Текст книги "Всюду третий лишний"

– Ты будешь по-прежнему любить меня, если у меня вдруг не будет ни рук, ни ног и останется один глаз на том месте, где сейчас нос?

– Да, буду. А ты будешь меня любить, если у меня вдруг вырастет хвост?

– Да, если ты научишься распушать его, когда будешь чувствовать себя счастливым.

– А если он будет длиной футов в восемь, мощный и такой же толстый, как тот гигантский гладиолус, который твоя сестра принесла тебе на день рождения?

Однажды, когда мы вели наш обычный пятничный вечерний разговор и, как принято, заспорили, Люси призналась, что в моменты ничегонеделания, когда наши отношения кажутся ей абсолютно безоблачными, ее охватывает желание воткнуть мне в сердце кухонный нож.

– Я ничего не могу поделать с собой. Я вдруг начинаю думать, что в какой-то момент могла бы совершить ужасный поступок. Такой, что разрушил бы мою жизнь и вызвал бы ко мне всеобщую смертельную ненависть. Но я, конечно, никогда бы не смогла сделать то, о чем сказала, – закончила она.

Как это обычно бывает с теми, кто впервые влюбляется, я много раз пытался рассказать Дэнни по телефону о своих чувствах к Люси:

– Ей нравятся те же книги. Как ты думаешь, какая телепрограмма ей нравится больше всего? Точно, «Полиция Нью-Йорка». Она подарила мне на день рождения музыкальный альбом Майка Поста, в котором есть и музыкальные пассажи к этому сериалу. Она виделась с папой и Джейн, когда они пригласили нас в прошлое воскресенье на обед. Они от нее в восторге, а я встречаюсь с ее родителями в следующий уикенд. Они живут в Бирмингеме. Ты не представляешь себе, какая она веселая. Я и не думал, что девушка может столько смеяться.

– Будь начеку, Кит, – вот что обычно говорил Дэнни.

Мне никогда не приходило в голову объяснять такую реакцию брата чувством ревности или зависти моей удаче в любви. Я был уверен, что он все еще не может забыть Венди. Она время от времени звонила мне и поддерживала контакты с Доминик, а однажды я случайно встретил ее в Эйлсбери. Моей обязанностью стало регулярно информировать Дэнни о ней. Я получал информацию от Карлоса, которого информировала Доминик, и сообщал Дэнни о том, с кем она встречается, вспоминает ли о нем, получает ли его письма и что говорит о них. Я не видел в этом ничего необычного. Венди была его первой настоящей девушкой-подружкой; он, уехав в другую страну, не желал разрывать связи со своим прежним миром. Тем не менее Венди также все еще желала сохранить с ним дружеские отношения, несмотря на то что они вернулись к тому периоду, когда говорили друг с другом докторским тоном.

Однажды, когда я спросил его о текущих любовных делах, Дэнни ответил туманно и неопределенно, но тем не менее рассказал мне о разных девицах, с которыми время от времени развлекается, а затем добавил, что должен вставать в пять утра, чтобы работать над своим шоу, это отнюдь не предрасполагает к активности в любовных делах. Несколько раз я пытался поехать повидаться с ним, но почти во все уикенды либо я, либо Люси назначались воскресными дежурными в редакции. В одном из телефонных разговоров Дэнни как-то упомянул о том, что стал приверженцем христадельфийской религии, но я не придал этому значения, сочтя это его очередной причудой.

Некоторые люди склонны без конца говорить о своих чувствах и рассказывать о том, как протекает их жизнь. Дэнни если и рассказывал о чем-то подобном, то чрезвычайно редко. Наши разговоры по телефону не были просто беседами. В чем ты преуспел? Как поживаешь? Подобные вопросы Дэнни никогда не задавал, да и ответы на них его, по всей видимости, не интересовали – поэтому я считал, что у него все хорошо. Зато мы обсуждали разные немыслимые проекты, идеи типа того, что мир забыл бы, что такое война, голод, болезни, если бы каждый его гражданин обладал здоровым чувством юмора. Обсуждалась и такая идея: все мы – компьютеры. Человечество ведь создало компьютеры сперва в своем воображении, на уровне идей, а затем и проектов, а поэтому, рассуждал Дэнни, мы были созданы обитателями некой компьютерной цивилизации в их воображении. Еженедельно я сообщал ему обо всех высосанных из пальца историях, которые мы с Люси придумывали, а он рассказывал мне об идеях, которые только что прочитанный им роман-фэнтези пробудил в его голове.

– В этой книге утверждается, что космос безграничен, да-да, Кит, именно так, поэтому сам собой напрашивается вывод о том, что вообще все безгранично, в том числе и ты, и я. Мы существуем на безграничном количестве планет. Разве этот факт не способен всколыхнуть твои мозги? Представь себе, на одной планете я – кинозвезда; на другой – профессиональный футболист; на третьей – пилот на гонках «Формула-1». Мне просто не повезло, что я оказался здесь, в Херфорде, среди солдатни. Из этого следует, что смерть не имеет никакого значения, потому что ты даже и не узнаешь о том, что умер, – ведь все твои души связаны как бы в одно целое и между собой, и с бесконечным числом твоих телесных воплощений. Ты видишь разнообразные сны, а знаешь, чем объяснить то, что они разнообразные? А я выяснил и это. Они разнообразны потому, что ты видишь мир глазами всех твоих телесных воплощений на всем бесконечном числе планет. Ученые, напрягая свои жалкие умы, не могут толком объяснить причину этого – на самом же деле в пространственно-временном континууме[31]31
  Континуум – здесь: сплошная материальная среда, свойства которой изменяются в пространстве (и во времени) непрерывно.


[Закрыть] существует чертовски громадная система хранения накопленного опыта и воспоминаний всех твоих телесных воплощений. Когда ты сталкиваешься с какой-либо проблемой, твой мозг как бы проходит через все ситуации, сходные с той, в которой ты оказался, и перебирает их с целью нахождения возможного решения твоей проблемы. Вот почему идеи иногда возникают в твоей голове во время сна; вот почему твои сны являются как бы эхом твоей собственной жизни; и вот почему тебе необходим сон. Он требует столько мозговой энергии, что все остальные процессы, проходящие в твоем теле, должны на это время замереть.

Дэнни, Карлос и я, живя на Тринг-роуд, довольно сильно пристрастились к марихуане, и обычно ближе к полуночи после третьей сигареты Карлос и я вдруг начинали понимать, что оба несем черт знает какую тарабарщину, но что касается Дэнни, то невозможно было определить, под кайфом он или нет, поскольку он и до, и после укуривания выглядел одинаково. По этой причине я не представлял себе, насколько плохое воздействие это пристрастие оказывало на него до тех пор, пока однажды летом 1999 года мы не отправились проведать его.

5 декабря 2000 года

Сейчас мы находимся в Эль-Пасо. Целый день мы ехали по пустынным дорогам, ведущим в Артезию по шоссе 285. Сначала вернулись немного назад по дороге, по которой накануне приехали сюда, затем двинулись на запад и, миновав горы Сакраменто, свернули на юг и поехали по шоссе 54, проложенному у подножья Ярилльских холмов. Город Эль-Пасо вклинился в пространство между горами Франклина и рекой Рио-Гранде, на противоположном берегу которой, в Мексике, расположен город Сьюдад-Хуа-рес. Дома, все как один розовые, сразу же напомнили мне телесериал «Высокий чапарель»; указатели на двух языках: английском и испанском; везде и во всем чувствуется настороженность и ожидание опасности: повсюду на дорогах контрольно-пропускные посты, не дающие мексиканцам просачиваться через границу, чтобы затем пробраться в Калифорнию.

Сегодня мы тоже провели часть дня раздельно. Я всем своим видом пытался показать, что не возражаю против того, что Карлос предложил провести послеобеденное время врозь, и думаю, что мне это удалось. Я отлично понимаю, что им хочется побыть вдвоем, однако ведь мы с Карлосом с самого начала путешествия едва ли провели вместе хоть одну минуту. Часто случается, что вечером, примерно в половине девятого, Доминик вдруг заявляет, что хочет вернуться в кемпинг и не имеет ничего против того, что мы с Карлосом где-нибудь посидим, но Карлос постоянно заявляет, что у него болит голова, шутливо-джентльменским образом протестует против оставления ее одной, либо, как это было сегодня, заявляет, что надо экономить деньги, поскольку он и так уже разорился на покупку пары сандалий.

По вечерам мы уже не смеемся, поэтому я могу поразмышлять и проанализировать события, чтобы сделать кое-какие обобщения и выводы из того, что происходит во время этого путешествия. Но и здесь не обходится без проблем. Карлос настолько увлечен, что его лучше не беспокоить ни по какому поводу, Доминик никак не может оторвать взгляда от серебряного карася, поэтому я успокоился и перестал чувствовать себя виноватым за то, что притащил их в музей, в который мы сперва и не планировали идти; тоже самое было вчера при посещении другого музея в Розуэлле.

Мне кажется, что когда ты находишься с людьми, которым твое присутствие в тягость, то еще сильнее чувствуешь одиночество, чем когда ты совсем один. Вот уже полторы недели я не перестаю надеяться на то, что ситуация изменится к лучшему, но все напрасно. Теперь уже и мелочи досаждают: то, как тихо Карлос говорит, когда он не в настроении. Почему-то в такие минуты его губы становятся громадными, как камеры автомобильных колес. А бесконечные разговоры Доминик о мексиканских салатах и ореховом пироге меня просто бесят.

Сегодня я обошел вокруг здание Музея естественных наук в Эль-Пасо, а затем перешел по мосту Санта-Фе из Соединенных Штатов в Мексику. Что там делалось: женщины-нищенки, закутанные в шали, бросались к прохожим с протянутыми пластмассовыми чашками; босоногие дети налетали кричащей стаей, предлагая бусы, а поодаль вокруг толпились какие-то праздные личности с бандитскими рожами.

Я съел тако[32]32
  Тако – горячая свернутая маисовая лепешка с начинкой из рубленого мяса, сыра, лука и бобов с острой подливкой.


[Закрыть] в душном и жарком уличном кафе и вышел на улицу, но, заметив шайку молодых оборванцев, уставившихся хищными взглядами на мой прикрепленный к поясному ремню кошелек, поспешил обратно к нашей машине, около которой неожиданно столкнулся с Карлосом и Доминик. По их виду я понял, что мое появление их не обрадовало, отчего я почувствовал себя даже несколько виноватым, как будто я нарочно устроил все таким образом, чтобы снова приклеиться к ним. Лицо Карлоса было мрачным.

– Карлос, ты в порядке? – спросил я.

– Да, а ты сам в порядке? – ответил он с какой-то неясной угрозой в голосе.

Это лишь ухудшило мое и без того скверное состояние после ожесточенной ругани, произошедшей прошлой ночью с Люси. Виноватым, конечно же, был я, потому что снова заказал разговор, оплачивать который должна была она. Выбора у меня не было – на мобильном телефоне деньги должны вот-вот кончиться, да и почему я должен быть виноватым за то, что захотел позвонить, а как, скажите, я мог позвонить по другому тарифу? Для того, чтобы позвонить в Англию, нужно сперва найти работающий монетный автомат (большинство сломаны), из него звонить местному оператору, который соединяет с международным оператором. При этом вы никогда не знаете, по какому номеру звонить местному оператору, поскольку эти номера в каждом штате разные. Да если бы только это! Когда вы наконец пройдете по цепочке от одного оператора к другому и последний оператор начнет набирать номер вашего абонента, он сразу же попросит вас заплатить десять долларов за соединение, а потом вы будете наблюдать, как эти чертовы двадцатипятицентовики, монеты высшего достоинства, которые вы с трудом наменяли и которые оттягивают ваш карман чуть ли не до земли, исчезают чуть не ежесекундно в чреве проклятого автомата.

– Кит, ты что, рехнулся? Опять звонишь за мой счет? – сказала она прежде, чем я смог сообщить ей о том, что, может быть, вернусь домой на Рождество.

Я принялся объяснять ей, каким кошмаром оборачивается телефонный звонок отсюда, но она сразу же прервала меня:

– Мне он обходится в семь долларов за минуту, а моя квартплата семь сотен фунтов. Я не могу позволить себе платить еще и за твои звонки. Или мы найдем другой способ общения, или ты должен будешь прекратить названивать мне когда вздумаешь. Ты же вытряхиваешь мои и без того пустые карманы.

– Я звонил-то всего два раза. Может, мне сразу повесить трубку? – спросил я.

– Да нет, говори, раз позвонил, – после короткой паузы произнесла Люси.

Она спросила, почему я не купил телефонную карту, а я ответил, что звоню ей из лесной чащи, и, кроме как у затраханных белок, которые снуют здесь повсюду, мне не у кого купить эту карту. Люси сказала, что люди потешаются над ней.

– Ты находишься сейчас в самой технически развитой стране мира и не можешь даже нормально позвонить по телефону. Это выглядит весьма неумно, и тебе тем более известно, что я стараюсь прикопить немного денег к твоему возвращению. Ты хочешь, чтобы мы опять жили вместе после того, как ты вернешься? Я ведь просила тебя купить почтовую карту.

– Кто над тобой потешается? – спросил я. – Этот вонючка, твой собачий парикмахер?

Мы оба замолчали, а потом я сказал:

– Прости, я имел в виду не это.

– Я только что заплатила дорожный налог. Дорожное ведомство содрало с меня сто двадцать фунтов. Платить за гараж я не могу, и как, скажи на милость, в такой ситуации мы можем позволить себе женитьбу? Я даже не могу купить себе сезонный проездной билет. Я должна покупать билет каждую неделю.

– Ну что, может, нам тогда и не стоит жениться? – спросил я.

Снова наступило молчание.

– Ладно, – сказала Люси. – Ты, похоже, передумал. Видимо, я неправильно поняла тебя в аэропорту. Все, забудь об этом. Эта дурочка Люси может катиться на все четыре стороны.

Я ответил, что совсем не имел в виду то, что между нами все кончено, я просто хотел узнать, что на самом деле происходит, а она, похоже, просто смешала все воедино: страна, расходы на телефон, женитьба.

– Хорошо, больше я не скажу об этом ни слова, – сказала Люси. – Я по глупости полагала, что это совершенно нормально, когда люди, прожившие вместе почти два года, обсуждают подобные дела. Выбрось из головы свои слова о том, что ты тоже хочешь этого. Наплюй на то, что я больше всего об этом мечтала.

Я ответил, что она бросила меня и стала путаться со всеми подряд. И все было не так уж гладко. И отношения наши в течение этих двух лет были далеко не прочными.

– Здорово! Ты опять начал копаться в этом – тебе не терпится меня добить. Я жду этого звонка целый день. Я хотела сообщить тебе, что меня посылают в Тайланд.

Я сказал, что мы не можем просто спрятать под ковер то, что произошло; мы разошлись и в том, что у меня появились сомнения, нет ничего удивительного. А кроме того, я собирался сообщить ей некоторые свои новости: я, должно быть, приеду на Рождество домой, потому что отец продает Бич-роуд и это будет нашим последним Рождеством в этом доме.

– Подумать только, у него появились сомнения. Я не могу говорить об этом с работы. Все смотрят на меня так, что весь мой макияж поплыл. Мне надо идти, – сказала она и повесила трубку.

Когда я позже снова позвонил ей (это обошлось мне в двадцать долларов), мы снова поругались. На этот раз из-за Рождества и моего возвращения домой. Я ожидал, что она обрадуется, но в конце концов понял, что она думает о том, как сильно пойдет ей зимний загар. Она сказала, что потратила целых три дня на то, чтобы добиться поездки в Таиланд. Я ответил, что надеялся на то, что она ждет моего возвращения. Однако все совсем не так – я оказался еще и эгоистом: ведь Люси по-настоящему так и не отдохнула летом, она уже решила сделать прическу в салоне «Видал Сассун», чтобы удивить меня в аэропорту Бангкока; она соблюдает диету и уже сбросила три фунта. И все еще надеется, хотя и слабо, что в Таиланде я сделаю ей предложение, а теперь она поняла, что все это пустые мечты.

– Мы ведь можем и это выбросить из головы и забыть. Давай забудем, а? – спросила она и добавила: – Ну я и дура. Какая же я дура.

Я не сказал в ответ ничего.

– Я считаю твое молчание знаком согласия. Ты действительно добил меня, Кит, – сказала она и снова повесила трубку.

Тема: куриный суп

Кому: Киту Ферли

От: Тома Ферли

Кит!

Ты рассмешил меня своими рассуждениями о Бич-роуд. Я знаю, к чему ты клонишь, но это бессмысленно. Они женятся. А к чему им два дома? Отец практически и так живет у нее. Печально, когда надо предаваться воспоминаниям о прошлом, но мы многое сохраним в памяти. Я сейчас хочу напомнить тебе о том, как ты выплеснул через заднюю дверь кастрюлю отвратительного куриного супа, который сварила Джейн, но не рассчитал замаха, и на стене дома образовалось жирное оранжевое пятно, которое было никак не отскрести, поскольку стены были обложены ракушечником. А свалил тогда все на меня, паршивая задница. Приезжай на Рождество домой. Кончай смущаться и стыдиться.

Что ты там поделываешь? Я обещаю, что не буду смеяться над тобой из-за того, что ты собирался уехать на год, чтобы разобраться в себе, а вернулся через неделю из-за того, что «Кит-Кат» там не такой, как здесь.

Том

Тема: ты можешь читать такое?

Кому: Тому Ферли [email protected]

От: Кита Ферли

Привет, Том!

Мы направляемся сейчас в национальный парк «Хьюко Тенкс», в котором остановимся на ночь. До него от Эль-Пасо примерно тридцать миль по 180-му шоссе в сторону мексиканской границы; а пишу я это письмо мелким шрифтом для того, чтобы Доминик, глянув через плечо, не смогла его прочесть. Моя последняя новость – я не приеду домой. Я поругался с Люси, которой удалось выколотить командировку в Тайланд – она надеется, что там я сделаю ей предложение. Там, она полагает, никто и ничто не будет на меня давить. А мне все это по фигу, поэтому больше не касайся этой темы. Я хочу приехать домой, но не могу. Так что пусть все идет как идет.

Ты знаешь, я оказался прав. Эта мысль не дает мне покоя уже несколько дней – Карлос действительно хочет избавиться от меня. Вчера я как бы вскользь сказал, что, может быть, уеду домой раньше, а когда только что сегодня сказал ему, что передумал, он заявил, что уж если я захотел встретиться с Люси в январе, то будет лучше, если я «поспешу с этим», а что касается его, то он и не подумает «спешить в Австралию». Что он скажет дальше, было мне известно наперед: «Может, будет лучше дня нас, если мы решим свои проблемы в Австралии, как ты думаешь, Кит?»

Мне действительно смешна вся эта кутерьма вокруг Бич-роуд. Я не хочу показаться сентиментальным или слезливым, но от воспоминаний, как и от всего остального, никуда не деться. Почему папе не подождать моего возвращения? Или почему Джейн не переехать к нему?

Кит

Тема: кошмар

Кому: Люси Джонс

От: Кита Ферли

Дорогая Люси!

Я пытался позвонить тебе раньше, но не для того, чтобы извиниться. Когда я не расположен говорить о женитьбе, ты наезжаешь на меня. Ведь ты же видишь, что я не расположен говорить о женитьбе, но все равно наезжаешь на меня теперь уже за нежелание обсуждать эту тему. Но ни в том, ни в другом случае у тебя ничего не получится. А все, чего я хочу, так это провести последнее Рождество на Бич-роуд со своей семьей. Если ты захочешь, мы сможем и к твоим родителям поехать на следующий день после Рождества. Ты знаешь, как мне противно напоминать тебе об этих вещах, и я не хочу снова тыкать тебя носом в это, но временами ты слишком плохо понимаешь, как все это действует на меня. Ведь ты же знаешь, что с того дня, как все это случилось, прошел почти год и Дэнни, по всей вероятности, все еще не забыт, но ты все время втягиваешь меня в споры об этом. Это отталкивает меня от тебя и заставляет думать, что тебе вообще наплевать на то, что я думаю или чувствую. Похоже на то, что скоро мне придется продолжать путешествие в одиночку. Карлос ведет себя как последняя дрянь.

Кит

Тема: все еще сержусь на тебя

Кому: Киту Ферли

От: Люси Джонс

Дорогой Кит!

Мне до смерти надоело то, что ты все время ждешь, когда я тебя пожалею. Не забывай, что ты сам решил отправиться путешествовать, и перестань вешать на меня всех собак.

Люси

P. S. Прошу тебя, не путайся у них под ногами. Тебя попросту похитил этот жирный торгаш и теперь держит в холодильнике, как нечто неполноценное и ущербное, – авось пригодишься.

Запись в дневнике № 10

У Дэнни всегда была какая-то особая манера разговаривать с мужчинами, но, общаясь с женщинами, он говорил с ними также, как-то по-особому. Казалось, что он со всеми флиртует, и с мужчинами и с женщинами. Но его флирт отличался от флирта Карлоса и никогда не содержал ни сексуальных намеков, ни указаний на что-то явно видимое. В нем не было ни вульгарности, ни вычурности. Там, где находился Дэнни, никогда не воцарялось молчание. Он не терпел молчания и всегда считал себя виноватым, если вдруг случалось, что все замолкали. Его нервная система, казалось, обладала огромным запасом энергии, что весьма не свойственно для людей с привлекательной внешностью. Большинство красивых людей озабочены тем, чтобы их манера говорить и вести беседу были бы столь же располагающими, как и их внешность. Дэнни никогда не был этим озабочен, поскольку никогда по-настоящему не верил в то, что был привлекательным. В его поведении не отмечалось и крупицы того, что называется внутренним самообладанием; я часто говорил, что он любитель неожиданно и сразу открывать стрельбу через карман. В первые несколько минут разговора с Дэнни у вас складывалось впечатление, что вы смотрите комедийное шоу с открытым микрофоном.[33]33
  Комедийное шоу с открытым микрофоном – шоу, в котором любой из зрителей может подойти к микрофону и обратиться к зрителям с репликой или шуткой.


[Закрыть] Меня это обычно нервировало. Вам никогда не было понятно, куда он клонит; он, должно быть, заводит в какой-то нелепый стеснительный тупик, думаете вы и уже готовы открыть рот для того, чтобы велеть ему заткнуться, а то и послать в задницу, как вдруг он каким-то образом переводит разговор совсем в иную плоскость, пользуясь одному ему известным приемом импровизации, скрываемым до поры до времени в тени, отчего вы чувствуете облегчение и смеетесь намного дольше, чем если бы только что услышанное было сказано не Дэнни, а кем-то другим.

К тому же он обладал удивительной способностью описывать вещи и события. Он не был краснобаем, но использовал все средства и даже предметы, чтобы убедить вас в правильности своих суждений. Невольно вспоминается реплика из детского мультсериала «Тэйк Харт»: «Ваше счастье подобно надувному спасательному плоту». Он ставил солонку на середину стола со словами: «Чем старше ты становишься, тем больше проколов появляется на солонке». Он брал солонку – свой спасательный плот – и тыкал в нее вилкой. «Ты заделываешь эти проколы и разрезы». Он проводил языком по лоскутку папиросной бумаги, оторванному от сигаретного окурка, и приклеивал его к боку солонки. «Но эти заплаты все равно пропускают воду, а то и вовсе отклеиваются в воде». Он ставил солонку в лужу разлитого на столе пива. «Те, кто сводит счеты с жизнью, делают это потому, что их раны столь велики, что вода мгновенно заполняет все внутри, или у них такое множество малых проколов, что они не успевают их затыкать». Он бросал солонку в свою пивную кружку и демонически хохотал. «У нас с Венди все кончено, – говорил он, – правда, я все еще вычерпываю воду из этой посудины». Он с широкой улыбкой отставлял от себя солонку. «Ну, а вы, – говорил он, беря в руки перечницу и понимая, что снова слишком далеко зайдет со своей аналогией, – вы затраханные перечницы, вот вы кто», и мы вновь покатывались от хохота.

Он был совершенно неосмотрительным и беззащитным. Он мог без всяких колебаний абсолютно все рассказать о себе первому встречному – ну, как полагал я, все, кроме того, что было для него по-настоящему важным. Он посвящал совершенно незнакомых людей в столь личные дела, о которых я бы не решился рассказать даже самому близкому другу. Бывало, мы виделись с кем-то впервые – что-то вроде приятеля какого-то приятеля, – и можно дать гарантию, что к концу вечера вы увидите Дэнни сидящим с ним где-нибудь в уголке и разглагольствующим вовсю о разводе наших родителей; о том, как он разволновался, узнав, что может быть усыновлен; о том, сколько волнений причинил ему его пенис, диаметр которого был, по его мнению, слишком маленьким. Просто невероятно.

В общем-то Дэнни был очень привлекательным и открытым человеком, который, казалось, нравился и мужчинам, и женщинам, потому что, как мне думалось, их привлекали его уравновешенность и то, что он практически ничего не принимал близко к сердцу.

До этого последнего Рождества я один раз навестил Дэнни в Германии. Это произошло примерно через семь месяцев после его отъезда в один из уикендов, когда в Херфорде устраивался большой летний праздник в честь защитников страны и члены всех местных клубов и обществ, натянув кожаные штаны, высыпали на улицы, а на главной площади установили пивные павильоны, рядом с которыми играли разухабистые оркестры. Предполагалось некое возрождение братства Тринг-роуд. Из Испании должны были прилететь Карлос и Доминик, но так и не прилетели, потому что именно в этот уикенд Доминик ушла от Карлоса и вернулась к австралийцу Джону.

Дэнни все еще поддерживал отношения с Венди, и она тоже прилетела со мной, но с чисто платоническими намерениями (хотя, как мне кажется, Дэнни надеялся на что-то большее) и лишь потому, что думала встретиться в Германии с Доминик.

Жизнь Дэнни в Германии была не слишком радостной, насколько я мог судить по одному ночному разговору с ним, повергшему меня в состояние шока. Его квартира располагалось в большом доме, в вестибюле которого сидел консьерж. Дом был с подземным гаражом, из которого можно было выехать прямо на главную площадь Херфорда. Квартира была огромная, но практически без мебели. В ней ощущались какой-то спартанский аскетизм и бездушие, свойственные обычно комнатам, снимаемым на двоих. Поскольку у Дэнни не было регулярного расписания работы по подготовке утреннего шоу и из-за того, что он не утруждал себя тем, чтобы выучиться говорить по-немецки, всякая жизнь вне стен радиостудии, по всей вероятности, была для него недоступной, к тому же его сослуживцы были намного старше и серьезно задумывались о том, чтобы жениться и завести детей.

Я не знаю, чего я ожидал от нашей встречи. Что-нибудь вроде разгульной ночи, дабы воскресить в памяти былые времена. Возможно, мне следовало поехать в Германию одному, без Люси.

Глядя на Дэнни, я не мог поверить, насколько сильно он изменился за прошедшие несколько месяцев. Он как-то сжался и выглядел похудевшим, постаревшим; в нем практически не осталось ничего от прежнего Дэнни. Он не пожалел времени на то, чтобы объяснить и растолковать мне, почему оказался в Германии, то есть говорил со мной о том, о чем никогда не считал нужным говорить по телефону. Ему, как военнослужащему, находящемуся за границей, полагалось отменное денежное и вещевое довольствие, к тому же еще и бензин оплачивала армия; все последние видеоновинки можно было купить в армейском супермаркете. Он даже похвастался своей стиральной машиной, за которую заплатил, как минимум, на двести фунтов меньше, чем заплатил бы за аналогичную модель в Англии. Когда он сказал, что дела на работе обстоят у него не совсем хорошо и что часто у него происходят стычки с полковниками и майорами из-за его, как им кажется, легкомыслия в эфире, я не придал этому значения. У Дэнни всегда были стычки с начальством. А здесь стычки и были как раз из-за того, что делало его шоу особенно привлекательным. Он не ощущал границы, у которой надо остановится, и постоянно упирался лбом в стену. Подобное случилось во время проведения Национальной недели сыра, когда Дэнни инсценировал в Чалфонте кампанию по отправке сыра в страны третьего мира, в которых молочная промышленность не достигла еще должного уровня развития, в результате чего радиостанция была завалена пахучими сырами, присланными со всего света, которые затем надо было возвращать назад, да еще и нести серьезные почтовые расходы.

Тот вечер в Германии был непонятно странным. Мы выпили по несколько бокалов пенистого пива в квартире Дэнни (немецкое пиво значительно лучше английского – в нем нет никаких добавок), пока смотрели из окон на веселье с песнями и танцами на главной площади перед нашим домом, а затем, выйдя в город, пообедали в тайском ресторане (тайская еда здесь – лучшая в мире). А затем, непонятно как и почему, мы затеяли нелепый спор об эволюции и религии.

Христадельфианизм основывается на верованиях фундаменталистского христианства. Его приверженцы безоговорочно принимают на веру каждое слово Библии, равно как и креационистическую версию[34]34
  Креационистическая версия основана на религиозном учении о божественном сотворении мира (креационизме).


[Закрыть] человеческой истории. Более того, конец света, по их предсказаниям, должен наступить в 2013 году, как утверждалось в одной брошюрке, которую я обнаружил на книжной полке в квартире Дэнни. Там было много других книг и брошюр, в том числе и описывающих Европу как чудище о семи головах, предвещающее апокалипсис, то есть гибель мира. (Не упоминая о дате конца света, я лишь указал Дэнни, что на Европейском континенте насчитывается пятнадцать стран. «А ты что, собираешься считать и такие страны, как Люксембург?» – спросил он.)

Мы несколько раз и раньше обсуждали это по телефону, но всегда в шутливом тоне и со смехом, но сейчас мне пришло в голову, что он намеренно оставил для меня на видном месте всю эту литературу, чтобы вызвать меня на спор, а поэтому сейчас стал серьезным и внутренне собранным, что бывало с ним всегда после приема хорошей порции алкоголя.

В этом споре, когда мы сидели лицом к лицу в ресторане, в ход пошли те же самые аргументы, что и в дебатах по телефону, но на этот раз они имели более личностную направленность. Я уже прилично выпил, был утомлен дорогой и раздражен тем, что Дэнни оказался совсем не таким, каким я описывал его Люси. Отвечая на один из его монологов, я сказал, что все это бред сумасшедшего, а христадельфианизм – учение для идиотов.

– Я бы не спорил, если бы ты был привержен, ну, например, к индуизму. Ты хотя бы облачился в пурпурное одеяние и разглагольствовал о голове бога. Только не рассказывай нам, почему богу было угодно сотворить тебя диск-жокеем – я наперед знаю, что ты скажешь: сотворив тебя таким, он наделил тебя умением общаться с людьми, что необходимо для распространения божественных посланий среди людей. Но ведь ты не упоминаешь ни об одном из них, когда работаешь в прямом эфире, а почему? А почему ты постоянно одержим этими мыслями и идеями? Ведь мы приехали сюда, чтобы повеселиться и посмеяться, Дэнни. Мы столько времени не виделись. Ну неужели нам не о чем больше поговорить? Ведь ты с таким же успехом можешь стать на следующей неделе «Свидетелем Иеговы».

Мои слова сильно задели Дэнни, и он не отреагировал на них, как бывало раньше, в шутливой манере. Я объяснил это тем, что сейчас с нами была. Венди и он чувствовал, что я выставляю его в дурацком свете, тогда как он делал все возможное, чтобы произвести впечатление. Теперь-то я думаю, что о подобных вещах он, возможно, говорил и в своем шоу. Голос Дэнни между тем становился все громче, а когда он умолкал, челюсти его сжимались и на скулах поигрывали желваки. Под конец он сказал: