Электронная библиотека » Бен Хетч » » онлайн чтение - страница 18

Текст книги "Всюду третий лишний"


  • Текст добавлен: 22 ноября 2013, 19:33


Автор книги: Бен Хетч


Жанр: Современная проза


сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 18 (всего у книги 26 страниц)

Шрифт:
- 100% +

Тема: ФБР

Кому: Киту Ферли

От: Тома Ферли


Дорогой Кит!

Уж не убили ли тебя Доминик с Карлосом за то, что ты так неопрятно и некрасиво ешь сыр? Может, мне обратиться в ФБР?

Том

Тема: прости, что снова надоедаю тебе, но я волнуюсь

Кому: Киту Ферли

От: Люси Джонс


Дорогой Кит!

Ты в порядке? Я волнуюсь и переживаю из-за тебя. Том тоже не получал от тебя никаких вестей.

Люси хх
Запись в дневнике № 18

Отдых с Люси в Греции обернулся сплошным кошмаром, а ведь в течение нескольких недель мы с нетерпением ожидали этой поездки. Предполагалось, что она станет началом новой жизни, однако я не мог заставить себя не думать о Никки. Однажды ночью на острове Антипарос я в течение сорока пяти минут снимал колоду, надеясь поднять карту, означающую лицо Дэнни, непрестанно говоря себе, что если подниму карту, означающую лицо Никки, то это должно свершиться.

Символом нашего разрыва с Люси стали мотыльки. На следующий день после того, как я написал первое электронное письмо Никки, я обнаружил мотылька в туалете у нас дома, а в тот день, когда с Дэнни произошло несчастье и я укладывал вещи перед поездкой в Германию, в нагну спальню в полуподвале залетел громадный мотылек, поразивший меня своими размерами и даже напугавший. Во время отдыха в Греции эта тема обострилась. Мы посетили долину бабочек на острове Парос, где вблизи прохладных ручьев обитали миллионы тигровых мотыльков. Мотыльки отдыхали, набираясь сил перед брачным периодом, который должен был вскоре наступить. Когда они складывали свои крылышки в черно-белую полоску и садились на ветви и листья, то становились почти невидимыми на фоне растительности. Я заметил их на дереве и показал Люси, но она так и не смогла разглядеть мотыльков, хотя некоторые листья были сплошь облеплены ими.

Когда я вернулся домой, то не обнаружил ни одного сообщения от Никки. Я подождал день. Ничего. Подождал еще день. Ничего. Я почти лишился рассудка и написал ей письмо, в котором спрашивал, получила ли она мое… послание. Она ответила, что оно ее шокировало. Она и не предполагала, что я чувствую. «Ты прав, – писала она, – я счастлива в браке и не могу даже подумать о том, чтобы сбежать с человеком, который может есть только сыр. Предложи ты мне это десять лет назад, я, возможно, восприняла бы это совсем иначе. Теперь о таких вещах даже и говорить-то неловко. Прости за то, что я вела себя с тобой столь легкомысленно. Это со мной бывает всегда, когда я нервничаю. Что же нам делать?»

Сперва я был рад тому, что она ответила. Даже такой ответ все-таки лучше, чем ничего. Затем я разозлился на нее за легкомыслие, и, наконец, когда наши отношения с Люси начали улучшаться, а обмен письмами сделался менее интенсивным, я почувствовал почти облегчение. К тому времени я уже прекратил обращать внимание на Люси и поэтому пропустил симптоматические изменения в ее поведении, а через неделю произошли события, которые были для меня в полном смысле громом средь ясного неба.

14 декабря 2000 года

Когда я проснулся, Карлоса поблизости не было, а Доминик сидела за обеденным столиком и листала мой путеводитель по Австралии «Одинокая планета». Мы ни словом не обмолвились о вчерашней ночи, но когда Карлос пошел в душ, она сказала, что «Ева», хостел в Сиднее, где я намерен поселиться, вроде очень даже неплохой. Мы немного поговорили о Перте, откуда мне предстоит лететь в Таиланд.

– О, когда ты будешь в Перте, – вспомнила Доминик, – обязательно дойди до Северного моста и обязательно отведай маррона,[46]46
  Маррон – очень крупный пресноводный рак, обитающий в реках Австралии.


[Закрыть]
он очень вкусный и чем-то напоминает омара. Если тебе захочется выпить, иди в бар «Бронзовая обезьяна» – среди посетителей много занятных типов, да и еда там дешевая. Остров Роттнес совсем рядом, и ты можешь нанять лодку, чтобы понаблюдать за дельфинами, но будь осторожен, Кит, у них могут быть детеныши. Ты, конечно, напугаешься, но они не опасны.

За весь день мы с Карлосом обменялись буквально несколькими словами, а с Доминик мы следили глазами друг за другом, и, когда вечером Карлос отправился в город посмотреть бейсбольный матч между местными командами, мы почувствовали необыкновенное облегчение, как будто с наших плеч сняли тяжеленную ношу. Мы с Доминик снова пошли в кафе и завели разговор о литературе – ее любимые писатели Коэн и Стендаль. Она рассказала мне о семи стадиях любви по классификации Стендаля: своего рода метафорическое сравнение с ветвью, смысла которого я не понял. Я рассказал ей нашу с Дэнни несуразную теорию о том, что в совершенном мире все должно быть смешным – болезни, голод, война; что все мировые проблемы вызваны людьми, не обладающими чувством юмора; до тех пор, пока ты способен смеяться надо всем, ты всегда будешь в порядке.

– Ага, a ты будешь в этом мире премьер-министром? – ехидным голосом спросила Доминик, но я ответил, что нет, поскольку перестал верить в эту теорию глобального юмора. Доминик сказала, что, по ее мнению, любовь напоминает комедию; ее нельзя анализировать, иначе она умрет.

– Но ты-то всегда анализируешь, – возразил я.

– Да, конечно, – согласилась она.

Я попросил ее проанализировать ситуацию, возникшую между нами, но она отказалась, сказав, что это лишь обеспокоит и взволнует ее.

Она чувствует наступление аллергической реакции, и скоро, чтобы бороться с болезнью, ей потребуется кортизон, а это слишком сильнодействующее средство, и оно не продается без рецепта врача. Комариные укусы на ее теле напоминают раздавленные помидоры, и она боится, что скоро аллергические высыпания покроют лицо и шею.

– Я знаю, этого не избежать, – сказала Доменик.

Решать проблемы – занятие не для нее; единственное, на что она способна, – это создавать новые проблемы, чтобы отвлекаться от уже существующих, – это ее теория. Не знаю, являюсь ли я проблемой. А мне бы хотелось стать проблемой, и, как мне кажется, я становлюсь ею.

Доменик, подобно мне, слегка подвержена ипохондрии; об этом мы тоже немного поговорили. Самой лучшей из всех ее болезней была общая инфекция, из-за которой ее направили на трехмесячную госпитализацию, сообщила она со смехом. Когда она смеется, то, обнажив зубы в улыбке, качает головой вверх-вниз; смех всегда заканчивается тем, что она отбрасывает назад свои черные волосы и смотрит вам прямо в глаза своими чарующими глазами.

Она все еще утверждает, что Америка – это другой мир, а поэтому «здесь мне не на что надеяться».

По дороге к палаткам Доменик на том же месте, что и вчера, поцеловала меня в шею. Я попросил разрешения поцеловать ее по-настоящему, и она потянулась ко мне. Мы должны были вести себя очень тихо, потому что я ощущал присутствие спящего Карлоса в палатке. Когда она целуется, то движется только ее рот, остальные части лица остаются в покое, а глаза затуманиваются и делаются как бы полусонными. В этом есть что-то необычайно притягательное.

Доминик прошептала, что не хочет осложнять ситуацию. «Да это и не логично», – добавила она. Но я убедил ее побыть со мной еще час. Мы бесцельно бродили вокруг кемпинга и остановились поговорить с хиппи, одним из тех, кто остался после концерта и теперь сидел у въездных ворот. Перед ним на ящике из-под молочных пакетов были разложены карты Таро. Доминик попросила раскинуть на нее карты, а я стал переводить, потому что гадатель говорил очень быстро и она не могла понять его. Карты говорят, что в недалеком будущем ей предстоит траур, связанный с отношениями, которые ее не устраивают. Я лишь несколько изменял в свою пользу смысл того, что предсказывал гадатель, но хиппи не протестовал, поскольку платить за его предсказания предстояло мне. Умолкнув ненадолго, хиппи взял в руки кристалл и коробок спичек. «Это ты», – сказал он, воткнув в землю белый кристалл. Затем, взяв из коробка несколько спичек, рассыпал их по земле. «А это не ты», – добавил он.

Доминик сидела на молочном ящике напротив него и, уперев подбородок в ладони, смотрела на меня. Она улыбалась, и от ее улыбки у меня дрожь пробегала по телу; она скользила взглядом своих карих глаз то по мне, то по картам.

– Будущее благоприятное, – изрек хиппи, – ей выпала сильная карта.

Мы пошли дальше на нашу вытоптанную поляну возле кафе; я нес под мышкой свернутый мат, лежа на котором нам предстояло обсудить предсказания хиппи. Она пошутила насчет того, что было прошлой ночью.

– Там слишком грязно, лучше бы нам пойти в кафе. Я знаю, к чему ты клонишь.

Я захватил с собой колоду игральных карт и, показав ее Доминик, сказал, что ее сильная карта – это я, а затем описал ей, как Дэнни узнавал людей по картам колоды, которая всегда была при нем. Я сказал, что ее карта – это семерка треф, из-за ее носа и цвета волос; и пытался заставить ее выбрать мою карту. Она сказала, что мне подходит девятка (вот уж не знаю почему), я попросил ее снять колоду на этой карте, но после трех неудачных попыток она сдалась и отказалась продолжать.

Я спросил, не являюсь ли для нее помехой. Она ответила, что нет, потому что «между нами нет никаких отношений».

– В таком случае, – сказал я, – я хотел бы быть помехой.

Она засмеялась и переспросила:

– Ты теперь хотел бы быть помехой?

Я ответил, что самым логически обоснованным шагом в данной ситуации было бы совершить какой-либо безрассудный поступок, поскольку сейчас она на распутье и не знает, куда приведет та или иная дорога. Доменик посмотрела на меня сосредоточенным и очень серьезным взглядом, а потом сказала, что я «ужасный». Я лег на спину и попросил ее положить голову мне на плечо, она согласилась. В такой позе возможно дойти до всего, и я почувствовал, что могу убедить ее согласиться на что угодно, пока мы так лежим. Я погладил ее голову, сжал и погладил пальчики, и мы поцеловались, поцеловались более страстно, чем накануне, и она уже не говорила «Нет, я не хочу». Поднятая нашими движениями пыль запорошила наши лица, и мы чувствовали ее на губах, на щеках и на шеях, поэтому мы крепко прижались друг к другу, и я по тому, как шумно и часто она дышала, понял, что в ней просыпается желание, но в конце концов она отстранилась от меня.

Отдышавшись, Доменик сказала, что отправиться в Австралию одной, без меня и Карлоса, будет для нее самым подходящим вариантом. Она хочет «обновить себя», и волнуется за меня, потому что я полностью утратил здравый смысл. Я начал убеждать ее, но в этот момент зигзагообразная молния прорезала послеполуночную тьму, небо на мгновение окрасилось в голубое, деревья заколыхались на ветру, а затем раздалось шуршание, за которым последовал удар грома.

– Не верю, – сказала она.

– Я могу убедить тебя в этом, просто мне необходимо побольше времени.

Пока она готовилась ко сну, я сидел на улице за столиком и теперь задавал себе вопрос, не было ли все это просто игрой, которая вдруг вышла из-под контроля. А сам я даже не могу точно сказать, что обо всем этом думаю, а тем более чего я хочу.

– Я не могу бросить тебя здесь одного наедине с твоими мыслями, – прошептала она.

Я сказал ей, что приближается гроза. Мои чувства раздвоились: я хотел, чтобы она ушла, потому что чувствовал необычность и остроту момента – природа и эмоции бурлили. К тому же мне хотелось курить, и я взял окурок из пепельницы, а это, я знал заранее, ошеломило бы ее.

Я поцеловал ее в губы и пошел спать, думая и размышляя, и удивляясь, почему все получилось так быстро. Поцелуи и объятия казались настоящими и чувственными в темноте, но при дневном свете завеса опадала, она надевала солнцезащитные очки, а это заставляло меня гадать, что является причиной перемены в наших отношениях: алкоголь, путешествие или сложившаяся ситуация, или что-то, о чем я не знал, поскольку это лучше объяснить по-французски.

Запись в дневнике № 19

Люси не зашла в ванную, чтобы поговорить со мной, – это было первой странностью в ее поведении. Вместо этого она стала на меня кричать.

– Ведь я трачу по два часа на поездки на работу и с работы, да к тому же абсолютно все на мне. Я стелю постель, я плачу за все, я выбрасываю мусор, я готовлю чай, убираю и привожу в порядок ванну. Ведь, вернувшись с работы, я каждый раз по полчаса прибираю дом. Мне все это осточертело. Сегодня ты даже и посуду за собой не вымыл. Я ведь большего от тебя и не требовала.

Я выбрался из ванны и, расположившись на диване, стал смотреть телевизор, когда она вошла в комнату и остановилась передо мной.

– Ну как ты можешь плевать на то, что творится вокруг тебя? Взгляни на это! И не вешай мне на уши лапшу насчет того, что мужчины не способны видеть грязь. Ты также способен видеть ее, как и я.

Люси взяла в руки грязную тарелку и подставила ее мне под нос, приглашая полюбоваться.

Я не мог сдержать улыбки от абсурдности этой выходки.

– А ты еще, черт тебя подери, улыбаешься, – со злобой выпалила Люси.

Я отвернулся.

– А теперь ты уткнулся в телевизор! – продолжала она. – Да черт подери, в самом деле, с тобой говорить все равно, что говорить с табуреткой. Скажи кому-нибудь, так ведь не поверят, что ты смотришь эту чушь «Дуэль университетов».

Она стремительно вышла из комнаты.

– С чего ты взяла, что я смотрю эту чертову «Дуэль университетов»? – закричал я ей вслед. – Я не слышал ни единого вопроса. Я даже и не знаю, что это за университеты. А ты, ты ведь уже невесть сколько времени вообще не смотришь на меня. Но когда ты отводишь глаза, чтобы не смотреть на меня, твой взгляд упирается в голую стену. Просто так случилось, что сейчас ты стала перед телевизором. Это не моя вина, что он оказался за твоей спиной. Да я и не смотрю этот чертов телевизор.

Люси снова вошла в гостиную. Она вздохнула и заговорила до чрезвычайности серьезным голосом.

– Ну что ж, отлично! Ты снова читал газеты в ванной и испачкал типографской краской ее стенки, и ты снова ел там арахис? Ел, не отпирайся. Сливное отверстие забито, вода не стекает. Кто все это будет чистить? Снова я?

Мне следовало бы помнить об одном обстоятельстве – Люси никогда не спорит о том, что на ваш взгляд является предметом спора. Мне следует остановиться, осмотреться и выяснить, к чему она в действительности клонит, то есть найти истинную причину спора. Это задача не из легких, и подчас в разгар словесной перепалки, когда все ваше внимание сконцентрировано на том, чтобы как-то резонно объяснить, почему вы забиваете арахисом сливное отверстие, вы забываете об этом. Я подсознательно чувствовал, что и сейчас она спорит не из-за беспорядка в доме. Сейчас речь шла о серьезных вещах: о том, что мы не купили дом; что мы до сих пор живем в Уайтчерче; что все ее подруги повыходили замуж и понарожали детей, а она одна нет; что у меня нет работы; что мы не можем наладить нашу жизнь.

Спорить с Люси – это все равно, что играть в трехмерную игру «Соедини четверку». Но сама она не относится к спору, как к игре, потому что не готовится к нему и не задумывается над стратегией спора: войдя в раж, она и в самом деле думает, что спорит о том, что ее волнует. И самое несуразное во всем этом то, что, когда вы переводите спор на то, что ее действительно волнует, и говорите ей, что дело в действительности не в испачканной ванне и не в забитом сливном отверстии, а совсем в другом, она тут же мгновенно выходит из себя и начинает обвинять вас в том, что вы, оказывается, еще более бесчувственный и бестактный, чем она поначалу предполагала. Вы не можете победить в таком споре, и поэтому важные дела остаются за пределами разборки и все сводится к мелочам.

Когда я через полчаса выключил телевизор, то сквозь звуки переносного приемника, который Люси брала с собой в ванную, услышал ее плач и всхлипывания. Я вошел в ванную, чтобы поговорить с ней. Она плакала, стоя над раковиной и опираясь о ее край руками. Моей первой мыслью было, что она плачет из-за Дэнни. На этой неделе мы получили сообщение из «Грандж Гров» о том, что физиотерапию хотят прекратить, а это было окончательным признанием того, что больше ничего они уже не могут сделать. Получив это известие в конце прошлой недели, мы оба не могли сдержать слез. Я подошел к Люси и, положив руки ей плечи, сказал:

– Я знаю, я все знаю. Ладно, Люси, давай больше не скандалить. Этим горю не поможешь.

И вот тут-то все и раскрылось.

– Не дотрагивайся до меня, – резко отстранилась она. – И не смей называть меня так.

Я отпрянул от нее, а она замолчала, поскольку у нее не было необходимости говорить мне остальное – я уже обо всем догадался. Она встретила кого-то, и, как она сама сказала, его звали Сэм. Ее лицо пылало. Все произошло в прошлый уикенд, когда я был у отца, а затем она виделась с ним снова в четверг вечером, сказав мне, что едет повидаться со своей подругой Зой. Она еще не спала с ним, но ее влечет к нему, и ей приятно быть с ним. А затем на меня посыпался град упреков: я эгоист, я не стесняюсь жить на ее деньги и тратить их черт знает на что, я ни к чему не притрагиваюсь в доме, от меня воняет, я готов весь день валяться в кровати, у меня нет нормальной работы, я так и буду плыть по течению, я даже смеяться нормально перестал. Я перешел в гостиную, сел на стул и машинально принялся читать то, что украшало стену, – первая полоса газеты «Бакс газетт», вышедшей в тот день, когда Люси ушла из нее и перепита в «Иншюранс манфли»; броский заголовок сообщал, что «Соблазнительная Люси распрощалась с нами».

Люси не переставая плакала, жалуясь на постоянный шум в голове и на то, что у нее самый настоящий нервный срыв. Наплакавшись и выговорившись, начала жалеть меня. Она сказала, что очень сожалеет о том, что было, что не может уйти, не может бросить меня, она боится, что я могу учинить над собой что-либо. По ее словам, у нее нет сил даже на то, чтобы уложить свои вещи в сумку; сказав мне это, она легла на диван.

Все еще пребывая в изумлении, я поехал в магазин купить пива, а когда вернулся, Люси ждала меня на Хай-стрит. Она выглядела как помешанная. Все лампочки в доме горели; она, в халате, наброшенном на плечи, подошла к дверце машины прежде, чем я выключил мотор. Ей показалось, что я сотворю какую-нибудь глупость за время столь долгого отсутствия. Она схватила меня за руки, и мы вошли в дом.

– На меня нашло прозрение, – сказала она, – когда ты уехал, я поняла, как много ты для меня значишь. Я все время бегала взад-вперед по улице. Кит, позволь мне снова относиться к тебе как раньше. Я хочу, чтобы ты снова верил мне. Я виновата, но должна была рассказать тебе об этом. И знаю, момент чертовски неподходящий. Я хотела подождать, но ведь надо быть честной.

Она снова заплакала. Ее глаза покраснели, нижняя губа распухла и дрожала. Она поцеловала меня в губы; в ее поцелуе я почувствовал страсть. Мы стали целоваться по-французски, но поцелуи получались не такими, какими должны были быть, и в моей голове все время колотилась мысль: она сравнивает мои поцелуи с тем, как это получается у Сэма.

– Мы поедем отдохнуть. Я заплачу за нашу поездку, – сказал я.

При этих словах она выпрямилась, подняла голову и стала смотреть в окно.

– В чем дело? – спросил я.

– Я заплачу за поездку, – передразнила она.

– Что?

– Опять ты о деньгах.

– Что? Я же сказал, что заплачу.

– А зачем так говорить: я заплачу? – спросила она, копируя мои интонации. – К тому же наша последняя поездка доставила нам не так уж много радостей, ты согласен?

– Я действительно заплачу. Том даст мне в долг. И эта поездка будет не такой, как предыдущая. Ну, что произошло? На тебя нашло другое прозрение? На этот раз недоброе?

– Я не знаю. Кит, у нас все не ладится. Я не знаю, что делать. Проблема не только в Дэнни, у нас все не так, как надо.

– Если мы не расстанемся, то переедем отсюда, – сказал я. – Это не место для жизни, здесь нас постоянно преследуют несчастья: сначала Дэнни, теперь это. Мы переедем в Лондон, и тебе не надо будет проводить столько времени в дороге.

Люси спала на диване, а утром упаковала вещи в небольшую сумку и уехала. Из спальни я слышал, как она заводит машину. Мотор ее «поло» несколько раз чихнул, а потом резко взвыл, набирая обороты. Всю следующую неделю я постоянно прислушивался, не раздастся ли снова знакомый звук, но она так и не вернулась.

15 декабря 2000 года

Я сижу в баре у окна, выходящего на Стрип, главную улицу Лас-Вегаса. Передо мной банка с тройной порцией легкого Будвайзера; я беспрестанно курю и беседую с барменом о богатых людях, прилетающих на собственных самолетах поиграть в казино. Время от времени раздается звон: это автоматы выбрасывают двадцатипятицентовые монеты тем, кому повезло в поединках с «горячими семерками»; слышится протяжное кряканье «диких вишен» – одноруких бандитов. Мерцание неоновых огней; официантки со скучающими глазами и пышными прическами, одетые в голубые юбочки, едва прикрывающие верхушки бедер, предлагают играющим бесплатную выпивку.

Играющие, все по большей части средних лет и старше, ходят по игорному залу с огромными чашками, полными двадцатипятицентовиков. По выражению их лиц нельзя понять, в выигрыше они или в проигрыше. Они лишь бросают монеты в щели, следят взглядами за символами, появляющимися на трех рядах передней панели автомата, и суют, суют, суют монеты в щель, до тех пор пока все деньги не кончатся.

Вдоль Стрипа стоят автоматы для продажи газет, однако они заполнены не «Ю-Эс-Эй Тудей», что было бы нормальным, а путеводителями по злачным местам для взрослых: «Клубничка», «Нудистские новости» и прочие издания, на страницах которых изображены полуобнаженные красотки в туфлях на шпильках и с распущенными волосами; рядом с каждой указан номер телефона, по которому можно условиться о встрече. В одном месте эти путеводители устилали тротуар слоем не тоньше двух дюймов, и я шел по ним, как по опавшим листьям.

Карлос демонстративно проявляет ко мне надменное безразличие. Он не разговаривает со мной, но исключительно вежливо отвечает, если я обращаюсь с вопросами непосредственно к нему. Он, похоже, принял какое-то решение. Я вижу, что оно тревожит Доминик. За весь день она почти ни разу не взглянула на меня и не заговорила со мной. Они отсутствовали четыре часа, а я за это время спустил двести долларов в рулетку во дворце Цезаря, ставя на черную семерку – карту Доминик и красную восьмерку – карту Люси.


Сейчас я в своем номере в отеле. Карлос и Доминик вернулись после десяти часов вечера. Доминик, однако, все-таки постучалась в дверь моего номера. Карлос все еще пребывал в безразличии, а я лишь, стараясь говорить как можно короче, упрекнул Доминик за то, что она не попрощалась со мной должным образом. От этой последней ночи с ними я ожидал большего.

Мы смотрели «Шоу Трумэна», – сказала она.

– Хммм.

– Мы почти час добирались обратно. Все водители автобусов смотрели футбол.

Я ничего не сказал в ответ.

– Ты собираешься спать?

– Да.

– Как жаль, что мы так поздно приехали. А ты сколько-нибудь выиграл?

– Нет.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.


Популярные книги за неделю


Рекомендации