Текст книги "Недосягаемая"

Глава 10

Все утро Лидию не покидало чувство, что Филип иКристин связывает вместе какой-то тактический план, и несколько раз она перехватывала их многозначительные взгляды и перемигивания, словно у них был какой-то секрет. С ней они обращались исключительно мило, она понимала причину и была тронута, хотя ее несколько раздражало, что они осмелились критиковать поступки Ивана.

Во время второго завтрака Кристин заговорила голосом слишком беспечным, чтобы быть естественным:

– В котором часу папочка привозит эту привилегированную ученицу?

– Мне кажется, они будут здесь к чаю, – ответила Лидия, заметив, как Кристин взглянула на Филипа и они оба при этом поджали губы.

– Послушайте, дети, – сказала она наконец. – У меня такое впечатление, что вы что-то затеваете. Вы должны хорошо обращаться с этой девушкой ради меня, а также ради отца. Здесь наш дом, и если вы проявите негостеприимство, то это больно ранит всех нас и повредит нашему собственному счастью.

– Дорогая мамочка, – импульсивно заговорила Кристин, – мы будем вести себя как ангелы!

Но у Лидии были свои сомнения. Она ни за что бы не призналась даже самой себе, насколько сильно ее пугал приезд этой незнакомки. Она не переставала удивляться, почему Иван требовал от нее больше понимания сейчас, чем когда-либо в прошлом? Раньше она никогда его не подводила, но не зашел ли он теперь слишком далеко? Несколько раз она порывалась позвонить в Лондон и сказать, что передумала и не может позволить ему привести в дом эту незнакомую женщину.

Ей вдвойне было тяжело играть свою роль перед Кристин и Филипом. Казалось, малейший намек с ее стороны на то, что она чувствует по этому поводу, приведет их к открытому сопротивлению. За последнее время ее часто посещало ощущение, что по отношению к Ивану они настроены чересчур критически. «Все современные дети, – говорила она себе, – открыто критикуют своих родителей, говорят то, что думают, и держатся со старшими на равных». И хотя она полностью мирилась с таким положением вещей, ей было непонятно, как можно Ивана считать современным родителем. Его малейшее желание было всегда для нее законом, и она понимала, что избаловала его.

Сама она готова была отдать все, что было в ее силах, человеку, которого любила, но нельзя было ожидать того же самого от детей. Филипу не была свойственна критика, он обладал легким характером, и ему почти ничего не нужно было от людей, с которыми он общался, кроме дружелюбия и доброжелательности. Кристин была другой. Лидии казалось, что дочь всегда будет требовать от людей, с которыми ее сводила судьба, больше того, что они могут дать. Ее требования были столь высоки, что жизнь неминуемо готовила ей разочарования и неудачи. Возможно, Кристин достигнет больших высот, чем Филип, но еще более вероятно, что ей придется коснуться дна. Девочка была чувствительной и в какой-то степени замкнутой – черты, которые, по мнению Лидии, объяснялись примесью иностранной крови. В данный момент Кристин находилась на распутье, колеблясь не столько между детством и взрослостью, сколько между особенностями характеров своих различных предков. Взрывная импульсивность Ивана боролась в душе дочери с тихой сдержанностью, свойственной Лидии. Что победит? Лидия знала, что только будущее ответит на этот вопрос. Она предполагала, что сама Кристин не сознает истинную природу своих порывов, возможно даже боится каких-то, которые ее привлекают, с подозрением относится к любой простой симпатии, поскольку не в силах объяснить ее. О том, что Кристин думает и чувствует сейчас, Лидия не имела ни малейшего представления. Она только догадывалась, что дочь объединилась с сыном против отца.

Лидия отодвинула кресло от стола. Филип распахнул дверь на веранду, и они покинули столовую.

– Нам очень повезло, – наконец произнесла Лидия, бросив взгляд вдаль, где сквозь деревья в саду просвечивал деревенский пейзаж, залитый солнечным светом.

– Почему? – спросил Филип.

– Я подумала о той девушке, что приедет сегодня, – ответила Лидия. – Попытайтесь представить, что значит быть беженкой, разлученной не только с людьми, которых любишь, но и со всем, что тебе знакомо. – Она повернулась к Кристин: – Разве ты в Америке никогда не скучала по дому? – спросила она.

Кристин не ответила. Она взглянула на мать, и Лидия сразу поняла, что дочь разгадала причину, по которой она обратились к ее чувствам в такой момент… Филип, напротив, был растроган.

– Это, должно быть, чертовски нелегко! – сказал он. – Если бы ты только знала, мама, как часто я думал о том, чтобы оказаться здесь, в тишине и покое. Однажды даже в самый разгар боя я вдруг вспомнил кусты сирени вдоль нашей аллеи. Не представляю, что напомнило мне о них, но они возникли в воображении ясно и четко, пока вокруг взрывались снаряды и стоял оглушающий грохот.

Лидия протянула руку, чтобы дотронуться до него.

– Не нужно продолжать, мамочка, – тихо сказала Кристин. – Мы же обещали тебе, что будем себя вести хорошо.

– Мне будет очень больно, если это окажется не так, – строго сказала Лидия. – Этот дом открыт для всех наших друзей. Я хочу, чтобы здесь одинаково хорошо встречали не только друзей отца или моих, но и ваших тоже.

– Это очень легко, – ответила Кристин. – У меня просто их нет.

– Значит, пора тебе завести их, – сказала Лидия.

– У меня есть предчувствие, что те, кто мне понравится, не найдут общего языка с папочкой, – парировала Кристин.

– Напротив, – ответила Лидия, – весьма вероятно, они окажутся его самыми пылкими поклонниками. Они есть повсюду, даже в самых неожиданных местах.

Кристин состроила гримасу.

– Должна сказать, что вы оба, по-моему, несколько разочаровали отца, – сказала Лидия. – Вот он, величайший музыкальный гений, а никто из вас не унаследовал даже любви к музыке.

– Говорят, это передается через поколение, – заметил Филип. – Вполне вероятно, что я произведу на свет парочку юных Моцартов, а отпрыски Кристин будут сочинять оперы прямо в колыбели.

– Надеюсь, с ними не произойдет ничего подобного! – резко сказала Кристин. – Если будешь честной, мамочка, то сама признаешь, что папе меньше всего хотелось, чтобы кто-нибудь из нас стал музыкантом. Ты представляешь, что было бы, если бы мы с Филипом оба потребовали студию для работы, а наши будоражащие душу сочинения выплескивались наружу, бросая вызов папочкиным?

Лидия понимала, что Кристин права. Ивану бы это не понравилось, но она не собиралась признаваться в том его детям.

– Мы будем очень гордиться вами, – сказала она, – в какой бы области вы ни отличились.

– Ты – возможно, – настаивала на своем Кристин.

Но Филип неожиданно наклонился и, как ему показалось, ущипнул сестру исподтишка. Лидия увидела, как Кристин поморщилась, но, прежде чем она успела возмутиться, Филип послал сестре многозначительный взгляд.

Лидия вздохнула. Ей была ненавистна мысль, что дети пытаются не затронуть ее чувства в том, что касается Ивана. Но ничего не оставалось делать.

Немного погодя Кристин предложила искупаться, и, хотя сначала Филип отказался, сославшись на лень, в конце концов они неторопливо отправились по саду к бассейну. Филипу трудно было плавать с больной рукой, но тем не менее он справился, и хотя Лидия боялась, как бы это не замедлило его выздоровление, она помнила совет доктора позволить сыну делать все, что тот захочет. Повязки, конечно, придется сменить, и Лидия, опасаясь, что он забудет, прокричала им вслед:

– Не забудь потом сразу же найти Розу.

Филип помахал ей рукой с дальнего конца тропинки.

– Не забуду, – прокричал он в ответ.

Солнце осветило его лицо и волосы, и Лидию пронзила гордость за привлекательную внешность сына. К тому же он был таким неиспорченным – всего лишь мальчик, несмотря на проведенные в море три года.

Она услышала шаги за спиной, обернулась и увидела Розу.

– Вы звали меня, мадам?

– Нет, Роза, я просто напоминала мистеру Филипу, чтобы он зашел к тебе сменить повязку после бассейна.

– Ему не следовало бы плавать с такой рукой, – неодобрительно отозвалась Роза.

– Врач сказал, это не вредно, – ответила Лидия.

– Врачи всегда говорят то, что полегче, – язвительно заметила Роза. – Мистер Филип и сам знает, что руке от этого не будет никакой пользы.

Роза закончила курсы медсестер, и это явилось главной причиной, почему ее взяли горничной к Лидии. Она давно оставила медицинское поприще, потому что когда-то восставала против тирании, которая еще по старинке практиковалась во многих больницах, и, как следствие, у нее находилось мало добрых слов для всех медиков в целом. Лидия ее очень любила. Это была женщина средних лет, с сильным характером, склонная к прямолинейности, в результате чего ей часто приходилось менять места работы, пока она не попала к Лидии. Новой хозяйке понравилась и она сама, и ее откровенность, и Роза, хотя ни за что не призналась бы в этом, была предана ей всем сердцем.

– Ладно, вы что-нибудь хотите, мадам? – спросила она, поправляя подушки в креслах, где сидели Филип и Кристин.

– Нет, спасибо, мне очень удобно, – сказала Лидия. – Но ты могла бы заодно посмотреть, готова ли Сиреневая комната для мисс Йёргенсен. Проверь, поставлены ли цветы на туалетный столик и наполнена ли чернильница.

– Я уже все проверила, – ответила Роза. – Могу сказать, что Агнес не слишком-то довольна гостьей в доме. Нам и так не хватает рук, да ладно уж, они постараются для вас, мадам.

От Лидии не ускользнул намек, и она внезапно зарделась от гнева. Сначала дети, теперь еще и Роза. Каждый старается дать ей понять, что Иван поступает предосудительно, приводя в дом чужого человека. В конце концов, это его дом.

Не раздумывая, Лидия произнесла:

– Надеюсь, Агнес и все остальные в доме будут стараться и для мистера Станфилда. Ведь это он платит им деньги.

Роза осталась совершенно невозмутимой, но Лидия почти сразу устыдилась своего взрыва.

– Деньги еще не все, – заметила Роза и тихо ушла в дом. Лидия откинулась на подушки в кресле и закрыла глаза.

Наступил один из тех моментов, когда она теряла хладнокровие. По сути дела, не важно, что свидетелем этого стала Роза: этой женщине, одной в целом мире, было известно, насколько поверхностна тихая сдержанность, которую Иван и другие люди находили такой привлекательной в Лидии. Роза знавала времена, когда Лидия рыдала не столько от физической боли, сколько от душевной. Она не раз наблюдала вспышки раздражения и муки Лидии при виде собственных неподвижных ног, когда та пыталась бороться с унижением, не желая, чтобы ее укладывали и вынимали из кровати, одевали и даже купали. Не раз Лидия плакала на теплом плече Розы, получая и помощь, и утешение от человека, перед которым не нужно было притворяться. При всей ее язвительности Роза умела и помочь, и приободрить свою хозяйку.

– Будет вам, нечего так волноваться, мадам, – говорила она тоном, каким разговаривают с капризным ребенком. – То, что неизлечимо, должно быть терпимо.

– Это плохое утешение.

– Возможно. Но что вам за радость расстраиваться и портить свою внешность? Если хозяин увидит вас с заплаканными глазами, он спросит, что случилось!

Отчего-то эти полуворчливые выговоры лучше успокаивали, чем сентиментальное сочувствие.

Однажды, когда было особенно плохо, Лидия взяла Розу за руку.

– Спасибо, Роза, – сказала она. – Не знаю, что бы я без тебя делала.

– Что ж, возможно, и придется узнать в один прекрасный день, – бодро заявила Роза. – Я всегда говорю: нужно полагаться только на себя. Половина бед исчезла бы в мире, если бы мы обходились только своими силами.

Лидия рассмеялась. Бесполезно ожидать от Розы нежности. Она была как сильный порыв свежею чистого воздуха.

А еще Роза была единственным человеком, который осмеливался открыто говорить с Иваном. Если ей казалось, что в данную минуту Лидия особенно остро нуждается в нем, она без всяких сожалений решительно вторгалась в его студию, даже когда он сочинял, и доставляла его к постели больной. Остальные слуги побаивались Ивана. Они ворчали по поводу его беспорядочных привычек, но, стоило ему чего-нибудь потребовать, они подобострастно кидались выполнять его поручения. Роза не боялась никого и ничего.

– Вы нужны хозяйке, сэр, – сказала она однажды, войдя в студию, где Иван последние три часа сражался за роялем с трудным пассажем в симфонии собственного сочинения.

Иван гневно взглянул на нее.

– Вон! – закричал он. – Разве вы не видите, что я работаю?

– Хозяйка ждет вас, – не отступала от своего Роза. – Ей пора спать, но она не уснет, пока вы не пожелаете ей спокойной ночи, сами знаете. Идемте же. Ваша музыка никуда не убежит.

– Черт бы вас побрал! – закричал Иван, а потом внезапно начал хохотать, швырнул свою партитуру на пол и послушно отправился к Лидии.

– Роза приказала мне явиться сюда, – сказал он. – У меня сложилось не слишком приятное впечатление, дорогая, что она считает музыку не таким уж важным занятием. Любительское времяпрепровождение! Работа не для мужчины!

– Она потревожила тебя? – спросила Лидия. – Очень жаль. Я говорила ей не делать этого.

– Потревожила? – Иван рассмеялся над вопросом. – Думаю, Роза потревожила бы самого Господа Бога, если бы ей показалось, что он тебе нужен.

– Очень жаль, – еще раз повторила Лидия.

– Ты на самом деле хотела видеть меня? – спросил он, присаживаясь на кровать.

У них так было заведено, что он задавал вопросы.

– Я всегда хочу тебя видеть, – ответила Лидия. Иван наклонился, чтобы поцеловать ее.

– В таком случае я прощаю Розу.

– А меня? – спросила Лидия.

– Тебя не за что прощать, – ответил он. – Роза права, музыка может подождать, а вот мы не можем.

Он наклонился, чтобы вновь поцеловать ее, а когда ушел, Лидия сразу глубоко заснула без сновидений.

«Как мне повезло, что у меня есть Роза», – подумала она теперь, оставшись одна на веранде, и как бы в шутку начала считать свои везения.

Иван, Филип, Кристин, Роза, Лоренс Грейнджер, как добрый сторожевой пес всегда где-то поблизости и всегда рядом в случае нужды, Элизабет и в последнюю очередь этот дом, их очаг, не пострадавший, не тронутый бомбежкой за все опасные военные годы.

«Мне повезло, ужасно повезло», – мысленно повторила Лидия и увидела, что из сада к ней направляется Иван, а с ним молодая женщина. Иван поздоровался издалека.

– Привет, ты не удивлена, что мы так рано?

– Очень удивлена, – сказала Лидия.

Они подходили все ближе, и она на секунду запаниковала, не в силах заставить себя посмотреть на девушку, и поэтому не отрывала взгляда от лица Ивана.

– В Лондоне такая жара, – сказал Иван, – просто невыносимая, вот мы и уехали пораньше. От станции прошлись пешком, оставив там багаж. Это Тайра.

Он показал на девушку, которая отстала от него на несколько шагов, и Лидии в конце концов пришлось взглянуть на нее. Незнакомка оказалась очень хорошенькой, отрицать нельзя было, это, собственно, Лидия и предполагала, но она никак не ожидала, что девушка окажется такой молоденькой.

– Вы так добры, что согласились приютить меня. Лидия услышала слова, произнесенные тихим милым голоском с чуть заметным акцентом.

– Наверное, вам жарко после прогулки, – сказала Лидия. – Присядьте, пожалуйста.

– Спасибо.

Тайра опустилась в удобное кресло и вытянула ноги – красивые ноги, подумала Лидия, с невероятно маленькой ступней. Иван отшвырнул шляпу.

– Пойду поищу чего-нибудь выпить, – сказал он, – и целую глыбу льда.

Он пересек веранду и вошел в дом через дверь, ведущую в столовую.

Между женщинами нависло молчание. Затем Лидия с усилием обратилась к гостье:

– Дочь и сын сейчас оба сидят в бассейне, им тоже показалось, что сегодня очень жарко.

– Я не знала, что у вас есть дети, – ответила Тайра. – Иван рассказывал мне о вас, но о семье не говорил.

Лидию это не удивило, и она сказала:

– Сын служит на флоте, он сейчас дома в отпуске по ранению, а дочь только недавно вернулась из Америки.

– Так, значит, они уже взрослые? – У Тайры расширились глаза.

– О да, вполне, – ответила Лидия.

– У меня нет ни братьев, ни сестер, – отважилась сообщить Тайра. – Это очень печально. Отцу с матерью хотелось бы иметь большую семью, но, к сожалению, я у них одна.

– Ваши родители все еще в Дании? – спросила Лидия.

– Да. Я покинула их всего три месяца назад. Появилась возможность убежать в Англию, и они заставили меня воспользоваться ею. Видите ли, мне было важно продолжать заниматься музыкой.

– Наверное, это было трудно в Дании?

– Не трудно – невозможно. Вы даже не представляете, что означает жить в оккупированной стране. Мой отец был – как это говорится? – фермером, он владел сотнями голов скота, овец, птицефермой. Сейчас у него ничего не осталось, немцы все забрали. Конечно, они сделали видимость, будто купили все это, но расплатились с нами марками. А что эти деньги будут стоить после войны?

Голос девушки дрожал, когда она говорила о родителях. Лидия упрекнула себя, что ей бы следовало испытывать жалость и сочувствие. В то же самое время она каждую секунду сознавала миловидность девушки: молодое лицо с хорошей чистой кожей и большие голубые глаза; светло-золотистые волосы, характерные для выходцев из скандинавских стран, падали тяжелыми волнами на хрупкие, изящные плечи. У нее был аккуратный, привлекательный вид, но Лидия знала, что одежда на ней недорогая, и ей вдруг показалось, что эта девушка в любой одежде все равно будет казаться очаровательной. Ее гостья была молода, очень молода!

Иван вышел на веранду с подносом в руках.

– А вот и божественный нектар, – весело произнес он, и Лидия заметила, как Тайра быстро повернула голову и легко вскочила с гибкой грацией.

– Позвольте помочь вам, – предложила она Ивану, но он покачал головой и поставил поднос на столик возле Лидии.

– Это я должен прислуживать вам, – сказал он. – Вы наша почетная гостья.

Тайра улыбнулась, и на щеках появились две ямочки.

– Теперь вы смеетесь надо мной. Это мне оказана честь, и я очень взволнована, что смогла сюда приехать. После всех ужасных квартир в Лондоне здесь просто рай.

– Да, жилье вам досталось на редкость отвратительное, – заметил Иван, наливая сверкающую жидкость в высокие цветные стаканы.

Тайра повернулась к Лидии:

– Хозяйка попалась ужасно старомодная: стоило ко мне прийти какому-нибудь джентльмену, она думала… в общем ужасные вещи.

Лидия не нашлась, что ответить, но Иван поднял стакан и произнес:

– Забудьте о прошлом. Я предлагаю вам тост за музыку, которую вы сочините здесь, на свободе.

Он перегнулся через столик, чтобы коснуться края стакана Тайры, и выпил залпом.

Лидия молчала. Услышав голоса Филипа и Кристин, возвращающихся с купания, она почувствовала облегчение. Дети еще не переоделись. Кристин стягивала с головы купальную шапочку. Она выглядела очень стройной и очень милой в облегающем купальнике из ярко-красного атласа, который привезла из Америки.

– А вот и мои дети, – сказала Лидия гостье. Ей показалось, что Иван взглянул на них с легким недовольством.

Кристин не спеша поднялась по ступеням веранды.

– Привет, папочка, – сказала она. – Мы не ожидали увидеть тебя так рано.

– В Лондоне жарко, – коротко бросил Иван.

– Мисс Йёргенсен, позвольте вам представить мою дочь Кристин, – сказала Лидия, – и сына Филипа.

Кристин и Филип поздоровались и уселись на пол веранды.

– Как твоя рука? – тут же поинтересовалась Лидия.

– Я сейчас снова пойду в воду, – ответил Филип. – Поэтому мы не стали переодеваться. Хотя вода все равно что в горячей ванне.

– Вы не хотели бы поплавать? – обратилась Лидия к Тайре.

– Очень хотела бы, – ответила девушка, – но, к сожалению, я не захватила с собой купального костюма. Покидая дом, я увезла с собой лишь маленький чемодан.

Наступило молчание – Лидия ждала, что Кристин заговорит, но дочь не проронила ни слова и получила за это осуждающий взгляд.

– Я уверена, моя дочь сможет одолжить вам костюм.

– Наверное, мне удастся подобрать для вас что-нибудь подходящее, – без особого энтузиазма отозвалась Кристин. – Если хотите, пройдем наверх прямо сейчас.

– Мисс Йёргенсен будет жить в Сиреневой комнате, – сказала Лидия.

Тайра встала, а затем взглянула вопросительно на Ивана.

– А вы не собираетесь поплавать? – спросила она.

– О, я вам там не нужен.

– Нет, что вы, как раз напротив, – быстро сказала Тайра.

Он улыбнулся ей, к нему вернулось хорошее настроение.

– Раз так, я, конечно, пойду, – сказал он. – Покажу вам, как нырять ласточкой.

– Это будет чудесно, – восторженно подхватила Тайра. Следуя за Кристин, она прошла в дом, а Иван допил свой стакан и тоже ушел. Филип взглянул на мать:

– Не знал, что папа любит купаться, нам с Кристин никогда не приходило в голову позвать его с собой.

– Нет, он иногда любит поплавать, – ответила Лидия, стараясь забыть, как всего лишь месяц назад или около того, когда они говорили о необходимости наполнить бассейн, Иван заявил, что этим летом он вообще не намерен плавать.

– Послушай, а она хорошенькая, правда? – сказал Филип.

– Кто, мисс Йёргенсен? Да, очень.

– Никогда не видел таких светлых волос. Будь у нее красные глаза, она была бы альбиноской. – Он помолчал немного, а затем добавил: – Не похоже, что она из мира музыкантов.

– Как же выглядят музыканты? – поинтересовалась Лидия с удивлением.

– Знаешь, они все манерные и как будто с поворотом.

– Ну, про нашу гостью этого, безусловно, не скажешь.

– Что не скажешь, про кого? – спросила внезапно появившаяся Кристин.

– Ты нашла для мисс Йёргенсен купальный костюм? – поинтересовалась Лидия.

– Я отдала ей светло-зеленый, который мне никогда не нравился, – сказала Кристин. – И, к сожалению, должна признать, выглядит она в нем премило.

– Кристин! – строго воскликнула Лидия. Кристин наклонилась к матери и поцеловала ее.

– Прости, родная, я кошка, а все кошки иногда царапаются.

В этот момент на веранду вышла Тайра, а вслед за ней – Иван.

– Мне так радостно, – сказала она. – Впервые за это лето я буду плавать. Большое спасибо за прелестный костюм, который отлично подошел.

Это было действительно так: зеленый шелк поразительно контрастировал с ее очень белой кожей.

– Вы словно морская нимфа, – сказал ей Иван и, протягивая руку, чтобы помочь спуститься по ступеням веранды, добавил: – Я покажу вам дорогу к бассейну. Но обещайте мне, что не исчезнете, как только вода коснется вас.

– Обещаю, – улыбнулась Тайра. – Я и сама не хочу исчезнуть, мне здесь слишком хорошо.

Она постояла секунду на последней ступеньке веранды, щурясь от солнца.

– Бассейн вон там? – спросила она, указывая в сторону, откуда пришли Филип и Кристин.

– Совершенно верно, – ответил Иван.

– Давайте добежим до воды наперегонки, – предложила Тайра.

– Согласен, – ответил он.

Они спрыгнули на траву и побежали бок о бок. Лидия посмотрела им вслед и отвела взгляд. Кристин опустилась в кресло.

– Как молода! Очень-очень молода! – произнесла она чужим голосом. – Знаешь, мамочка, я чувствую, будто мне сто лет.