Текст книги "Дар топора"

Ученые, картографы, лексикографы и другие, подобные им эксперты, предоставили в расположение печатников знания и опыт которые, как и новый, аналитический подход к информации были ими приобретены ранее, когда они занимались редакторской работой, сличая письменные варианты классических трудов по ботанике, травам, зоологии, петрологии, медицине и анатомии. Люди, готовившие эти тексты и материалы для многоязычной Библии, теперь применяли свои таланты другим, более новаторским образом. Монтано, например, писал историю мира, привлекая результаты новейших археологических исследований, и накопил такой объем нецензурированной информации, что, в конце концов, пал жертвой испанской инквизиции.

Закончив работу над дополнениями и комментариями к Библии, эти люди, подобно Монтано, обратились к другим темам, чем вызвали небывалую «лавину знаний», оказавшую влияние почти на все аспекты европейской жизни XVI века и способствовавшую формированию современного мира. Новые специалисты развернули в Европе интеллектуальную книжную сеть, обмениваясь всем подряд – картами, сведениями об инструментах, луковицах цветов, семенах растений и редких камнях.

Работая над составлением ссылок, касающихся библейских упоминаний о небе, Иоганн Кеплер приобрел библиографический опыт и знания, позволившие ему написать эпохальные труды по движению планет. Составители библейских словарей занялись разработкой грамматики современных языков и словарей для нужд странствующих торговцев и купцов. В 1617 году, например, в Англии вышло «Руководство по одиннадцати языкам».

Пожалуй, единственными печатными изданиями, обладавшими сравнимым с библейскими дополнениями рыночным потенциалом, были альманахи, которые тоже привлекали самых разных «экспертов». В ограниченной форме альманахи существовали еще до книгопечатания, но с XVI века они расходились по Европе в больших количествах, радикально увеличивая объем находящейся в обороте информации. Как и сейчас, эти сборники были адресованы широкому кругу читателей, и помещаемые в них тексты содержали полезные сведения по самым разнообразным темам: солнечные, лунные и приливные таблицы для моряков советы по сельскому хозяйству и уходу за животными для крестьян предсказания и астрологические таблицы для доверчивых календари для торговцев и верующих, рекомендации по приему родов для повитух цены на товары для купцов прогнозы погоды для всех.

К 1600 году английские альманахи были уже стандартизированы и включали обычно разделы с календарной и правовой информацией и сезонными материалами с соответствующими медицинскими темами и заметками по сельскому хозяйству. Часто в них помещалась дополнительная рубрика со списком торговых ярмарок и мест их проведения, а одно издание добавило даже по чистой странице на каждый месяц, чтобы читатель мог делать пометки. В начале XVII века таких альманахов в Европе продавалось 400 тысяч в год.

С течением времени размещаемая в альманахах информация подталкивала развитие более узких дисциплин, каждая из которых нуждалась в собственном альманахе. Так, появлялись альманах моряка, альманах констебля, альманах ткача, альманах крестьянина и т. д.

Каждая публикация вела к стандартизации специальной информации и помогала институциализировать согласованные практики и правила поступления и работы по той или иной профессии. Внутри самих ремесел и занятий альманахи помогали выстраивать новые профессиональные связи, создавая сводные таблицы, позволявшие рассчитывать стоимость товаров и оплату труда, соотносить системы мер и весов, определять расстояния между рынками.

С ростом интереса к классической науке и технике, вызванного публикациями специализированных исследований, увеличивалось и число сборников классических знаний. Врачи почерпнули много полезного в вышедшей в 1543 году работе бельгийского анатома Везалия, за которой последовали труды по инфекционным заболеваниям, патологии, размножению и хирургии. В 1494 году торговцы и математики получили учебник Пачиоли по алгебре и геометрии. Архитекторы, астрономы и землемеры смогли приобрести первое печатное издание Евклида, вышедшее в Базеле в 1533 году. В том же году появились книги Региомонтана по тригонометрии и Фризия по триангуляции. В 1544 году кораблестроители смогли прочитать первое печатное издание Архимеда, а после 1551 года в течение восьми лет вышли девять крупных исследований о животных, птицах и морской жизни.

В быстро растущем сообществе Создателей топора, занятых в самых разных областях – архитектуре, баллистике, геодезии, космологии, астрономии, магнетизме, навигации, военном деле, фортификации, геологии, металлургии, производстве красок и текстиля, – каждый мог найти полезную книгу. Этот регулярно пополняемый поток литературы разносил стандартизированную техническую информацию и способствовал развитию новых специализированных умений. Учебники и руководства начали ослаблять положение старейшин. Если раньше молодые люди сидели у ног старших, перенимая накопленный за десятилетия опыт, то теперь все можно было узнать из книг.

С каждой новой публикацией знания становились все более фрагментированными и эзотерическими. После того, как первые издания подвели итог трудов классических авторитетов, специалисты уже знали достаточно, чтобы пытаться учиться на собственном опыте. Анатомы, например, вскрывали тела и видели, как ошибались древние относительно расположения органов и системы кровообращения.

Возможно, наиболее новаторскими из такого вида работ были исследования ботаников Лютеранского университета в Виттенберге. Сам Лютер (его гербом была роза), живо интересовался природой и особенно растениями и хотел, чтобы естественнонаучные знания были доступны простым людям. Успехам ботаников немало содействовало и то, что в Виттенберге имелась медицинская школа, где изучались труды по ботанике классических авторов. Причина такого интереса именно к этой дисциплине заключалась в том, что большинство лекарств в то время приготовлялись на основе трав. Так, в 1529 году профессор теологии Виттенберского университета Каспар Круцигер, считавший, что рано или поздно растения помогут исцелять все болезни, основал за городом два ботанических сада.

Валерий Корд, в 1542 году отправившийся из Виттенберга в ботаническое путешествие, объехал Германию и Италию и в 1561 году выпустил «Историю растений». Другой лютеранин, Раувольф, проделал путь от Аугсбурга до Ближнего Востока и собрал гербарий из 843 растений, который до сих пор хранится в университете голландского города Лейдена. Голландец Виллем Квакельбеен совершил путешествие по Турции и привез домой конский каштан, сирень и тюльпан. Если древним авторам удалось идентифицировать шестьсот растений, то к 1643 году, благодаря печати, это число превысило шесть тысяч.

Дар печати дал начало новому образу мышления, что отмечалось по всему миру. Выяснилось, что классические авторы знали не все, открыли не все, а то, что они знали и открыли, можно было дополнить и улучшить. Печатный станок породил жажду нового. Европейцы проникались стремлением к прогрессу и переменам, потому что печать дала им ощущение истории и теперь едва ли не с каждым очередным изданием предлагала новые и новые знания. Со второй половины XVI века большинство названий специализированных книг (нужно помнить, что других почти не было) включали в себя слово, «новый» отныне и навсегда ассоциировавшееся с Создателями топора («Новая наука», «Новый театр машин», «Новый инструмент» и т. д.).

Для властей проблема состояла в том, до какой степени приемлема эта новизна и какую форму ей следует придать, чтобы избежать социальных потрясений. С первых лет книгопечатания распространение информации отозвалось попытками властей сделать так, чтобы грамотность не стала дестабилизирующей общество силой, а для достижения этой цели сами книги использовались как средство социального контроля, ограничивался объем и характер предлагаемых населению новых знаний.

Учебники, доступные в большом количестве благодаря печатному станку, стандартизировали знание и сделали его идеологически приемлемым, но даже и тогда не все остались довольны. Книги все еще рассматривались некоторыми как «народная одержимость», и в 1498 году в Майнце были произнесены слова о том, что «все теперь хотят писать и читать». Большое значение в правильном распоряжении знаниями приобрело образование. Численность новых протестантских школ вскоре превысила число старых, католических, поскольку Лютер всерьез озаботился образованием и идеологической обработкой молодежи. Одержимый идеей создать тотально упорядоченное, иерархическое общество грамотных и послушных верующих, он построил образование как систематизированный и ступенчатый процесс с обязательными стандартными экзаменами, целью которых было определять уровень способностей учащихся и выявлять отклонения или невежество.

Поточный метод помогал выбирать людей, потенциал которых позволял им получить допуск к власти. Контролировать ход учебно-воспитательного процесса и управлять им предстояло новым мастерам педагогики. По настоянию лютеран, учебный план стал официальным документом, подготовку учителей взяло под контроль государство, печатные тексты подлежали одобрению, и в процессе обучения преимущество отдавалось не латыни, а родному языку, с тем, чтобы новая регламентация достигла самых низших слоев общества.

В Северной Германии способность читать была обязательным предварительным условием конфирмации, которая в свою очередь была обязательным условием для вступления в брак, так что желающим жениться нужно было сначала успешно пройти через систему. В период между 1530 и 1600 годами только в одной Германии опубликовано более сотни распоряжений и предписаний, касающихся образования. В графстве Вюртемберг, например, школы, начальные – на родном и средние – на латинском языке, для подготовки мальчиков к церковной или государственной службе были учреждены в каждом городе и каждой деревне. Все они имели пять классов и единый учебный план, а занимавшиеся по стандартным печатным учебникам школьники готовились к сдаче единого общегосударственного экзамена. Датчане, шведы и голландцы копировали немецкий образец.

Католическая церковь ответила на эту угрозу учреждением иезуитских колледжей Игнатия Лойолы, первый из которых открылся в Коимбре, Португалия, в 1542 году. Упор здесь делали на обучение латыни и подготовку священников, но иезуиты все больше вовлекались в сферу общественного образования, и с 1546 года в их колледжи начали допускать и мирян. Стремясь к единообразию и высоким стандартам достижений – в контексте распространенного на весь континент централизованного управления – иезуиты создали педагогическую систему, которая, если иметь в виду эффективность социального контроля, намного опережала все, что существовало тогда в Европе. Материал был исключительно формализован, и преподавали его под строгим теологическим надзором. Учащиеся находились под постоянным наблюдением учителей, префектов и ректоров.

Лютер и Лойола, идя разными путями, сделали образовательную систему главной действующей силой различных систем верования, но ко времени учреждения в XVII веке первых Королевских научных обществ в сфере образования появилась еще одна ключевая фигура. Это был чех по имени Амос Коменский, ставивший определенно демократическую цель – «научить всему всех». Его «Великая дидактика» стала самым важным педагогическим трудом столетия, в котором он подробно изложил «метод обучения детей всей сумме знаний». За этот дар Коменского назвали Отцом педагогики.

В центре его интереса было то, что больше всего заботило всех педагогов: потребность, в период быстрого роста ремесел и торговли, использовать образование как инструмент для прививания «полезных» знаний. Детям в школе полагалось давать инструменты, чтобы получить рабочий опыт и по возможности раньше выбрать профессию. Однако Коменский подчеркивал, каким потенциалом обладает образование: для контроля и предсказания человеческого поведения человека, «ибо не будет основания для несогласия, когда всем будут представлены одни и те же истины».

Английские грамматические школы, французские лицеи и немецкие гимназии восприняли профессиональную направленность учения Коменского, поскольку их купцы стремились подготовить молодежь для нового капитализма, обучив ее в заведениях, свободных от прямого контроля Церкви. В новых коммерческих школах обучали чтению, письму и арифметике – необходимым составляющим успеха в бурно развивающейся экономике.

Итак, как только печатный станок сделал возможной передачу возрастающего объема информации без риска ее утраты или искажения, новые образовательные учреждения в свою очередь переключились на подготовку людей для новых специализированных организаций, получавших прибыль от «полезных» знаний. Оставалось только подождать, пока бюрократия, сама контролируемая государством, будет нацелена на отбор социально пригодной информации и регулирование ее использования в форме закрытых сообществ, которые станут известны как «профессии». Их главной целью будет, как и всегда у специалистов, защита и сохранение эксклюзивной природы определенного вида знаний и поддержание их царственных покровителей и общественного порядка.

В 1518 году английский король Генрих VIII, мудро решив, что этих новых творцов знаний лучше держать под контролем правительства, основал в Лондоне Королевский медицинский колледж. Колледж имел право пресекать противозаконную деятельность в соответствующей сфере, выпускать собственные постановления, организовывать собрания и выдавать лицензии. В 1540 году английские хирурги учредили Компанию по регуляции нового профессионального вида деятельности: доступ в профессию был открыт только для сдавших теоретический и практический экзамен, темы которого детально прописывались и стандартизировались. В том же году был учрежден Королевский колледж врачей с похожими полномочиями, а в 1617 году основано Общество аптекарей, имевшее три степени членства, собственный зал собраний и сад с лечебными растениями.

Пока профессии учреждались организационно, их представители во все большей степени пользовались книгами для общения друг с другом на языке, становившемся все менее понятным посторонним. Однако эзотерическому сообществу пишущих и читающих специалистов – Создателей топора еще предстояло пережить потрясение в ходе череды событий, которые поставят под сомнение истинность самих печатных знаний, лежащих в основе их новой власти. В результате появится радикально иной взгляд на знание и то, где его можно обнаружить и что с ним можно делать.

Событие, вызвавшее столь важные перемены, было столь необычно и удивительно, что, когда известие о нем стало общим достоянием (примерно через тридцать лет после него самого), большинство европейцев просто отказались в него поверить. Это было открытие Америки.

Глава 6
Новые миры

22 июля 1502 года итальянский управляющий испанским отделением флорентийской судовой компании вернулся в Лиссабон после путешествия в Бразилию. То было его третье трансатлантическое плавание, и именно оно принесло ему славу, потому что в 1507 году его имя оказалось напечатанным на маленькой карте-вкладыше, нарисованной французским картографом Мартином Вальдземюллером и показывавшей землю, в которой побывал моряк Америго Веспуччи.

Карта Вальдземюллера всколыхнула Европу, потому что на ней мир был изображен таким, каким его видел Веспуччи – с лишним континентом и еще одним океаном, отделявшим этот континент от Азии. Колумб ни о чем подобном никогда не говорил, да и в любом случае после 1497 года о нем почти ничего не слышали.

В 1505 году Веспуччи описал свои путешествия в письме, названном «Новый Свет», которое к 1527 году было напечатано в двадцати трех изданиях на латыни и тридцати семи основных европейских языках. К тому времени континент уже называли по имени, присвоенному ему Вальдземюллером и представлявшим вариант имени самого Веспуччи – Америка. Открытие Америки произвело сенсацию.

Со времен первого каменного орудия дары Создателей топора открывали институтам власти возможности и средства для переустройства мира. Каждый раз, когда это случалось, возникали совершенно новые структуры и системы в форме жилищ собирателей и охотников; законов, по которым управлялись города Месопотамии; греческой логики, утвердившей единый подход к изучению естественных процессов; средневекового приема «воспроизводства явления» и новых, регулируемых печатно профессий. Но теперь, вслед за открытием, что мир не совсем такой, каким представлялся, появлялось совершенно новое знание.

Событие это стало сюрпризом для самих Создателей топора, поскольку поток новых знаний не имел к ним никакого отношения и хлынул из не созданного ими источника. Их реакция на возникшую таким образом проблему приняла форму дара, который со временем принесет людям материальные блага, намного превосходящие все предлагавшееся ранее, и одновременно полностью удалит специальные знания от взора широкой публики и поместит их в новый, искусственный мир. Мы называем его «наукой».

Сообщения Веспуччи о Новом Свете дестабилизировали европейское общество, потому что положили начало процессу, который, в конце концов, подвергнет сомнению обоснованность посылок, лежащих в основе всей дотоле существовавшей общественной власти. Ядром европейской идеологической веры было положение о том, что Земля есть центр вселенной; что все, на небесах и на земле, занимает соответствующее, Богом определенное место; что есть только три континента; а главное, что все это, в соответствии с Библией, было установлено Богом через акт Творения и, следовательно, не подлежит изменению.

Открытие Америки, которое не было предсказано Библией, могло разрушить эти положения, а вместе с ними и всю социальную структуру, построенную на двух тысячах лет теологического и философского авторитета. Средневековая система поиска истины в спорах потерпела крах, потому что не подготовила людей к возможности существования еще одного континента.

Еще большей проблемой обернулся тот неудобный факт, что Америку населяли примитивные люди, находившиеся на стадии естественного существования, не знающие ничего ни о политике, ни об истории, ни о христианстве и, однако же, прекрасно, похоже, обходившиеся без всего этого в рамках добровольных, организованных и функционирующих сообществ. Открытие это вызвало к жизни быстро распространившуюся по Европе радикальную концепцию «свободных ассоциаций», социального принципа, который (как говорили) мог оказаться лучше старых европейских общественных форм, основывавшихся на подчинении власти. Свободная ассоциация предполагает, что люди объединяются по своему желанию и добровольно согласуют свои законы, как то делали, по крайней мере, так представлялось, американские племена. Довольно шокирующая концепция для XVI века, но сотню лет спустя она окажет влияние на размышления Джона Локка и через него на основателей французской и американской республик.

Незатронутая европейским или каким-либо еще влиянием, Америка предлагала уникальную возможность для изучения Божьего творчества, не скованного тисками классического мышления. Но каждый, кто попытался бы заняться таким изучением, мог оказаться на территории опасной философии, поскольку не существовало официального критерия рассмотрения и контроля поступления этой новой информации в общество. Поэтому от институтов Церкви и государства требовалось срочно дать новое определение «факта», определение достаточно надежное и убедительное, чтобы сделать новую информацию социально приемлемой.

Поиски такого определения привели к коренному изменению концепции самого знания и дали новые инструменты, пользуясь которыми Создатели топора могли создавать совершенно новые миры. Для властей же самым главным и первостепенным было выработать способ контроля над сбором новой информации и решить, кого к ней можно допустить. Чудеса Нового Света, такие как ананас, картофель, индейки и кактус, ошеломили и потребовали спешного пересмотра методов, применявшихся в изучении естественной истории. Обнаружение неизвестных видов доказывало превосходство непосредственного наблюдения природы и подрывало доверие к прежнему, некритическому использованию классических определений. Поначалу делались попытки удержаться в границах привычных категорий, но их несостоятельность в скором времени выявилась в неадекватно применявшейся технологии, например, при описании недавно открытого тапира: «частично бык, частично слон, частично лошадь». Английский термин «pineapple» (ананас, букв. «сосновое яблоко»), как и французский «pommr de terre» (картофель, букв. «земляное яблоко») отражают это первоначальное стремление приложить старые определения к новым предметам.

В первую очередь срочно требовалось все категоризировать и дать всему названия. Считалось, что если у вещей есть названия, то их можно контролировать. В 1545 году в Падуе, Италия, был основан первый в Европе ботанический сад для приема и классификации новых видов. Образцом для него послужили огромные сады Монтесумы, описанные Кортесом. К 1577 году Хуан де Овандо, вице-король Испанских Индий, создал бюрократический орган для сбора информации, чиновники которого раздавали отпечатанные опросники всем, кто вернулся из путешествия через Атлантику. Когда несколько лет спустя в Севилье учредили специальный архив, административная структура для приема и распределения американской информации была уже готова.

Но путешественников на новый континент становилось все больше и больше, и возвращались они с вопросами, подрывавшими все авторитеты. Возможно ли, чтобы эти дикие, голые америнды были потомками Адама и Евы? Если Птолемей, неоспоримый классический авторитет в вопросах географии, на картах которого основывалась вся современная география, не знал об Америке, насколько точны остальные его сведения? Если сам Аристотель ошибался относительно числа континентов (он говорил, что их три), то можно ли доверять всему его методу классификации природы, на котором основывалась вся интеллектуальная жизнь Запада?

Но худшее было впереди. Одновременно с сомнениями в отношении природы мира возникали такие же сомнения и относительно природы космоса. Господствовавшая в то время официальная космология следовала за аристотелевским и церковным представлением о том, что вселенная состоит из невидимых вращающихся сфер, созданных из некоего неземного материала, на которых размещаются Солнце, Луна, планеты и звезды. И в центре всего стоит неподвижная Земля.

Веками эта космическая система составляла основу управления обществом, предоставляя календарь религиозных праздников, соблюдать которые был обязан каждый верующий, поскольку отступление от правил уменьшало шансы на спасение. К сожалению, астрономические расчеты не менялись с I века, когда Птолемей усовершенствовал систему Аристотеля, представив концепцию, согласно которой некоторые планеты вращаются в малых сферах, добавленных к главной, – это потребовалось ему для того, чтобы объяснить, почему тела, вроде Марса, как будто движутся иногда в обратную сторону.

К XVI веку система неоднократно модифицировалась, включала не менее 90 таких «эпициклов», и была крайне неточна. Точное определение Пасхи на основании относительного расположения Солнца и Луны стало невозможно. Система Птолемея потеряла главный церковный праздник.

Найти Пасху было теологически необходимо, поэтому Рим обратился к одному из своих астрономов, польскому священнику по имени Коперник, с просьбой решить проблему. Коперник взялся за дело, но в 1543 году выдвинул альтернативную теорию устройства Солнечной системы, расположив в центре ее Солнце и отведя Земле место среди других планет.

Новая теория потрясала сами основы философского понимания мира, потому что отрицала многовековое представление о том, что человечество занимает во вселенной особое, центральное положение, как подобает существу, сотворенному по образу и подобию Божьему. Это подрывало верховный авторитет церкви, основывавшийся именно на этом утверждении. Некоторое время Риму удавалось делать вид, что ничего не случилось, что открытие Коперника всего лишь «математическая фикция», чисто теоретическая конструкция, созданная для удобства расчетов. И в любом случае Бог знал, что Коперник ошибается.

Но астрономическая информация, накапливавшаяся в течение XVI столетия, все увереннее подтачивала основы традиционной космологии. Появление комет и сверхновых звезд наносило новые удары по утверждениям Аристотеля о том, что небо вечно и неизменно. К тому же небо состоит из особого материала, в силу чего круговое движение возможно только в нем. По мнению Аристотеля, все движения на Земле могут быть только прямолинейными. Брошенные или выстрелянные из орудия предметы, как считалось, двигались по прямой, а потом внезапно теряли силу и падали отвесно на землю.

Такое представление сохранялось, пока итальянский артиллерист по имени Никколо Фонтана, известный как Тарталья («Заика»), пытаясь увеличить дальность стрельбы из своих орудий, не выяснил, что все баллистические траектории на самом деле представляют собой кривые. Обнаружение еще одного изъяна в аристотелевской схеме дало толчок пониманию того, что явления нужно описывать более надежным образом, с помощью измерений. Стремление к этому привело впоследствии к совершенно новой методике получения информации и обмена ею с миром природы, методике, предполагавшей нерелигиозное объяснение мира, основанное на личном наблюдении. Но бесконтрольный, индивидуальный, количественный анализ мира никоим образом не устраивал Церковь, поскольку подводил к новым вопросам.

Первым, кто применил новую, революционную методику, был итальянский профессор математики Галилео Галилей. В 1603 году, в Падуе, он применил совершенно иной подход к изучению природных явлений, вначале решив проблему математически, а потом подтвердив правильность расчётов экспериментально.

Сначала Галилей приложил новый метод к проблеме ускорения падающих тел. Аристотель говорил, что каждый предмет падает, потому что стремится к естественному положению на земле, и движется быстрее, потому что испытывает счастье от приближения к цели. Галилей предложил радикально иной взгляд (объяснявший также и кривые траектории Тартальи), в соответствии с которым все тела падают одинаково и с одной и той же скоростью, поскольку подчиняются общему закону природы, закону, который можно вывести математически и подтвердить опытным путем.

Галилей катил шарик по размеченной наклонной плоскости и затем, используя маятник, измерял расстояние, которое проходит шарик за равные промежутки времени. В результате эксперимента выяснилось, что расстояние, пройденное шариком от точки покоя, всегда пропорционально квадрату времени. Таким образом, Галилей показал, что может переходить от математической абстракции к подтверждению ее через эксперимент и далее к общему выводу закона, управляющего всеми падающими телами. Более того, он показал, что природу можно моделировать математически и что любую проблему можно анализировать на основе базовых принципов, получая определенные, повсеместно применимые знания.

В то же самое время английский аристократ и юрист по имени Фрэнсис Бэкон шел к вопросу точности знания с другой, хотя и похожей стороны. В 1620 году он предложил ни более, ни менее как совершенно новый подход к проблеме получения информации в большой работе под названием «Новый Органон» (взамен аристотелевского «Органона», «старой» системы, применявшейся до тех пор для аналитического мышления).

Бэкон считал, что система Коперника, открытие Америки и вообще вся новая информация, поступающая со всего света, вызвали кризис знаний. Он писал: «Разум человека подобен волшебному стеклу, заполненному предрассудками и обманом». Америка и новая космология не оставили места авторитетам, больше не существовало единого христианства, открытие Галилеем гор на Луне опровергало Аристотеля, а Коперник подорвал основы фундаментальной стабильности модели вселенной и покоящейся на ней социальной структуры. Ощущая этот кризис, английский поэт и священник Джон Донн выразил близкое к паническому настроение в таких словах: «Новая философия подвергает сомнению все».

Смятение и растерянность преобладали еще и потому, что никто не знал, каково теперь официально одобренное знание. В мире, где отклонение каралось смертью, это был серьезный вопрос. Бэкон считал кризис настолько фундаментальным, что видел в нем сигнал к наступлению новой эры, нуждающейся в совершенно ином мышлении. С не оправдавшими себя системами Аристотеля не могло быть никакого компромисса, как невозможно было модифицировать устаревшие представления Птолемея. Прежний, схоластический подход вызвал общий упадок образования. В пыльных университетских залах ученые оспаривали предпосылки, больше не имеющие отношения к пониманию открывающегося нового мира, и были неспособны рассматривать, анализировать и отвечать на новые вопросы, с которыми столкнулся старый мир традиционного аристотелевского и птолемеевского мышления. Никто не занимался собственно проблемой. Для сохранения социальной стабильности требовались решительные и неотложные действия.

Поток новой информации из Америки, от Коперника и Галилея вызывал острую потребность в определении радикально новых правил ее сбора и, самое главное, включения в некую общую, всеохватывающую систему. Нужны были новые принципы, новые формы обсуждения, новые цели, новая этика и новые средства управления тем потоком открытий, который, казалось, вот-вот смоет существующий общественный и интеллектуальный порядок. Чувствуя остроту ситуации, Бэкон писал, что «вся работа по осмыслению должна быть начата заново».

«Новым инструментом» знаний, считал Бэкон, должны стать наблюдение и опыт, потому что старый схоластический метод доказательства теории посредством умозрительной аргументации не оправдал себя при столкновении с беспрецедентным объемом информации, поступающей из новых частей света. Только полный сбор и классификация данных принесут уверенность, которая сохранит социальную стабильность, явив новые доказательства упорядоченности творения Божьего и системности в устройстве природы и общества.

Бэкон также полагал, что интеллектуальное познание не является привилегией лишь немногочисленного элитного слоя ученых, поскольку, в конце концов, именно эмпирические знания простых ремесленников привели к таким великим открытиям, как изобретение часов и пороха. Следовательно, самые лучшие результаты получаются, когда проблема открыта широкому исследованию с полным использованием всестороннего опыта. При этом, однако, Бэкон вовсе не одобрял безграничный допуск к знаниям, предпочитая передавать их лишь тем, кто имеет соответствующий социальный статус.