Текст книги "Светская дурь"

Общество Фэллоуфилд, Манчестер

– К десяти часам я был в отчаянии. Я бродил уже много часов. Я устал, замерз и хотел пить. И еще я начал понимать, что у меня серьезная проблема. Никто не верил моим словам, что я – это я. Ни копы, ни парень в такси, которого я пытался уговорить отвезти меня до Лондона. Я даже спел ему пару строк из «Небес» под протекающей автобусной остановкой, но он только расхохотался. Я был мокрый, грязный и с каждой минутой все меньше и меньше походил на мультимиллионера.

Подумайте об этом. Четыре года у меня были мои люди. Каждую секунду каждого дня у меня были люди, которые делали для меня всё. Доставали все. Организовывали все и улаживали все дела, когда мне случалось напортачить. А теперь я остался один. Я знал, что меня не хватятся до понедельника, потому что, когда я уехал с Джеммой после тусовки прошлой ночью, я велел Тони ждать моего звонка. Да, в тот момент я был одержим и романтичен, насколько я помню, и предавался фантазиям о том, чтобы провести все воскресенье с этой деткой, трахаться и перекусывать в моем номере. Гостиница до следующей недели не станет звонить в мой офис, чтобы мы заплатили за разрушенную комнату, так что по мнению моих людей, я отлупляюсь все воскресенье в гостинице с прелестной цыпочкой и не хочу, чтобы меня беспокоили. Это было одним из моих правил: когда Томми отрывается, держитесь на расстоянии, пока он не позвонит. Если честно, я был в ужасе. До меня дошло, что первая возможность связаться с кем-нибудь, кто знает мой голос, кого я смог бы убедить, представится следующим утром. Я знал название фирмы своего продюсера, так что в тот момент, когда откроются офисы, я смог бы выклянчить двадцать пенсов, узнать номер по справочной и позвонить в офис за счет вызываемого абонента. Такое случалось уже не раз, и я знал, что они примут звонок Затем они смогли бы выслать огромный лимузин, полный еды и бухла, чтобы я вернулся в Лондон. Но это будет в понедельник утром, в девять часов. Черт, кажется, вообще-то мои офисы открываются в десять, рок-н-ролльный образ жизни, сами понимаете… В десять утра. Было воскресное утро. Мне предстояло двадцать три часа продержаться без денег и власти. Даже без пальто, мать его! И я фактически ничего не мог с этим поделать.

Дин-стрит, Сохо

– Секрет неприметности – это уверенность, – объяснял коммандер Леман Сильвии Томпсон, когда они шли вместе по Дин-стрит. – Мы войдем в третью дверь слева. Просто иди за мной, спокойно и уверенно. Не мешкай, не оглядывайся, иди как будто к себе домой.

Несколько прохожих, находившихся в столь поздний час на улице, не обратили внимания на двух человек, вошедших в дверь под красным фонарем и маленьким светящимся звонком, над которым было слово «Модель». Задумайся они, пришли бы к выводу, что бородач подцепил довольно прилично одетую проститутку, и она ведет его в свой номер.

Расследования коммандера Лемана позволили ему достаточно хорошо узнать привычки сержанта Шарпа, поэтому он знал, что сержант после вечерней работы частенько наносил визит одной «модели» в заведении с колокольчиком. А именно – нелегальной иммигрантке с Украины.

Шарп был человеком стабильных привычек и всегда приходил на место встречи около четырех утра. Леман назначил свое прибытие с Сильвией на десять минут пятого. Если Шарпа не будет, с местью придется подождать до следующего раза. Если он окажется там, семейства Леман и Томпсон приблизятся к призрачной надежде на катарсис.

Оказавшись внутри здания, они поднялись по грязной лестнице, пройдя мимо нескольких дверей, пока не дошли до той, которую искал Леман. Табличка гласила, что комната занята. Леман дал Сильвии маску и сам надел такую же.

– Не волнуйся, что я заговорю. Его девушка не понимает по-английски, – прошептал Леман в ухо Сильвии.

Она начала дрожать. Леман видел, что решимость покидает ее.

– Тот, кто организовал изнасилование Джо-Джо, – мягко сказал он, – причем лишь для того, чтобы надавить на меня, слишком опасен, чтобы оставаться в живых.

Сильвия Томпсон кивнула.

– Я знаю, – прошептала она.

– Ты хочешь сделать это сама или одного раза было достаточно?

– Я не хочу повторять этого.

– Хорошо. Я понял. Ты хочешь увидеть, как он умрет?

– Да. Если это правда он, то хочу.

Не говоря больше ни слова, Леман открыл дверь. Внутри комнаты сержант Шарп трахал украинскую проститутку, привязанную к постели тонким проводом. Девушка платила высокую цену за «покровительство» полиции.

– Сержант Шарп, – сказал Леман без малейшего намека на эмоцию в голосе.

Шарп повернулся.

– Постарайтесь очень точно ответить на мой вопрос, потому что я задам его только один раз. Более того, я уже знаю ответ, поэтому, если соврете, я убью вас в ту же секунду. – Леман направил пистолет с глушителем на Шарпа. – Это вы организовали отравление рогипнолом, похищение и изнасилование, которое вы видите на этой фотографии? – Леман помахал фотографией перед Шарпом. Он знал, что Шарп узнает его голос – голос человека, который держит слово. Шарп не рискнет солгать. Он скажет правду, просто чтобы выиграть время.

– Да, но…

«Но» было последним словом, которое произнес сержант Шарп, перед тем как Леман всадил пулю ему между глаз. Мертвое тело упало с кровати на пол.

Общество Фэллоуфилд, Манчестер

– Ну, вот здесь все и начинается. Вот где начинается моя жизнь.

Сколько людей могут точно указать момент, с которого их жизнь изменилась навсегда? Святой Павел, ясное дело. Богоявление. Он писал послания, так ведь? Я знаю об этом, я пел в церковном хоре. Он увидел свет по пути в Дамаск. Свет просто возник перед ним, бабах, где-то на пыльной дороге. Он подумал про себя: «Постой, я ведь просто убожество, черт возьми. Я так все засрал, что страшно делается. Лучше уладить все это, пока не поздно». Ну а я что говорю. Богоявление. Короче, я увидел свет в центре Бирмингема на крыльце запертого «Бургер-Кинга» дождливым воскресным утром. Я просто брел себе без цели. Никакого лучшего плана, как убить время до следующего утра. Попытаться согреться, избежать побоев, обычные мысли бродяги, наверное.

По крайней мере, мне удалось смыть кровь с лица. Это было самое важное, если я не хотел быстренько попасть под следующую раздачу. Да, правда. Забавно ведь: быть жертвой – это опасное состояние. Чем больше ты жертва, тем больше ею становишься. В смысле – насилие порождает насилие, а боль порождает боль. Это как с деньгами. Чем больше у тебя есть, тем больше у тебя будет. Короче, то же самое можно сказать про бедность и лишения. Особенно про лишения. Однажды я видел документальный фильм под названием «Мокрый дом», о безнадежных алкашах на самом дне жизни, людях, для которых выздоровление не выход, людях с реально гниющими конечностями и наполовину атрофированными телами, и единственное, что они могут нормально делать, – это хлестать алкоголь. Ну что, хотите узнать, какая самая большая опасность грозила им? Этим ошметкам, убогим и беспомощным человеческим останкам? Это другие люди. Обдолбанные молокососы, которые поджигали их смеха ради. Чесслово, вот что им грозило. Чем ты ничтожнее, тем больше у тебя шансов, что какой-нибудь пьяный ублюдок невзначай убьет тебя, проходя мимо. Я не знаю почему, возможно, он пытается убить свои страхи. Страхи, которые видятся ему в будущем. Или, возможно, люди просто полные и абсолютные мрази. Повторяю, я не знаю ответа. Но я знаю, что с запекшейся кровью на лице и рубашке, с заплывшим глазом и распухшей губой я привлекал много очень злых, агрессивных взглядов от групп праздношатающихся по ночам парней, возвращающихся после вечеринок со спидом и экстази, и я знал, что, если как можно быстрее не сведу к минимуму обращающие на меня внимание детали, кому-нибудь из парней обязательно придет в голову прикончить меня, чтобы скоротать время в ожидании автобуса.

Нелегко отмыться, когда у тебя нет дома. Большинство общественных туалетов было заперто, чтобы люди не использовали их как «ширяльные конторы» и индивидуальные кабинки публичного дома. Отличная мысль, правда? Так и вижу заседание совета… «Итак, господин мэр, люди ширяются и отсасывают друг у друга в муниципальных местах. Что с этим делать?» – «Ну что вы, неужели это не очевидно? Запереть чертовы толчки». Нет. Единственное, что это означает, – это что помыться или отлить можно только на своей собственной территории. И как результат – каждое чертово крыльцо воняет мочой. Даже поганый сортир на вокзале стоил двадцать пенсов, которых у меня не было, и круглосуточный фастфуд уже много лет назад поумнел, и теперь там не поссать, не купив предварительно бургер.

В конце концов я умылся в луже. Это была миленькая, чистая на вид лужа на большой новой площади рядом с Симфони-холлом. Славная мостовая и скульптуры. Очень вдохновляет. Короче, я вымылся, насколько смог, вышло не ахти, и, конечно, я еще сильнее замерз, но это было необходимо, и потом я направился дальше к своему богоявлению, последней вещи, которой я ожидал. Да ладно, признайтесь себе. Богоявление – это по определению последняя вещь, которую ожидаешь. В конце концов, нельзя же его запланировать.

И что же я увидел?

Свет, разумеется, как я и сказал. Прямо как сам святой Павел. Он увидел Бога, правда? Или, возможно, это был Иисус, но это ведь так и так одно и то же. Бог, Иисус и Святой Дух, что бы он ни означал. Он увидел Бога, а Бог есть любовь, так? Конечно так Ну, короче, вот это я и увидел. Я увидел Бога. Потому что Бог есть любовь. Даже если ты вообще ни во что не веришь, в это верить нужно. Вы согласны?

Клянусь вам, я подумал, что это просто пальто. Длинное пальто на крыльце. Я думаю: наконец-то! Да. Это для меня. Видите, как быстро все меняется в жизни? Приоритеты. У здорового и сытого человека могут быть всевозможные мечты и желания, но голодному и холодному хочется только еды и пальто. Прошлой ночью я хотел так много от жизни, что был не в состоянии всего перечислить. Я хотел быть понятым, оцененным, хотел познакомиться с настоящими людьми, а не с такими же обормотами, как я. Я хотел больше хороших наркотиков, более мощных и прибыльных тусовок, я хотел отказаться от наркотиков, хотел устроить маленький безвестный акустический тур по пабам. Я хотел, чтобы в моем доме в Лос-Анджелесе бассейн был побольше, и хотел, чтобы он был полон обнаженных женщин. Хотел простой сельской жизни с красивой девушкой, которая бы готовила мне тосканские тушеные овощи и домашние клецки. Говоря словами «Queen», я хотел всего – и сразу.

На следующее утро единственным моим желанием было раздобыть пальто. Цитата подходит и здесь, потому что тем сырым воскресным утром пальто включало в себя это самое «все». Поэтому я протянул руку к крыльцу и схватил пальто.

Черт возьми, под ним была девчонка! Девчонка с ножом. Чесслово, я вдруг понял, что смотрю на лезвие десятидюймового штыка. Он не дальше дюйма от моего носа, за ним – бледная тонкая рука, а над ней – оскаленный рот и два горящих черных как уголь глаза. Чесслово, я думал, что помру, не сходя с места.

Центр Бирмингема

– Отвали, дерьмо собачьйе. Йа тебя на хер зарежу, йесли йеще хоть раз дотронешься до меня или мойего пальто, чертов ублюдок!

– Извините!

– Йа сказала, отвали! Слышишь, что тебе говорят, мразь! Отвали, или йа тебе йего в глаз воткну!

Общество Фэллоуфилд, Манчестер

– Почему я не убежал? Не знаю. Не могу ответить на этот вопрос. У меня еще не было богоявления. Ну да откуда мне было знать? Единственное, что я увидел, это оскал и нож… Ладно, может, я уже засек эти блестящие глаза, но, чесслово, смотрел я только на нож. Так что почему же я не сбежал? Может быть, не смог. Или, возможно, заложенный глубоко внутри мужской комплекс говорил, что я не должен бегать от девчонок. Короче, я не сбежал, и все тут.

Центр Бирмингема

– Извините! Я не знал, я думал, что это просто пальто… Чесслово, мне холодно, только и всего. Я думал, что его просто выкинули. Пожалуйста… Я в этом деле новичок. Жить на улице и все такое… Это мой первый день. Извините. Я отвалю, ладно?

– Как это так – твой первый день на улице? Это не работа, знайешь ли. Вали домой, идийот, и попроси мамочку приготовить тебе завтрак.

– Я не могу.

– Ясно. У тебя была труднайа ночь, йа вижу, но ты не бездомный. Отвали.

– Откуда ты знаешь, что я не бездомный?

– Потому что ты не выглядишь как бездомный. Ты выглядишь, как будто тебя ограбили.

– Так и было.

– Ну, так вот, йесли тебя ограбили, это не значит, что ты можешь воровать мойе пальто.

– Я же сказал, что не собирался красть у тебя пальто. Я не знал, что под ним – ты. Мне холодно, только и всего.

– Где ты провел прошлуйу ночь?

– В гостинице.

– Понятно.

– Что ты хочешь сказать этим «понятно»?

– Йа знаю, почему такийе маленькийе мальчики, как ты, проводят ночи в гостиницах, этточно. Это он тебя избил?

– Я не поганый мальчик по вызову, если ты на это намекаешь.

– Ну да, разумейется, нет. У тебя вообще дом йесть? В смысле, нормальный?

– У меня много домов. Но живу я в Лондоне, и я потерял все деньги и паспорт.

– Ну, так позвони мамаше за счет вызывайемого абонента.

– Я не помню ее номер.

– Позвони кому-нибудь йеще.

– Я не помню ничьих номеров.

– Ну, позвони в справочнуйу, скажи имя свойей мамаши и адрес, и они тебя подберут.

– Я не знаю адреса мамы. Я просто купил ей новый дом, но не знаю где, знаю только, что в Джерси. Я там был, но мои люди заказали вертолет.

Она улыбнулась:

– Так намного проще, да?

– Что?

– Жить в другом мире. В смысле, не в том, в каком живешь взаправду.

– Что ты хочешь сказать?

– Откуда у тебя такийе клевыйе ботинки и брюки?

– Они мои.

– Может, щас и твойи. Ты их украл у свойего партнера?

– Я же сказал, я не мальчик для траханья.

– Так кто заплатил за гостиницу, в которой ты был?

– Мои люди, ну, в смысле, они заплатят, когда получат счет. Меня оттуда выкинули.

– Это йеще почему?

– Я разнес весь номер.

– Ты ведь мальчик по вызову, правда, милый?

– Нет.

– Вчера ночью ты трахался с каким-то яппи в гостинице, спер его штаны, и охрана тебя выперла.

– Нет.

– Ладно, так кто же ты?

– Я рок-звезда.

– Мило.

– Я Томми Хансен.

– Молодец. Если собирайешься жить в чужом мире, нужно жить на широкуйу ногу. В смысле, можно быть местным генийем или бывшим членом «Boyzone». А ты Томми Хансен. Вообще-то ты и правда немного на него похож, вот только ты лысый. Знайешь, этим можно пользоваться. Торговля телом по профилю – очень прибыльнойе дело, если сможешь попасть в приличный дом.

– Я же сказал, что я не проститутка. Я Томми Хансен.

– А йа сказала, молодец. Йа люблю Томми Хансена, или раньше любила, до того, как он ушел на «Радио-2». Отличныйе песни, класснайа внешность, немного придурковатый, навернойе, но мне это в мужчинах очень нравится.

Общество Фэллоуфилд, Манчестер

– Наверное, я бы смог убедить ее, если бы постарался, если бы шаг за шагом пересказал ей все события предыдущих восемнадцати часов. Может быть, да, а может, и нет, кто знает. Короче, я решил этого не делать. Она пришла к выводу, что я – уличный мальчик по вызову, ненормальный фантазер, который хочет быть рок-звездой, и я подумал: к черту, зачем пытаться убедить ее? Я ведь все равно ненавижу Томми Хансена, по-моему, он придурок и жертва. Это даже написано у меня на голове. Так почему бы не отдохнуть денек от этого ублюдка?

Поэтому я просто спросил, можно ли мне немного посидеть рядом с ней на крыльце, ведь я провел на ногах много часов, она подвинулась, я сел рядом с ней на грязные плитки. Я обнаружил, что у меня в заднем кармане по-прежнему есть смятая пачка «Мальборо-лайтс» в мягкой упаковке, а на улице тебе всегда рады, если у тебя есть пачка сигарет.

Так что мы курили и болтали, я спрашиваю ее, откуда она, как ее занесло так далеко от дома, что она, видимо, шотландка, а потом говорю, как люблю эти их горы и что однажды собираюсь на них взобраться, и она отвечает, что думает точно так же. Она утверждает, что хотела бы помыться в одном из маленьких озер наверху, мне эта мысль кажется кошмарной, и к тому же я не думаю, что у них в горах есть озера.

Короче, через некоторое время она начинает рассказывать мне о своей жизни, как ее отчим пришел к ней в комнату, как много лет она считала, что это ее ошибка, потому что мама никогда ее не защищала, и мы болтаем… И я думаю, знаете… и тайно… глубоко внутри… У меня созревает решение.

Пробыв с Джесси час или около того, да, кстати, ее зовут Джесси, я решил спасти ее. Вот именно, я ее спасу. И потом она смогла бы спасти меня.

Богоявление, так и знайте. Тебе на него насрать, когда оно приходит. Оно хлопает тебя по плечу и говорит: «Привет, смена, власть переменилась, выступаем немедленно! Встать у коек!»

Я думаю, на самом деле все началось еще с Джеммы накануне. В смысле, это может звучать жалко, но я поверил этой девке, а она меня так кинула. Я говорил ей, что у меня нет друзей и я не могу найти их, и вдруг бац! Я просыпаюсь с фотоаппаратом у лица, и она полностью подтверждает мои чертовы выводы. Затем, на следующее утро, я наталкиваюсь на Джесси.

Я закапывался в дерьмо все глубже и глубже, купался в жалости к себе, ненавидел всех, никому не доверял, пришел к угнетающему выводу, что в моем чертовом мире нет ничего настоящего, и вдруг встречаю девчонку, которая такая настоящая, что страшно делается. Девчонка, у которой ничего нет. Ни-че-го. Абсолютно ни хрена. И все же, и все же, хоть она просто кожа да кости, мне абсолютно ясно, что в ней больше реальности, чем во всем остальном, что происходило в моей жизни, вместе взятом и помноженном на десять. Настоящая? Эта девчонка настолько настоящая, что у нее есть штык. Более того, штык, который она, по всей видимости, готова пустить в ход.

Ну и разве это не реально?

В общем, я сижу, гляжу, как она курит мои сигареты, и слушаю ее, а мысль о новой миссии моей жизни уже прокралась мне в голову полностью сформированная. Я спасу эту девчонку. Я изменю ее жизнь до неузнаваемости.

Что я могу сказать? Может быть, вы думаете, что я жалок. Может, так и есть. Может быть, мы видим только то, что хотим видеть, и отшвыриваем остальное. Может, мы все носим с собой пьедесталы и озираемся в поисках кого-нибудь, кого можно на них поставить. Может, после того как Джемма спрессовала меня, я хотел увидеть потерянную девчонку, которую смогу полюбить и которая полюбит меня. Может, единственным моим желанием было найти человека, которому можно поверить.

Да, я думаю, именно в этом все и дело. Доверие. Именно оно впервые поставило меня на путь, на котором я стою сейчас и намереваюсь стоять до самого его конца. Эта девчонка не знала, кто я такой. Она не знала, и ей было все равно. Меня это поразило. Назовите меня пресытившимся хнычущим маленьким придурком, если хотите, но не могу передать, насколько мне полегчало от этого.

Более того, она была красивая. Да, я вижу, вы все думаете, что в этом-то все и дело. В Томми вдруг взыграл романтизм на почве страданий, и он захотел ее трахнуть.

Нет, все не так. Дело вовсе не в этом. Я просто говорю, что она красивая. Потому что это правда. Несмотря на то что она была грязная и бледная, и кожа у нее была не в лучшем виде, по ее скулам и обвисшей груди было ясно, что она ужасно исхудала, и, несмотря на все это и не только это, она была красивая. Большие, огромные темные глаза, тонкие черты лица, прелестные маленькие ножки, поджатые под пальто. И… нет, я не знаю, мать вашу. Я знаю только, что, сидя на крыльце и разговаривая с ней, я думал, что она красивая. И я не забуду ее огромные темные глаза на бледном лице до самой смерти.

«Кентакки фрайд чикен», «Булл-Ринг», Бирмингем

– Ты правда резко соскочила… в борделе?

– Именно. Йа это сделала.

– Это… знаешь, это просто невероятно, черт возьми.

– Да, йа знайу.

– И что было дальше, после побега?

– Ну, как йа и сказала, йа выцыганила эту одежду у управляйущего «Оксфам» и отправилась начинать новуйу жизнь. Йа впервые избавилась от наряда шлюхи с тех пор, как познакомилась с Франсуа, и чувствовала себя такой легкой и свободной, что, думайу, смогла бы улететь на небо, если бы захотела. Быть чистой, свободной и не трахаться с незнакомцами казалось мне самой высокой вершиной человеческого счастья.

– Знаешь, мне это чувство знакомо, чесслово.

– Йа все время думала о бедняжках, которых йа оставила. Йа подумывала пойти в полицийу, но самое жалкойе заключайется в том, что йа не знайу, где находится притон Голди. Йа просто бежала прочь от него. Йа не смогла бы вернуться по своим следам, даже если бы попыталась.

– Ну и что было дальше? – спросил Томми.

– Вот что йа тебе скажу. Вырваться отсюда нелегко. Йединственнойе, что нужно, это выкарабкаться из йамы туда, куда хочешь попасть. Йа не могу получить работу без удостоверенийа личности, не могу получить удостоверенийе без адреса, не могу получить адреса без удостоверенийа. Это настойащайа «ловушка двадцать два». Лестница йесть, все правильно, но начинайется она со следуйущего этажа. Там и правда есть страховка, но мы, мать нашу, в нее не попадайем.

– И что ты собираешься делать?

– Ну, у меня йесть маленький список Он нигде не записан, потому что у меня нет ручки. Йа не помню, когда в последний раз что-нибудь писала. И не знайу умею ли йа все йеще писать! Он у меня в голове, вот, и номер один, самое главное, – это оставаться чистой. Йа точно знайу, что отказ от наркотиков не обязательно означайет, что попадайешь на ту планету, с которой упала, но если ты на игле, то пути туда точно нет. Так что нужно оставаться чистой.

– Ну, ты доказала, что можешь это. В смысле, ничего ужаснее резкого соскока просто не бывает. Или, по крайней мере, в твоем случае.

– Йа вижу, что ты не врал насчет количества ночей, которыйе ты провел на улицах. Холод зверский, поверь мне, даже сейчас, в майе. Холодно и очень одиноко. Йа не могу передать, с каким удовольствийем йа бы вчера ночью свернулась калачиком на этом крыльце и укололась. Боже мой, это бы скрасило длинныие, одинокиие, ужасныие часы, этточно. Но йа не должна, и, если йа хочу убраться с улицы, йа должна оставаться чистой.

– И что у тебя дальше в списке?

Томми посмотрел на часы над прилавком. Час тридцать. Через двадцать часов, или около того, Джесси сможет написать в своем списке: «Упорхнуть в рай с рок-звездой» – и вычеркнуть все остальное.