Ты же знаешь, у меня никогда в жизни не находилось времени подумать, я была постоянно окружена людьми.

– Тебе не так уж много лет.

– Да, но, по-моему, дело здесь не в летах. А ты как считаешь?

– Пожалуй, – согласилась Лидия.

– Я так много размышляла за последнее время, – продолжала Кристин, – что уже чувствую себя старше. – Она рассмеялась, заметив невольную улыбку Лидии. – Ну хорошо, я знаю, что это звучит высокопарно, но это правда. Постараюсь объяснить. В жизни есть много вещей, которых я не понимаю, а я хочу во всем разобраться. Но если я не буду о них думать, как же мне прийти тогда к какому-нибудь выводу?

– И ты уже пришла к какому-то выводу? – спросила Лидия.

Кристин покачала головой.

– А ты не расскажешь мне о своем разочаровании? – попросила Лидия. – Мне бы очень хотелось попытаться понять тебя.

– Не могу, – в отчаянии произнесла Кристин. – Пока еще очень болит.

– А знаешь, ты ведь и маленькая была такой же, – сказала Лидия. – Когда случались неприятности, ты ни за что не признавалась. С Филипом было все по-другому. Если он падал и ушибался, или получал плохую отметку в школе, или что-то в его жизни не ладилось, он тут же бежал ко мне за сочувствием и поддержкой. Ты же обычно замыкалась в себе. Помню, как-то раз ты очень сильно ушиблась, упав с лошади. Няня узнала об этом по твоей изорванной, грязной одежде; должно быть, ты была в синяках, к тому же, наверное, сильно напугана. Я помню, что зашла к тебе в детскую поговорить об этом. Ты убирала кукол перед тем, как отправиться спать.

«Кажется, сегодня ты упала, дорогая», – сказала я. После рассказа няни я послала за грумом, и он объяснил мне, как все произошло. Он бы и раньше сделал это, если бы не был уверен, что ты сама все расскажешь, как только вернешься домой. Сначала ты ничего не ответила. Как сейчас вижу: ты проталкивала маленькую пухлую куклу в двери кукольного домика, слишком узкие для нее.

«Ты не ушиблась? – спросила я. – Джарвис говорит, ты вела себя очень смело».

«Я уже все забыла», – ответила ты очень отчетливо, и нам не удалось вытянуть из тебя больше ни слова.

Кристин рассмеялась:

– Наверное, это моя гордость. Теперь и я припоминаю этот эпизод. Я свалилась на тропинку и довольно сильно ушиблась. Помню, ночью все тело болело, и все же я бы ни за что не попросила о помощи.

– Трудно тебе придется в жизни с таким характером.

– Но это мой характер, – мягко ответила Кристин.

– Тогда нам всем нужно просто смириться с ним.

– Боюсь, что да. И спасибо тебе, мамочка, за то, что ты такая понятливая.

– Ты не часто даешь мне возможность продемонстрировать это, – с упреком сказала Лидия и сразу добавила: – Я не пытаюсь проявлять любопытство или совать нос в чужие дела, ни в коем случае. Просто мне кажется, что я достаточно много пропустила в вашей юности, и теперь не хочу оставаться в стороне.

– Теперь ты никогда ничего не пропустишь, если это будет в моих силах, – с жаром заверила ее Кристин.

Она наклонилась и поцеловала Лидию, и в благодарность за такую ласку Лидия прижалась к ней на мгновение.

– Из-за всех нас тебе приходилось мириться со многим.

– Я избалованна, это правда, – с радостью проговорила Лидия, не обратив внимания на скрытый смысл в словах Кристин. – Для меня нет ничего хуже, чем жизнь без детей, какими бы утомительными они ни были.

Кристин еще раз ее поцеловала и спустилась вниз к Филипу. Разлегшись на софе, он читал детектив.

– Мама уже легла? – спросил он.

– Да.

– Тогда мне нужно подняться и пожелать ей спокойной ночи.

– Подожди минутку, – сказала Кристин, усаживаясь на краешек софы. – Я хочу спросить тебя кое о чем.

– Спрашивай не медля, – ответил Филип, откладывая в сторону роман.

– Что ты думаешь по поводу завтрашнего приезда этой женщины, которую привозит с собой отец?

– Что я думаю? Я думаю, что это дьявольское неудобство. А что?

– Не глупи! – холодно сказала Кристин. – Раньше такое случалось?

Филип удивленно взглянул на нее:

– Эй, к чему ты клонишь?

– Давай отвечать на вопросы по очереди. Он когда-нибудь раньше приводил в дом незнакомых женщин, пока меня здесь не было?

– Нет, насколько я знаю, – ответил Филип и добавил с любопытством: – На что ты намекаешь?

– Ты, наверное, очень глуп, – ответила Кристин, – или исключительно простодушен.

Филип резко сел:

– Боже милосердный! Не хочешь ли ты сказать, что… Да ты просто сошла с ума! Послушай, я знаю, об отце ходят всякие слухи, но я никогда им не верил, и, кроме того, что ты знаешь обо всем этом?

– Я давным-давно все о нем знаю, – строптиво ответила Кристин.

– … Кто сказал тебе? – воскликнул Филип. – Как он посмел…

– Не будь таким смешным! Только глухой как пробка и слепой как крот мог не услышать и не увидеть ничего из того, что происходило. К тому же из-за отца возник довольно громкий скандал во время его последних гастролей в Америке.

– Это только потому, что он красив, – упрямо твердил Филип. – Женщины бегают за ним, он не виноват.

– О да-а-а!

– Послушай, Кристин, – сказал Филип тоном старшего брата, – ты еще слишком молода, чтобы думать о таких вещах.

Кристин рассмеялась:

– Дорогой Филип, если ты не готов позаботиться о маме, то это сделаю я. Она и так слишком много терпела за свою жизнь. Конечно, мы знаем, она помешана на старикане и все такое, но в то же время он хватил немного через край, когда решил приводить сюда своих женщин. К тому же почему мы обязаны терпеть это?

Филип почесал в затылке, он был сбит с толку.

– Не знаю, что сказать.

– Один из нас просто обязан поговорить с папой.

– О Господи! Не хочешь ли ты предложить это мне!

– Нет, я ничего не предлагаю… хотя… – Кристин на секунду задумалась. – Пока что нам придется ждать и наблюдать. Ради мамы я не собираюсь сидеть сложа руки. Хватит с нас того, что отец – общественное достояние, но, если он собирается проворачивать свои делишки в нашем доме, я первая буду возражать.

– Разве тебе не нравится иметь знаменитого отца? – спросил Филип. – Мне казалось, девчонки любят быть в центре внимания и все такое.

Кристин посмотрела на него, на секунду вся ее взрослость ушла, и она превратилась просто в ребенка.

– Если хочешь знать правду, – произнесла она очень тихо, – я это ненавижу!