Текст книги "Дар топора"

Успехи пуританской этики в создании богатства были столь значительны, что избыток свободных денег в системе спровоцировал финансовую революцию XVIII века, вместе с которой возник еще один дар Создателей топора по организации и контролю общества. Финансовая революция, как и предшествовавшие ей перемены в сельском хозяйстве, приведет в дальнейшем к еще большей изоляции и разобщенности людей и позволит использовать деньги для манипуляции их поведением. Капитал был особенно притягательным инструментом, поскольку его потенциал самовозрастания представлялся неограниченным – факт, прекрасно укладывавшийся в рамки новой научной концепции о бесконечности вселенной и сводивший науку и капитализм в одну новую динамическую силу.

Учреждаемые в то время финансовые институты черпали вдохновение главным образом в работах Джона Локка, который весьма кстати согласовал концепции всеобщего права, главенства над природой и прибыли. В росте растений и движении небесных тел Локк усматривал доказательство того, что вселенная функционирует по определенным законам. Он полагал, что мир определенно построен в соответствии с принципами разумности и порядка. Следовательно, замысел Бога в отношении природы совпадает с его замыслом в отношении Человека, и «Бог назначил Человеку заниматься чем-то». Значит, раскрывая естественные законы и определяя свою деятельность в соответствии с ними, Человек следует Божественному Плану, руководствуясь скорее разумом, чем слепой верой.

Из этого вытекает, что естественное право предусмотрено Богом именно для улучшения и сохранения человечества. Все, что создает риск для этого сохранения, следует предотвращать, все же, что помогает сохранению, должно поддерживаться и поощряться. Действия общественных законов и правительств, таким образом, должны быть направлены на поддержание и сохранение каждого человека. Люди (они же не дураки) поймут это и горячо поддержат такие социальные законы.

Подчинение законам, нацеленным на сохранение частной собственности, обеспечит прежде всего личный интерес каждого человека. Владеть собственностью – не преступление, преступление – не использовать ее ради всеобщего блага, потому что, если жизнь и собственность надежно защищены, человек свободен вести добропорядочную и рациональную жизнь (другими словами, пользуйся или потеряешь). «Высшая и главная цель людей, объединенных в сообщества и отдавших себя под их власть, – говорил Локк, – есть сохранение их собственности».

Один из первых членов Королевского общества, математик Уильям Петти, применил новый «научный» подход к сохранению национальных финансов. В 1665 году он вычислил «стоимость» всего населения страны, рассчитав потребление основных продуктов. Если каждый из 6 миллионов человек потребляет ежедневно товаров на 4,5 пенса, то стоимость годового потребления в общенациональном масштабе составляет 40 миллионов фунтов.

Петти подсчитал, что стоимость имеющихся в стране средств производства всех форм равняется примерно 250 миллионам фунтов и что эти средства производства дают средний доход в 6%, то есть около 1,5 миллионов фунтов в год. По мнению Петти, разница между этим показателем и общей стоимостью потребляемых товаров (т. е. 38,5 миллиона фунтов) может быть только результатом труда. Исходя из этого, он определил национальную стоимость труда. Его «Политическая арифметика» никогда не претендовала на точность, но опыт Петти показал, что такие вещи могут поддаваться исчислению и что полученная информация может быть полезной для правительства в поиске все более эффективных способов контроля прибыльности населения.

В конце XVII века работу Петти продолжил другой администратор, Дадли Норт. Он рассматривал торговлю не только как частное занятие, но и как общественный инструмент. В опубликованной в 1692 году книге «Рассуждения о торговле» отчетливо прослеживается связь с новаторским мышлением Создателей топора. Норт писал своему брату: «Этот метод рассуждения введен новой философией (он говорит о методе Декарта). Прежний (средневековая схоластика) больше занимался абстракциями, чем истиной, и использовался для построения гипотез, которые подкрепляли бы сомнительные и бессмысленные принципы, такие как прямое или непрямое движение атомов в пустоте… знание в большей степени становится механистическим, причем в последнее слово я не вкладываю иного значения, как “основанное на ясной и очевидной истине”».

Научный подход Дадли Норт применил и к рассмотрению вопроса о богатстве, которое, по его мнению, является результатом производства, в первую очередь промышленного. Дадли сформулировал еще один новый универсальный закон, «закон торговли», в соответствии с которым все цены диктуются предложением и спросом. Его механистический анализ предложил новые законы денег: мелкая торговля требует малого количества денег; масса денег зависит от количества имеющихся ценных металлов и от количества отчеканенных монет; процент есть цена; ничто не может понизить процентные ставки, кроме как увеличение капитала.

Дадли Норт первым построил анализ, основанный на общих принципах и позволивший создать простую, механистическую теорию экономики: не вмешиваться, и пусть все само придет к «равновесию». Идея захватила капиталистическое сообщество: «Торговля, как и любая другая наука, имеет свои принципы», заявил в 1717 году бристольский торговец Джон Кэри.

Дар, которому было суждено воплотить эти новые теории в преобразующую мир практику, впервые появился в Амстердаме, где для исследования коммерческих возможностей Дальнего Востока была в начале XVII века основана голландская Ост-Индская компания. Для привлечения средств и распоряжения капиталом в целях финансирования предприятия политические власти Голландии учредили Обменный банк, который настолько хорошо справился с делом, что вскоре начал выполнять то же для государства и получил за это высоко-прибыльную монополию на обмен денег.

Опираясь на поддержку правительства, новый банк предложил беспрецедентные гарантии финансовой безопасности, так что средства из-за границы буквально хлынули в Голландию; деньги поступали даже из британского парламента, датского королевского двора и Венецианской республики. Благодаря этому, банк смог обеспечить купцов иностранной валютой, необходимой для расходов и оплаты счетов. Банк также ввел практику безналичного расчета со своими вкладчиками, заменив движение драгоценных металлов движением бумаг. Вклады обеспечили голландской валюте такую стабильность, что Амстердам в скором времени стал финансовым центром Европы.

Аккумулированный таким образом капитал не лежал без дела, в первую очередь потому, что большая часть Голландии находится на уровне моря или даже ниже. Голландское правительство брало деньги взаймы у банка, чтобы оплатить общественные работы, такие как улучшение портов, осушение болот, прокладка каналов и освоение земель. Капитал использовался также для развития национальных отраслей промышленности, например окраски и отделки тканей, очистки сахара, переработки табака (эти заморские товары затем реэкспортировались в другие страны Европы).

В 1694 году для подобного же рода деятельности был основан Банк Англии, в задачи которого входило управление всеми займами и ссудами государству на ведение войн и финансирование исследовательских экспедиций. Существование Банка подтолкнуло к большей специализации в новом мире финансов, и к 1720 году появились частные банки, концентрировавшие свои усилия в сферах торговли, сельского хозяйства и заморских предприятий.

Это в свою очередь привело к возникновению других новых финансовых инструментов. Средства на организацию исследований далеких территорий поступали от кадастровых учреждений, созданных для оценки собственности с тем, чтобы собственники могли занимать под нее деньги при посредничестве новых ипотечных компаний. Быстро росло число провинциальных банков (к 1800 году их насчитывалось 400 за пределами Лондона), создаваемых для обеспечения местных займов, проведения расчетов с Лондоном и помощи государству в сборе налогов. В первую очередь эти банки аккумулировали денежные средства для финансирования общественных проектов, таких как строительство каналов и улучшение дорог.

Часть денег, собранных этими новыми организациями, шла на учреждение страховых компаний, создаваемых для уменьшения риска заморских и местных предприятий. Страховые компании покончили со старой невыгодной практикой в ведении заморской торговли, когда для защиты от пиратов корабли были вынуждены собираться во флотилии и двигаться со скоростью самого медленного из них либо неделями ждать военно-морского эскорта. Это приводило к тому, что к месту назначения все прибывали в одно и то же время, создавая избыток товаров, в результате чего цены падали.

Хотя страхование существовало еще 4000 лет назад в Китае, первая страховая палата была учреждена в Амстердаме в 1598 году, и идея тут же получила молниеносное распространение. Страховое дело было чрезвычайно прибыльным бизнесом, потому что взносы нередко превышали потери на две трети. В Голландии страхование было настолько надежно и хорошо отрегулировано, что даже во время англо-голландской войны многие английские корабли предпочитали страховаться в этой стране. Раньше страховые взносы определялись наугад или по договоренности. Но в XVII веке математики, такие как Блез Паскаль, проанализировав риск, дали новым предпринимателям своего рода математику вероятностей, которой можно было пользоваться при расчете шансов на успех и ожидаемой прибыли. С целью привлечения в коммерцию дополнительных спонсоров страховые компании распространили свою деятельность на другие сферы, введя страхование жизни и от пожаров.

Дополнительную защиту вкладчиков обеспечивали акционерные компании с ограниченной ответственностью, возникшие в первую очередь для финансирования строительства каналов по всей Англии. Идея заключалась в том, чтобы использовать каналы для транспортировки угля, потому что перевозить его по дорогам было неудобно и экономически невыгодно. План получил мгновенную поддержку, так что уже к концу XVIII века Европу охватила каналомания. Огромный объем привлеченного капитала спровоцировал столь же масштабные спекуляции, состояния зарабатывались и тут же терялись.

Успех всех этих новых систем по привлечению средств и управлению капиталом вызвал к жизни еще один новый мир, сравнимый с теми, что появились благодаря научным инструментам Королевского общества. В 1709 году Генри Сент-Джон упоминал «новую прибыль… что-то вроде собственности, неведомой еще двадцать лет назад». Он имел в виду новый мир биржи и акций. После первоначальной оппозиции перемещению собственности в какой-либо иной форме, кроме реальной собственности, люди впервые начали делать деньги на покупке долей в коммерческих предприятиях, с которыми не были никоим образом связаны. Благодаря защите в виде страховки, отсутствие опыта уже не считалось риском.

Фокус был в том, чтобы понять работу фондовой биржи и получать прибыль простым перемещением денег. На этой сцене доминировали два новых специалиста: биржевой маклер и страховая компания, причем каждая сторона использовала новые механистические законы капиталовложений и новый вероятностный расчет для оценки и прогнозирования происходящего в реальном мире торговли и коммерции.

В этом новом мире финансовым эквивалентом «лаборатории» Королевского общества была Кофейня Джонатана, расположенная на Иксчейндж-аллей в Лондоне. В 1773 году, после провалившейся попытки парламента закрыть рынок, брокеры перебрались из Кофейни Джонатана в другую, на углу Треднидл-стрит, возле того места, где сейчас находится Банк Англии. Сначала ее хотели назвать «Новым Джонатаном», но потом брокеры решили дать иное название – «Кофейня фондовой биржи». Входная плата составляла шесть пенсов в день, а выставленные в окнах брокерских контор листы со списками акций привлекали потенциальных инвесторов.

К тому времени капитал уже вызвал изменения в социальном поведении; зарплата меняла природу труда и отношения между работником и работодателем. Время и труд измерялись не в старом смысле, как элементы выражения взаимной ответственности работодателя и работника, а в категориях наличности.

Сформировавшись, система выбрала обычный путь разделения и контроля. Управление капиталом и ресурсами фрагментировало производственный процесс, подразделяло каждую работу по степени умений, вело к потере квалификации, низводя рабочих до уровня производственных единиц, которые можно более эффективно использовать, которые легче организовать и которые вряд ли станут протестовать или требовать перемен, потому как знания каждого человека ограничивались выполняемой процедурой. Возник новый образ жизни: бездумное повторение одних и тех же операций.

Человек, посетивший в середине XVIII века промышленное предприятие, писал так:

Вместо того, чтобы поручить одному работнику закончить какую-то вещь, они делят ее между многими, полагаясь на то, что человек, чьи способности сведены к повторению одного и того же, трудится быстрее и надежнее. Таким образом, вещь проходит через пятьдесят рук, а через руки каждого до тысячи в день, и работа упрощается настолько, что в пяти случаях из шести дети шести-восьми лет выполняют ее так же хорошо, как мужчины.

Адам Смит канонизировал этот новый способ производства в своей работе «Богатство народов», ставшей руководством для каждого предпринимателя. В ней Смит использовал идею естественного права для развития систематического анализа экономики и создания богатства. Главным фактором он считал разделение труда, поскольку именно это представляет подлинное богатство нации, необходимое условие повышения национальной производительности. Разделение труда уже использовалось в крупных отраслях, особенно в металлообработке, где физическое разделение водяного колеса, печей, кузниц и прессов требовало, чтобы специалисты работали в разных местах.

Пример защищаемого Смитом разделения труда взят из булавочной мануфактуры.

Я видел небольшую мануфактуру, где были заняты всего десять человек и где некоторые из них выполняли две или три операции. Но, хотя они были бедны и, следовательно, у них был недостаток оборудования, за день им удавалось, приложив старание, изготовить 12 фунтов булавок в день. На один фунт приходится в среднем 4000 булавок среднего размера. Соответственно, десять человек могут производить в день 48 тысяч булавок. Каждый изготавливает десятую часть – 4800 булавок. Но если бы они работали раздельно и независимо, то каждый, не будучи обучен этому делу, вряд ли смог бы сделать двадцать, а может быть и ни одной булавки. То, что они способны сделать сейчас, есть следствие должного разделения труда и комбинации разных операций.

Математически выраженные Смитом законы производства были копией законов имевшей место ранее научной революции. В соответствии с его новым «законом», применять который со все большей эффективностью надлежало правительствам и учреждениям, стимулом к разделению труда было расширение рынка, что в свою очередь зависело от облегчения обмена товаров на капитал. Продолжавшийся рост требовал постоянно расширяющегося рынка, жизненно важными механизмами которого были бы транспортировка и финансовые инструменты.

Элементы этого взаимодействия выполняли те же роли, что и ньютоновские «силы» наук: «естественная» цена продукта покрывает цену производства при «естественном» уровне заработной платы плюс прибыль и рента; «рыночная» цена либо выше, либо ниже «естественной», в зависимости от соотношения предложения и спроса, определяемого тем, сколько покупателей готовы купить товар по любой цене. При нехватке товара цена поднимается.

Движущую силу всего этого Смит называл «личным интересом» рынка, управляющим ростом и понижением цен наподобие того, как сила притяжения поддерживает равновесие между движущимися телами. При высокой цене соблазн прибыли побуждает к производству большего количества товаров. Расширенное предложение сужает рынок, поэтому цены падают, и это вынуждает производителей увольнять работников или снижать капитальные затраты. Предложение уменьшается и как следствие спрос начинает расти, так что цикл начинается заново. Все зависит от «естественного закона» – собственного интереса каждой из вовлеченных в процесс сторон: капиталиста, производителя, работника, покупателя. Силы собственного интереса действуют так же, как и все силы вообще, так как «невидимая рука» направляет все на «удовлетворение интересов общества».

Оглядываясь вокруг, Смит видел действие своего закона повсюду. Аграрная революция повышала урожайность культур и увеличивала спрос на рабочие руки, чему способствовали тридцать лет прекрасной погоды, позволившие собирать невиданные прежде урожаи. Продукты питания стоили дешево, предложений работы было предостаточно. Люди, чувствуя уверенность в завтрашнем дне, вступали в брак молодыми и заводили детей. Население быстро увеличивалось и становилось моложе. Вслед за этим заметно вырос спрос на предметы домашнего обихода и продукты. Прибыли повышались и либо шли на улучшение оборудования, либо перекачивались на растущие денежные и фондовые рынки в столичных городах, где, в условиях биржевого бума, привлекали капитал для дальнейших инвестиций и совершенствования производства.

Экономика была готова вступить в новую фазу. Требовались лишь новые средства производства, которые бы меньше зависели от ограниченного числа квалифицированных рабочих. Они также должны были быть более управляемыми, более надежными, более редукционистскими и механическими, более предсказуемыми в смысле производительности и более эффективными в смысле использования рабочей силы. А самое главное, они должны были использовать неквалифицированный труд, потому что на прежний способ подготовки работника за годы цехового ученичества не было ни времени, ни желания. И когда новый дар пришел, он принес не только это, но и много еще чего. Это была сила пара.

Адам Смит указал путь, а технологи и инженеры не заставили себя ждать: они уже рыли каналы для дешевой транспортировки угля на фабрики, где гремели недавно изобретенные ткацкие станки, приводимые в движение силой пара, которыми мог управлять (и такое часто случалось) даже необученный ребенок. Промышленная революция, ставшая возможной благодаря пару, стала величайшим за всю историю триумфом Создателей топора и изменила весь мир. Она началась не на широком фронте, а с маленьких ремесленных мастерских текстильной промышленности. По всей стране мужчины и женщины, не выходя из дома, выполняли ту или иную из многочисленных отдельных операций, составлявших процесс изготовления готовой одежды: чесали, валяли, пряли шерсть. Раздробленное таким образом производство было рассеянным, медленным, а главное, трудно управляемым.

Технология революционизировала производство одежды постепенно. Скользящий челнок (перемещающий нить взад-вперед) ускорил работу ткача и дал толчок развитию прядильных машин, которые едва успевали поставлять нить для новых ткацких станков. В 1769 году такие прядильные станки обеспечили монополию Англии в производстве хлопковой ткани, автоматизировав весь процесс производства – от сырой пряжи до веретена. Прядильный станок, изобретенный в 1764 году, позволил делать то же самое с более легкими нитями, а появившаяся в 1779 году мюль-машина, представлявшая собой гибрид обоих, работала как с тонкой, так и с толстой нитью.

Эти изобретения изменили текстильное производство, потому что свели весь процесс под одну крышу «мануфактуры» (впоследствии ставшей называться «фабрикой»). С 1780 по 1812 год число прядильных станков Англии возросло с 1700 до 5 миллионов, а число занятых в этой отрасли превысило 100 тысяч неквалифицированных работников. Соответственно, возросло и число паровых ткацких станков; первые появились в 1791 году, а к 1850 году их было уже 250 тысяч.

Промышленная революция стала первым примером массовых перемен, ставших результатом развития научных дисциплин и техники, толчок, которому в свою очередь дали сориентированные на укрепление социального контроля европейские «общества распространения знаний». Соединившись в обслуживании потребностей коммерции, эти различные специализированные виды деятельности дали неожиданные общественные результаты. Разрастаясь и распространяясь, отрасли промышленности и науки начали взаимодействовать, и с каждым новым случаем продукт такого взаимодействия получался все более и более непредсказуемым. В скором времени перемены стали единственной в жизни константой.

Первым крупным примером интерактивной инновации был дар, положивший начало революции: изобретенная в XVIII веке Джеймсом Уаттом паровая машина. Для ее работы требовались высокоточные поршневые цилиндры, обеспечивающие идеальную герметичность. Их изготовляли с помощью расточного станка, режущая головка которого была сделана из особого вида тигельной стали, разработанного часовым мастером Бенджамином Хантсменом, который, трудясь над созданием более прочной пружины, познакомился при посещении стекольной мастерской с технологией высокотемпературной плавки, давший ему идею попробовать то же самое со сталью.

Полученная Хантсменом высокопрочная сталь была прекрасным материалом для пружин, необходимых для морских хронометров Джона Харрисона. Навигационная точность этих хронометров подтолкнула к созданию еще более точных секстантов, что в свою очередь потребовало более точных разметок масштаба. Новым требованиям отвечала изобретенная Джессом Рамдсеном система с использованием винта, установленного под углом к большой круглой пластине, на которой размещались инструменты, на которые с высокой точностью наносились деления.

Вслед за этим появились сложные землемерные устройства, позволившие провести первые топографические съемки и выполнить в начале XIX века столь масштабную работу, как измерение Индии. Даже Уатт не предполагал, что его насос приведет картографов к открытию Эвереста.

Сверлильный станок Уилкинсона, выполненный из тигельной стали, позволил растачивать более легкие и тонкие жерла орудий, что дало Наполеону возможность перейти к использованию передвижной артиллерии, побеждать в сражениях и в результате изменить политическую карту Европы. По мере обработки все более крупных металлических заготовок появлялось и новое оборудование (токарный станок, делительные устройства, микрометр, нарезной станок), в свою очередь позволившее перейти к производству единообразных и взаимозаменяемых деталей (впервые эту идею применил в 1790-х годах американец Элай Уитни по отношению к мушкетам).

Взаимозаменяемость отдельных частей означала, что заниматься обслуживанием и ремонтом машин могли и неквалифицированные рабочие. Это привело к снижению квалификации работников, которые и сами сделались взаимозаменяемыми, как части механизмов. Первым и самым показательным примером такого процесса и его последствий стало производство талей. Они представляли собой деревянные рамы с приводными ременными шкивами для натяжных тросов и широко применялись в британском флоте. Каждый год таких блоков требовалось 100 тысяч, как для судов, так и для погрузочно-разгрузочных работ в доках. Существовало три вида талей, и производство потребного на год количества обычно занимало пять лет.

Английский инженер Генри Модсли изобрел новую систему, основанную на применении высокоточного оборудования для производства взаимозаменяемых частей талей, разделив весь операционный процесс между сорока тремя машинами. Машины Модсли производили 130 тысяч блоков в год, а количество занятых сократилось со 110 квалифицированных рабочих до 10 неквалифицированных.

Промышленная революция вызывала развитие и связанных с производством научных дисциплин, таких как химия, устанавливая новые стандарты для подобных научных открытий, что еще более углубляло пропасть между Создателями топора и невежественной массой населения и самым неожиданным образом меняло жизнь людей.

Например, в начале XIX века для газового освещения стали использовать получавшийся при коксовании каменноугольный газ. В свою очередь, при коксовании получается много дегтя. Экспериментируя с этим веществом, английский химик Уильям Перкин в 1857 году открыл первый искусственный анилиновый краситель.

Анилиновые красители – прекрасный пример научного взаимодействия и непредвиденных последствий технологических открытий. Перкин искал искусственный химический заменитель природного хинина, средства против малярии, наносившей большой урон колониальной администрации в тропических странах. В английских колониях природный хинин не встречался, его приготавливали из коры хининового дерева, росшего в испанской Южной Америке и на голландской Яве. После многомесячных опытов Перкину так и не удалось вывести искусственный хинин, зато полученная им черная масса оказалась первым искусственным анилиновым красителем.

В скором времени из дегтя стали получать красители других цветов, а в 1876 году немецкий химик Генрих Каро открыл метиленовую синь. Через несколько лет некоторое количество этого вещества попало на чашку для культивирования и почему-то окрасило только бактерий. Сразу вслед за этим возникла новая наука, бактериология, и Роберт Кох начал свою охоту на холерную бациллу. Работы по дистилляции частиц дегтя привели к открытию карболовой кислоты, которую в качестве антисептика применил эдинбургский хирург Листер, разработавший метод аэрозольного опрыскивания. В конце XIX века немецкий инженер Вильгельм Майбах применил идею распыления при создании первого современного карбюратора.

Инновация следовала за инновацией, и западным лидерам казалось, что их возможностям нет предела, что с помощью Создателей топора они могут все. По всей Европе делили и удобряли землю, денежные запасы увеличивались, рынок, как и население, рос и расширялся, шумели паровые двигатели, а свет заводских печей озарял ночное небо (когда газовое освещение сделало возможной работу в ночные смены) – производственное неистовство не останавливалось ни на секунду.

Машины работали бесконечно, безошибочно, неутомимо. Теперь от Создателей топора требовался только один дар, тот, который описал Вордсворт, который превратил бы в машины самих людей.