Текст книги "Дар топора"

Изменилась и морская жизнь, поскольку расширяющаяся трансатлантическая торговля настоятельно требовала более точного расчета долготы. За решение проблемы английское правительство предложило премию (в пересчете на нынешние деньги около двух миллионов долларов). Первый шаг к навигационному прибору, известному как секстант, использовавшему телескопическое видение для точного определения местоположения звезды, сделали Хэдли в Англии и Годфри в Филадельфии. Второй шаг заключался в том, чтобы точно определять время в Гринвиче, меридиан которого был принят за стандарт с 1675 года, потому что сравнение положения Солнца, или какой-либо звезды, и Луны с таблицами, показывающими их положение в это же время в Гринвиче, давало разницу, указывавшую мореплавателю, насколько далеко к востоку или западу от Гринвича он находится.

В 1735 году Джон Харрисон изобрел пружинный морской хронометр, проверенный в ходе экспериментального плавания к Барбадосу. Испытание показало, что за пять месяцев отклонение составило не более пятнадцати секунд. Это означало, что за тот же период ошибка в определении местоположения судна не превышала одной мили.

Наличие телескопа, секстанта и хронометра позволяло создавать более точные карты и таблицы, что облегчило и исследования, и ведение торговли. Необходимость справляться с возросшим потоком поступавшего в Британию груза чая, сахара и табака вызвала изобретение логарифмической линейки, облегчившей таможенным службам расчет пошлин. На протяжении XVIII века научные поиски вели к созданию все более точных инструментов, каждый из которых так или иначе содействовал расширению торговли и сообщения: анемометры помогали прогнозировать погоду, измеряя скорость ветра; навигационные приборы повышали безопасность путешествия; пирометры стали помощниками плавильщиков.

Станки, в том числе токарные, позволяли вести тонкую обработку латуни и железа, что в свою очередь делало возможным создание все более точных инструментов, помогавших производить всевозможные расчеты в навигации, геодезии и картографии. Они использовались при планировании и строительстве каналов, дорог, в том числе железных, и мостов в период Промышленной революции, главной силой которой был паровой двигатель, рожденный экспериментами с вакуумом и построенный с помощью точных измерительных приборов.

Непосредственное влияние на население в целом оказал количественный анализ, освоение методов которого подняло на новый уровень возможности социального разделения и контроля. Уильям Петти, член Королевского общества, изучавший медицину в Оксфорде и входивший в число основателей Уодхэмской группы, вторя Декарту, опубликовал в 1662 году свою «Политическую арифметику», в которой пользовался только «числом, весом и мерой», и представлявшую собой первый настоящий статистический анализ населения и национального богатства Англии.

В 1671 году голландец Ян де Витт предоставил своему правительству статистическую таблицу, согласно которой государственные доходы могли быть стандартизированы и предложены инвесторам с целью денежного займа для финансирования войны с Францией. Этому примеру в скором времени последовали Англия и Франция. В том же году Англия создала Управление инспекции по экспорту и импорту для централизации таможенных сборов, создав первое в Европе национальное министерство статистики, и с тех пор цифры, представленные этим управлением, постоянно фигурировали в политических и экономических переговорах с другими странами. Как мы еще увидим, статистика станет вскоре эффективным инструментом поддержания социального порядка.

Один из членов Королевского общества, министр военно-морского флота Сэмюэль Пепис, живо откликнулся на новый, «научный» подход к проблеме управления и установил первую в мире официальную, стандартизированную классификацию кораблей. Другой член Королевского общества, Джон Коллинс, призвал на помощь властям счетоводство, предложив рассчитывать национальный доход как финансовый отчет, который мог бы стать фундаментом для принятия здравых, «научно» обоснованных политических и экономических решений. Возможности социального управления, которые сулил новый дар Создателей топора, были слишком хороши, чтобы их упустить.

В 1692 году Дадли Норт опубликовал «Рассуждения о торговле», прямо приписав свой метод Декарту. В этой работе он впервые проанализировал соотношение между денежной массой и торговлей, рассматривая экономическую деятельность, как и все «экспериментаторы», в категориях «механики». Впоследствии это приведет к успешным попыткам свести все аспекты человеческого поведения к механистическим процессам, схожим с теми, которые изучают «точные» науки.

Количественный анализ шел рука об руку с классификацией, на применении которой настаивал еще Бэкон. По мере роста знаний (а вместе с этим и необходимости контролировать их распределение) наука все настойчивее стремилась к точности в описании открываемых и создаваемых новых явлений и новых областей планеты, которые обнаруживали исследователи и торговцы. Ведущий член Королевского общества, Джон Уилинесс, предлагал ни более, ни менее как специальный «философский» язык, потому что, как говорил Бэкон, обычный язык недостаточно точен и в любом случае в нем нет слов для описания многих новых открытий.

Структура, на которой мог бы быть основан такой язык, уже присутствовала в Великой Цепи Бытия Аристотеля. Для дальнейшего разделения природы Цепь предлагала готовую модель в виде категоризации всех живых организмов – от простейших до человека. Смысл классификации заключался в том, что новая систематика становилась базой нового языка науки посредством дробления природы на мельчайшие (общие) элементы и их идентификации. Занимаясь этим, систематики явили бы все величие и тщательность исходного промысла Божьего и укрепили социальную стабильность на самом фундаментальном ее уровне.

В 1668 году Джон Рей составил таблицу с описанием всех известных растений и выдвинул идею, обещавшую еще больший контроль над физическим миром: порядок в природе появляется только тогда, когда его привносит туда человек. Апофеозом таксономических стараний стал огромный труд шведского ботаника Карла Линнея «Философия ботаники», опубликованный в 1751 году, в котором ученый систематизировал природу и заставил ее подчиняться правилам логики. Благодаря новым возможностям использования чисел, научный метод свел природу, как и все остальное во вселенной, к некоему числу элементов, ведущих себя в соответствии с определенными людьми законами и должных повиноваться воле человека.

В заключительной, более общей демонстрации своей силы научный метод породил механистические отношения в политическом мышлении Европы XVII–XVIII веков. Знание универсального закона ускорения, например, навело людей на мысль, что и прогресс общества должен ускоряться с ходом времени. Систематичность и единообразие стали критерием «современного» общества. В Англии упорядочили даже финансовое положение монарха, положив ему соответствующее жалование; а все финансовые дела страны были систематизированы и отданы под надзор первого национального банка.

Из всего редукционизма новой философии, возможно, самый серьезный социальный эффект породила теория разделения труда, выдвинутая в 1776 году экономистом Адамом Смитом. В «Богатстве народов» Смит изложил новый научный закон экономики, согласно которому рыночные силы регулируют экономическую деятельность страны примерно так же, как это делает в природе ньютоновский закон всемирного тяготения. Показывая взаимодействие цены и прибыли, экономического роста и заработной платы и занятости, спроса и предложения, связывая потребление и собственность с оборотом капитала, Смит демонстрировал различные части механизма, работающего независимо от убеждений и влияний, но под контролем «невидимой руки». Под последней он понимал всегда стремящуюся к равновесию силу, которую, как и все прочие новые законы природы, можно было использовать ради достижения предсказуемого социального эффекта.

И, наконец, как высшее достижение этой способности создавать «новые миры», научный метод предложил средства применения механистических законов к целым обществам через использование политических инструментов, представленных Джоном Локком, который в своих посвященных общественному прогрессу работах взял на вооружение «лабораторный» язык Бойля. Подобно тому, как естественный закон управляет траекторией движения ядра или давлением газа, писал Локк, он управляет и делами людей, проявляя себя в силе личного интереса, определяющей поведение каждого человека.

Главная и единственная цель правительства должна состоять в том, чтобы ничто не препятствовало этой природной силе личных интересов. Так как ее наиболее распространенным проявлением является владение собственностью, то и первейшая обязанность государства заключается в охране частной собственности, с тем, чтобы граждане могли полностью сосредоточиться на умножении своего богатства. Наилучшего социального выражения собственных интересов можно достичь через согласие (последствие «множественных свидетелей»), а потому те, кто обладает собственностью, естественно, стремятся к сосуществованию по взаимному согласию, чтобы преследование личной выгоды вело к общему просвещению и было направлено на максимизацию как частного, так и общего блага посредством применения «полезной» науки ради общего продвижения вперед.

Идеи Локка, рожденные научным методом, возникшим вследствие появления книгопечатания и открытия Америки, найдут самое сильное выражение в самой Америке при рождении Соединенных Штатов, «современного» государства, конституция которого будет определять его лабораторным языком как «разумное, свободное общество, установленное на фундаменте естественного права, согласия и самоочевидных истин». Америка станет самым могущественным государством в истории, как только Промышленная революция обеспечит богатейшее на Земле общество новыми орудиями разделения и контроля уже в планетарном масштабе.

Глава 7
Корень и ветвь

В 1760 году у Сэмюэля Сиклмора, проживавшего в Ипсвиче, Англия, украли луковицу тюльпана «Джорджия». Она была плодом столь кропотливых трудов и исследований, что местное Общество флористов объявило за возвращение одной-единственной луковицы вознаграждение, эквивалентное в пересчете на нынешние деньги 150 тысячам долларов.

Примерно тогда же Капабилити Браун, величайший ландшафтный дизайнер, садовод и публицист, хвастал тем, что он сделал с землей, окружающей одно большое поместье, описывая свои достижения как литературное сочинение на материале природы – «здесь поставить запятую, там точку». Современник Брауна, поэт и сатирик Александр Поуп, сравнивал ту же работу с искусством: «Садоводство есть ландшафтная живопись – можно отодвинуть предметы, затемнив их и сузив к концу, как делают художники на картине».

Уже через одно поколение после научной революции, кульминацией которой стал Ньютон, наука и техника предлагали нам радикально новый взгляд на природу, упирая на то, что ее можно «улучшать». По мере того как эффект научной революции проявлялся со все большей силой, режущий край инноваций становился все острее и тоньше. Новые дары Создателей топора, рождающиеся в лабораториях Королевского общества, распространялись все шире, наделяя правительства и учреждения силой, способной менять мир с невероятной скоростью и беспрецедентной точностью.

К XVIII веку техника смогла перейти от создания искусственных явлений в лабораториях Королевского общества к созданию искусственных форм природы в полях и садах. Далее она перейдет к обузданию самой природы и породит совершенно новый тип власти, который принесет радикальные перемены уже в общество, в первую очередь и самым решительным образом в Англии, которая в то время более, чем остальная Европа, была открыта переменам благодаря конституционной природе монархии и наличию сильного среднего класса.

В то время общество оставалось преимущественно аграрным, и жизнь на Земле мало изменилась по сравнению с жизнью первых левантийских поселений 12 тысяч лет назад. Средиземноморская соха уступила место появившемуся в позднеримский период колесному плугу, взрезавшему и до некоторой степени переворачивавшему землю и оставлявшему за собой борозды, облегчавшие орошение тяжелой почвы. Некоторый прогресс был достигнут в применении навоза как удобрения, а появление в начале Средневековья хомута позволило лучше использовать тягловую силу лошади. В целом же, если не считать этих мелких усовершенствований, все оставалось по-прежнему.

Столетиями большинство населения стран, основой экономики которых служило сельское хозяйство, жили механически, полностью завися от природы. Типичная для середины XVII века английская деревня состояла из примерно девяноста семей с общим наделом площадью 1300 акров. У семей поменьше надел обычно делился на четыре участка, каждый из которых представлял собой неогороженное поле с длинными, узкими участками и находящимся в общем пользовании лугом. Площадь деревенских владений могла варьироваться от одного до ста акров, но в среднем равнялась пятидесяти пяти акрам, состоящим из восьмидесяти восьми участков (необязательно вместе), плюс примерно двенадцать акров луга. Каждый участок давал один урожай в год, и через каждые три года землю оставляли под паром для восстановления плодородия.

Природа сама устанавливала рабочий календарь: в сентябре – вспашка; в октябре – сев и боронование, продажа скота на рынке; в зимние месяцы – забой свиней и заготовка солонины, молотьба, починка инвентаря; в марте – сев бобовых и ячменя; в апреле – выгон скота на общее пастбище; в мае – отел скота; в июне – вспашка паровых; в июле – заготовка сена; в августе – сбор урожая и выгон овец на убранные поля. В сентябре все начиналось сначала. Этот древний цикл и сам образ жизни большинства селян резко изменил новый дар Создателей топора.

Все началось с сэра Ричарда Уэстона, землевладельца из Гилдфорда, графство Суррей, который, вернувшись в Англию после поездки в Голландию в 1640-х годах, написал книгу об увиденных там приемах севооборота. По мнению Уэстона, это было именно то, что требовалось английским землевладельцам. Голландские новинки – это прежде всего новые кормовые культуры (клевер, люцерна), позволявшие кормить скот целый год. Посеянные на оставленных под паром землях, они обогащали почву азотом (тогда этого еще никто не знал) и давали хороший урожай. Другой важной новинкой из Голландии была репа, позволявшая держать под контролем сорняки, пригодная для выращивая на бедных почвах и служившая зимним кормом для скота.

Самая популярная из новых систем севооборота получила название «норфолкской», в честь английского графства, где ее впервые применили. С тех пор на участке стали высаживать четыре культуры, менявшиеся из года в год в такой последовательности: пшеница, репа, ячмень и клевер. Результатом этого стало сокращение оставляемой под паром земли и увеличение кормовой базы, что вело к росту поголовья скота и как следствие получению дополнительных удобрений. Урожаи росли, а с ними и прибыли, так что с 1650-х годов система получила быстрое распространение и уже через сто лет полностью сменила прежние. В конце концов это приведет к росту населения и необходимости кормить это возросшее население, большая часть которого к тому времени будет уже удалена с земли и перестанет производить необходимое для выживания продовольствие.

Новые сельскохозяйственные приемы позволили культивировать считавшиеся прежде бесплодными и невыгодными земли, которые теперь могли давать прибыль и которые можно было поделить, расчистить и огородить. Общая площадь новых огороженных участков увеличилась с 40% земли в XVI веке до 75% в XVIII. Эффективность использования огороженных земель была гораздо выше, чем старомодного открытого поля, потому что огораживание позволяло рационально консолидировать собственность. Путаница в законах о наследовании часто приводила к тому, что фермер владел несколькими разрозненными участками, поэтому новые землевладельцы скупали отдельные клочки, сводили их вместе, добавляли огороженное поле и получали в свое распоряжение большие производительные площади.

Эти методы имели серьезные социальные последствия, потому что крестьянин часто оказывался отрезанным от своего поля, а издольщик от общего пастбища. Некоторым землевладельцам огораживание приносило право на добычу полезных ископаемых и разработку карьеров; к тому же земля в пригородах быстро дорожала в связи с ростом строительства. Мелкие землевладельцы продавали участки представителям нового, идущего вверх класса коммерсантов, состояния которых росли за счет расширения мореплавания и торговли, о причинах которого уже рассказывалось в предыдущей главе.

Нувориши устремлялись в новый для них сельскохозяйственный бизнес по двум причинам: заработать еще больше денег и повысить свой социальный статус. Эти выскочки изменили характер сельской жизни, потому что по всей стране крестьяне, бывшие до недавнего времени собственниками, становились арендаторами, работающими за плату на помещика, живущего и работающего в Лондоне.

В результате этих «улучшений» средний размер хозяйств в течение XVIII века вырос, а ландшафт стал принимать современный вид. Большие фермы были привлекательнее с финансовой точки зрения: передовые технологии и возросшая урожайность сулили прибыли, новые хозяева умели торговать и эффективно распоряжались рабочей силой и капиталом. К тому же огороженные земли использовались с большей отдачей, потому что меньше лежали под паром, а скот на огороженных лугах не контактировал с потенциально больными животными и был здоровее. В начале XVIII века «научные» экспериментальные методы, разработанные Королевским обществом и другими организациями, начали давать результаты в животноводстве, где впервые, возможно со времен одомашнивания 12 тысяч лет назад, наблюдалось изменение формы животных.

Самым знаменитым английским селекционером скота был Роберт Бейкуэлл из Лестершира, который в 1745 году вывел лестерскую породу овец и лонгхорнскую ко-ров. Другой экспериментатор, Томас Коук из Холкема, Восточная Англия, вывел путем скрещивания девонского скота шортгорнскую породу овец. Он также выращивал огромных барашков, переводя их на плевелы и клевер, потом повышал массу, кормя животных репой, и проводил межродственное скрещивание. В результате животные очень быстро набирали вес и давали более высокую пропорцию мяса к жиру, что приносило хорошие деньги. К тому же оборот скота проходил быстрее, так как новая порода достигала пика не за четыре, а за два сезона.

Следствием применения новых технологий стало то, что за сто лет средний вес поставляемых на рынок животных поднялся с 12 кг до 36. Крупные землевладельцы, вроде Коука, устраивали ежегодные стрижки овец и сельскохозяйственные выставки, где можно было увидеть новые породы скота или обменяться соображениями по поводу новых земледельческих приемов и культур. Новый, крупномасштабный и специализированный сельскохозяйственный бизнес нес разорение мелким собственникам, большинство которых становились наемными работниками или пополняли ряды безработных бедняков. Без общего пастбища они не могли содержать ни корову, ни кур, чьи молоко и яйца помогали им прокормиться. Хуже всего приходилось сезонным рабочим, живших раньше за счет ловли кроликов, сжигания угля, мелких краж или браконьерства, чей источник пищи был теперь огорожен и охранялся егерями.

Публицист Уильям Коббет, объехавший Англию в начале XIX века, так описал произошедшие на селе перемены: «На севере Хэмпшира живет фермер, имеющий почти 8000 акров, из них 1400 отведены под пшеницу и 2000 под ячмень. Раньше на этой земле было 40 ферм. Что же удивительного, что количество нищих растет?»

Законы в отношении бедняков и нищих, которые никогда не отличались мягкостью, стали еще суровее с ростом разделения на землевладельцев и безземельных. Мировые судьи, по большей части местные помещики, имели право арестовывать, приговаривать к порке, заключать в тюрьму и ссылать виновных в колонии. Особенно беспощадно каралось браконьерство. Заподозренного в нем человека могли повесить, если он был пойман с вымазанным сажей лицом при подготовке к ночному рейду. В 1689 году зарегистрировано пятьдесят случаев смертной казни, а к 1800 году их число увеличилось вдвое.

Коббет видел корень проблемы в изменении общественных отношений в деревне и исчезновении «постоянно проживающего местного помещика, крепко связанного с землей, с детства знакомого каждому фермеру и работнику, зачастую участвующего вместе с ними в таких делах, где все искусственные различия теряются», и приходе новых землевладельцев, «бывающих в деревне наездами, не находящих радости в сельских забавах, чужих по манерам, высокомерных и кичливых в поведении, видящих в земле только источник дохода, объект спекуляции, незнакомых с земледельцами… полагающихся не на расположение и доброжелательность соседей, а на страх, внушаемый властью».

В этом новом, структурированном ландшафте больших домов, симметричных садов и редко появляющихся джентльменов-селекционеров право работника на передвижение строго контролировалось. Жить в приходе (и не более чем в одном) позволялось только по праву рождения, брака, наследства или в том случае, если человек нанимался слугой, учеником или становился арендатором. Для переезда в другое место требовался специальный сертификат, а выдавали их крайне редко. Нищим для получения помощи предписывалось носить на одежде нашитую букву «Р».

В 1801 году писатель Артур Янг, бывший прежде сторонником огораживания, изменил мнение, когда увидел, как повлияли новые законы на обычного работника, проводящего теперь большую часть времени за выпивкой. «Зайдите в пивную в любой деревне, где прошло огораживание, и вы поймете причину бедности и введения налога в пользу бедных. Для кого им быть трезвыми? Для кого копить и откладывать? (Это их вопросы.) Для прихода? Если я буду стараться, смогу ли я уйти и построить дом? Если я буду трезвым, будет ли у меня земля, чтобы пасти корову? Если я буду бережлив, получу ли пол-акра, чтобы посадить картофель? У них нет мотивов, есть лишь приходская церковь и работный дом. Принесите еще кувшин!»

Между тем новые собственники-землевладельцы богатели, производство пшеницы выросло на 75%, ячменя – на 68%, овса – на 65%, поголовье скота увеличилось на четверть, а средняя урожайность (с 1500 г.) удвоилась. Английский романист Тобиас Смоллет в 1760 году так превозносил достоинства нового прибыльного порядка: «Мы видим цветущую Англию: землю, являющую все образцы земледелия, разделенную на прекрасные участки, поля кукурузы, леса и общественные земли».

Нововведения вроде черных тюльпанов, скаковых лошадей, спаниелей и охотничьих собак, а также хорошо управляемых хозяйств, взращенных на удобренных землях культур и выведенных путем скрещивания пород скота были примерами перемен, ставших следствием столетием ранее сформулированного Создателями топора нового взгляда на вселенную: природа подчиняется законам, которые можно использовать, чтобы управлять ею.

Как шведский ботаник Карл Линней привнес в природу порядок, дав всему название, так Капабилити Браун привнес тот же порядок в ландшафт своими низкими изгородями (называвшимися «ха-ха», что означало удивление неожиданно натолкнувшихся на них людей), водными каналами, спрятанными за лужайкой у дома и не позволявшими животным забредать на нее, но позволявшими держаться поблизости, чтобы представлять собой «дикую природу» за границами нового, созданного стараниями дизайнера мира.

Одним из первых выразил словами гордость за контроль над природой лорд Шафтсбери: «Тот, кто стремится стать воспитанным и вежливым человеком, должен формировать свое суждение об искусствах и науках на совершенных образцах. И кто не попытается придать совершенство природе?» Александр Поуп описал новое увлечение играми с ландшафтом:

 
Тот верх берет, кто мило удивляет,
Варьирует и грани сокрывает.
 

Согласно мнению мастера ландшафтного искусства, Уильяма Кента, дизайн есть дисциплинированная свобода, такой облик пейзажа, в котором природа доведена до «совершенства» и ее «чистейшая истина» явлена всем (как и в случае с линнеевской классификацией). Цель дизайна – выбирать репрезентативные формы и избегать «случайностей» (или удалять их), подброшенных незапланированными природными процессами. Будто вспомнив искусственные миры, созданные научными инструментами предыдущего столетия, Капабилити Браун устраивал ландшафт таким образом, чтобы парк был окружен зеленым поясом деревьев, призванных скрывать неупорядоченную действительность лежащего за ними сельскохозяйственного мира. Просветы в этом лесу допускались только в том случае, если за ними открывались «приятные виды».

Новые «ландшафтные» приемы иногда требовали удаления крестьянских хижин, если последние своим присутствием портили вид. Виконт Кобэм снес в Оксфорд-шире целую деревню Стоу, чтобы освободить место для парка, и переселил ее жителей в соседнюю, за несколько километров от прежнего места. Искусственному улучшению подлежала даже лесистая местность, где выращивались деревья с низко растущими ветвями, скрывавшими окружающий парк забор. В самом лесу прокладывались дорожки, приводившие гуляющего в места, где его взгляду открывались специально устроенные ландшафтные панорамы. Там, где была такая возможность, в пейзаж включалось озеро, созданное с помощью запруд или изменением русла реки, дабы освежить вид полускрытыми каналами или искусно устроенными в неожиданных местах мостиками.

Рационализм и порядок праздновали триумф, и теперь очередь на улучшение дошла и до недисциплинированной природы. Уильям Кент даже придумал новый «научный» закон: «Природа не терпит прямых линий», нашедший воплощение в дизайне озера Серпантин в лондонском Гайд-парке.

Подчинение природы принесло дробление и механизацию сельскохозяйственных процессов, чему способствовало появление новых машин – плугов с отвалом, плужных лемехов, балансирных плугов. Рядовая сеялка на конной тяге Джетро Талла сеяла в три раза быстрее, а были еще конные молотилки и автоматические веялки. В конце XVIII века появилась первая автоматическая жатка с серпами на колесах.

Новым девизом XVIII века стало слово «прогресс». Идея состояла в том, что целенаправленное внедрение нового следует осуществлять так, чтобы посредством рационального мышления и принципов механики «улучшить» все. В 1753 году Уильям Шипли из Нортгемптона предложил учредить первое новое официальное научное общество, после Королевского, которое было основано девяноста годами раньше. По его плану Королевское общество поощрения искусств, мануфактуры и коммерции могло бы предлагать награды за идеи, изобретения и товары, «содействующие предпринимательству, углубляющие науку и совершенствующие искусство» и таким образом «улучшающие наше производство и расширяющие коммерцию» (другими словами, делайте деньги).

Первое собрание Общества прошло в 1745 году, а к 1762 году в нем состояло 2500 членов, включая художника Джошуа Рейнольдса, лексикографа Сэмюэля Джонсона и мастера-мебельщика Томаса Чиппендейла. Еще раньше Общество обратило внимание на достижения в сельском хозяйстве, первый приз за которые получил герцог Бофор, награжденный в 1758 году золотой медалью за то, что засеял желудями двадцать три акра в Глостершире. В 1762 году Общество провело первую выставку, на которой сам Шипли удостоился серебряной медали за «светящийся плавучий знак», предназначенный для спасения смытых за борт моряков.

Реализации концепции «улучшения» способствовало увеличение числа доступных сельскохозяйственных инструментов. Реорганизация природы не была новой идеей. Первую отметку на Земле она оставила еще тогда, когда технология средневекового Создателя топора снабдила монахов-бенедиктинцев орудиями для воплощения на практике веры в то, что человечество помещено на Землю с целью сотворить на ней новый рай, потому как Бог утвердил власть и контроль людей над природой. В XVIII веке поток новых орудий и приемов придал новые силы сторонникам этой точки зрения среди священнослужителей. В раннем трактате английского пуританина, Ральфа Остена, «Духовное использование сада» заявлено: «Фруктовые деревья и другие творения внушают нам Божье совершенство».

Пуритане пошли немного дальше. Их взгляд заключался в том, что как поддаются укрощению дикие участки природы, так можно улучшать и людей, особенно если контролировать личные желания и наклонности. Работа улучшает характер, неустанный труд – жребий человека и ключ к спасению, а потому усердие в новых практических делах рассматривалось как доказательство покорности духа. Между тем каждый шаг в завоевании природы есть шаг к тысячелетнему царству Христа и Второму пришествию, которые снизойдут на покоренную Землю в результате общего улучшения состояния человечества. Эксплуатация окружающей среды – доброе дело, поскольку природа создана Богом именно с этой целью.

Труд добродетелен уже потому, что побуждает к дальнейшему труду, так что неустанная деятельность, продуктивная работа и рационализация жизни, согласно пуританской этике (эффективному средству социального контроля), уже сами по себе достойное вознаграждение. Бог также одобряет стремление к прибыли, и пуритан учили тому, что долг родителей воспитать ребенка в стремлении к «прибыльному и законному занятию».

Протестантская вера не противоречила капитализму, потому протестантские добродетели – прилежание, умеренность, трезвость и бережливость – совпадали с качествами, которые также вели к коммерческому успеху. Было бы глупо, заметил английский эссеист Ричард Стил в «Призвании торговца», отказываться от «преимуществ, дарованных Божьим промыслом». Успех в бизнесе рассматривался как знак божественной благодати, которой мужчина (в исключительных случаях, женщина) отмечен за усердное следование назначенному Богом призванию.

Такая вера полностью соответствовала переменам, привносимым промышленной и экономической системами того времени. Пока верующие-ученые создавали новые рукотворные миры через селекцию животных и ландшафтное проектирование, их собратья в экономической сфере управляли миром с помощью еще одного нового орудия – капитала. Достижения крупных землевладельцев, упорный труд протестантских ремесленников, коммерческое освоение новых территорий, ставшее возможным благодаря картографам, – все это создавало огромное количество свободных денег, большая часть которых шла на желательную с общественной точки зрения покупку земли.