Текст книги "Дар топора"

Бэкон считал, что «открытие мира мореходами и торговцами и дальнейшие поиски знаний» и их соединение являются частью божественного плана. Необходимость социальной стабильности в период интеллектуальной растерянности и теологической смуты, когда Церковь, ее служители и светские власти подвергаются нападкам и не чувствуют под собой прочной опоры, требует в первую очередь овладения утилитарной, способствующей улучшению жизни и, прежде всего, надежной информацией. Поэтому новая система Бэкона предлагала новые сведения всем потенциальным пользователям посредством передачи их по возможности наиболее ясным языком как можно большему числу «законно квалифицированных» людей.

Бэкон также установил параметры возрастающих контактов между Европой и недавно открытыми землями и подготовил почву для их эксплуатации: «Нужно лишь задуматься над тем, как отличается жизнь человека в большинстве цивилизованных провинций Европы и в самых диких и варварских районах Новой Индии.

Различие это происходит не от земли, не от климата, не от расы, но от искусств» (под «искусствами» Бэкон понимал новое, им самим определенное знание).

Новый процесс управления информацией имел четыре основных компонента, которые впоследствии сформируют наш современный взгляд на знание: поиск, оценка, запись и сообщение – с целью «обнаружить и явить на свет то, чего не было раньше». Если обнаруженное действительно ново, то, по мнению Бэкона, его тем более важно рассмотреть в холодном свете «объективности» (новый термин, который станет паролем для новых Создателей топора). В мире, еще не пришедшем в себя от нового и невиданного, личное мнение, личные склонности и свидетельства чувств были слишком субъективны, чтобы на них полагаться. Исследователи должны по мере возможности обезопасить себя от потенциальной ошибки через использование «объективных» инструментов, которые исправят любые дефекты человеческого восприятия.

Регулирование мышления подобного рода методами облегчит контроль и распоряжение природой и, что еще важнее, облегчит укрепление единства. С опытами Галилея и системой управления информацией Бэкона появляется новое определение знания, понимание той роли, которую должна играть теория, и «объективация» способностей математики по измерению явления. Оставался лишь вопрос методики безошибочной оценки необработанной информации.

В то время как Бэкон формулировал свою систему, в маленьком баварском городке один французский военный инженер, засидевшийся из-за метели дома, сформулировал концепцию, которой предстояло решить проблему оценки. Его метод станет для специалистов могущественным помощником в производстве знаний. В 1637 году, после долгих размышлений инженер Рене Декарт обнародовал эту концепцию в книге «Рассуждения о методе», в которой установил правила определения достоверности в мире неопределенности.

Секрет заключался в том, что Декарт назвал «методологическим сомнением», согласно которому ничто, кроме самых очевидных вещей, не может считаться истиной, пока это не доказано (Декарт все, особенно свидетельства органов чувств, считал подлежащим сомнению и делал исключение только для «самоочевидных истин»). Метод француза обеспечивал новый подход к миру в форме приема, известного как «редукционизм». Отчасти напоминая возникший в раннем Средневековье прием разложения и составления, метод этот предполагал дробление проблемы на мелкие части, чтобы ее было проще понять, а потом и решить. Все редуктивное мышление должно идти от простого к сложному, и все утверждения, касающиеся мира, должны выражаться только в неметафизических терминах: размер, форма и движение.

Главная озабоченность Декарта (что знания нужно использовать для установления общественного порядка) проступает в его настойчивом требовании «очистительного порыва», который разделит мир на четкие, ясно обозначенные категории, не допускающие ни двусмысленности, ни разногласий и заранее контролирующие оценку любого опыта. Согласно высказанной в «Рассуждениях» точке зрения, все, что не поддается категоризации, не может быть предметом изучения. Посредством редукционистского топора Декарта процесс выбора и исключения в человеческом восприятии, первоначально измененный языком и алфавитом, был поставлен в еще более жесткие рамки. Приближалась очередь технологии, с помощью которой существующим ограничениям будут приданы формы, превращающие деятельность Создателей топора в нечто еще более непонятное.

Употребляемые Декартом метафоры дают основание предполагать не столько стремление к инновациям, сколько одержимость конформизмом. Декарт требовал провести широкую «очистку разума», опрокинуть «корзины с гнилыми фруктами». Его целью, как и Бэкона, было начать все заново во вселенной (по его предположению), свободной от границ и предопределенных структур и готовой к тому, чтобы ее «упорядочили». Как и другие современники, он боялся новых голосов релятивизма, например голоса Монтескье, французского эссеиста и политика, в «Персидских письмах» (написанных в целях безопасности от персидского посланника во Франции своему оставшемуся на родине другу) которого ставился вопрос о том, чем ценна европейская модель и лучше ли она модели американских «дикарей». «Персидские письма» высмеивали принятые в Европе ценности и в сатирическом виде представляли абсолютную власть французского короля.

Математические доказательства Галилея, эмпиризм Бэкона и методологические сомнения Декарта сформировали новый исследовательский метод, столь действенный, что он помог Создателям топора достичь беспрецедентного уровня эзотерической специализации и контроля. Первым социальным эффектом нового редукционистского образа мышления, получившим широкое распространение, стало появление иерархий, которые позднее присвоили себе функцию применения этого метода и управления потоком поступающей со всего мира информации.

Эти иерархии поучили известность как «академии по распространению знаний», и в 1657 году в Риме открылась первая из них, Accademia del Cimento, под девизом «Проверяй и перепроверяй». Примеру вскоре последовали похожие собрания по всей Европе, самое престижное из которых, во Франции, ограничилось численностью в шестнадцать человек.

Первый постоянный официальный орган, успешно организовавший производство знаний (ставшее возможным благодаря новым методам) и управлявший процессом, возник под влиянием учения Бэкона и начался с группы молодых людей, называвших себя «Экспериментальным философским клубом». Они регулярно встречались в лондонском Уодхем-колледже, чтобы поговорить о значительных современных открытиях, таких, например, как кровообращение и астрономия Коперника.

Открытие Америки, новая космология Галилея и опасный релятивизм, проповедуемый радикалами, вроде Джордано Бруно (итальянским священником, сожженным на костре в 1600 году за предположение о бесконечности вселенной и наличии в ней других обитаемых планет), а также разделение внутри христианства между католиками и протестантами и лавина поступающей со всего мира новой информации – все это подталкивало «экспериментаторов» на поиски такого способа распоряжения знаниями, который был бы в первую очередь политкорректным.

Оксфордская группа, желая, с одной стороны, как можно быстрее уйти от старых представлений классической науки, с другой стороны, была озабочена тем, чтобы подвести под исследование природы такую основу, которая поддавалась бы контролю. Страна совсем недавно вернулась в руки роялистов англиканской церкви и монархии, восстановленной после периода республиканского правления при Кромвеле. Но радикальный пуританизм был еще жив, активен и опасен. Прошло всего несколько лет после падения Английской республики, установившейся после захвата власти пуританскими политическими радикалами, победившими в гражданской войне и казнившими католического короля Карла I. В восстановленном недавно королевстве с Англиканской церковью поставленная «экспериментаторами» задача означала недопущение к власти политических и философских радикалов, едва не преуспевших в превращении Англии в республику при Оливере Кромвеле.

Уодхеймская группа предложила создать «Колледж для продвижения физико-математических знаний», и в 1662 году такое заведение, получившее название «Королевское общество по улучшению естественных знаний», было под крылом государства учреждено Карлом II. Королевское общество (существующее и сегодня) надолго стало образцом для Создателей топора по всей Европе, стимулируя и направляя производство новых знаний, которым было суждено со временем лечь в основание индустриального мира. На первых порах, однако, главной целью этого нового Общества и других, подобных ему, в Европе была защита институционального статус-кво посредством направления новых методик (и созданных с их помощью новых знаний) на противодействие тому, что объявлялось «атеизмом» и что стало популярным клеймом для любого поведения, направленного против официальных институтов.

Прежде всего, следовало не допустить конфликта между наукой и государственной религией, потому что физический порядок природы должен находить отражение в дисциплинированном обществе: чем глубже природа понимается наукой, тем легче поддерживать социальную структуру. Члены Общества были по большей части представителями государственной Церкви, наиболее влиятельные из них – латитудинарами, членами небольшой секты в рамках Англиканской церкви, контролировавшей большинство высоких духовных постов в стране, включая пост архиепископа Кентерберийского.

Заявленной целью Королевского общества был «контроль над делами» ради пользы общества, в котором каждый должен «исполнять обязанности, определенные своим положением в жизни, каково бы оно ни было, которое назначено ему провидением». Исследуя законы природы, наука функционировала как важный инструмент поддержания социального конформизма.

В своей истории Королевского общества 1667 года Томас Спрат так объяснял значение новых экспериментов для конформизма:

Преступление Закона есть Идолопоклонство. Разум людей, пренебрегающих Правосудием и Властью, проистекает из поклонения собственному Уму. Они полагают себя непогрешимыми, они устанавливают собственные Мнения и почитают их. Но такое тщетное Идолопоклонство неизбежно рушится перед Экспериментальным Знанием, которое есть враг всем ложным Суевериям, особенно почитанию людьми самих себя и своих Причуд.

Галилей уже показал, как «объективные» эксперименты могут повышать достоверность знаний, и теперь эта методика применялась для охраны и легитимации Церкви и государства.

Девизом Королевского общества было (в вольном переводе): «никому не верить на слово», что вполне соответствовало принципу методологического сомнения Декарта. Его члены понимали, что применение нового научного метода вызовет поток самого разного рода «экспериментальных доказательств», а потому ввели правила стандартизации поступающей информации. Общество ставило перед собой цель не погружаться в опасные старомодные метафизические дискуссии, а собирать из первых рук имеющие практическую направленность сведения и заниматься, как оно выражалось, «установлением фактов».

Значительную часть таких сведений Общество получало от «репортеров» (изначальное значение этого термина) со всего света – моряков, купцов и военных, а также от английских путешественников или иностранных наблюдателей. Общество категоризировало и классифицировало входящую информацию через комитет по работе с корреспонденцией и подготавливало публикации в журнале, выходившем с 6 марта 1665 года и описывавшем деятельность Общества.

Новый журнал «Философские протоколы Королевского общества» (выходит и сейчас) был первым научным периодическим изданием, определившим стиль, которому следовали все другие. Правила приема требовали, чтобы сообщения выдерживались в одобренном Обществом формате для облегчения выявления редакторами политических или теологических отклонений. Первое издание включало сообщения о телескопах в Риме, наблюдении пятен на Юпитере, французском предсказании кометы, новой свинцовой руде из Германии, письмо о рыболовстве на Бермудах и данные о морских маятниковых часах.

Для «объективной» проверки свидетельств руководитель Общества, ирландский аристократ Роберт Бойль, установил новые процедуры. Бойль считал, что наука должна открывать грандиозный замысел Бога и укреплять ортодоксию, поэтому наилучший способ дать «объективную» оценку свидетельства – повторить эксперимент перед членами Общества.

Только после такой процедуры, получившей название «многократного свидетельствования», явление могло быть, по всеобщему согласию, признано установленным фактом. Во избежание субъективности и двусмысленности в отчетах был разработан стандартный способ записи информации и введена специальная терминология. В правилах Общества указывалось, что «во всех донесениях об экспериментах должна излагаться лишь суть дела, без каких-либо предисловий, апологий и риторических украшательств».

Теперь, когда Общество стандартизировало форму сообщения о наблюдаемых явлениях через официальную фразеологию (известную, конечно, только его членам), «многократные свидетельствования» могли проводиться повсеместно с использованием стандартных описаний и предоставлением чрезвычайно подробных и точных иллюстраций. Так родилась современная научная документация.

Бойль видел свою цель в создании закрытого экспериментального общества, со своей собственной формой, традициями и социальными отношениями, служащими надежным основанием для поощрения социально приемлемых форм изобретательства и открытий. Эта деятельность требовала нового вида упорядоченного рабочего места, где новое могло бы испытываться в соответствии с установленной процедурой и с использованием определенного оборудования. Такое рабочее место Бойль назвал «лабораторией», а исследователей «жрецами природы», чьи эксперименты следовало проводить по воскресеньям и чьи труды, производя «установленные факты», могли бы содействовать укреплению общества как идеологически, так и экономически.

«Объективное» управление информацией в этих новых лабораториях впервые должно было осуществляться с помощью стандартных, унифицированных инструментов. Им предстояло, как говорил Бэкон, возместить слабости человеческих чувств и помочь избежать метафизических споров, которые раньше вели к ненадежной, непроверенной информации, способной возбуждать нежелательные политические и теологические ереси.

Такие инструменты сами по себе расширяли круг научных открытий и повышали недоступность знаний, поскольку во многих случаях наблюдать то или иное явление и удостоверять факт его существования можно было только посредством коллективного пользования инструментом. Именно в коллективности Бойль видел главное преимущество Общества, потому что в мире, где неортодоксальность считалась опасной, Общество предоставляло возможность вести диспуты и исправлять чреватые подрывом устоев ошибки в спокойной обстановке за закрытыми дверями. Языком науки становился язык единодушного согласия. Индивидуализм и догматизм (в понимании Англиканской церкви) не дозволялись, а потому что-то становилось утвержденным фактом только с общего согласия сообщества экспериментаторов.

Королевское общество не было тем заповедником демократии в науке, каким оно себя публично представляло, – это видно хотя бы из того, что ученые, не принадлежавшие к Англиканской церкви и не входившие в состав экспериментальной группы, не подпадали под действие закона о веротерпимости, принятого несколькими годами раньше, после реставрации монархии. Закон этот был направлен на снятие наиболее жестких ограничений, наложенных на деятельность членов церквей, отделенных от государства, после окончания правления Кромвеля. Были сняты ограничения на поступление в университеты, вооруженные силы, политические партии и прочие важные государственные и общественные институты, одним из которых было теперь и Королевское общество. Считалось, что тот, кто выступает против экспериментальной философии, практикуемой Королевским обществом, по определению выступает против государственной религии. Еще одно эхо Месопотамии.

Отказать несогласным было в чем, потому что по мере появления все новых видов инструментов для наблюдения увеличивался и объем новых знаний в форме явлений, обнаружить которые было возможно только с помощью приборов, таких, например, как телескопы и микроскопы. Бэкон и Декарт снабдили Создателей топора средствами для творения собственных «новых миров», ведомых только тем, кто располагал оборудованием для их наблюдения и был допущен к работе с ним.

Расширение инструментальных исследований вело к появлению все новых дисциплин. К 1673 году Общество состояло уже из многих комитетов, каждый из которых имел дело с собственными материалами и наблюдениями, поступавшими со всего света. Комитеты занимались фармацевтикой, сельским хозяйством, антиквариатом, хронологией, грамматикой, историей, математикой, кораблестроением, гидравликой, метеорологией, статистикой, географией, долголетием и монстрами.

Несмотря на такой широкий круг предметов свободного исследования и масштабность получаемых знаний, Общество на самом деле жестко контролировало все, что разрешалось или не разрешалось говорить и делать. В этом смысле показателен случай с вакуумом. До его открытия, подтвержденного затем соответствующим экспериментом при «многократном свидетельствовании», вакуум не существовал. И действительно, предположить обратное было бы ересью, поскольку Церковь (вслед за Аристотелем) придерживалась той точки зрения, что вакуум невозможен, так как движение тела замедляется присутствием воздуха. А раз так, то в вакууме движение было бы мгновенным, а такого никогда и нигде не наблюдалось.

В любом случае Аристотель сказал, что пространство создано Богом (которого он называл Перводвигателем) для размещения в нем твердых тел, а если бы какая-то часть пространства осталась незаполненной, как и должно быть в случае с вакуумом, то всемогущий Бог заполнил бы эту часть пространства светом. Пустым пространство не бывает, следовательно, вакуума не существует. Похоже, вакуум отрицала не только природа, но и Церковь.

Однако в 1635 году, при строительстве водных садов во Флоренции, инженеры обнаружили, что всасывающие трубы, подающие воду для фонтана, не могут взять ее с глубины, большей 9 метров. Воссоздать вызывающие проблему условия попросили Галилея. В 1638 году, когда подробности его эксперимента были опубликованы в Риме, профессор математики Римской академии, Джованни Берти, решил провести полномасштабный эксперимент.

Рядом со своим домом он установил вертикально свинцовую трубу, к концу которой прикрепил стеклянный сосуд с завинчивающейся крышкой. К нижней части трубы Берти приделал латунный кран, после чего установил конструкцию над деревянной бочкой. Затем он наполнил стеклянный сосуд водой и завинтил крышку.

Когда кран внизу трубы открыли, вода из стеклянного сосуда побежала вниз по трубе и стала заполнять бочку. Однако когда поток остановился, в трубе еще оставался столб воды высотой в 9 метров. Отвинтив крышку, экспериментатор услышал, как в трубу устремился воздух, после чего вся остававшаяся в ней вода излилась в деревянную бочку.

В 1641 году вопросом занялся преемник Галилея Эванджелиста Торричелли, которого осенила мысль использовать для опыта ртуть. Она была плотнее воды и позволяла уменьшить масштаб эксперимента в четырнадцать раз. В 1644 году Торричелли посетил французский исследователь Марен Мерсенн, живший в Париже и проводивший много времени за границей, где ставил самые разные опыты в сотрудничестве с другими учеными. По возвращении во Францию Мерсенн сообщил новости всем, с кем переписывался.

Один из таких корреспондентов, французский математик Блез Паскаль, провел тайные эксперименты, приведшие его к заключению, что пространство, оставшееся в трубе над столбиком ртути, есть на самом деле вакуум и что высота столба жидкости в трубе определяется тем давлением, которое оказывает воздух на поверхность жидкости в открытом контейнере внизу. На основании эксперимента можно было предположить, что давления воздуха вполне достаточно, чтобы поддержать вес столба воды высотой в 9 метров, и именно этим объяснялась проблема с всасывающей трубой.

В 1658 году Бойль поместил заполненную ртутью метровую трубку в бутыль, соединенную с вакуумным насосом. Уровень ртути установился на высоте около 72 сантиметров. После того, как из бутыли откачали воздух, уровень упал. Потом воздух впустили снова, и ртуть поднялась. Когда воздух закачали с избытком, жидкость поднялась выше первоначального уровня. Эксперимент доказал существование давления воздуха и открыл путь развитию респираторной медицины, пневматической химии и исследованию газов.

Но когда дело дошло до описания созданного вакуумным насосом феномена, Бойль пошел на хитрость. Чтобы избежать теологической ловушки, он продолжал отрицать существование вакуума, предпочитая говорить о пространстве «почти» полностью лишенном воздуха, и не «рискнул» судить о том, было ли «пространство лишено материальной субстанции» или нет. Скрытая цель Бойля заключалась в том, чтобы нейтрализовать политически опасные взгляды, потому что если вакуум действительно существует, то получается, что не все пространство, как тому учит Церковь, заполнено Богом. А если есть место, свободное от Божьего присутствия, то насколько правомерна власть его королевского наместника, восседающего на английском троне, или, если уж на то пошло, власть всех духовных правителей?

Первым «полезным» применением вакуумного насоса стало создание приборов для измерения воздушного давления, потому что уже давно было отмечено, что при изменении погоды уровень воды в трубах то падает, то поднимается. В 1642 году Торричелли изобрел приспособление, состоящее из длинной трубки, почти полностью заполненной водой, на которой плавала деревянная фигурка. Поместив устройство на крышу своего дома во Флоренции, он мог определять наступление хорошей погоды и повышение давления по появлению фигурки над крышей, когда уровень воды поднимался. Вскоре метеорологические наблюдения были стандартизированы и упрощены появлением переносного, заполненного ртутью приспособления, названного барометром.

Между тем вакуум продолжал удивлять новыми, еще более загадочными явлениями. Опыты, проведенные в 1660–1663 годах на птицах, змеях, лягушках, рыбах, мышах и насекомых, показали, что живые существа в вакууме погибают. Эти исследования, а также тот факт, что Бойлю удалось с помощью вакуумного насоса извлечь из крови газы, привели экспериментаторов к изучению дыхания и, что еще важнее, к исследованию состава воздуха. Ранее уже было установлено, что воздух необходим для горения. Значило ли это, что он содержит вещество, поддерживающее горение? Теория, развитая еще одним членом Королевского общества, Джоном Мэйо, заключалась в том, что воздух включает в себя некий горючий элемент, а так как единственный материал, который горит в вакууме, это порох, то, следовательно, в воздухе присутствует субстанция, схожая с порохом. Мэйо назвал ее «нитро-воздушными частицами», и с его выводов начался век экспериментов с газами, заложивший основы современной науки химии.

Обнаружение вакуума открыло еще две огромные области исследования. Совместные с Бойлем эксперименты с атмосферным давлением навели француза Дени Папе-на на мысль о разработке машины по созданию вакуума путем конденсации пара в замкнутом пространстве. Эта работа стала фундаментом для развития парового двигателя и последовавшей через столетие после появления нового научного метода Промышленной революции.

Самые любопытные последствия экспериментов с вакуумом связаны с барометром. В то время этот высокотехнологичный прибор пользовался такой же популярностью, как в наше время сотовый телефон. Каждый мало-мальски уважающий себя «экспериментатор» обязан был иметь у себя барометр. В 1675 году французский астроном Жан Пикар заметил, что его инструмент при встряхивании начинает светиться, а жидкость в стеклянном контейнере поднимается и опускается. За наблюдением свечения последовало его изучение, которое, в конце концов, привело к открытию электричества.

Вслед за вакуумом вторым из «новых миров», открытых благодаря научному методу, стал мир, заглянуть в который позволили оптические приборы, – телескоп и в еще большей степени микроскоп. Когда Галилей воспользовался голландским телескопом (это военное изобретение Ганса Липперши его патрон, принц Морис Нассаусский, отверг на том основании, что он предпочитает бинокль), он увидел космос таким, каким не видел его никогда. Это открытие стало еще одним примером превосходства, которое имеют оснащенные новыми инструментами науки, например, связанные с вакуумом, над «неквалифицированным», непосредственным наблюдением посредством невооруженного глаза.

Через телескоп Галилей увидел спутники Юпитера, совсем не гладкую поверхность Луны, пятна на Солнце и больше звезд, чем было принято считать. Факты эти уже сами по себе были достаточно еретическими, потому что, согласно утверждениям Рима (т. е. Аристотеля) и вопреки Копернику, все небесные тела вращаются вокруг Земли, Луна представляет собой идеально гладкую сферу, а Солнце не может иметь изъянов.

Но когда Галилей стал свидетелем прохождения Венеры через диск Солнца, подтверждавшее мысль Коперника о том, что все планеты обращаются вокруг него, телескоп бросил католической ортодоксии недвусмысленный вызов и одновременно ускорил изъятие власти из рук религиозных авторитетов и переход ее к науке. Так возникло новое поколение светских Создателей топора, чьи инструменты позволят «увидеть» новую истину, потому что смогут создать условия, при которых она станет видна. Отныне политическая власть будет поддерживаться наукой.

Еще более удивительный мир открылся благодаря микроскопу. В смысле абсолютной новизны микроскопическая жизнь повергла традиционную власть в такой же шок, как и открытие Америки, и столь же сильно повлияла на тогдашний образ мысли. Совершенные с помощью микроскопа открытия еще более укрепили интеллектуальную независимость светских исследователей от Церкви и указали множество новых направлений исследования. В результате появления новых миров возникло сразу несколько новых научных дисциплин, оперировать внутри которых могли в силу квалификации только Создатели топора.

Микроскоп Галилея позволил рассмотреть сложное строение глаза у насекомых, а в 1625 году еще один итальянец, Франческо Стеллути, опубликовал заметку об анатомии пчел. В 1628 году вышел труд английского анатома Гарвея о движении сердца и крови, ставший возможным благодаря исследованию ракообразных, моллюсков и насекомых «с помощью увеличительного стекла». Работа Гарвея помогла исследователям вакуума установить химический и газовый состав крови. В 1651 году он опубликовал свои «Исследования о зарождении животных» и стал основоположником новой науки эмбриологии.

В 1660 году итальянский профессор медицины и будущий врач папы, Марчелло Мальпиги, воспользовался полученными с помощью микроскопа знаниями, чтобы объяснить деятельность легких, показал, как капилляры соединяют вены и артерии, обнаружил вкусовые сосочки на языке, кору головного мозга и существование красных кровяных телец.

Несколькими годами позже голландский самоучка Левенгук, проводивший наблюдения с помощью микроскопа, послал в Королевское общество рисунки с описанием увиденного. К несчастью, Общество не располагало в ту пору достаточно хорошими микроскопами, чтобы проверить его выводы и подтвердить их истинность, но Левенгук привлек к микроскопическому миру внимание широкой публики, опубликовав в 1695 году четырехтомный труд «Тайны природы», в котором подробно описал свои наблюдения, начиная с середины века.

Он завершил начатую Мальпиги работу, показав, что артерии и вены ведут к сердцу и от него. Он нарисовал красные кровяные клетки, отметив, что они круглые у людей и млекопитающих, но овальные у рыб и амфибий. Он представил рисунки простейших одноклеточных организмов, кишащих в одной капле дождевой воды, а в 1683 году, исследуя соскобы с зубов, обнаружил бактерии. Он также открыл, что тля размножается неполовым путем, обнаружил и описал коловраток, изучал сперматозоиды, хрусталик глаза, структуру костей и дрожжевые клетки.

В 1682 году ботаник Неемия Грю опубликовал «Анатомию листьев, цветов и фруктов», которую прочел перед членами Королевского общества. На основании своих исследований с помощью микроскопа Грю предположил, что листья являются дыхательными органами растений, подготовив тем самым почву для будущих лабораторных опытов Пристли по изучению дыхания мяты. Грю был первым, кто размышлял о половом различии растений, и собранная им информация пригодилась в следующем веке Линнею. Формально новая дисциплина ботаника родилась в 1686 году, когда Джон Рей свел труды Грю и Мальпиги в книге под названием «История растений», в которой предложил классификацию более трех тысяч растений, основанную на различиях по типу семян.

Итак, за несколько десятилетий микроскоп разделил знания на множество специализированных дисциплин, каждая из которых существовала отдельно от других и от не–«экспериментаторов». Биология, например, больше не была единым предметом, но раскололась на эмбриологию, исследования развития в целом, сравнительную анатомию, цитологию, гистологию, микробиологию и энтомологию. И, что самое главное, микроскоп подтвердил правильность научного метода Декарта, потому что возникшие благодаря ему дисциплины основывались на редукционном изучении структуры, которую можно разъять и сложить, как говорил Декарт, а не процесса, который такому расчленению не подлежит.

Два дара Создателей топора, вакуумный насос и микроскоп, впервые связали ремесла, инженерию и металлургию, с научной теорией. Это в свою очередь привело к появлению нового вида деятельности, – изготовлению научных инструментов, а также новой концепции точности. С разрастанием эзотерических знаний и их распределением по новым научным дисциплинам вырос спрос на системы измерения и подсчета. Поначалу потребность в них отчетливо проявилась в астрономии, где нужда в более совершенных линзах подталкивала развитие точности настройки инструментов.

В 1640 году Уильям Гаскойн изобрел микрометр, состоявший из встроенных в окуляр подвижного и неподвижного волосков. Выровняв неподвижный волосок по краю, например звезды или Луны, и, подстроив с помощью шурупа второй волосок так, чтобы он совпадал с другим краем объекта, можно было считать со шкалы угловой показатель. В 1667 году французский астроном Жан Пикар обнаружил, что такой системой можно пользоваться и для измерения удаленности объекта. Так, телескоп превратился еще и в землемерный инструмент, незаменимый при прокладке дорог и каналов, строительства портов и оборонительных сооружений. Впервые у путешественников появились карты, по которым они могли точно определить свое местонахождение. Облегчилось сообщение, а появление регулярных транспортных маршрутов содействовало передвижению людей и грузов.