Текст книги "Светская дурь"

Бар палаты общин

– Общественность чертовски рада видеть, что члены парламента не все такие ублюдки, как считается. Питер Педжет оказал всей палате неоценимую услугу.

– Да, но один Господь знает, через что ему сейчас придется пройти, бедняге. Я хочу сказать, я видел, как входила игла, наверное дюйма на два. Я все еще в шоке, а каково сейчас ему?

– Но держался он невероятным молодцом. Просто сказал: «Вытащи иглу». Не закричал, ничего такого, очень спокойно среагировал.

– Не знаю, смог бы я так.

– Ну, вокруг ведь были визжащие девки, так? Думаю, он не хотел напугать их. В смысле, они бы в истерике забились, и кто знает, кого бы еще могли насадить на иглу?

– Он и правда спас жизни этим девочкам.

– Да, и не забывай, что в игле было полно герыча. Такая доза и слона бы свалила.

Обсуждение наркотиков вдруг стало сексапильным. Все использовали слова типа «герыч», как будто много лет подряд были на линии огня.

– Господи, если бы большой палец этого наркомана надавил на поршень… Я даже такой мысли вынести не могу.

Качая головами в удивлении и шоке, члены парламента шли в зал заседаний. Премьер-министр назначил время сообщения о состоянии здоровья Питера Педжета. Следом за этим лидер оппозиции намеревался высказать свои самые искренние соболезнования и наилучшие пожелания Педжету и его семье. Лидер либерал-демократов собирался предложить представить Педжета к медали.

Клуб «Гручо», Сохо

Милтон появился из мужского туалета как раз в тот момент, когда Паула выходила из женского. Он расцвел, завидев ее; крошечные кристаллы кокаина, растворяющиеся в его носовой мембране, привели его в нужное состояние, и он был рад еще немного поглумиться над потерпевшей поражение коллегой. Пауле, напротив, очень бы не хотелось потратить свой кокаиновый кайф на болтовню с такой мерзкой жабой, как Милтон.

– Паула! Наслаждаешься историей Педжета? Не очень, верно? Человек, которого ты чернила, вдруг оказался национальным героем. Наверное, это тяжелое испытание. Хреново тебе будет, когда придется изменять тактику. Но редактор настаивает на том, что Педжета нужно поддержать! Единственный человек, у кого хватило духу не только высказать мнение, но и реально действовать. Я порекомендовал, чтобы ты сделала большой обзор по его семье. Ну, поговорила с женой и дочерьми. Редактору очень нравится эта мысль, но он хочет, чтобы все было исключительно пышно и пафосно. Тебе нужно заставить весь мир полюбить их, как ты, должно быть, и сама их любишь, Паула, особенно своего старого противника по дебатам, его дочку.

Паула не удостоила его ответом. Вместо этого она как можно быстрее взбежала по ступенькам, оставив Милтона улыбаться за своей спиной. у него были все основания для ехидства. Паула была в шоке, когда обнаружила, что человек, которого она мечтала уничтожить, так высоко поднялся в общественном мнении. Когда узнала, что он запросто мог заразиться смертельным вирусом во время исполнения своих обязанностей. Несомненно, ей придется на время оставить свой план мести, возникший в засаде в гостиничном коридоре. Теперь явно неподходящий момент, чтобы объявить миру, что Питер Педжет, известный семьянин и защитник моральных ценностей, трахает свою ассистентку. Но время придет. Маятник всегда качается. Паула может подождать.

Кладбище Восточного Лондона

Сержант Сара Хоппер редко плакала. Специфика ее работы заключалась в том, что, позволь она себе плакать по мелочам, ей бы пришлось плакать каждую минуту своей жизни.

Но сейчас она плакала, не прячась. Плакали почти все собравшиеся. Сара была уверена, что Джо-Джо выживет. Казалось, она становилась сильнее, строила стену между собой и трагедией. Возможно, это должно было насторожить Сару и всех, кто пытался облегчить страдания Джо-Джо. Как можно построить достаточно высокую стену, чтобы забыть о таком ужасном насилии?

Джо-Джо определенно не смогла этого сделать, потому что однажды, когда этого меньше всего ожидали, она взяла нож из отцовского ящика с инструментами, налила в ванну горячей воды, села в нее и вскрыла вены у себя на запястьях. Она оставила записку, выражавшую такую общую для подвергшихся насилию людей эмоцию, отчаянное чувство вины.

«Дорогие мамочка и папочка. Мне очень жаль».

Разумеется, Джо-Джо не собиралась усиливать агонию родителей этой прощальной запиской, но именно этого она и добилась.

Когда комья мокрой земли тяжело падали на обитый белой материей и золотом гроб Джо-Джо, пошел дождь, усугубляя мрачную меланхолию. И с каждым глухим ударом решимость, которая росла, словно раковая опухоль, внутри коммандера Лемана, расширялась и уплотнялась.

Джо-Джо мертва. И это полностью его вина.

Магазин «Оксфам», Западный Бромвич

– Йединственнайа возможность бросить герыч – это резко завязать. Йа хочу сказать, посмотрим правде в глаза. Йединственный результат от этих методоновых программ – это то, что подсаживайешься на методон. Единственный способ бросить наркотики – это перестать их употреблять. Совсем. Ну, не сомневайусь, вы знайете, что это непросто. Отказаться от геройина – это не раз плюнуть, даже йесли лежишь под одейалом дома у мамочки, и у тебя под дверью спальни стойит тарелка с супом, на случай йесли захочется, и йесть чистый унитаз, куда можно блевать…

Но боже мой, попробуйте резко завязать в борделе, причем втайне. Попробуйте сделать это на чердаке с восемью наркошами и бандой здоровенных ублюдков, которыйе постойанно пичкайут тебя дурьйу и становятся очень подозрительными, когда отказываешься от хорошего большого косяка или дозы герондота. Попробуйте сделать это, когда работайете до десяти раз за ночь, и при этом считайется, что трахаться нужно с энтузиазмом или, по крайней мере, не сжиматься в дрожащий клубок пота и дерьма. Ну, именно так йа это и сделала. Клянусь вам сейчас тем, что йа жива и дышу. Йа и сама в шоке, что все йеще живу и дышу, и могу этим поклясться. Йа завязала очень жестко, навернойе, в возрасте семнадцати лет, одновременно продолжайа работать на сутенера, и, если бы йа попробовала въехать на Эверест на велосипеде со связанными ногами, все равно мне в жизни такойе ни с чем не сравнить.

Дом Леманов, Далстон

Коммандер Леман объявил своей семье, что вскоре уйдет с работы.

– Если честно, я думаю, начальник полиции очень доволен. Я не думал уходить, но я уверен, что стал чем-то вроде занозы у него в боку.

– Что ты собираешься делать? – спросила Анна.

– Дело не в том, что будет делать папочка, а в том, что мы все будем делать. Скоро школьные каникулы. Устроим отпуск Поедем на месяц в Корнуолл.

Анна была настроена подозрительно. Обычно ее отца приходилось с воплями вытаскивать даже на выходные.

– Это как-то связано с тем, что случилось с Джо-Джо?

– Да, Анна. Это напрямую связано с тем, что случилось с Джо-Джо.

– Ты ведь знаешь, кто это сделал?

– Нет, Анна, я не знаю, кто это сделал.

– Но ты что-то знаешь, – настаивала Анна.

Леман не ответил.

– Если бы я знала, кто это сделал или по чьей вине это было сделано, – продолжила его дочь, – я бы их убила.

Магазин «Оксфам», Западный Бромвич

– Тяжелейе всего стало где-то через шесть дней, кажется.

Йа только что закончила свойу смену и старалась получше отмыться в импровизированном туалете с душевой кабинкой, котораиа служила мне и моим подругам душевой комнатой. Йа размышляла о том, хватит ли у меня сил продолжать. Йа вам говорю, ломка вгрызалась в каждуйу клеточку мойего тела… Желудок сжимался отломки, кожа стягивалась от ломки. Тошноту и понос было практически невозможно контролировать… Ну, полагайу, вам известно о проблемах с задницей, которыйе возникайут, когда употребляйешь геройин. – Пожилому мужчине, управлявшему магазином «Оксфам», это не было известно, но он убедил Джесси, что верит ей на слово. – Мне казалось, что случился какой-то ужасный катаклизм. Йа была не в состойанийи дожить до вечера, не говоря уже о том, чтобы обслуживать клиентов. Йа знала, что должно стать лучше, или йа умру. Йа знала, что просто не смогу больше терпеть такуйу боль.

Йа поверить не могла, что это случилось со мной. Со мной. С Джесси Росс. Человеческим существом. Женщиной. Йа ходила в школу. Йа была лучшей маленькой гимнасткой в нашем классе, могла делать двойной кульбит и крутиться на брусьях, как никто другой из мойих знакомых. У меня были куклы Барби. Йа беспокоилась о свойем первом поцелуйе. Йа всегда любила сыруйу рыбу, даже когда другийе дети мечтали о «Макдоналдсе». Йа была человеческим существом несколько относительно счастливых лет. И как же йа превратилась… во что? Во что йа превратилась? Йа уже не была человеком, это точно… А чем? Просто страдайущим набором конечностей и органов, просто шматом кричащего мяса. Йа должна сказать, что с тех пор йа пришла к выводу, что не геройин довел меня до жалкого состоянийа, в котором йа находилась, хотя йа не умаляйу своей вины и больше в жизни не притронусь к этой дряни, даже йесли ейе будут раздавать на заправках. И все же теперь йа знайу, что меня чуть не прикончил чертов закон. Закон, который не только вышвырнул меня за рамки нормального общества, но также создал криминальнуйу среду, которайа страсть как хотела прибрать меня к рукам.

Забавно, но йа думайу, что на самом деле сослужила службу нормальному сообществу, вход в которойе мне был запрещен. О да, по свойему убежденийу йа была государственным служащим. В смысле, посудите сами, десяток парней за ночь, которым йа не давала избивать своих жен, и они все платили налоги в реальном мире, но йа не была частью этого мира. Меня каким-то образом вышвырнули вместе с Голди и Франсуа. И беднайа, беднайа Марийа, погребеннайа вместе со своим именем где-то на улице, в реке или канаве. Брошеннайа на улице провалившимся законом. Знайете, говорят, что правосудийе слепо, так вот, это, мать ейе, правда.

Ресторан «Фифе Фло», Харви-Николз

– Слушай, Эм, даже если Томми Хансен вышвырнул тебя из машины в Брикстоне и ты встретила черного парня, который назвал тебя обдолбанной шлюхой, это не дает тебе права читать мне мораль о моей жизни. Ты пригласила меня на обед, чтобы мне лекцию читать? – Лизи отодвинула тарелку с недоеденным салатом и прикурила сигарету. Она была высокая, красивая и известная. Представительница элитной породы вешалок, известных под названием «супермодель». Она ходила туда-сюда, чтобы заработать на жизнь, и ей это отлично удавалось. Эмили, съев весь свой салат, теперь считала себя обязанной помочь Лизи. В конце концов, она-то теперь здорова.

– Я не читаю тебе лекции.

– Читаешь. Ты превратилась в проповедницу из общества анонимных наркоманов.

– Я просто хочу сказать, что быть чистой – это здорово.

– Милая, тебе хорошо оттого, что ты чистая, потому что ты на наркотиках скатилась дальше некуда. Ты не могла ими управлять. Одна щепотка, и у тебя уже трусы на голове. Просто позор, господи. Для тебя быть чистой означает, что ты не тусуешься в клубе и не выставляешь себя полной дурой к восторгу падкого на жареное быдла. В моем же случае проблемы нет. Мне хорошо от наркотиков. Мне они нравятся.

– Никому не бывает хорошо от наркотиков, Лизи. Людям просто кажется, что им хорошо. Наркотики не дают тебе увидеть твои проблемы.

– Господи, если стать чистой означает, что начнешь говорить фразами из утреннего телешоу, то благодарю Бога, что я женщина богемная.

– Что ты сегодня принимала?

– Что хотела, то и принимала. Слушай, я на кокаине много лет. Немного герондота иногда, таблетки, экстази, всё такое, и мне это нравится, ясно? Более того, за все это время, что я нарушала половину законов этой страны, я поднялась на вершину своей профессии, сколотила состояние – побольше нескольких миллионов фунтов! – выступила несколько раз перед членами королевской семьи, открыла центр борьбы против рака груди вместе с женой премьер-министра и была награждена Орденом Британской империи. Неплохо для закоренелой преступницы? Более того, не подумай, что моя жизнь окутана тайной. Меня не один раз протащили в «Миррор». По справедливости, копы могли бы бросить меня в тюрягу много лет назад, но всем наплевать. В наркотиках нет ничего страшного, пока можешь позволить себе нормальную дурь и пока не засрешься и не начнешь ломать настоящие законы, те, которые считаются. Даже героин – это здорово…

– Ты сильно заблуждаешься, Лиз. Ты противоречишь самой себе.

– Даже героин, мать его. Убивает не герыч, убивает плохая дурь и то, что людям приходится делать, чтобы за нее заплатить. Единственное, что мне приходится делать, чтобы заплатить за мою дурь – и более того, за самую лучшую дурь – это ходить туда-сюда в крошечном кусочке шелка и хмуриться.

– Зависимость от героина – это не шутка, Лизи! Я видела, что люди до того скатываются…

– Вот именно, и, когда увидишь, что я совершаю кражи со взломом или торгую собой, чтобы забалдеть, похлопай меня по плечу и прочитай мне свою офигительно полезную лекцию. А пока не стоит беспокоиться. Посмотри на Эрика Клэптона: он был на этой дури много лет, написал за это время свои лучшие песни – не понимаю, зачем он вообще соскочил. А этот писатель – как его там? – Уилл Селф, он вмазывался герычем в самолете Джона Мейджора! Потрясающе, его даже не арестовали, всем насрать.

А сейчас он ведет юмористические викторины. Никто уже не обращает внимания на наркотики.

– Я полагаю, Клэптон соскочил, потому что ему была противна его зависимость.

– Отлично. Если тебе противна твоя зависимость, соскакивай. Лично мне моя не противна.

– Хорошо, хорошо. Я просто говорю, что ты не такая уж здоровая, как выглядишь.

– Я никогда и не говорила, что я здоровая.

– Ты чересчур худая, серьезно.

– Что? Чересчур худая, чтобы зарабатывать миллионы за год? Сделай одолжение. Слушай, Эм, я не говорю, что я не просираю свою жизнь. Еще как просираю. Я добавляю кучу кокса и таблеток в рисовые хлопья. Большинство наших девчонок так делают. Я просто хочу сказать, что это меня не убивает – более того, я выгляжу все еще потрясающе. Я тебе скажу, что меня убивает: сорок сигарет «Мальборо ред» в день – вот что меня убивает, а они легальные… Кстати, я заметила, что ты, милочка, вернулась к самым крепким со времени своего волшебного излечения.

Палата общин, Вестминстер

Питер знал, что его жизнь изменилась, и медицинские анализы тут ни при чем. Полицейские у двери приветствовали его. Девушка-гардеробщица, казалось, смотрит на него туманным взором. Едва знакомые коллеги и представители оппозиции подходили к нему и жали ему руку. Он вдруг очутился в окружении дружеских лиц. Однако он не был готов к приему, с которым столкнулся, войдя в зал впервые после своего несчастного случая.

Все встали как один и зааплодировали.

Он просто не мог в это поверить. Равно как и в то, что, когда он занял свое место на министерской скамье, министр внутренних дел, министр внутренних дел, ни больше ни меньше, повернулся и показал ему два поднятых больших пальца, перед тем как направиться к чемоданчику для секретных правительственных документов.

– Госпожа спикер. У нас с достопочтенным членом от Северо-Западного Далстона в прошлом были разногласия касательно политики, хотя я должен признать, что всегда приветствовал ясность и отвагу его видения.

Для Питера это было новостью, но дареному коню в зубы не смотрят.

– Радикальное видение, храброе и побуждающее видение, которое ставит под вопрос все, что нам казалось определенным. Да, госпожа спикер, в последнее время мы все в этой палате имели удовольствие приветствовать блестящее проявление красноречия достопочтенного члена от Северо-Западного Далстона.

Приветствовать? И снова Питер не мог такого припомнить, но, как любила повторять его дочь Кэти, «пофиг».

– Сейчас, однако, мне выпала честь приветствовать его личную отвагу и выразить от лица палаты наши наилучшие пожелания ему и его семье. Мистер Педжет стал жертвой обстоятельств того самого аспекта нашего общества, о котором он проявляет наиболее страстную заботу. Мы все можем представить себе, какое это тяжелое время для достопочтенного члена палаты общин и его семьи – ожидание новостей от врачей, и единственное, что мы, его друзья и коллеги, можем сделать, – это пожелать ему всего самого хорошего.

Питер Педжет поднялся, чтобы ответить. С момента его несчастного случая прошло уже несколько дней, и он чувствовал себя значительно лучше. Он знал, что с точки зрения процентажа его шансы очень хороши. И также он знал, что, если его надежды сбудутся и он окажется чист, тот момент ужаса, когда его прижало к наркоману Роберту Нанну, обернется самой большой удачей, которая с ним только случалась.

– Я хочу поблагодарить моего достопочтенного друга, министра внутренних дел, но с сожалением должен заметить, что он ошибается. Наилучшие пожелания этой палаты, которые я принимаю с величайшей благодарностью, – это не единственное, что вы можете сделать. Вы можете также поддержать мой законопроект!

Бордель, Бирмингем

Девушка из Венгрии протянула одеяло Джесси, которая лежала и тряслась на своей койке.

– Возьми, пожалуйста, тебе очень холодно.

– Спасибо тебе. Большойе спасибо.

Джесси всю ночь дергалась и шмыгала носом. К счастью для нее, остальные девушки были слишком усталые или накачанные наркотиками, чтобы сильно сердиться на это и на ее постоянные походы в туалет. У Джесси лило из носа и из глаз, ее одежда намокла от пота, и отчасти поэтому она так дрожала. Ее трясло, она бредила, но даже в этом состоянии она помнила, что, если кто-нибудь из ее мучителей находится рядом, она не должна выдавать своих симптомов. Они сразу поймут, в чем дело, и не одобрят ее действий. Наркотики играли центральную роль в сохранении порядка и покорности в доме. Меньше всего на свете Голди и его помощники хотели, чтобы девочки настолько пришли в себя, чтобы начать думать самостоятельно. Каждый раз, когда ее мучители приходили, чтобы забрать ее на работу или предложить еду или наркотики, она старалась казаться обдолбанной и счастливой. Это достигалось неимоверным усилием, поскольку все ее тело, казалось, жаждало выдать ее в любой момент. Ее рот зевал, даже когда она не была уставшей, ее бросало то в жар, то в холод, она мерзла и потела одновременно. Мышцы болели, кости и суставы ныли, и она боялась, что началось воспаление. Руки дрожали и дергались, когда она лежала на койке или когда клиенты лежали на ней. Она страдала от внезапных и мощных приступов беспокойства, за которыми следовали приступы ярости, и ей хотелось броситься с кулаками на любого мужчину, который в тот момент платил за нее. Но каким-то образом ей удавалось контролировать себя и даже не забывать надеть презерватив на клиента.

У нее были два союзника, хоть и невидимые, которые помогали ей. Две девушки. Мария, которую увели, когда она защищала свое имя, и девушка, которой раньше была Джесси.

Студия программы Майкла «Парки» Паркинсона, телецентр Би-би-си

– За прошедшие несколько недель мой следующий гость поднялся из относительного сумрака рядовых членов парламента и был признан одним из ведущих политиков нашего времени. Это человек, который практически единолично вывел нацию из апатии в отношении, возможно, важнейшего вопроса, с которым наше общество столкнулось сегодня. Вопроса наркотиков. Этот человек, разумеется, не кто иной, как достопочтенный Питер Педжет, член парламента.

Наблюдая за ним на экране монитора в фойе, Саманта чувствовала силу любви, которую едва могла вынести. Он был не просто ее любовником; он был ее героем. Великим человеком, поднявшимся на великую битву.

Он был ее отцом.

Питеру аплодировали, когда он спускался по знаменитой лестнице. Парки тепло обнял его, и Питер очень высоко оценил этот жест.

– Итак, Питер, добро пожаловать на шоу. Вы слышите, как все рады вас видеть.

– Да, это очень приятно, отличная встреча. Спасибо.

– Да, жаль, мне так не аплодируют. Единственное, что я слышу: «А-а, это опять он…» Но эти аплодисменты никогда еще не были более заслуженны, потому что у вас хватило смелости нарушить одно из величайших табу общества, и вы заставили нас всех думать, честное слово.

– Я просто высказывал свою точку зрения, Майкл. Иметь такую возможность – это привилегия.

– И вы заплатили высокую цену за эту привилегию. Я, разумеется, говорю о том ужасном происшествии. Оно изменило вашу точку зрения? Полагаю, должно было.

– Да, Майкл, оно даже укрепило мое абсолютное убеждение, что война против наркотиков проиграна и что единственный путь установить мир с наркотиками – это передать бразды правления в этом вопросе каждой цивилизованной нации в мире и легализовать наркотики.

– Все наркотики? Без исключения? Крэк-кокаин? «Лед»?

– Все наркотики, Майкл. Полумеры, декриминализация наркотиков и так далее только усугубят ситуацию.

– Вы противостоите частичной декриминализации?

– Конечно. Криминальное сообщество видит слабость и использует ее. Они идут в районы, где полиция принимает так называемый «ненавязчивый» подход, и используют ниши, чтобы продвигать более жесткие наркотики. В конечном счете идея легализации безвозвратно дискредитирована, и реакционные голоса в прессе говорят: «Видите! Мы сделали марихуану более доступной, и тут же начали продавать больше героина».

– То есть вы утверждаете, что это все зря?

– Да, это же очевидно, Майкл! Полумеры – это то, что мои дочери любят называть «полным отстоем». Они абсолютно бесполезны, хуже чем бесполезны. Конечно, преступники будут использовать пустые разговоры полиции и замешательство, чтобы крепче сжать беззащитное общество. И именно вызывающие наибольшую зависимость наркотики являются самыми прибыльными для преступников. Люди, которые употребляют такие наркотики, вынуждены хотеть больше, и в настоящий момент им приходится покупать дурь у убийц и гангстеров! И платить гангстерские цены! В результате наркоманы становятся преступниками и терроризируют более широкие слои населения, чтобы утолить свою потребность. Я уже говорил и снова повторяю: если вам нужен эгоистический аргумент в пользу легализации, посмотрите на уровень преступности в вашем районе! Наркоманы воруют, это факт; они грабят вас и меня, чтобы забалдеть. Когда мы проснемся? Мы скармливаем общество отребью; на самом деле ыыуже скормили его. Уже почти слишком поздно.

После этого раздались аплодисменты, которым Паркинсон с радостью позволил продолжаться.

– Питер, немного о личном. Я знаю, что вы не будете возражать против этого вопроса, ведь возможно, что в результате вашего несчастного случая с иглой наркомана вы являетесь носителем ВИЧ-инфекции. Или заражены гепатитом.

– Да, это так. Мне сказали, что это маловероятно, но возможно. Единственное, что я могу сделать, – это подождать необходимое количество недель, чтобы сдать анализы на окончательные результаты.

– И наверное, это ужасно трудно для вашей жены и для вашей семьи.

– Да. Это очень трудно, но, как вы знаете, мы семья, мы держимся друг за друга. И моя жена и дочери поддерживают меня на сто процентов в том, чего я пытаюсь достичь. В Британии есть миллионы семей, самых разных семей, у которых есть право находиться под защитой закона. Вместо этого в настоящее время закон систематически разрушает наше общество.

– И вы совершенно уверены, что, если бы наркотики стали легальными, вы бы сейчас не оказались под угрозой, которая нависла над вами?

– Абсолютно уверен. И Роберт, человек, на иглу которого я наткнулся, тоже не был бы в таком ужасающем состоянии. Он по-прежнему бы оставался зависимым от героина, но не представлял бы угрозы ни для себя, ни для меня.

– Но разве не появятся тысячи новых наркоманов? Возможно, миллионы?

– Вы станете одним из них, Майкл?

– Ну, нет, но…

– А ваша жена? Или дети? Я не думаю, что мои дети начнут колоться. Президент Линкольн как-то сказал, что нельзя постоянно делать для людей больше, чем они в состоянии сделать для себя сами. Он был прав. Правительство не может изменить человеческую натуру. Дети всегда будут экспериментировать с тем, с чем не нужно, и их нужно обучать и защищать, а не преследовать по закону. В Соединенных Штатах однажды попытались запретить алкоголь. Этот безумный эксперимент объясняет все, что нужно знать о контроле над наркотиками. Люди не стали меньше пить, они просто пили нелегально.

Они не платили налогов, некоторые потеряли зрение из-за древесного спирта, они финансировали рождение организованной преступности, которая с тех пор держит за горло американское общество.

– Кстати о выпивке, что вы думаете об этом? Это опасный наркотик?

– Опасный для любого, кто оказывается на улице, когда закрываются бары. Коллективное потребление алкоголя является стимулятором агрессии, любой полицейский скажет вам это. С экстази дело обстоит по-другому. Пьяные молодые люди дерутся, наглотавшаяся экстази молодежь падает друг другу в объятия. Это факт. Есть клубы, которым некогда требовалось двадцать вышибал, а теперь только один, просто потому что молодежь выбрала другой наркотик. Каждую неделю сотни молодых людей страдают и умирают от приема алкоголя. Вы не видите их на каждой обложке, зато вся нация знает поименно горстку людей, которые умерли от приема экстази.

– Строго говоря, это не совсем так, – запротестовал Паркинсон. – Да, это верно, мы все помним трагедию бедной Ли Беттс.[8]8
  Ли Беттс – английская школьница, умершая в 1995 году после приема экстази на вечеринке по случаю собственного 18-летия. Именно то, что Ли была самой обычной, ничем не примечательной девушкой, сделало ее неожиданную смерть событием национального масштаба, а ее фотографии в коме обошли все газеты. Позднее было установлено, что причиной ее смерти стало, собственно, не экстази, а редкий синдром «водяного отравления» – пытаясь поскорее вывести наркотик из организма, она выпила слишком много воды.


[Закрыть] Но я уверен, вам известно, что число умерших от экстази удваивается каждый год. Сорок человек умерли только в прошлом две тысячи первом году. Вы можете назвать их имена, Питер? Я не могу.

– Вы правы, Майкл, извините, мне не стоило этого говорить. Но вы говорили, что сорок человек умерли за год от приема экстази; в следующем году, возможно, их будет восемьдесят. Но я хочу сказать, что шесть тысяч человек в год умирают именно от неумеренного употребления алкоголя! Шесть тысяч! Я не знаю их имен. Почти девяносто тысяч обращений в больницы национальной здравоохранительной системы происходят из-за психологических или поведенческих проблем, вызванных алкоголем.

– Господь мой всемогущий.

– В периоды особых взлетов восемь из десяти обращений в травмпункт также связаны с алкоголем. Каждый седьмой человек погибает на дороге из-за алкоголя.

– Поразительно.

– И все же, как я сказал, смерть от употребления экстази по-прежнему продолжает попадать в заголовки газетных статей.

– Но число их ежегодно удваивается. Это не может не вызывать беспокойство?

– Разумеется, Майкл, но я хочу вам сказать, что это число с такой же вероятностью может удваиваться как раз из-за того, что экстази – нелегальный наркотик.

– Из-за этого?

– Да. Если бы экстази производили легально по лицензии, препарат был бы менее токсичен, был бы чище. Дети могли бы быть уверены в том, что они принимают, и у них были бы указания по применению.

– Я должен сказать, Питер, что это непреодолимый аргумент, и вам без сомнения удалось захватить воображение страны своей точкой зрения. Однако всего лишь несколько недель назад вас пытались очернить в прессе.

– Дело в том, что для моей идеи пришло время. Я даже надеюсь, что основные партии снимут свое вето и позволят своим людям свободно голосовать, когда мой законопроект будет обсуждаться в палате.

– Итак, Питер, я должен спросить вас об этом, вы понимаете. Я знаю, что вы уже говорили об этом, но я хотел бы снова вас спросить. Вы сами употребляете всякие вещества?

– Да, я могу выпить, и, если окажется, что мое столкновение с Робертом не прошло для меня даром, я буду принимать коктейль из очень дорогих и опасных веществ до самой своей смерти.

– Я имею в виду нелегальные вещества.

– Нет. Никаких. Не принимаю и не стану принимать, если они станут легальными. Но не обязательно принимать наркотики, чтобы стать жертвой наших законов о наркотиках и кишащего наркоманами общества. Мы все – его жертвы.

– Да, вы заставили меня задуматься, спору нет. Вы всех нас заставили задуматься. Питер, вы очень хороший и очень храбрый человек Дамы и господа, Питер Педжет!

Аплодисменты были продолжительными и очень теплыми.

– Наш следующий гость не понаслышке знаком с наркотиками. Он вел получившую широкий обзор в прессе борьбу с их коварным влиянием на свою жизнь. Сегодня он пришел в нашу студию, а завтра отправляется в масштабное национальное турне, турне, билеты на которое уже распроданы, что побило все прежние рекорды… Томми Хансен!

Томми появился на вершине лестницы Майкла с таким видом, словно одновременно был великой рок-звездой и в то же время парнем, который со снисходительным удовольствием и иронией смотрит на эту рок-звезду. Томми всегда удавалось извлекать из всего двойную пользу.

– Вы правы! Да! Класс. Да! – кричал он, протянув вперед руки.

Он сбежал вниз по ступенькам, совершив впечатляющий прыжок-ножницы с четырех последних ступенек, одновременно изгибаясь в превосходной имитации игры на воображаемой гитаре. В ответ на бурное приветствие, встретившее это шоу, он скорчил рожицу, взмахнул рукой и сказал:

– Да, я знаю, что я идиот, но это ведь так прикольно!

В ответ аудитория разразилась дружелюбным смехом.

Томми пересек студию, обнял Парки, пожал руку Питеру Педжету и присел туда, где только что сидел Питер, который теперь оказался, как ему и велели, рядом с администратором.

– Как жизнь, Парки? Спасибо, что пригласил меня, и все такое. Как дела, Питер? Отличная речь, молодчина.

Через несколько минут приветствий Парки затронул тему, которая всех волновала.

– Томми. Вчера вечером. В камере? Я прав?

– К сожалению, это так, Парки. Меня так расколбасило… Я могу сказать «расколбасило» на телевидении? Просто не хочу больше ни во что вляпаться.

– Да, можешь. Здесь все уже взрослые.

– То, что я сделал, – верх глупости, и полагаю, полиция все провернула просто великолепно, ведь могли пострадать дети, так что большой привет столичной полиции. Что касается меня, я вел себя как мудак… Я могу говорить «мудак»? А, ладно, все равно уже сказал. Но именно так я себя и вел. Я был самым настоящим мудаком. Я заслужил оказаться в камере, и оказался там. Так что копы молодцы, никаких претензий.

– Тебя несла толпа? По Оксфорд-стрит?

Стыдливой улыбки Томми было достаточно, чтобы вызвать смех и крики в аудитории. Да, он очень, очень противный мальчишка, но что за парень! Что за парень!

– Это было безумие, Парки, абсолютное безумие. Это стоит попробовать, черт возьми. В волосах ветер, стайка девчонок протягивает руки и трогает тебя. Наверное, я двигался быстрее, чем транспорт в наши дни… – Томми повернулся к Питеру: – Может, парламенту стоит подумать об этом в рамках транспортной политики.

– Я подумаю, что можно сделать, Томми.

– Парки, я просто хочу сказать, что Питер прав. Он потрясный парень, и абсолютно прав насчет того, что говорил здесь. Потому что на улицах умирает слишком много детей. И что-то нужно с этим делать.