Текст книги "Всюду третий лишний"

Я до сих пор точно не знаю, что именно придало этому нашему отпуску такую значимость и такой смысл, – возможно, все мы чувствовали, что наступил конец жизни на манер студенческой и начинается другая, гораздо худшая пора: настоящая работа. Хотя тогда мы были уверены в том, что особую значимость этому отпуску придают присутствие Венди и Доминик. Мы переправились из Дувра в Кале на пароме, поехали на север в Амстердам, затем на юг через Францию и Германию, оттуда доехали до кончика итальянского сапога, где развернулись и поехали назад. Я потому так нечетко представляю себе маршрут нашего путешествия, что в течение всех трех недель не припомню ни одного случая, чтобы кто-нибудь заглянул в карту. Нас совершенно не заботило, куда мы едем. Целыми днями мы колесили по дорогам без всякой определенной цели, играя в игры, которые придумывала Венди, чтобы дать мне и Карлосу шанс произвести впечатление на Доминик (в этом она так же следовала примеру Флоренс Найтигайль, которая была еще и неутомимой свахой).

– Доминик, если бы ты вдруг оказалась на необитаемом острове, с кем бы ты хотела быть там?… Ну ладно, если бы тебе не удалось залучить туда Мела Гибсона, а выбор твой был бы ограничен, ну скажем, кем-то из мужчин, сидящих в этой машине; Дэнни не в счет – он мой, так кого бы ты предпочла?

К тому времени мы в общем-то покончили с нашими экстравагантными выходками, которые называли между собой «запоминающимися событиями», но присутствие Венди и Доминик как будто повернуло время вспять, и мы снова начали посвящать вечера подобным художествам. «Сегодня ночью притворится бродягами и уляжемся спать перед дверью Римского туристического агентства. Снимайте брючные ремни… все снимайте – мы подпояшемся веревками. Кит, вылей-ка все пиво из этого жбана на мой пиджак – мы должны источать соответствующее благоухание».

Еще одно воспоминание: мы копали картошку на поле, расположенном по обеим сторонам автострады Франкфурт – Мюнхен, потому что проголодались, но дали слово в течение двадцати четырех часов не покупать никакой еды. Однако сколько бы мы ни мыли клубни, как бы тщательно ни скребли их перочинным ножом, они все равно отдавали землей. Доминик: «Ну нет, я эту грязь есть не буду. Я ем только то, что растет над землей, а не в земле», ко уплетала, тем не менее, картошку, потому что сама атмосфера нашей компании заставляла делать то, что делали все.

Из-за того, что Венди всегда относилась крайне отрицательно ко всему, идущему в разрез с законом или совершаемому необдуманно, ей всегда приходилось изобретать оправдания, которые делали бы выходки, придумываемые Дэнни, и то, что придумывала она, поступками одного порядка. Когда однажды ночью в Каннах мы закоротили провода зажигания пляжного автомобиля, она не принимала в этом участия, несколько часов была мрачной и надутой, а на следующий день потребовала, чтобы мы совершили какой-либо особо значащий благотворительный акт, дабы загладить вину за то, что было сделано накануне. Из некоторых ресторанов мы сбегали, не расплатившись, затем по ее настоянию в других ресторанах давали немыслимого размера чаевые. Мы воровали бензин на заправках, а потом, чтобы осчастливить Венди, целыми днями колесили по дорогам, высматривая стариков, которым необходимо было помочь перейти дорогу. «Вон, видишь, стоит!.. Вон еще… быстрее, пересекай полосу. Она уже сходит с обочины. Беги и удели ей несколько. горошин, Дэнни».

Примерно то же самое было и в тех местах, которые мы проезжали. За ночной попойкой на выезде из Парижа следовала поездка на поле сражения на Сомме. Проведя день в бурном веселье, мы наутро отправлялись в Дахау. Часто, именно в мрачные дни, навеянные печалью, в которую погружалась Венди, происходили самые потешные события. В ней горело такое неистребимое желание просветить Дэнни в отношении всего, что происходит в мире, а также и несправедливостей, творящихся в нем, что, слушая ее, порой невозможно было удержаться от смеха. Я хорошо помню, как сурово она отчитала Дэнни, когда, поднимаясь по лестнице дома, в котором пряталась Анна Франк, он шепотом сказал ей на ухо: «Не понимаю, почему они не нашли ее. Ведь эта дурочка оставляла дверь открытой».

Противоборство Венди и Дэнни и волнующее желание добиться расположения Доминик служили фоном, на котором происходили основные события этого путешествия. Что касается ситуации с Доминик, то здесь Карлос имел явные преимущества: в его памяти были еще свежи события на чердаке, сопровождаемые музыкальными пассажами, а кроме всего прочего, ведь именно он пригласил ее в эту поездку, однако сейчас инициатива ускользала из его рук, и Доминик практически на протяжении всех трех недель держала нас обоих в напряжении. Еще в первые дни путешествия по Северной Франции, когда Доминик со вздохами и ахами твердила о том, что ей надо проведать родителей в Париже, Карлос лидировал. Но когда мы добрались до Амстердама и Карлос подорвал свою репутацию, позволив себе разгуляться в «Банана-клубе», лидерство перешло ко мне. В Германии Карлос снова выбился в лидеры.

Моим высшем достижением в этом соревновании была ночная прогулка с Доминик на мысе Римини, когда она хотела стащить водный велосипед и покататься на нем бесплатно, хотя за неделю до этого отправилась в полночь погулять с Карлосом по морской косе в Неаполе. С одной стороны, это было соперничество, но с другой – нечто иное, как потешное шоу, поскольку все отлично понимали ситуацию и не стесняясь шутили над происходящим. Венди: «Кит, это не горошина, это истинная правда – она без ума от тебя. Ну скажи же ей хоть что-нибудь. Неужто ты не видишь, что такой непутевый парень, как Карлос, ей не подходит. Может, это как раз и есть твой шанс обрести истинное счастье. Я ведь постоянно думаю о тебе. Дэнни, разве это не так?» Проходит несколько мгновений: «Карлос, зачем тебе прогулки по косе с кем-то, когда там никаких удобств. Представь, что вы снова у тебя на чердаке. Пусти сегодня ночью в ход одну из твоих штучек, позаимствованных у Ричарда Шра, – и порядок!»

Подобные розыгрыши и насмешки продолжались вплоть до той самой ночи, когда, перед тем как сесть на паром, шедший в Англию, мы отправились в ночной клуб в Фужере. Выходя из клуба, Доминик, поскользнувшись на влажном склоне, сломала лодыжку, а Карлос, оказавшийся самым трезвым из нас, отвез ее в больницу.

Когда нам с Дэнни было чуть больше семи лет, мы, школьники, уже освоившие цифры, часто играли на своих цифровых часах в одну придуманную нами игру. Цифровые часы с режимом секундомера только начали появляться. Игра представляла собой тест на быстроту реакции. Мы, включив секундомер, старались остановить его так, чтобы показания шкалы соответствовали году, в котором мы живем. Тогда, в 1981 году, на шкале должно было быть 19,81, то есть 19 целых и 81 сотая секунды. Достичь этого было практически невозможно. Когда, закончив путешествие, мы ехали домой из Дувра, огромное апельсинового цвета закатное солнце все время светило нам в спину; Карлос и Доминик, держась за руки, прильнули друг к другу на заднем сиденье машины; голова Дэнни покоилась на плече Венди, а я вспоминал, как Дэнни когда-то сожалел о том, что не может сделать по-настоящему то, что мы делали тогда, играя, – что он не может остановить часы, чтобы никогда уже не становиться старше. Сейчас и я пожалел о том же.

3 декабря 2000 года

Мы все еще находимся в национальном парке «Кедровый холм». Сейчас утро, и я только что проснулся после ужасного происшествия. Прошлой ночью около трех часов тень какого-то огромного четырехпалого существа накрыла мою палатку. Я еще хорошо помнил, как Карлос разбушевался вчерашним вечером, поэтому решил не тревожить его, но позже, в магазине кемпинга, когда мы расспрашивали о дороге на Даллас, я обратил внимание на прикрепленный к стене плакат с изображением змей. В верхней части плаката была грозная эмблема – череп над скрещенными костями, – поэтому я попытался выяснить у оказавшегося в магазине егеря (это была дама), кого именно из диких зверей, которыми наполнен парк, мы должны опасаться в первую очередь. Вопрос был вполне разумный, но Карлос высокомерно приподнял бровь, бросив на Доминик хитровато-насмешливый взгляд. Дама в зеленой униформе ответила: «Да ну что вы, здесь никого нет. Разве что пара марафонцев там, возле озера». Затем она, как бы между прочим, обмолвилась о том, что здесь на прошлой неделе обнаружили следы горного льва, который был с детенышем, и прошли они невдалеке от главного входа.

– Лев! – с трудом выдохнул я и посмотрел на Карлоса, который, отвернувшись от плаката, направился в главный павильон, делая вид, что не слышит меня. – А они кусаются? – спросил я, наблюдая за Карлосом.

Карлос прикрыл глаза, как будто ему заранее было известно, что ответит женщина-егерь.

– Да ну что вы, они боятся людей намного больше, чем люди их.

– Кто-то, ростом гораздо больше собаки, перескочил через мою палатку сегодня ночью, – сделав серьезное лицо, сообщил я Карлосу, когда мы вышли из магазина. – И у этого существа была очень мускулистая шея.

Карлос сказал, что, вероятнее всего, это была собака, но когда мы выходили за ограду кемпинга, я обратил внимание на предупреждающий знак у входа – силуэт собачей головы, перечеркнутый наискось широкой красной полосой.

– Карлос, собакам запрещено появляться на территории кемпинга – тем, кто нарушит этот запрет, грозит штраф в тысячу долларов.

Карлос продолжал упорствовать, уверяя меня, что это была именно собака.

– Они уже неделю пытаются поймать его, а он вдруг ни с того ни с сего пожаловал в твою палатку? Ты слышал, что сказала эта женщина, – они больше боятся таких, как ты.

– Возможно, это была охотничья собака желтого окраса, – сказала Доминик. – Или койот.

– Остерегайся делать какие-либо предположения, Доминик, – язвительно посоветовал Карлос, – а то он побежит обратно выяснять у егеря, кусаются ли они.

Самое печальное это то, что нам надо ехать на экскурсию в Даллас, а затем оставаться еще на одну ночь здесь. А я, к стыду своему, очень желал, чтобы следующей ночью этот лев задал Карлосу хорошую трепку.

Тема: львы

Кому: Тому Ферли [email protected]

От: Кита Ферли

Привет, Том!

Сегодня мы побывали на ранчо «Эвинг Саутфорк» в пригороде Далласа, а затем почти весь день провели порознь, поскольку я, как принято полагать, создаю напряженность в отношениях между Доминик и Карлосом. Лично я ничего не имею против, чтобы побыть некоторое время без них, однако в этом случае мне самому необходимо оплачивать все экскурсии и зрелищные мероприятия.

Ранчо «Саутфорк» – сплошное надувательство. Когда снимали сериал «Даллас», все съемки здесь производились только снаружи, съемки же внутри дома производились в каком-то другом помещении, которое по крайней мере раз в семь больше. Ну ничего, зато миллиардер Рэнди Уотт, хозяин ранчо, перестроил комнаты дома, и теперь они выглядели точно также, как и в те времена, когда семейство Эвинггов обитало в них. Бобби установил фарфоровую статую юного ковбоя возле кровати, а спинки кровати украсил рогами техасских коров. «Бобби относился к этому ранчо с большей любовью, чем Джи-Ар, который был большой мастер заключать сделки, но с ним надо было всегда держать ухо востро».

После того, как Доминик с Карлосом отправились осматривать достопримечательности Далласа вдвоем, я прошел по всем шести этажам музея Джона Кеннеди, побывал в здании книжного склада, откуда по президенту был сделан смертельный выстрел. Самое большое оживление наблюдалось около книги для посетителей. Очень многие предлагали собственные версии покушения, хвалили Кеннеди и очень жалели его. Некоторые не могли сдержать слез. Я тоже оставил в книге шутливую запись, прикинувшись тупым деревенщиной из Финляндии, путешествующим во время отпуска на мотоцикле. Я очень надеялся на то, что моя запись позабавит и рассмешит Карлоса и Доминик, когда они позднее придут в музей.

«Наверняка все организовало ЦРУ. Джон Брукс, штат Нью-Хэмпшир…»

«Освальд не смог бы ничего сделать один. Келли Смит, штат Массачусетс…»

«Величайший из американцев. Кто знает, каких жизненных высот он мог бы достичь. Поль Фицпатрик, штат Орегон…»

«Привет, меня зовут Джоз. Я из Финляндии и в отпуске, а сюда я приехал на мотоцикле. Все это очень забавно и весело».

Я нормально чувствую себя в одиночестве, но около шести часов вечера городские улицы опустели. Даллас, подобно большинству американских промышленных городов, представляет собой промышленную зону, где нет жилых домов. Поэтому, когда на пустынной улице или на широченном четырехполосном перекрестке я замечал неизвестно откуда взявшегося бродягу, идущего шаркающей походкой навстречу, мне всякий раз становилось не по себе.

Мы с Карлосом все еще никак не могли выяснить, кто из нас является более предпочтительным компаньоном в путешествии. В тот вечер в гриль-баре «Эплби», находящегося в нескольких милях от города по 67-му шоссе, я вдруг поймал себя на том, что, рассказывая им всякие небылицы, якобы почерпнутые мною из разговоров с незнакомыми людьми, стараюсь тем самым расширить их кругозор и побудить их делать именно то, что надо.

– Я разговорился с одним по-настоящему интересным человеком в Музее заговоров, когда мы были в Далласе. Ты что, Карлос, не удосужился побывать в нем? А там гораздо больше интересного, чем в Шестиэтажном музее. И этот человек, а он, без сомнения, прав, до сих пор не может понять, как им удалось не приобщить к делу любительский фильм, снятый неким Запрудером, в котором ясно прослеживается, как произошло покушение. Они считают, что этот фильм не содержит ничего нового, и продают его копии в киоске сувениров в музее. Это явное лицемерие. А потом я познакомился с одной дамой, которая дала мне список достопримечательностей и интересных мест на Западном побережье, которые, по ее мнению, следует посетить. И я узнал еще одну важную новость – стоимость недельного проживания в отелях в Лас-Вегасе составляет половину стоимости, если платить по отдельности за каждый день, к тому же вы получаете еще и жетоны для игры. Да, вот еще что, женщина, с которой я разговорился в библиотеке, настоятельно рекомендовала нам сделать остановку в Розуэлле, ну знаешь, это то самое место в штате Нью-Мексико, которое связано с НЛО. Там есть музей, в котором все экспонаты связаны с приземлившимися там нашими собратьями по разуму. Другая женщина посоветовала побывать в Санта-Монике, а кто-то еще, не помню, кто именно, в Монтерей. Ну, а как вы провели время?

– Нормально, наелись нахо,[30]30
  Нахо – небольшие тонкие сухие кукурузные лепешки, намазанные растопленным сыром с острым соусом и зернышками специй.


[Закрыть] – ответил Карлос.

Черт подери, ну какой же он после этого путешественник!

В течение всего вечера Карлос, демонстрируя повадки самца-собственника, крутился вокруг Доминик, поглаживая ее ногу всякий раз, когда обращался к ней, и это зрелище наводило на меня такую смертельную скуку, что я решил напугать их рассказом полисмена, который указал мне дорогу в библиотеку. Он дал мне ценный совет уже в сумерки и не помышлять о том, чтобы выйти прогуляться по аллеям, потому что наркоманы в одну секунду грохнут меня ради того, чтобы завладеть содержимым кошелька, который висит у меня на поясном ремне. «Не счесть, сколько раз, – сказал он, – ему доводилось видеть, как иностранцев отправляли домой в пластиковых мешках».

– Он также сказал мне, почему, путешествуя по Америке, все избегают останавливаться на ночь в кемпингах или на местах ночевок, – продолжал я, – потому что все боятся быть убитыми. Большая часть убийств, по его словам, совершается в кемпингах и местах ночных привалов.

Карлос решил, что полисмен попросту морочил мне голову, однако я понял, что предостережение служителя порядка не прошло мимо его ушей и возымело действие, поскольку, когда мы вернулись в кемпинг, он не пошел в душевой павильон в одиночку.

Очевидно, горный лев разгуливает на свободе где-то б парке, питаясь мелкими животными, и прошлой ночью кто-то огромный проник в мою палатку, – я снова упомянул об этом факте, чтобы усилить возникшую меж нами напряженность. Я сказал им, что прочитал об этих зверях на веб-сайте «Дикая природа Соединенных Штатов и советы рыболову». Там они характеризуются как классические представители отряда хищников, которые предпочитают убивать жертву, сжимая в пасти основание черепа и ломая шею. Правда, под конец я пожалел, что поведал им такие страсти, потому что напугал самого себя и теперь не могу заснуть.

Кит

P. S. Я не могу смотреть на вещи с точки зрения Люси. Здесь ты не прав. Именно потому я снова с ней. Но она-то никогда не сможет посмотреть на произошедшее моими глазами. В этом-то вся проблема. Прежде я был слишком слаб, чтобы настоять на своем, и просто хотел вернуть ее обратно, а теперь меня бесит то, с чем я прежде мирился. Я решил наказать ее тем, что не буду звонить.

Тема: прости, что надоедаю

Кому: Киту Ферли

От: Люси Джонс

Дорогой Кит!

Я ушла от тебя не из-за того, что ты забивал арахисом сливное отверстие в ванне. Ты явно упрощаешь все, причиняя мне этим боль. Я уверена, что ты хочешь убедить себя в этом, но это не правда, и тебе это известно. Это, конечно, мелочи, если рассматривать их по отдельности, но когда складываешь их вместе, они становятся значимыми. Само мое существование ты воспринимал как должное. Мне нравится делать все для тебя, потому что я люблю тебя – я с удовольствием смотрю на твое лицо, когда ты залезаешь в ванну, которую я приготовила; мне нравится вкус твоих губ после отбивных с перцем, которые я зажарила. Я прибираюсь на твоем компьютерном столе, делаю все, чтобы твое рабочее место было более привлекательным; стираю для тебя, чтобы ты ходил в чистом и чтобы от тебя дурно не пахло. Дело в том, что специально ты, конечно, сам не делаешь ничего, чтобы заставить меня поверить в то, что ты меня не любишь. Нет, я не права: ты именно это и делаешь – я поняла это сейчас. Я думала, ты просто морочил мне голову, когда говорил, что грязь тебя не волнует. Я почти представляю себе, как вы с Карлосом хохочете над этим. «Ты можешь вообразить такое? Я убедил ее, что грязь меня не трогает».

В семье меня считали безответственной. Но ты еще более безответственный, чем я. Мне трудно представить, как я могу быть ответственной за нас обоих, в особенности если тебе это безразлично. Разве для тебя ничего не значит то, что я терпела все это, чтобы показать, как сильно я тебя люблю? Никакая другая девушка такого бы не потерпела. Иногда я стыжусь того, что я для тебя делала. Я никому не рассказываю, что готовила, гладила и стирала твои вещи, потому что они засмеют меня. А когда ты звонишь мне по телефону и я должна оплачивать счет, это уже просто издевательство.

Ладно, давай лучше подумаем о будущем. Я говорила с мамой о свадьбе. Дешевле будет отпраздновать ее на севере. А ты как думаешь? Пойми, я не принуждаю тебя, я просто хочу иметь что-то в будущем. Да и у тебя будет несколько месяцев для размышления.

Люси

P. S. Я попросила Сью организовать мне командировку в Австралию, но если даже у нее что-нибудь получится, то это будет после Нового года и, вероятно, поездка будет в Таиланд. Это значит, что до конца года у меня не будет отпуска – вот как я тебя люблю. Тебе надо сообщить мне поскорее, что тебя устроит больше, потому что со всем этим будет масса хлопот.

Запись в дневнике № 8

Разрыв Дэнни и Венди произошел примерно через месяц после нашего возращения из европейского турне и за два месяца до того, как он уехал в Германию в качестве штатного сотрудника радиостанции, вещающей для британских военнослужащих; Карлос и Доминик перебрались в Испанию; я начал работать в «Бакс газетт» и встретил Люси…

Сексуальная жизнь Дэнни на Тринг-роуд была окутана некоторой таинственностью. Он бывал с девушками в ресторанах и других местах, но его подружки всегда были либо слишком молодыми, либо слишком глупыми, либо слишком худыми, либо слишком толстыми для того, чтобы продолжать и углублять отношения с ними. До того, как появилась Венди, мы с Карлосом решили, что Дэнни на этом поприще не везет. Хотя сам Дэнни никогда не признавал этого, а тем более в отношении Венди, однако в данном случае причина была в том, что он вообще был не слишком сильно увлечен ею и по свойственной ему привычке мог выдвинуть сотни теорий, объясняющих причину этого. Диапазон этих теорий был необычайно широк, от смешных («У нее слишком уж широкие бедра – она выглядит как персонала мультфильма, который только что свалился с крыши дома») до абсурдных («Я испортил свой вкус, насмотревшись порнофильмов, – я слишком уважительно отношусь к ней, чтобы воспринимать ее как объект удовлетворения сексуальных желаний»).

Дэнни стал воспринимать свои отношения с Венди как жертву во имя прекрасного. По причине, понятной лишь ему одному, он решил, что именно так лучше всего показать ей, насколько сильно он ее любит. Близость с Венди не приносила сексуального удовлетворения; ну и пусть, но и такая жизнь была все-таки лучше, чем жизнь без Венди, к тому же она делала его более значимым в собственных глазах – возвышала его над сексом.

Не многие женщины могли бы примириться с подобной ситуацией, но Венди была женщиной совсем иного рода: а) потому что он никогда не говорил ей ничего такого, во что можно было бы искренне поверить, вкушая, к примеру, романтический ужин в «Пяти колоколах». «Я так люблю тебя, Венди, что не могу сдержаться и начинаю мастурбировать, когда смотрю, как трахаются в порнофильмфах»; б) потому что сложившаяся ситуация пробуждала у Венди естественный инстинкт мученицы. Поскольку вины ее в этом быть не могло (Венди очень хорошо сознавала, что она красива), вина всецело лежала на нем. Они поехали в Релейт, где, как рассказывал мне потом Дэнни, провели все время, обсуждая ее проблемы: смерть отца, отношение к отчиму. Его также не очень волновало то, что секс не имеет в его жизни первостепенного значения: он, по обыкновению, постоянно шутил по этому поводу. Как, впрочем, и она.

– О господи, сегодня вечером по телевизору «Девять с половиной недель». Видно, придется после фильма тебя трахнуть.

– Если ты еще помнишь, как это делается.

Занятия сексом стали для них поистине большим событием. Иногда Дэнни в присутствии Венди с торжеством объявлял об этом мне и Карлосу, причем делал это так, как будто речь шла о случайном половом контакте с незнакомой партнершей.

– Мы занимались этим прошлой ночью, – объявлял он, ожидая, что мы в знак одобрения похлопаем его по спине.

– Да, – кивала головой Венди. – А сейчас мы думаем над составлением расписания занятий сексом.

Откройте любую газету или журнал, посмотрите любую мыльную оперу, фильм или спектакль – на вас обрушится град явных и неявных доводов о том, что секс и любовь неразделимы и что секс – это высшее проявление любви. Это всегда бесило Дэнни, потому что он считал, что отсутствие секса в отношениях и есть высшее проявление любви.

– Посмотрите на это с других позиций, – говорил он мне и Карлосу, когда мы пытались убедить его в том, он не прав. – Кто любит свою девушку сильнее? Мужчина, который видится с нею лишь для того, чтобы заниматься с ней сексом, или мужчина, который видится со своей девушкой, потому что он любит быть с ней и ему доставляет удовольствие вместе с ней наблюдать ну хотя бы идиотский желтый шлейф, оставляемый самолетом? Второй мужчина любит сильнее, согласны? Старики, которые не могут уже заниматься сексом со своими женами, по идее, должны бы сходить с ума при виде молоденьких девиц. Но они остаются со своими состарившимися женами из-за прожитых вместе лет и общих воспоминаний. То же самое и у нас с Венди. Когда я состарюсь, вы оба будете завидовать мне. Да, да, будете! Когда мы с Венди в веселом настроении будем просто гулять, держась за руки, вы будете в это время пытаться совершить с понравившейся вам девушкой то, что будет вам уже не по силам. И тут вы почувствуете, что что-то из вашей жизни ушло. А со мной этого не будет.

– Да, только не забудь упомянуть, что ты, когда она будет ходить на почту за пенсией, будешь прилипать к экрану телевизора и пялиться на то, что тебе уже будет не по силам.

В ответ Дэнни расхохотался.

Поначалу, пока Венди предполагала, что причиной таких отношений является какая-то прошлая трагедия, о которой Дэнни ей не рассказывал, все было хорошо, но когда она начала понимать, что Дэнни попросту не испытывает к ней влечения, ситуация сделалась более затруднительной. По мере того, как все известные средства исчерпались, Дэнни стал выдумывать смехотворные причины, не позволяющие ему заниматься сексом, частенько ссылаясь на медицинские противопоказания, вычитанные в моем «Справочнике домашнего врача». Сперва Венди воспринимала эти выходки с сочувствием: «Бедный Дэнни. Мальчики, вы должны уделить ему кое-что из своих горошин на этой неделе. Должно быть, у него воспалились гланды».

Со временем Дэнни стал еще большим ипохондриком, чем я; он убеждал себя в том, что уже все испытал и через все прошел. Однажды он скорбно-трагическим голосом объявил о том, что медицинское обследование выявило у него все признаки полицитемии, а это значит, что его организм вырабатывает слишком много кровяных клеток. Для разжижения крови он стал ежедневно принимать по полтаблетки аспирина.

– Венди расстроилась из-за того, что больше нам уже не потрахаться вволю, – без тени иронии сообщил он мне в один из вечеров. – Что же мне делать? Ведь даже эрекция от случайного прикосновения может быть для меня смертельной.

Через некоторое время то ли Доминик, то ли Люси рассказали нам то, чем поделилась с ними Венди: «Результаты теста отрицательные; она сама видела официальный ответ лаборатории, но он упорно настаивает на том, что страдает этим заболеванием. Венди просто хочет знать, в чем дело. Она хочет помочь ему. Бедная девочка, ведь так недолго и помешаться».

Внезапно, в приступе откровения, Дэнни признал, что намеренно избегает сексуального общения. Он рассказал мне, что часто по несколько дней не моется, отчего головка его пениса распространяет неприятный запах. То вдруг он начинал упрекать Венди в избыточном весе, хотя она была стройная, как тростинка. Однажды стал упрекать ее в том, что она неправильно держит его член: «У нее голова постоянно забита какой-то чушью, поэтому она и расслабиться-то не может. Это все из-за папаши. А мне что прикажешь делать? Представляешь, она берет мой член двумя пальчиками, как будто это дротик для дартинга».

Для Венди это был воистину мученический поступок, но она все-таки ушла от Дэнни – ушла, чтобы помочь ему, освободить его, чтобы он наглел себе кого-то лучше, чем она. В действительности же, как мне кажется, она просто нашла более достойный и заслуживающий ее внимания объект, которому свет и тепло ее лампы помогли и осветить путь, и согреть душу.

Я до конца своих дней буду помнить тот день, когда Дэнни уезжал из Тринг-роуд. Иногда мне кажется, что наша жизнь – это лишь череда значимых моментов и событий, которые, подобно элементам складной картинки, обретают смысл и значение, лишь будучи сложенными воедино. Но я совершенно четко знал, что в то время это был значимый момент, настолько значимый, что сейчас его важность стала еще больше. Дэнни получил назначение на военную базу в Херфорде, в Германии, где располагалась служба радиовещания. Для него это было серьезным карьерным продвижением, поскольку ему предложили вести утреннее шоу для аудитории более многочисленной, чем в Чалфонте, да еще и в прямом эфире. Возможно, он и сам ушел бы от Венди, но в любом случае расставание с ней было нажатием на курок пистолета, приставленного к сердцу, хотя тогда казалось, он воспринял произошедшее спокойно, слишком спокойно, как мы все в то время думали. За три дня до вылета в Германию отец и Джейн приехали на своем «лэндровере» и увезли его со всеми вещами к себе. Я примерно три мили ехал вслед за ними по Эйлсбери-роуд, пока они не повернули на Астон-Клинтон. Это было 29 декабря 1998 года.

Иногда мне почти наверняка кажется, что между Дэнни и мной существовала некая телепатическая связь – во взгляде, которым Дэнни посмотрел на меня, когда их машина свернула на Бич-роуд, было что-то, что мгновенно внушило мне: этого момента мне не забыть никогда. У меня чутье на подобные вещи. Я никогда по-настоящему не задумывался над каким-либо событием, пока оно не случалось. Я никогда не прогнозировал, как буду воспринимать что-либо, пока это что-либо не происходило. Но наступление значимого момента я всегда чувствовал мгновенно и безошибочно. Люси плачет в состоянии шока, который провоцируют раздражение, опасная ситуация на дороге, сообщение в новостях о младенцах, родившихся без сердечных клапанов. Я плакал лишь тогда, когда сам был непосредственно вовлечен в эти значимые моменты – когда ты знаешь, что то, что случилось, – необратимо; когда что-то кончается навсегда; когда будущее вдруг начинает казаться непредсказуемым.

Прежде я отчасти радовался тому, что мы разъезжаемся. Мы взяли от Тринг-роуд все, что было можно, и скоро должен был наступить Новый год. Время начинать новую жизнь. Я сидел за рулем своего желтого «форда-фиесты», и вдруг меня как будто осенило – два года нашей жизни закончились. Дэнни сидел на заднем сиденье отцовского «лэндровера» и, стиснутый коробками, выгнул шею, чтобы смотреть назад, на меня; смотреть, не улыбаясь, не махая рукой, не делая вообще никаких движений – просто смотреть. Когда отец включил указатель поворота и машина стала перестраиваться в другой ряд, готовясь повернуть, это подействовало на меня так сильно, что слезы внезапно потекли из глаз и я отчетливо понял, что мы с Дэнни уже никогда не будем жить вместе и прежней близости между нами уже никогда не будет. Это значит, что каждый из нас будет жить сам по себе и мы уже никогда не сможем вновь пережить ни эти времена, ни эти чувства.

Нет, никогда мне не забыть Дэнни: приходя поздним вечером домой, я слышал треск автоматных очередей из гостиной – это Дэнни смотрел очередной боевик со Стивеном Сигалом; огромные слизняки, которые расплодились на наших отбросах; бессонные ночи, проведенные за игрой в три листика со ставкой по два пенса; поездки с Дэнни в Сток-Мендевиль на его радиостудию на моем «форде-фиесте», у которого не закрывалась левая дверь, и поэтому Дэнни приходилось открывать окно, высовывать руку и придерживать ею дверь – однажды он чуть не вылетел из машины, когда я на третьей скорости объезжал площадь по кругу; обдумывание в гостиной за пивом вариантов своего собственного шоу; портреты Вупи Голдберг и Брюса Уиллиса в три четверти натуральной величины, вырезанные из картонного плаката, который нам, как самым верным покупателям, вручили в магазине видеокассет в первую нашу зиму на Тринг-роуд. Эти портреты мы выставили в окна за тюлевые занавески и миссис Роберте, пожилая дама, жившая по соседству, приняв их за детей, оставленных дома без присмотра, пожаловалась на нас хозяину: «Бедные дети, им так скучно. Подумать только, целый день смотреть в окно. А этот малыш – он, должно быть, совсем окоченел, ведь на нем нет ничего кроме жилетки».