Текст книги "Фельдмаршал должен умереть"

40

Спустя несколько минут после самоубийства фельдмаршала его тело было доставлено генералами в военный госпиталь в Ульме.

– Кто это?! – ужаснулся еще относительно молодой врач с бородкой-эспаньолкой, увидев на носилках человека в фельдмаршальском мундире.

– Слава и бесславие Германии, – твёрдо ответил Бургдорф.

Врач непонимающе уставился на него.

– Но всё же, кто это, господин генерал?

– Каков ваш военный чин, доктор?

– Оберштурмфюрер СС.

– Так вы еще и офицер СС? Тем лучше для нашего дела. Я – генерал Бургдорф, личный адъютант фюрера.

– Хайль Гитлер! – вскинул руку в приветствии хирург-эсэсовец.

– А на этих носилках лежит Роммель. Мёртвый… Роммель.

– Сам фельдмаршал Роммель?! В нашем госпитале? Не может такого быть!

– Вот именно: быть такого не может. Поэтому вы никогда его здесь не видели, – угрожающе предупредил Бургдорф. – Ваших санитаров это тоже касается.

– Он умер? Убит? – еще на ходу принялся нервно ощупывать тело фельдмаршала врач, не обращая внимания на предостережения генерала, но и не решаясь при этом расстегнуть китель Роммеля, на стоячем вороте которого отливал серебром Рыцарский крест.

– Умер, доктор, умер, – объяснил Бургдорф, как только Роммеля положили на стол перевязочной. – Только что, в машине. Ничего не поделаешь: иссеченное ранами сердце старого солдата не выдержало.

– Такое порой случается даже с фельдмаршалами, не говоря уже… – сунулся было со своими дурацкими объяснениями Майзель, но, наткнувшись на уничижительный взгляд Бургдорфа, пристыженно умолк. Он еще помнил, как резко поставил его на место в подобной же ситуации адъютант Гитлера буквально полчаса тому назад.

– Нам придётся сделать вскрытие, – молвил врач.– Фельдмаршала следует раздеть.

– Никакого вскрытия.

– Мы сделаем его в вашем присутствии, господин генерал.

– Вы не расслышали мой ответ? Я сказал: «Никакого вскрытия!» – тоном, не допускающим возражения, заявил Бургдорф. – Этот человек умер не здесь. Он умер еще в Берлине, вы поняли меня?! Поэтому от вас не требуется ничего, кроме медицинского заключения.

– Какого именно? – растерянно смотрел на него врач.

– Кто здесь медик: я или вы? Вам ведь уже сказано было: «убедительного».

Врач хотел что-то возразить, но в это время в перевязочной появился человек в черном штатском костюме. Наткнувшись на удостоверение офицера гестапо, которым этот «в штатском» врезался в клинышек его бородки, врач решил, что от дальнейших выяснений мудрее будет воздержаться. Тем более что и так уже понял, что, скорее всего, фельдмаршал воспользовался ампулой с ядом. Вернее, ему помогли ею воспользоваться.

– Майзель, – распоряжался тем временем Бургдорф. – Идите в кабинет начальника госпиталя и позвоните родным фельдмаршала. Номер телефона вам известен. Сообщите о том, что произошло и что похороны состоятся в Берлине. Со всеми надлежащими фельдмаршалу почестями.

– Может, это лучше сделать вам самому? – промямлил Майзель.

– Для чего тогда, спрашивается, я приглашал вас в эту поездку? – не постеснялся присутствия врача и появившейся медсестры адъютант фюрера. – Чтобы вы разглагольствовали о непогрешимости вашего, извините, Суда чести?

– Сейчас, сейчас! – успокаивающе поднял руки Майзель, словно опасался, что у Бургдорфа припасена еще одна ампула. Теперь уже для него. – Я позабочусь, чтобы родные были оповещены.

– Вы звоните только в Герлинген. Берлином и ставкой фюрера я обеспокоюсь лично.

– Но что же нам делать? Медицинское заключение – это видите ли… Как-никак речь идет о фельдмаршале Роммеле, – всё еще не мог успокоиться врач. – Позвольте хотя бы формально осмотреть его.

– Не прикасаться! – отрубил Бургдорф. – Именно потому, что это фельдмаршал Роммель, а не местный лавочник, не прикасаться! И всем, всему персоналу, прикусить языки. Десять минут вам для того, чтобы вы составили медицинское заключение.

– Есть составить заключение через десять минут!

Бургдорф в последний раз взглянул в искаженное гримасой смерти лицо своего давнего боевого товарища и положил рядом с его телом маршальский жезл, который до сих пор держал в руке, как трость.

«Это ж надо: малиново-жасминный привкус яда! – покачал он головой. – Специалиста из Парижа приглашали, дегустатора французских духов!» – умиротворенно позавидовал он последнему «жесту особого уважения», оказанного прославленному полководцу колдунами из «Особой химической лаборатории гестапо».

41

И всё же обещанный штурмбаннфюрером Паулем Умбартом «сюрприз» действительно состоялся. Увидев, что с подносом на руке в зале появился «закоренелый баварский сепаратист герр Шварц», недавний владелец отеля и ресторана «Солнечная Корсика», Скорцени застыл от удивления.

– Дьявол меня расстреляй, – только и мог сказать он, наблюдая, как масон ложи иллюминатов[30]30
  Орден иллюминатов был основан в 1776 году в Баварии профессором канонического и естественного права Ингольштадтского университета Адамом Вейсгауптом. Иллюминаты проповедовали свободу, равенство и братство между людьми всех рас и сословий, стремились к всемирной революции. – Примеч. авт.


[Закрыть] невозмутимо проходит мимо него и, остановившись между Умбартом и княгиней, расставляет на столе отдающие подвальной прохладой винные бутылки, хотя на столах их и так было предостаточно. – Где я – на вилле «Орнезия» или в «Солнечной Корсике»?

– У «Солнечной Корсики» на время появился другой хозяин, – сдержанно просветил его Шварц. – Мне пришлось якобы продать её одному надёжному человеку, к которому у новых французских властей особых претензий не появится и который, надеюсь, сумеет сохранить этот, как его с некоторых пор называют, «корсиканский бункер Скорцени» до лучших знамений.

– Однако вы как закоренелый баварский сепаратист в эти «лучшие знамения», конечно же, не верите, – иронично поиграл улыбкой Отто, – поскольку знамения эти будут касаться Германии.

Кирпично-пепельное лицо Шварца слегка удлинилось. Он слишком давно не общался с обер-диверсантом рейха, и теперь ему заново следовало привыкать к его манерам, способу мышления, а главное, к принципам изложения мыслей. Австриец Скорцени всегда считал его закоренелым баварским сепаратистом, но предупредил начальника корсиканского гестапо, что пристрелит каждого, кто посмеет преследовать владельца «Солнечной Корсики» и давнего агента СД за этот «мелкий грешок юности».

Обер-диверсант, конечно же, шантажировал его «баварским сепаратизмом», за который легко можно было угодить на виселицу, но делал это всегда со своеобразным, «расстрельным» юмором.

– Политические постулаты становятся доступнее после бокала корсиканского вина, – молвил Шварц, любовно осматривая три запотевшие от холода бутылки красного вина, точно такие же, какими осчастливливал своих гостей в «Солнечной Корсике».

– И всё же не представляю вас вне Корсики, – с лёгкой грустинкой признал Отто, прощупывая леденящую твердь бутылочного стекла. – Вы и этот священный остров – неразделимы, да простит вас Великая Бавария, горделиво возвышающаяся над погрязшими в отчаянии, «помераниями», «саксониями» и прочими «германиями».

– Вам не кажется, штурмбаннфюрер, что с синьором Шварцем вы общаетесь на некоем языке символов и намёков? – не удержалась Сардони. – Что совершенно лишает всех нас, остальных, возможности принимать участие в вашей великосветской беседе.

– Вы очень точно уловили суть нашего общения, княгиня. Мы с великим магистром ордена иллюминатов синьором Шварцем действительно общаемся с помощью символов. Будь вы, княгиня, коммунисткой, вы бы, конечно, знали… Кстати, вы всё ещё не коммунистка?

– Я ещё окончательно не решила, – мило улыбнулась Мария-Виктория, с благоговением наблюдая за тем, как Шварц наполняет вином её бокал. – Вполне возможно, что сразу же после войны возглавлю легион местных революционеров.

– … Тогда вы бы знали, что основной символ коммунистов – пятиконечная звезда – перешёл к ним как символ всемирного масонства вместе с лозунгами: «Свобода, равенство, братство!», пионерским приветствием «Будь готов! Всегда готов!», столетиями служившим паролем масонов; а также номенклатурным утверждением при назначении на должности, которое в точности соответствует ступеням посвящения в масонские степени. Все европейские революции были организованы масонами. И вообще, им есть чем гордиться: Кромвель, Наполеон, Ленин, сотни военачальников, политиков, монархов и прочих деятелей – всё это масоны. Я не прав, герр Шварц?

– Мне кажется, назрела необходимость обсудить проблемы масонства более обстоятельно, – неожиданно парировал баварский сепаратист, свинцово взглянув на Скорцени. – В иной обстановке, а также в ином составе.

И штурмбаннфюрер вновь ощутил, что перед ним уже не тот запуганный владелец ресторанчика, который чуть было не ронял поднос после каждого полушутливого выпада против него. Даже после того, как Скорцени добился, чтобы Шварцу выделили несколько тысяч марок для реконструкции его заведения, смелее вести себя тот не стал. А тем временем Скорцени явно повело:

– Какую ещё великую революцию вы затеяли, брат Шварц, мастер Ложи Девяти Сестер[31]31
  Ложа Девяти Сестер (первоначально называлась Ложей Наук) была основана в 1769 году во Франции. Среди её членов в разное время числились такие известные философы и политические деятели, как Вольтер, Монтескье, Руссо, Дидро и пр. – Примеч. авт.


[Закрыть]? Бастилия, как уверяет нас Мария-Виктория, княгиня де Сардони, давным-давно взята. Людовик ХVI, а равно, как и королева Мария Антуанетта, казнены. Пятиконечная звезда и всемирный интернационализм восторжествовали. Я ничего не напутал во всей этой марксистско-масонской истории?

– Не масонохульствуйте, Скорцени, – в тон ему ответила княгиня. Однако лицо её оставалось при этом предельно сосредоточенным, и было ясно, что разговор о масонах, да ещё в таком тоне, какого-то особого удовольствия ей не доставляет. – Не пытайтесь войти в историю Германии, в ипостаси величайшего масононенавистника. Всё равно ложи в рейхе были разогнаны Гитлером, а не вами.

Скорцени едва заметно улыбнулся.

– Вы слышали, Шварц, «не масонохульствуйте», – благополучно избежал Отто призыва: «не гитлерохульствуйте». – Прислушайтесь к совету княгини де Сардони, одной из мастериц местной ложи. Однако всё это шутки, в то время как вы, герр Шварц, престолоблюститель Корсиканского королевского трона, понадобитесь мне для более серьёзных бесед.

– Я тоже уверен в этом, – вежливо склонил голову Шварц, и степенно, как прекрасно вышколенный дворецкий, удалился.

Ещё несколько минут победный завтрак проходил почти что в полном молчании. Отдельные слова вежливости и пожеланий в счёт не шли. С той минуты, когда Скорцени решил, что обмен мнениями закончен, все остальные офицеры, вместе с хозяйкой и сержантом Шериданом, сразу же вспомнили, что находятся в некоем аристократическом заповеднике, каким-то образом сохранившемся посреди войны.

42

Расправившись со своей отбивной, обер-диверсант рейха вежливо поблагодарил Марию-Викторию за угощение и спустился на берег залива.

Поднявшись на небольшой холм, Скорцени видел, как в долине, по ту сторону дороги, сносят тела убитых партизан и складывают в штабель. По просьбе владелицы виллы их должны будут сжечь. Княгине очень не хотелось, чтобы окрестности «Орнезии» превращались в солдатское кладбище. Да и Скорцени этого тоже не хотелось: слишком уж нетронутым, почти райским, казался сейчас этот уголок Лигурии. Всё, что происходило здесь прошлой ночью, представлялось теперь даже не кошмарным сном, а неким сатанинским наваждением.

Чтобы как-то отрешиться от него, Скорцени перевел взгляд на «Мавританию». Яхта стояла неподвижно, и лишь легким покачиванием вершины мачты, словно стрелкой осциллографа на голубом валике небес, отмечались сердцебиение утреннего моря и дуновение легкого ветерка, зарождавшегося где-то между вершинами гор и морским заливом.

– Если я верно воспринимаю ход событий, сегодня у нас день прощания? – услышал он позади себя голос Марии-Виктории.

– Как видите, мой очередной визит умиротворения этому краю тоже не принёс.

– С вами трудно не согласиться, – молвила княгиня, всё еще находясь у подножия холма.

– Где бы я ни появлялся, любая благословенная Богом вилла превращается в цитадель, осажденный лагерь гуситов или что-то в этом роде.

– В ваших действиях, в предначертанном вам пути, действительно просматривается нечто непостижимое, – княгиня поднялась на поросшую густой травой вершину и остановилась в двух шагах от штурмбаннфюрера.

– Не сомневаюсь в этом.

Княгиня была уверена, что Скорцени умышленно пришел сюда, чтобы выманить её из особняка и получить возможность попрощаться. И чувствовала себя признательной за это. Марии-Виктории очень не хотелось, чтобы посещения «Орнезии» врезались в память штурмбаннфюрера всего лишь двумя штурмами: любовным – на Скале Любви и военным – на ночном побережье. Верилось, что должно появиться ещё нечто духовное, возвышенное, способное воссоздаваться в воспоминаниях, подобно сладостным грёзам.

– Теперь уже никто не способен оспорить тот факт, что вы тоже защищали виллу «Орнезия», а потому после войны у вас будут все основания вернуться сюда. Если не вернуться, так хотя бы заглянуть. Пусть даже ненадолго.

– А кому вы обязаны будете доказывать мою причастность к этой легендарной обороне? Уж не синьоре ли Паскуалине Ленерт, именуемой в ватиканском мире «папессой»?

Прежде чем ответить, Мария-Виктория спустилась с холма к самому пирсу и, пройдясь вдоль борта яхты, внимательно осмотрела её. На стальном корпусе судна видны были вмятины от срикошетивших пуль, следы недавнего сражения.

– Вы ведь прекрасно понимаете, что без финансового и прочего покровительства Ватикана мы не смогли бы заполучить ни этой виллы, ни яхты, ни Скалы Любви, – с обречённой грустью молвила княгиня уже тогда, когда Отто показалось, что она попросту забыла о его вопросе. – Что только заступничество Святого Престола хоть в какой-то степени способно защитить нас от местных властей и масонов.

– И от масонов – тоже? – оживился штурмбаннфюрер.

– Естественно. Это я в продолжение вашего разговора с франкмасоном Шварцем.

– Но ведь он баварский сепаратист, а не всемирный интернационалист.

– Масоны не имеют национальности. Иное дело, что у них есть определенные обязанности. В частности, дробить Европу, истощая её мировыми войнами и великими революциями, чтобы затем решительно объединить под властью великих магистров. Впрочем, мы основательно отвлеклись. Да, синьор Скорцени, вилла «Орнезия» – вотчина папессы и её людей. Причем не столько папы римского, сколько именно «папессы». И не удивляйтесь, если однажды увидите её здесь.

Скорцени спустился с холма вслед за княгиней. Ни один человек из охраны виллы и отряда корсиканцев на берегу так и не появился. Они давали возможность обер-диверсанту попрощаться с княгиней тет-а-тет.

– О моей встрече с «папессой» на Корсике вам известно что-либо такое, что осталось неизвестным для меня? – поинтересовался Скорцени.

– Только планы «папессы» относительно вас. Именно ей поручено поддерживать связь между папой и вами, поэтому готовьтесь к следующей встрече. Кстати, предупреждаю, что, прежде всего, её будет интересовать сотрудничество Ватикана с вами в поисках и охране сокровищ фельдмаршала. И поверьте, более надёжного союзника, нежели Святой Престол, для этой операции вам не найти. Как и более надежной организации, которая способна была помочь вам продержаться в первые месяцы мира, когда людей из иерархии СС начнут выслеживать и отстреливать, как диких вепрей, – произнесла княгиня, перепрыгивая с причала на борт яхты. Скорцени хотел последовать её примеру, но в это время на тропинке, ведущей к причалу, появился его адъютант Родль.

– Передайте «папессе», что возможности подобного сотрудничества я не отвергаю, – поспешно произнёс Скорцени, чтобы завершить разговор до приближения гауптштурмфюрера.

– Господин штурмбаннфюрер, только что из штаба полка люфтваффе сообщили, что вылет вашего самолёта назначен на тринадцать ноль-ноль.

– Постараюсь не опоздать.

– Но это ещё не всё. Перед отлётом в столицу с вами хотел бы переговорить обергруппенфюрер СС Вольф. Он ожидает вашего звонка из штаба летунов в двенадцать тридцать.

Скорцени взглянул на часы: как же ничтожно мало времени ему отведено было, чтобы насладиться этим затерянным посреди войны и диковатого морского побережья лигурийским раем!

– Как всё просто, – с грустью молвила Сардони, глядя в глаза Отто, – появляется адъютант, сообщает время отлета – и вы уже принадлежите иному миру!

43

Те полчаса, которые Скорцени ещё мог пожертвовать на более обстоятельный разговор с бывшим владельцем ресторана «Солнечная Корсика», он решил провести, осматривая поле ночного боя. Выйдя за ограду виллы, они направились к прибрежной холмистой гряде, как бы прикрывающей шоссе от штормовых ветров и служащей почти идеальной естественной дамбой.

– Умбарт поведал мне, что, появившись здесь, на лигурийском побережье, вы тотчас же оказались в камере гестапо, – молвил Скорцени. При этом он пытался узнавать места, которые простреливал во время боя из пулемёта и из которых пытались пристрелить его самого.

Остатки машины уже успели столкнуть с ближайшего обрыва, вторая машина, с изрешеченными бортами, была отбуксирована на опушку леса. Но вся местность поблизости от виллы всё ещё источала гарь, ветки деревьев были иссечены осколками, а зависший на вершине гранитного утёса автомат, который, очевидно, забросило туда взрывом, превращал эту красноватую глыбу в идеальный постамент памятника Второй мировой.

– Так оно всё и случилось, господин штурмбаннфюрер. Это были страшные дни. Просто не верилось, что удастся вырваться на свободу.

– И всё же удалось.

– Только благодаря вам.

Скорцени, шагавший чуть впереди Шварца, остановился и резко оглянулся.

– Благодаря мне?! Послушайте, вы, всё ещё не расстрелянный баварский сепаратист!.. – полушутя, но от этого не менее грозно проговорил он. – Ваше молчание я ценю куда больше ваших недомолвок. Очевидно, вас удалось спасти Умбарту.

– Он слишком труслив для этого и слишком невлиятелен. Это сделала княгиня Сардони. Узнав о моём аресте, она явилась к руководителю гестапо и, очевидно, переспав с ним, намекнула, что я – строго засекреченный агент и личный друг Скорцени.

Замешательство, в которое Шварц пытался ввергнуть Отто, развеялось на удивление быстро. Мало того, Скорцени отреагировал так, как способен был реагировать в подобной ситуации только… Скорцени:

– А вас это, конечно, возмутило, ибо вы, лично вы, Шварц, другом и агентом Скорцени себя не считаете. Не говоря уже о «строго засекреченном» агенте, – воинственно осклабился обер-диверсант рейха.

– Оказавшись на свободе, я почувствовал себя не только вашим агентом, но и вашим рабом. Но для меня важно было еще и другое: убедившись, что подействовало ваше имя, я таким образом понял, что в гестапо меня засадили не по вашей воле. То есть вы к этому не причастны, несмотря на всю вашу нелюбовь к баварскому сепаратизму и ордену иллюминатов.

– … К которому вы все еще преступно принадлежите, Шварц, хотя прекрасно осведомлены, что в рейхе масоны – вне закона.

– …К которому я, извините, никогда не принадлежал. – Они стояли на гряде, склон которой круто сбегал к морю. Подозрительный взгляд Скорцени баварский сепаратист выдержал спокойно, не отводя глаз, всматриваясь в каменистую зелень противоположного берега залива. – Зато с ним тесно связана княгиня Сардони, если, конечно, для вас это имеет какое-то значение?

– Странные вопросы вы сегодня задаете, мсье Шварц.

– Признаю, что этот мой вопрос – непростительное любопытство. Однако предвижу, что через княгиню орден иллюминатов попытается заполучить вас. Если не сейчас, то уж, во всяком случае, после войны.

– Значит, на вас у иллюминатов тоже есть свои виды, баварский сепаратист и фюрероненавистник Эрнст Шварц, проходивший в мюнхенской полиции по делу о растлении несовершеннолетних мальчиков-подростков?

– Господь с вами: моё освобождение – всего лишь мелкая услуга местного гестапо Скорцени, его реверанс в сторону обер-диверсанта рейха. И, ради бога не вспоминайте впредь о моем давнем мюнхенском грехе, – вырисовалась на кирпично-пепельном лице Шварца гримаса прискорбия. Он знал себе цену и никогда не пытался выглядеть значительнее, нежели был на самом деле. – Кстати, гонцом ордена может стать не только княгиня, но и любой другой человек, которого вы хорошо знаете и с которым можете говорить совершенно откровенно.

– А вы и есть именно такой, близкий мне человек?

«Неужели люди, которые рекомендовали мне Шварца как масона, ошибались? – недовольно проворчал про себя Скорцени. – Не может такого быть! Разве что их сбило с толку то, что будущим владельцем «Солнечной Корсики» заинтересовались масоны. Однако, похоже, что для них Шварц действительно всего лишь «гонец к Скорцени».

– Но учтите, Скорцени, что масонам всегда трудно отказывать в их просьбах и предложениях.

– Просто отказывать им следует решительно.

– Это тоже могут позволить себе немногие. Тем более что не обязательно становиться масоном, можно оставаться всего лишь другом масонской ложи. Для них это тоже вполне приемлемо.

– Существенная подсказка, – согласился обер-диверсант рейха. – Ладно, агент «Баварец», с масонами мы как-нибудь разберемся. Но замечу: некоторые из высокопоставленных франкмасонов всё ещё не поняли, что организация СС более подготовлена к будущим сражениям на тайных фронтах Европы, более организована и вооружена, нежели их масонская рать. И в этом их ошибка. Однако мы в состоянии в любое время отрезвить их.

– Убежден, что они ищут не вражды, а сотрудничества, – смиренно заверил его баварский сепаратист.

– Иначе не стали бы столь тесно связываться с княгиней Сардони, а также с владелицей еще одной виллы, «Карпаро», баронессой фон Эслингер и их людьми, существующими на деньги «папессы», а следовательно, Святого Престола. У вас возникли какие-то просьбы, агент Баварец?

– Было бы неплохо, если бы местное гестапо и СД оказались официально извещенными о наших с вами связях и о том, что я действительно ваш агент. Коль уж вы сами изволили называть меня «агентом Баварцем».

– Я позабочусь о том, чтобы местные службы гестапо и СД не трогали вас. Но если вы когда-нибудь решите, что масоны – более надежные покровители, нежели СС, никакая княгиня запугать этих амбалов какими бы то ни было страшными именами не сумеет.

И вот тут Скорцени услышал то, чего никак не ожидал услышать от «баварского сепаратиста»:

– Да не собираюсь я отрекаться: ни лично от вас, ни от масонов или СС, – пожал плечами Шварц. – Объединив эти две силы – масонов и СС, – мы станем непобедимыми. Разве есть нечто такое, что может разделить масонов и всемирную организацию СС, которая, конечно же, станет всемирной и которой не дано погибнуть даже вместе с гибелью рейха. А главное, во главе которой будет стоять новый, покрывший себя славой вождь, – многозначительно посмотрел Шварц в глаза обер-диверсанта рейха.

«Вот, оказывается, для чего ты понадобился масонам! – подумал себе Скорцени, только теперь осознавая, сколь уместной и своевременной оказалась его беседа со Шварцем. – Возникла идея воссоединить два могущественных ордена – масонов и СС. Или, точнее, подчинить СС, которая вскоре окажется без покровительства фюрера и рейха, да и вообще как бы не у дел, масонству. Хотя почему бы не наоборот? Впрочем, к этому вопросу у нас ещё будет время вернуться».

Скорцени спустился к кромке моря, зачерпнул ладонью воды и хотел омыть лицо, но, вспомнив, что где-то здесь, на дне, покоятся убитые им партизаны, выплеснул её. Обер-диверсант вдруг с ужасом подумал, что однажды, возможно, таким же утром, он откроет для себя, что война завершилась. И кем он, «человек войны», предстанет тогда перед миром? Кто он таков – в глазах странного, свыкшегося с войной мира? «Остаток своей жизни, – сказал себе штурмбаннфюрер, – ты маниакально будешь думать о тех, кого убил ты сам, и кто намеревался, но не сумел, убить тебя».

– А вы не так просты, как казались, герр Шварц.

– Разве в свою команду вы подбираете людей, оценивая их по уровню простоты? И потом, в отличие от вас, господин штурмбаннфюрер, я так и не сумел найти себя, не сумел понять, кто я на самом деле, – с грустью молвил «закоренелый баварский сепаратист». Но если вам еще когда-нибудь понадобится владелец ресторана, в котором вы могли бы чувствовать себя, как в собственном бункере, вспомните о бывшем владельце «Солнечной Корсики».

– Вы правы, Шварц, нам нужны не «простые», нам нужны преданные. И не сомневайтесь: мы вернем вам «Солнечную Корсику», каких бы денег нам это ни стоило. Жаль, что нужно срочно возвращаться в Германию, а то мы с вами ещё о многом поболтали бы, господин Шварц.

– Меня и так удивляет, что вы слишком долго задержались в этих краях, штурмбаннфюрер.

– Хотите, чтобы поскорее убрался из Италии? – поползли вверх брови обер-диверсанта.

– Да нет, просто в Венгрии, в Будапеште, сейчас очень неспокойно. Адмирал Хорти потерял всякое доверие фюрера.

Скорцени замер от удивления. Он и в самом деле в ближайшие дни должен был вылетать в Будапешт, но это было одной из величайших тайн рейхсканцелярии и РСХА.

– Вы действительно не так просты, Шварц, как могло бы показаться на первый взгляд, – удивленно повёл подбородком Скорцени, мысленно решая для себя: намёк на Венгрию – это агентурные сведения или результат аналитических размышлений самого «баварского сепаратиста»?