Текст книги "Деревянные космолеты"

Часть III
БЕСШУМНЫЕ ВТОРЖЕНИЯ

Глава 11

Спустя восемьдесят дней после исчезновения Сондевиры Бартан Драмме освоился с новым укладом жизни. Каждое утро он уходил из дома и обрабатывал ближайшие участки земли – пренебрегать этой обязанностью он не мог, однако и не слишком усердствовал в полевых работах. Куда больше внимания он уделял стеклянным и керамическим бутылям – источнику бодрости и утешения. Производство и поглощение вина занимали едва ли не все часы бодрствования. Бартан привык обходиться без такой роскоши, как свежая закваска и осветление; последнюю процедуру он вообще считал бессмысленным эстетством, ибо она никак не влияла на содержание алкоголя в напитке.

Как только жижа переставала булькать, Бартан процеживал ее через фильтр, а освободившуюся емкость заполнял новой порцией фруктового или ягодного сока и добавлял старой закваски. Сусло быстро загрязнялось дикими дрожжами и бактериями, вино получалось кислое и лишенное букета, но неоспоримое преимущество этого метода заключалось в его скорости. Во главу угла Бартан ставил высокую производительность. Его часто тошнило, он страдал потливостью, но это не казалось высокой ценой за лекарство от угрызений совести и мучительной бессонницы. Весьма устраивало его и снижение потребности в обычной пище – вино давало большую часть питательных веществ, необходимых для томительного, бесцветного существования.

Теперь даже семья Форатере покинула Корзину Яиц, и Бартан лишился возможности общаться с соседями, а в Новый Миннетт его больше не тянуло. В дороге Бартана разбирала тоска, и вообще визиты в таверну казались бессмысленными – ведь он и дома мог набраться до чертиков. К тому же с каждым разом горожане встречали его все прохладнее, и не замечать этого было нельзя. Мэр Кэрродалл лез с советами насчет трезвости и опрятности и уже не выглядел своим в доску парнем, с которым приятно посидеть и опрокинуть кувшинчик-другой.

Однажды на закате Бартан возвращался с поля и заметил впереди на пыльной тропе какое-то копошение. Приблизившись, он узнал ползучего гада, подобных которому не встречал уже давно. Коричневое существо двигалось по тропе к дому и поблескивало сероватым брюшком, перебираясь через камешки.

С минуту Бартан взирал на него, дергая ртом от омерзения, потом огляделся в поисках увесистого булыжника. Увидев камень, который можно было поднять лишь обеими руками, он обрушил его на тварь. Затем, отвернувшись, чтобы взгляд ненароком не упал на тошнотворный результат удара, перешагнул через булыжник и подошел к синерогу.

На Верхнем Мире хватало разнообразных форм жизни, по большей части отвратительных на вид, но Бартан, встречая какое-нибудь мелкое существо, всегда мирно уступал ему дорогу. Исключение он делал только для коричневых ползучек, подчиняясь страстному желанию расправиться с ними на месте.

Дом и хозяйственные постройки купались в тыквенно-рыжем золоте. Подъехав ближе, Бартан привычно упал духом – его ждала долгая одинокая ночь. Больше всего на свете он боялся вечернего часа возвращения, когда вместо смеха Сондевиры его встречала тишина, а от темного купола неба отлетало эхо пустоты. Он миновал свинарник – тоже безмолвный, ибо всю скотину Бартан выпустил на волю, чтобы сама искала себе пропитание, – пересек двор, поднялся на крыльцо и вдруг замер, прежде чем отворить входную дверь. Что-то не так. Сердце его бешено заколотилось.

– Сонди! – В необъяснимом порыве он метнулся в кухню, распахнул дверь спальни. Ни души. Внутри все тот же беспорядок, которому Бартан отдал на откуп свой дом. Последними словами ругая себя за глупость, он все-таки вернулся к выходу и обвел пристальным взглядом окрестности. В печальном бронзовом свете по-прежнему ничего не двигалось, и только синерог щипал траву возле фруктового сада.

Бартан вздохнул и помотал головой, отгоняя дурацкое наваждение. В висках пульсировала боль – закономерный итог послеполуденного возлияния. Почувствовав, что в горле пересохло, он выбрал из шеренги в углу полную бутыль, прихватил чашку и вышел на крыльцо. Вкус вина уступал обычному, но Бартан пил его как воду и с жадностью осушил три чашки, желая лишь блаженной одури, притупления разума и чувств: без сомнения, в ближайшие часы пьяный туман пойдет ему только на пользу.

Когда собралась тьма и расцветилась обычными ночными узорами, он нашел на небе Дальний Мир – единственное зеленоватое пятнышко на небесном своде. К религии Бартан относился все еще скептически, хотя теперь понимал, какое утешение давала она надломленному судьбой человеку.

Если допустить, что Сондевира умерла… Как хорошо было бы верить – хоть наполовину, – что на самом деле она ушла по Горнему Пути в иной мир и там родилась вновь! Простая реинкарнация без сохранения памяти или личности, постулируемая альтернистской религией, почти не отличалась от обычной смерти, но все-таки она кое-что обещала. У Бартана теплилась надежда, что своим упрямством и невежеством он не погубил чудесную человеческую жизнь, что где-нибудь в вечности они с Сондевирой встретятся – возможно, не один раз, – и тогда ему удастся кое-что исправить. Вероятно, они будут неосознанно искать друг друга, и духовное родство непостижимым образом поможет им встретиться…

Романтически-прекрасная идея не столько утешала, сколько мучила, и навернувшиеся слезы разделили пятнышко Дальнего Мира на концентрические круги, а промежутки между ними заполнили призматическими иглами. Он глотнул еще вина, чтобы притупить давящую боль в горле, и взмолился: «Сонди, милая, если ты там, дай мне знать. Если б ты хоть словом, хоть знамением дала понять, что жива, я бы тоже начал все сызнова!»

Он пил и пил, глядя, как Дальний Мир сползает с небес. Время от времени от усталости и берущего свое хмеля Бартан отключался, но всякий раз, когда открывал глаза, в поле зрения оказывалась зеленая планета. То она была похожа на клубящийся туман, то напоминала светящийся пузырь, то смахивала на круглую халцедоновую бусину, которая медленно вращалась и тысячью крошечных граней отбрасывала тусклое зеленое пламя. Казалось, она разрастается, и в конце концов Бартан разглядел подвижное ядро кремового сияния, исподволь, неуловимо для глаз, приобретшее контуры человеческого лица.

– Бартан, – откликнулась Сондевира, не размыкая губ, – бедный мой Бартан, я знаю, как ты мучаешься, и рада, что мы наконец можем поговорить. Перестань себя винить и наказывать, не расточай понапрасну одну-единственную жизнь. В том, что со мной случилось, ты не виноват.

– Но ведь это я тебя сюда завел, – промямлил Бартан, нисколько не удивившись. – Это я виновен в твоей смерти.

– Если б я умерла, разве могла бы с тобой разговаривать?

– И все-таки преступление содеяно! – пьяно стоял на своем Бартан. – Из-за меня ты лишилась жизни, которую я взялся беречь и охранять. Ты была такая красивая, такая славная, такая хорошая…

– Бартан! Не забывай, какой я была на самом деле. Не усугубляй свои мучения, воображая меня не обычной женщиной, а невесть кем.

– …Такая добрая, такая чистая…

– Может, тебе станет легче, если я скажу, что никогда не была тебе верна? Глэйд – далеко не единственный мужчина, даривший мне удовольствие. Их было много, в том числе мой дядя Джоп…

– Неправда! Это мой сон вкладывает грязную ложь в твои уста! – В глубине затуманенного сознания Бартана вдруг шевельнулась тревога. «Это не сон! Это на самом деле!»

– Вот именно, Бартан. – И снова – не голос, а модуляции молчания, непостижимым образом льющаяся с небес мудрость и доброта. – Это происходит на самом деле. Но больше никогда не повторится. Так что хорошенько запомни мои слова. Я не умерла! Хватит себя истязать, другой жизни у тебя не будет. Лучше займись чем-нибудь полезным. А меня забудь. И не держи зла. Прощай, Бартан…

Чаша, ударившись оземь, с треском разлетелась, и Бартан от неожиданности вскочил на ноги. Шатаясь и дрожа, он вглядывался в изрешеченную звездами тьму, в Дальний Мир, почти касающийся западного горизонта, – без бахромы лучей он смотрелся точкой чистого зеленого свечения. Но теперь Бартан знал доподлинно: эта точка – другая планета, реальный мир, возможно, не уступающий размерами Миру и Верхнему Миру, и она обитаема.

– Сонди! – выкрикнул он, пройдя зачем-то несколько шагов вперед. – Сонди!

Дальний Мир как ни в чем не бывало сползал к горизонту.

Бартан вошел в кухню, схватил другую чашу и вернулся на крыльцо. Налил вина и выпил, не отрываясь, мелкими глотками. Загадочная блестка на горизонте мерцала и постепенно сходила на нет. Когда она сгинула, он ощутил в голове небывалую и необъяснимую прозрачность: способность постигать сверхъестественное стремительно покидала его.

Медлить с решением было нельзя – хмельной вал угрожал вновь погрузить его в долгое беспамятство.

– Я по-прежнему отвергаю все религиозные догмы, – громогласно заявил он темноте, надеясь, что от этого его мысли на месяцы, если не на годы, впечатаются в сознание, – и поступаю совершенно логично. Но почему я уверен, что это совершенно логично? Потому что альтернисты проповедуют: только душа человека отправляется в странствие по Горнему Пути. Память не сохраняется – таков догмат их веры. Иначе на каждого мужчину, женщину и ребенка давило бы невыносимое бремя воспоминаний о предыдущих судьбах. Однако ясно, что Сондевира помнит и меня, и наше прошлое, следовательно, она не может быть альтернистской реинкарнацией. Мне не доводилось слыхать о людях, приходивших с того света пообщаться с близкими, да и Сондевира говорила, что другой жизни у меня не будет… хотя, разумеется, это ничего не доказывает. Но если человек живет на свете один раз и если Сондевира на самом деле разговаривала со мной, то логичен вывод: она не умерла! Она где-то существует физически!

Бартан сильно вздрогнул и надолго припал к чаше; пьяное воодушевление уживалось в нем с подавленностью. Нить рассуждений ставила перед ним все новые вопросы – трудные, непривычные. Отчего ему втемяшилось в голову, что Сондевира на Дальнем Мире? Куда разумнее было бы допустить, что она где-нибудь здесь, на родной планете, хоть и далеко. Может, в человеческом подсознании призраки как-то связаны с ликом зеленой планеты, или в диковинной безголосой речи Сондевиры не только слова, но и молчание было насыщено смыслом? Если она на Дальнем Мире, то как, спрашивается, она там оказалась? Может, это как-нибудь связано с удивительными молниями, которые он видел в ночь ее исчезновения? А вот еще загадка: откуда у нее чудесная способность разговаривать с ним через тысячи миль космического пространства? Но все это не так уж важно… Теперь, когда Бартан посвящен, что он может и должен предпринять? Вот главный вопрос!

Бартан ухмыльнулся, вперив во тьму остекленевший взор. Как раз на главный вопрос ответить проще всего. О чем тут думать? Надо слетать на Дальний Мир и привезти Сондевиру домой.

* * *

– Жену похитили?! – За изумленным возгласом мэра Кэрродалла наступила тишина, перенасыщенная любопытством завсегдатаев таверны.

– Ага. – Бартан кивнул.

Кэрродалл порывисто шагнул к нему, ладонь упала на рукоять короткого меча.

– Кто посмел? Ты его знаешь?

– Не знаю, кто в этом виноват, зато знаю, где она, – ответил Бартан. – На Дальнем Мире.

Кое-кто встретил эту новость сдавленным смешком, и вокруг Бартана начала расти толпа. Кэрродалл окинул ее раздраженным взором, у него побагровели щеки. Он перевел на Бартана сощуренные глаза.

– На Дальнем Мире? Ты о том… который в небе?

– Да, я имею в виду планету Дальний Мир, – мрачно произнес Бартан и потянулся к стойке, чтобы забрать кувшин с элем. Он потерял равновесие и упал бы, если б не схватился за край стойки.

– Сядь лучше, а то свалишься. – Кэрродалл дождался, когда Бартан опустится на скамью, и спросил: – Ты, должно быть, Тринчила наслушался, да? Хочешь, наверно, сказать, что жена твоя умерла и отправилась в путь по Горнему Пути.

– Я говорю, что она жива и находится на Дальнем Мире. – Бартан присосался к кувшину, а потом осведомился: – Неужели трудно это понять?

Кэрродалл уселся на скамью верхом.

– Трудно понять, как ты себя довел до такого плачевного состояния. Видок у тебя! А запах! Добро бы только плохого вина… Смотри, до чего допился – бредишь уже! А ведь я тебя, Бартан, предупреждал: бросай все и беги из Логова, пока не поздно.

– Уже. – Тыльной стороной ладони Бартан стер пену с губ. – Ноги моей больше там не будет!

– Ну вот, хоть одна здравая мысль. И куда ж ты теперь?

– Разве я не сказал? – Бартан скользнул взглядом по кругу веселых и недоверчивых физиономий. – На Дальний Мир, куда ж еще? Жену вызволять.

Грянул взрыв смеха, уже неподвластного авторитету мэра. Толпа разрасталась, хотя кое-кто спешил прочь – разнести по городку потрясающую новость. Кто-то поставил перед Бартаном полный кувшин. В таверне появился толстяк Отлер, плечом проложил себе дорогу к Бартану и спросил:

– Слышь, друг, а откуда ты знаешь, что твоя жена перебралась на Дальний Мир?

– Она сама мне сказала… три ночи назад. Отлер ткнул соседа локтем в бок.

– Здорова орать бабенка… Еще бы – с такой-то грудью! Зря мы ее недооценивали, верно, Элсорн?

От такого хамства с Бартана слетела пьяная безмятежность, он схватил Отлера за грудки и попытался повалить на скамью. Но мэр растащил их и грозно выставил между ними палец.

– Я ж только хотел сказать, – жалобно произнес Отлер, заправляя рубашку в штаны, – что Дальний Мир очень уж далековато лежит. – Он расплылся в улыбке, сообразив, что скаламбурил. – Даром его, что ли, так прозвали? Далекая планета.

– С тобой поговоришь, так и в школу ходить не надо, – проворчал Бартан. – Сондевира мне являлась. Она говорила, но это было видение.

Снова громыхнул хохот. Бартан, как ни одурел от вина и пива, сообразил, что все принимают его за идиота.

– Господа, – произнес он, неуверенно поднимаясь на ноги, – я слишком задержался в вашем гостеприимном краю и теперь вынужден вас покинуть, чтобы отправиться в благородный город Прад. Я не пожалел двух дней на ремонт и смазку фургона, так что путешествие будет не слишком долгим, и тем не менее в пути мне понадобятся деньги на еду, да и на вино, пожалуй. – Толпа насмешливо загомонила, и он кивнул с серьезным видом. – И на бренди. В фургоне – воздушная шлюпка, она вполне исправна, только оболочку нужно заменить. К тому же я привез добротную мебель и инструменты. Кто даст за все это сто роялов?

Несколько человек вышли из таверны – проверить, не лжет ли он. Остальных больше интересовало бесплатное развлечение.

– Ты не сказал, как собираешься добраться до Дальнего Мира, – произнес торговец со впалыми щеками. – Попросишь, чтобы тобой выстрелили из пушки?

– Сейчас я весьма смутно представляю себе этот полет. Потому-то и нужно сначала попасть в Прад. Есть там один человек, он в таких делах лучше всех разбирается. Надо его найти.

– А как его зовут?

– Маракайн, – ответил Бартан. – Небесный маршал лорд Толлер Маракайн.

Отлер кивнул, плохо сдерживая ухмылку.

– Голову даю на отсечение, он тебе страсть как обрадуется. Вы с его светлостью – два сапога пара.

– Хватит! – Кэрродалл ухватил Бартана за руку и вытащил из таверны. – Бартан, смотреть на тебя – одно расстройство. Мало тебе пьяной болтовни про Дальний Мир, так еще и Убийцу Королей приплел! Да неужто ты всерьез?

– А почему бы и нет? – С видом уязвленного достоинства Бартан отцепил от рукава пальцы мэра. – Война закончена, и лорду Толлеру больше не нужны небесные крепости. Когда я ему предложу слетать на Дальний Мир и водрузить там стяг Колкоррона – Колкоррона, заметь! – он наверняка с радостью возьмет меня под свое покровительство.

– Жалко мне тебя, – печально вздохнул Кэрродалл. – Ей-богу, жалко.

Фургон катил на восток, Бартан поглядывал на горизонт и в конце концов был вознагражден первым отблеском долго прятавшегося Мира. Вначале планета-сестра изгибалась серебряным месяцем над далекими горами, но мало-помалу поднималась все выше, пока не превратилась в сияющий купол, полусферу, все настойчивее посягающую на небесную тропу. И вот уже ясно видны очертания континентов и океанов, и в памяти пробуждаются далекие и давние легенды…

В следующий миг от горизонта оторвался нижний край Мира, и в узкую щель между планетами ударили разноцветные струи солнечного пламени. Происходило привычное для уроженцев Колкоррона суточное чередование света и тьмы, и хотя на этой стадии утренний день бывал чересчур короток, Бартан, одиноко трясущийся на пыльной дороге, не мог не отметить такое событие щедрой порцией бренди.

Он знал: когда утренний и вечерний дни уравняются, он доберется до Прада и вручит свою судьбу совершенно незнакомому человеку.

Глава 12

При закладке дворца архитекторы не пожалели времени, сил и смекалки, чтобы сад выглядел как можно древнее. Некоторым статуям ради этого отбили руки и ноги, стены и каменные скамьи «состарили» с помощью едких жидкостей. Цветы и кусты в этом саду частью были выращены из семян, вывезенных с Мира, а частью являлись местными аналогами растений Старой планеты.

Толлеру понравился замысел неведомых архитекторов. Прогулка по саду заполняла мучительную пустоту закатного часа. Однако аудиенция явно была назначена здесь не случайно, и Толлер ломал голову над психологической подоплекой. Деяния короля Чаккела со дня его прибытия на Верхний Мир не могут гарантировать ему место в истории, и он почему-то не желает с этим мириться. Видимо, он алчет всего того, чем обладали его предшественники, – не только власти, но и ее атрибутов и символов. Точно такие же амбиции совсем недавно погубили короля Новых Людей, и Толлер в который раз подумал, что ему не дано понять тех, кто мечтает править другими.

– Что ж, я вполне удовлетворен, – изрек Его Величество, поглаживая на ходу живот, как будто с наслаждением вспоминал о банкете. – Конечно, в нашей казне пробита внушительная брешь, но Рассамардена больше нет, и я могу избавиться от летучих крепостей. Сбросим их на Мир, глядишь, прикончим еще несколько заразных нахалов.

– Не думаю, что это хорошая идея! – вскинулся Толлер.

– А чем она плоха? Все равно они рано или поздно попадают, так пусть лучше на них, чем на нас.

– Ваше Величество, я имею в виду, что нам и впредь понадобится оборона. – Толлер понимал, что от него ждут логичных доводов, однако не мог сосредоточиться на проблемах, далеких от его личной жизни, – таких, как военная стратегия. Они с Беризой всего несколько часов назад высадились с небесного корабля, и теперь ему предстояло неизбежное объяснение с женой.

Чаккел раскинул руки, останавливая спутников.

– Завотл, а ты что скажешь?

Бледный Илвен Завотл прижимал локоть к животу.

– Прошу прощения, Ваше Величество… Вы меня о чем-то спросили?

Взглянув на него, Чаккел поморщился.

– Эй, да что с тобой творится? Похоже, собственные потроха тебе куда интереснее, чем мои слова. Заболел, что ли?

– Пустяковое разлитие желчи, Ваше Величество, – ответил Завотл. – Судя по всему, ваши блюда чересчур роскошны для моей крови.

– Ну, раз так, пускай твой желудок скажет мне спасибо. – Король ухмыльнулся. – Я собираюсь снять воздушный заслон и скинуть крепости на Мир. Что скажешь?

– Отсутствие обороны может соблазнить противника.

– С какой стати? Он деморализован, да и разбит наголову.

– А вдруг наследник Рассамардена одержим теми же амбициями? – спросил Толлер. – Тогда мирцы запросто могут послать новый флот.

– После того, как ты начисто уничтожил прежний? Толлер видел, что король начинает сердиться, но уступать не собирался.

– Ваше Величество, мое мнение таково: надо сохранить в зоне невесомости все истребители и необходимое количество баз.

К его удивлению, Чаккел от души рассмеялся.

– Ага, Маракайн, раскусил я тебя! – Он хлопнул Толлера по плечу. – Никак ты у нас не вырастешь, все бы в бирюльки играть. Теперь твои игрушки – истребители, а зона невесомости – песочница. А я, значит, должен за все это платить. Что, скажешь, не так?

– Разумеется, не так, Ваше Величество. – Толлер не скрывал раздражения. Джесалла нередко выговаривала ему в подобном духе, и он… «Джесалла! Я предал нашу любовь и теперь должен признаться тебе! Эх, если б только я мог получить прощение! Я бы поклялся больше никогда…»

– Да брось, я не в претензии, – усмехнулся Чаккел. – Я ведь кое в чем с тобой согласен… особенно после того, как познакомился с твоей красоткой.

– Ваше Величество, если вы имеете в виду небесного капитана Нэрриндер…

– Да ладно тебе, Маракайн, не надейся меня убедить, что эта крошка не побывала у тебя в постели. – Чаккел с нескрываемым самодовольством подзуживал Толлера; он пришел в радостный азарт, неожиданно обнаружив у собеседника слабое место. – У тебя же на лице все написано! А ты, Завотл, что скажешь?

Сосредоточенно массируя живот, Завотл произнес:

– Я думаю, командные станции лучше всего сжечь. Пепел развеется по ветру, и они не причинят нам вреда, а враг ни о чем не узнает.

– Превосходная мысль, Завотл! Я тебе, конечно, благодарен, но ты все-таки уклонился от ответа.

– Ваше Величество, я не желаю рисковать, – с улыбкой произнес Завотл. – Иначе мне придется либо выразить несогласие с королем, либо огорчить благородного господина, имеющего привычку бурно реагировать в подобных случаях.

Толлер благодарно кивнул ему.

– Он хочет сказать, что любой человек имеет право на личную жизнь.

Откровенно забавляясь, Чаккел покивал головой.

– Толлер Маракайн, мой старый советник, старый друг и старый насмешник! Нельзя одновременно плыть вверх и вниз по течению. Тебя на несколько дней опередили посланники на парашютах, и по всему Праду, да что там – по всей стране успел разлететься слух о твоем свадебном путешествии с очаровательным небесным капитаном. Она теперь национальная героиня, да и ты – в который уж раз? В пивнушках Колкоррона мои подданные – в большинстве своем дурни, охочие до романтики, – только и делают, что пьют за ваш союз. Их-то понять легко, ведь им не надо объясняться с леди Джесаллой, а что касается меня, то я, пожалуй, предпочел бы сразиться с Каркарандом.

Толлер решил, что пора уходить, и отвесил королю церемонный поклон.

– Ваше Величество, осмелюсь повторить: человек имеет право на личную жизнь.

Продвигаясь на юг по тракту, что соединял Прад с городом Хиверном, Толлер достиг гребня холма и впервые чуть ли не за год увидел собственный дом.

Он лежал на юго-востоке, и до него еще оставалось несколько миль. Солнце вечернего дня перекрашивало серую кладку в белый цвет и резко вычерчивало здание среди естественных зеленых горизонталей. Толлер попытался пробудить в душе радость возвращения и любовь к своему родовому гнезду, но безуспешно, и ему стало совсем муторно.

«Я счастливый человек, – убеждал он себя. – В этом доме живет моя любимая постоянная жена, и если она простит измену, я почту за счастье быть ее верным супругом до конца наших дней. Пускай ей будет нелегко забыть обиду, я постепенно заслужу ее любовь, став тем, кого она хотела бы видеть рядом с собой, – Толлером Маракайном, каким ему надлежит быть и каким я искренне желаю стать. Вот о чем я мечтаю!»

С возвышенности Толлеру была видна галечная дорога, которая вела от большака к его имению. Внезапно ему попалось на глаза размытое белое пятнышко, вскоре обернувшееся всадником. Короткая подзорная труба – неразлучная спутница Толлера с детских лет – позволила разглядеть ярко-кремовый цвет передних ног синерога; теперь Толлер не сомневался, что наездник – его сын. На сей раз его радость была искренней – он очень соскучился по Кассиллу, и не только кровные узы были тому причиной, но и удовольствие, которое он получал, работая с сыном.

В горниле воздушной войны, в среде, малопригодной для жизни человека, у Толлера как-то сразу вылетели из головы планы, которые он вынашивал вместе с Кассиллом. Они немало сделали вдвоем, а собирались сделать еще больше – столько, что и жизни не хватит. В первую очередь надо положить конец вырубке деревьев бракки, не то человечество снова наживет себе непобедимого врага в лице птерты. И Толлер не видел иного пути к спасению, кроме развития металлургии.

Но король Чаккел упорно не желал взваливать эту проблему на свои плечи, а потому Толлеру ничего другого не оставалось, как взяться за дело самому и пособить сыну.

Он пустил синерога вскачь к перекрестку, предвкушая момент, когда Кассилл заметит и узнает его. Как раз на этом перекрестке произошла злополучная встреча с Оуслитом Спеннелем, но Толлер отогнал воспоминание. Они с Кассиллом быстро сближались. Когда их разделяло не более фарлонга, Толлер было встревожился, но тут же успокоил себя предположением, что сын закрыл глаза и доверил синерогу везти его привычным путем – вероятно, к кузницам.

– Эй, соня! – выкрикнул Толлер. – Кто ж так отца приветствует?

Без тени удивления на лице Кассилл глянул в его сторону, отвернулся и проехал мимо, не коснувшись повода. Пока Толлер приходил в себя от неожиданности, юноша успел достигнуть перекрестка и снова поверг отца в изумление, свернув на юг. Окликнув его по имени, Толлер повернул синерога и галопом поскакал вдогонку. Он обогнал Кассилла и остановил, ухватив его животное за поводья.

– Да что с тобой, сынок? – спросил он. – Никак спросонья?

В серых глазах Кассилла сверкал лед.

– Я не спал, отец.

– Так в чем же дело? – Толлер вглядывался в изящный овал юного лица, так похожий на лицо Джесаллы, и в его душе быстро угасала радость. – А, вот оно что…

– Вот оно – что?

– Кассилл, не играй словами. Что бы ты обо мне ни думал, имей хотя бы смелость высказать это прямо в глаза, как я тебе всегда высказывал. Ну, что тебя беспокоит? Может, дело в женщине?

– Я… – Кассилл прижал к губам кулак. – Впрочем, где она? Неужели сочла короля более достойным ее ласк?

Толлер едва подавил гнев.

– Не знаю, что тебе наплели, но Бериза Нэрриндер – превосходная женщина.

– Как и всякая шлюха, наверно. – Кассилл усмехнулся.

Толлер замахнулся, чтобы врезать ему тыльной стороной ладони, но в последний миг спохватился. Он опустил в замешательстве голову и посмотрел на свою руку так, будто она была посторонним человеком, пытающимся влезть в разговор. Его скакун, пофыркивая, ткнулся носом в бок синерога Кассилла.

– Прости, – вымолвил Толлер. – Характер, будь он неладен… На работу едешь?

– Да. Почти каждый день там бываю.

– Я туда попозже загляну. Сначала надо поговорить с твоей матерью.

– Как пожелаешь, отец. – Кассилл старательно хранил бесстрастный вид. – Я могу ехать?

– Я тебя больше не задерживаю. – Сопротивляясь натиску отчаяния, Толлер проводил сына взглядом и отправился дальше. Почему он ни разу не задумался о том, какие чувства должен испытывать Кассилл? Теперь, наверно, между ними пропасть… Может быть, со временем сердце мальчика смягчится… Важнее всего – добиться прощения Джесаллы. А тогда и с Кассиллом, возможно, дело быстрее пойдет на лад.

Над головой Толлера расширялся солнечный месяц за диском Мира, напоминая о приближении вечера. Он поторопил синерога. Вдоль пути тянулись поля, тут и там работали крестьяне; многие, заметив лорда, разгибали спину, чтобы помахать ему рукой. Он пользовался уважением арендаторов – в основном за не слишком обременительную ренту. С Толлером всегда можно было договориться. Как бы ему хотелось, чтобы во всем мире люди с такой же легкостью находили общий язык!

Король шутил насчет предстоящего разговора с Джесаллой, однако Толлеру уже случалось испытывать трепет посильнее нынешнего. Но еще ни разу ему не приходилось идти сквозь строй ее обиды, презрения и гнева. Оружие любимых – слова, молчание, мимика, жесты – неосязаемо, но ранит глубже, чем мечи и копья.

К тому времени, когда Толлер добрался до стены, огораживающей участок перед домом, у него пересохло в горле; максимум, на что он был способен, это сдерживать дрожь.

Под ним был синерог из королевских конюшен, а потому Толлеру пришлось спешиться и самому отворить ворота. Он провел животное во двор и там отпустил. Синерог побрел к каменной поилке, а Толлер окинул взглядом знакомый сад с холеными декоративными кустарниками и клумбами. Джесалла сама ухаживала за ними, и ей это нравилось. Везде, куда ни глянь, ощущалась ее умелая и заботливая рука. Все кругом предвещало ему скорую встречу с женой.

Он услышал, как распахнулась передняя дверь, обернулся и увидел стоящую на пороге Джесаллу в длинной – до щиколоток – темно-синей мантии. Волосы ее были изящно уложены, серебряная лента напоминала диадему. Никогда раньше Толлер не видел жену такой красивой и такой грозной; когда же он заметил на ее губах улыбку, бремя вины стало поистине невыносимым. Он тоже улыбнулся, но получилась лишь убогая гримаса. Ему хотелось подойти к Джесалле, а ноги точно в землю вросли. Она сама к нему приблизилась и поцеловала в губы, поцеловала нежно, но сразу оторвалась и шагнула назад, чтобы окинуть его взглядом с головы до ног.

– Невредим, – кратко заключила она. – Толлер, я так за тебя боялась. Говорят, там было невероятно опасно… Но теперь я вижу, что ты жив, и снова могу дышать.

– Джесалла… – Он взял ее за руки. – Нам с тобой надо поговорить.

– Конечно, надо. Но ты, наверно, проголодался и пить хочешь. Входи, я накрою на стол. – Она потянула его за собой, но он не тронулся с места.

– Мне кажется, будет лучше, если я останусь здесь.

– Почему?

– Может быть, услышав мой рассказ, ты не захочешь пускать меня в дом.

Джесалла задумчиво посмотрела на него и повела к каменной скамье. Усадила, опустилась рядом и придвинулась. От прикосновения ее бедра Толлер почувствовал возбуждение и одновременно – смущение.

– Итак, милорд, – произнесла она беспечным тоном, – в каких смертных грехах вам угодно покаяться?

– Я… – Толлер опустил голову. – Я был с другой женщиной.

– И что с того? – На лице Джесаллы не дрогнул ни один мускул.

Толлер опешил.

– Ты, наверно, не поняла… Я имею в виду, что был с другой женщиной в постели.

Джесалла рассмеялась:

– Толлер, я знаю, что ты имеешь в виду. Я же не дура.

– Но… – Толлеру никогда не удавалось предугадать реакцию жены; вспомнив об этом, он насторожился. – Ты не сердишься?

– Ты ведь не собираешься привести эту женщину сюда и посадить на мое место?

– Тебе же прекрасно известно: на такое я не способен.

– Да, Толлер, знаю, у тебя доброе сердце. Кому и знать, как не мне, мы ведь столько лет вместе прожили. – Джесалла улыбнулась и ласково опустила ладонь на его запястье. – Так что у меня нет причины сердиться и упрекать тебя.

– Но ведь это неправильно! – взорвался Толлер, совершенно сбитый с толку. – Раньше ты такой не была. Откуда это равнодушие? Разве можно спокойно относиться к тому, что я сделал?