Текст книги "Отказ"

36

В среду Ник явился на пятнадцать минут позже. Он стоял посередине приемной, держа в руке пиджак. Узел галстука был распущен. Когда он проходил мимо меня, я уловила запах пота. Очевидно, он уже несколько дней не был в душе.

Он был возбужден, не мог усидеть на месте и все время расхаживал по комнате.

– Эти сучьи присяжные! Они видели, в каком состоянии мозги у этого парня, но у них так и не хватило ума признать корпорацию виновной! – Он бил кулаком по ладони. – Готов поклясться, что их купили. Как бы мне хотелось выкопать что-нибудь против этих компаний! Я бы их так вздрючил!

Он пробежал рукой по волосам, шмыгнул носом и, извинившись, ушел в ванную. Когда он вернулся, я спросила:

– Вы что, стали употреблять кокаин? Он истерично рассмеялся:

– Отлично, доктор! Просто замечательно! Вы что, сами наширялись?

Пока мы смеялись, я думала, как мне вести себя с ним дальше.

Он улегся на кушетку, положив руки под голову. Его голубая рубашка прилипла к телу.

– Меня вздрючили на все сто. Это может служить ответом на ваш вопрос?

– Что это означает?

– Это означает все, о чем только можно мечтать. Проигрыш. Траур. Джин. Безработица. Голод. Несчастье.

У меня сердце ушло в пятки, когда я смотрела, как он елозит по кушетке.

– А как на это отреагировала компания?

– Обердорф о-о-о-чень любезен. Сами знаете. Накормил приговоренного бифштексом перед повешением. Они ждут конца месяца, чтобы вручить мне уведомление.

– А может, до этого не дойдет?

– Ха! С какой планеты вы свалились?

– Адвоката нельзя увольнять каждый раз, когда он проигрывает процесс.

– Им не нравится мой подход. Я ведь говорил, что Мак Катчен нашел кое-что у меня в делах.

– Нет, не говорили.

– Старые записи по другому делу. Я был уверен, что никто, кроме меня, о них не знает. Мегги вступилась за меня.

– А она не в состоянии помочь?

– Кто знает? И потом все равно, все очень шатко. – Он сел и попытался успокоиться. – Я серьезно вляпался. Наверное, через несколько недель вылечу с работы.

– А может, вы устали от того, что не можете заниматься тем, что действительно нравится?

Он прижал ладони к вискам.

– Я устал сверх всякой меры. Так устал, что по утрам нужен подъемный кран, чтобы вытащить меня из постели.

– Я думаю, вам не повредит, если пару недель проведете в больнице.

– Что???!!! – Он подскочил с кушетки, схватил со стола моего слоника и принялся расхаживать по кабинету.

– Вы подавлены. Я забочусь только о вашей пользе.

– Черт подери! – крикнул он и хватил слоником о стену. Слоник разбился, и осколки упали на ковер.

Я вскочила и попятилась к двери. Он развел руками.

– Расслабьтесь, ничего страшного. Я не сделаю вам ничего плохого. Вернитесь и сядьте. – Он снова плюхнулся на кушетку. – Я все уберу.

Я вернулась к своему столу.

– Разве не понятно, как вы близки к полной потере самоконтроля? Надо незамедлительно ложиться в больницу.

Он взял свой портфель и поставил его на кофейный столик.

– На этой неделе я никак не могу лечь. Сейчас покажу свое расписание.

Прежде, чем я успела возразить, он открыл портфель. Когда он открыл свой огромный календарь, на стол выпало бритвенное лезвие. Оно было определенно предназначено для употребления кокаина, для чего же еще? А может, он собирался вскрыть себе вены, как это делали некоторые другие пациенты?

– Ого! – глупо заметил он, взял лезвие и сунул его обратно в портфель.

– Это лишнее подтверждение. Сейчас я позвоню в Вествуд и узнаю, есть ли у них места.

– Доктор, вы отлично знаете, зачем нужен этот предмет.

– Это не единственное, что вы с ним можете делать.

– О, Боже! Но нельзя же положить человека в больницу только за то, что он испортил обои?

Я аж рот разинула.

– Вы хотите сказать… Его зрачки расширились.

– Я думал, что вы говорите об этом! Я думал, вы знаете.

– Зачем надо было резать мои обои? Глаза его увлажнились, и он засопел.

– Ваша жизнь слишком совершенна. Мне хотелось ее немного подпортить. Но я был уверен, что вы знаете, и решил: пусть все будет как есть.

Я чувствовала ярость и беспомощность. Он не был настолько опасен, чтобы госпитализировать его принудительно. Казалось, мне никогда от него не избавиться – у меня не было достаточных доказательств того, что он опасен.

– Я заплатила триста долларов за то, чтобы отремонтировать стену, – выпалила я.

Он вытащил из кармана пачку банкнот и положил на стол пять стодолларовых купюр.

– Этого, думаю, хватит. И за слоника тоже.

Я ругала себя за то, что не продумала этот акт вандализма основательнее.

– Ник, я возьму эти деньги, так как считаю, что вы мне их действительно должны, а потом как-нибудь мы обсудим все это подробно. А теперь меня больше беспокоит то, что вы можете причинить себе какой-нибудь вред.

Силы, казалось, оставили его.

– Со мной все будет в порядке. Вы хотите, чтобы я оставил лезвие здесь?

– А что это даст? Можно купить еще одно.

– Именно это я и собираюсь сделать. – Он достал из портфеля бумажный кулек. – Это вся моя наркота. Я прямо при вас спущу ее в унитаз, а лезвие выброшу. И обещаю больше не покупать. Эта дрянь делает меня бешеным.

Мы вместе убедились в том, что порошок исчез в воде, и я сказала, что увижусь с ним через пару дней.

Вечером Умберто заметил, что я в напряжении.

– Еще один неудачный день? Я улыбнулась.

– День был полон событий. Но теперь я хочу обо всем забыть. В девять по телевизору начинается «Касабланка». Давай пожарим попкорн и посмотрим.

– Отлично, – сказал он.

Я была рада, что мне удавалось скрывать мои переживания по поводу Ника.

– В Санта-Монике открылся новый ресторан, и я должен его посмотреть, – сказал он. – Там будет потрясающая кормежка. Шеф приглашает нас в пятницу вечером.

– Конечно, – ответила я и сделала пометку в записной книжке. Я была решительно настроена на то, чтобы пойти.

И в течение следующих дней нервное напряжение мешало мне работать с другими пациентами. Лунесс позвонила, чтобы отменить сеанс, и я решила, что это из-за того, что ее дела пошли на лад. Такое бывало. Когда она наконец пришла, я сказала ей:

– Давайте для начала обсудим, почему вы отменили сеанс.

– Я впервые смогла достать билет на оперу, которую давно мечтала послушать. На «Травиату». Это моя любимая опера.

– А может, вы выбрали именно тот вечер, потому что вам не хотелось идти ко мне?

Лунесс побледнела и покачала головой.

– Нет. Это действительно была единственная возможность, и мне очень хотелось пойти.

Я продолжала настаивать, и тогда Лунесс заговорила о еде, о том, что она была голодна, что ей хотелось спать, и она едва держалась на ногах.

Я решила, что Лунесс просто отказывается воспринимать то, что я стараюсь ей дать. Она взяла свою сумочку, шляпу и ушла раньше обычного. Через два часа я получила от нее сообщение: «Пожалуйста, отмените мои следующие сеансы. Мне нужен перерыв. Спасибо вам за все».

Я сразу поняла, что допустила с Лунесс грубейшую ошибку и позвонила ей, чтобы извиниться. Она повторила свои объяснения и со слезами согласилась прийти. По крайней мере еще раз.

Когда я снова с ней встретилась, она рассказала мне свой сон:

– В доме, где я находилась, было темно. За окном шел снег, и я почувствовала себя расслабленной и спокойной. В доме не было еды, но мне она и не была нужна. Вдруг я услышала шум приближающейся толпы. Я стала забивать досками окна и закрывать двери. Но они стали барабанить в стены и пробили дыры. Потом они принялись кидать в эти дыры снежки. Я почувствовала, что надо мной совершают насилие. Мне показалось, что я исчезла. И вдруг снег превратился в рис.

Я сказала:

– Этот сон означает, что на прошлом сеансе я пыталась навязать вам свою волю, настаивая на том, чтобы вы были со мной. Теперь мы зато понимаем, как вы можете защитить себя от подобного насилия. Вы исчезаете, а потом самостоятельно совершаете насилие над своей волей – просто для того, чтобы самой контролировать это.

Благодаря моей ошибке, произошел огромный скачок в лечении Лунесс. Я похвалила ее за то, что она рискнула остаться без меня.

Тем не менее этот случай насторожил меня. Уже не в первый раз за последнее время я неправильно реагировала на поведение пациентов.

В пятницу, когда Ник пришел на сеанс, он показался мне совершенно трезвым. Он мельком взглянул в мою раскрытую записную книжку.

– Ресторан? Это должно быть превосходно.

Я отругала себя за то, что оставила книжку открытой, и разозлилась, что он опять стал лезть в мои дела.

Он извинился. Мне показалось, что на сей раз ему удается лучше владеть собой.

– Я надеюсь, что вы простите мне мой срыв. Наркота не проходит для меня бесследно. Должно быть, старею. Все еще сердитесь?

– Вы испортили мои вещи и все время вмешиваетесь в мою жизнь. Вы что, считаете, что мое терпение безгранично?

– Ну перестаньте. Я виноват. Я ВИНОВАТ!! Договорились?

– Если я еще раз замечу, что вы испортили что-либо из моих вещей, я немедленно прекращу с вами заниматься.

– Весьма справедливо.

Какое-то время он лежал тихо. Он сказал, что и Мак Катчен, и Обердорф вели себя довольно дружелюбно, и он уже начал надеяться, что, возможно, ему удастся сохранить работу.

– Правда, я уже стал подумывать о том, чтобы продать мой дом и подыскать какой-нибудь маленький уютный домик в Венис. Я смог бы больше читать и гулять по берегу.

Интересно, видел ли он меня у Линды?

– Но дело в том, что я не смогу тогда видеть вас. «Это было бы превосходно», – подумала я.

Он сел и пристально посмотрел на меня. Я с трудом выдерживала его взгляд.

– Я должен видеть вас. Независимо ни от чего. Вы – моя жизнь. Я не смогу без вас.

Я почувствовала, что на меня свалилась непосильная ноша.

37

В этот вечер я поехала домой, чтобы переодеться к ужину. Задергивая портьеры, я увидела в окно, как мистер Сливики выносит из дома ведра с мусором.

– Вот это да, – сказала я Франку. – Сегодня на его голубом фартуке следы губной помады. Значит и впрямь наступила весна.

Франк ответил негромким рычанием.

Дожидаясь Умберто, я надела черное шелковое платье и туфли на высоком каблуке. По дороге Умберто ворчал по поводу сложностей с хранением продуктов и ростом оптовых цен, а я слушала, и меня успокаивало его присутствие.

Ресторан оказался зданием из стекла и бетона с видом на океан. Умберто взял меня за руку и настоял на том, чтобы мы дошли до конца стоянки и полюбовались закатом. Мы стояли у самой кромки воды, и он обнял меня, чтобы закрыть от вечернего ветерка.

Я положила голову ему плечо.

– Я так устала.

– По мне было бы лучше, если бы ты совсем оставила работу.

– Ты же знаешь, что я не могу этого сделать.

– Может быть, ты сделаешь себе хотя бы один выходной? Это будет наше собственное время. Без всяких проблем. Музеи, велосипедные прогулки, кино. Нам обоим это пошло бы на пользу.

Я изобразила улыбку.

– Скоро, наверное.

Умберто отстранился от меня. Он плотно сжал губы и старался не смотреть мне в глаза. Мы направились ко входу, уже не держа друг друга за руки, и я чувствовала себя несчастной. Как только дела с Ником как-то разрешатся, я возьму отпуск на несколько недель, как и советовала Вэл.

Подойдя к стойке, я обернулась, окинула взглядом зал и увидела Ника. Он стоял в компании еще троих гостей. Я решила, что это Мегги и ее родители.

Сердце мое учащенно забилось, а руки вмиг похолодели. Я поняла, что он явился сюда специально, чтобы увидеть меня. По тому, как он беспокойно двигался, я догадалась, что он нервничает и пытается скрыть это.

Мне было невыносимо думать о том, чем все это может закончиться. Впервые мне захотелось прекратить с ним сеансы и назначить ему стационар. Но одна моя однокурсница, Паула, назначила своему пациенту стационар, и за это он поджег ее дом.

В какой-то момент глаза Ника встретились с моими, и по неподвижности его лица я поняла, что он не хочет, чтобы я заговаривала с ним. Я быстро отвернулась, как раз в тот момент, когда Умберто взял меня под локоть и повел к столику. Было бы нарушением врачебной тайны, если бы я первой обратилась к Нику. От пациента зависело, делать ли наши отношения публичными или нет. Мне не нужен был судебный процесс.

Я заказала себе питье и быстро его проглотила. Я сейчас испытывала к Нику не меньшее отвращение, чем Умберто, и не знала, как реагировать на его присутствие. Я не рискнула сказать об этом Умберто. Я попыталась думать только об Умберто. Как спасти наши отношения?

Я принялась за закуску, чтобы не выходить из помещения. Шеф подошел к нашему столику и присел. Он принес нам свежего тунца с нарезанными помидорами и рисовыми оладьями.

Умберто заказал изумительный белый «совиньон», и я выпила его так быстро, что даже не почувствовала. Он сказал:

– Мне нравится это заведение, но в Лос-Анджелесе ничто не остается маленьким надолго. Скоро публика откроет его для себя, и оно начнет разрастаться, как тесто на солнце.

Я улыбнулась и выпила еще вина. Умберто расслабился и полностью сосредоточился на новых блюдах.

– Прости мое дерьмовое настроение, – сказала я.

– Забудем об этом, – только и ответил он.

Я заставила себя прислушиваться к его словам. Он сплетничал о шефе, которого, по слухам, переманили из другого ресторана.

На десерт был изумительный торт «Татен» – пышный пирог, пропитанный карамелью, со свежими яблоками и воздушной хрустящей корочкой.

Когда Умберто удалился в туалет, я огляделась по сторонам и обнаружила, что Ник сидит через два столика от нас и глазеет на меня. Я постаралась избежать его взгляда и стала рассматривать его спутников.

У Мегги был длинный заостренный носик и круглый подбородок. Ее уверенная манера держаться произвела на меня приятное впечатление. Мать ее была красивее, у нее были правильные черты лица, светлая кожа и коротко подстриженные вьющиеся волосы.

Ник рассказывал что-то смешное. Она смеялась и похлопывала его по руке. Муж ее сидел ко мне спиной. Он был полной противоположностью своей жене. Должно быть, Ник напоминал Мегги ее отца, подумала я.

Когда Умберто вернулся, я сделала еще несколько глотков вина и сказала, что люблю его и что, хотя я и намерена ехать на Пасху одна, он смело может планировать на июнь наш совместный отпуск.

Он немного поостыл, взял меня за руку и даже легко поцеловал в губы. Когда Ник и его компания собрались уходить, я заметила, как покраснело его лицо и подумала: «О Боже, в понедельник он устроит мне веселую жизнь».

Остаток выходных я была так взвинчена, что ни на чем не могла сосредоточиться. Я опасалась, что, увидев меня с Умберто, Ник может устроить мне сцену.

В субботу вечером Умберто овладело такое пылкое желание, что я даже испугалась. Мне хотелось вырваться из его объятий и побыть одной. Пройтись бы по набережной в Бендоне и все хорошенько обдумать! Мысли о родителях не давали мне покоя.

Я отодвинулась от него, но он ласкал и ласкал меня, а я чувствовала себя как червяк в руках рыбака. Я вырывалась, извивалась, а потом так устала, что заснула, Полная самых мрачных мыслей.

В воскресенье Умберто продемонстрировал мне, чего он добился в воспитании Франка. Успехи сводились к тому, что Франк выполнял команду «сидеть».

Для него это не представляло особого труда, он и так старался использовать каждый подходящий момент, чтобы растянуться. Но еще предстояло научить его ходить рядом.

В воскресенье вечером Умберто сказал мне:

– Ты стала пить больше, чем обычно. Не хочешь поговорить об этом?

– Я всего лишь пытаюсь расслабиться! – легкомысленно ответила я.

– Ты целый день проходила в разных носках.

– Ну и пусть, – ответила я.

– Куда ушло то время, когда мы с тобой могли говорить обо всем?

– Оно вернется. Но ты не старайся вернуть его силой.

К моему облегчению в этот вечер мы не занимались любовью. Я чувствовала себя, как Лунесс во сне, когда она была одна в темном доме. Толпа проделывала в нем отверстия и кидала внутрь снег. Мне чудилось, что постепенно я становлюсь худой и обнаженной, и я никак не могла согреться. Я шарахалась от всего.

38

В четыре часа, в понедельник, пока сестры Ромей радостно болтали об их работе, мои глаза были прикованы к тусклой красной лампочке, мигание которой означало, что Ник дожидается в приемной. Он пришел на полчаса раньше.

Когда я наконец впустила его, меня ошеломил его вид: волосы были растрепаны, глаза налиты кровью, на подбородке – щетина. Одет он был в старую рубаху и рваные джинсы. От запаха перегара и пота меня чуть не затошнило.

Он уселся на кушетку ко мне лицом и, прижав руки ко лбу, сказал, что у него ужасно болит голова.

– Что случилось?

– В пятницу, после ужина, мы отправились в клуб и наткнулись на бывшего приятеля Мегги. Он юрист, специалист по налогообложению. Мистер Мак повел себя так, словно перед ним возник Иисус Христос. Он посылал нам напитки, и это совершенно вывело меня из себя. На меня какая-то паранойя напала. Мне стало казаться, что они хотят выдать Мегги замуж за этого парня, а на мне поставили крест. Затем Мегги ушла в дамскую комнату и не возвращалась целых пятнадцать минут. Я был уверен, что она болтает с ним в вестибюле, но у меня не хватило смелости пойти за ней. Господи, каким же я был дураком. Когда мы вернулись к ней домой, на автоответчике было записано сообщение от другого ее приятеля. Она сказала, что это ее сосед, с которым она бегает по утрам, но я уже успел взорваться! Я слышал, как с моих уст срываются слова, которые произносил мой отец. Ты шлюха. Ты сука. Ты принадлежишь мне, и если ты не понимаешь, что это значит, пеняй на себя. Она никогда не видела меня таким. Она плакала, пыталась оправдаться, но чем больше она что-то мне объясняла, тем больше я свирепел. Дело кончилось тем, что я окончательно потерял контроль над собой и ударил ее по лицу. Это было ужасно. Она затихла, а я упал перед ней на колени и стал умолять, чтобы она меня простила. Я ползал перед ней, умолял ее, но она лежала молча. Потом я схватил ее за плечи, чтобы она все-таки заговорила.

– Убирайся, – сказала она очень спокойно. Я ответил, что не уйду, что хочу поговорить с ней. Тогда она заорала во всю глотку, что не желает больше меня видеть, и что, если я сейчас же не уйду, она позовет полицию, позовет отца и почему-то еще пожарную команду.

Это все. Я потерял ее. И я не могу понять, что на меня нашло. Я вел себя, как животное. Как мой чертов отец. Я поклялся, что никогда в жизни не подниму руку на женщину, и тут – на тебе, сорвался.

Я сразу же поняла, что произошло с Ником: все это из-за того, что он увидел меня с Умберто.

– Вы забыли сказать, что видели меня в пятницу вечером, – заметила я.

– Я забыл об этом из-за всего, что произошло.

– Я представляла, как он мечется по углам, а он забыл о том, что видел меня!

– Мне кажется наоборот, все это произошло из-за того, что вы не забыли.

– Что, черт побери, вы имеете в виду? – спросил он.

– Я имею в виду, что все те чувства, которыми вы должны были поделиться со мной, вы выплеснули на Мегги. Ваша ревность предназначалась для меня.

Невероятно, но его лицо помрачнело от сознания того, что я права.

– О, Боже, – выговорил он. – Это правда. Я сам настоял на том, чтобы пойти в ресторан. Я должен был увидеть вас. А когда увидел, с ума стал сходить. Я хотел увести вас. Но потом, когда устроил эту сцену Мегги, я уже не думал о вас.

Меня охватил кашель, и я быстро вышла из кабинета, чтобы выпить стакан воды. У меня разболелась голова, она раскалывалась от основания шеи до затылка.

Когда я вернулась, Ник сидел на краю кушетки, упершись локтями в колени и опустив голову. Под мышками у него виднелись огромные круги пота. От него пахло, как от животного в зоопарке.

– Как мне теперь быть? – причитал он. – Как я встречу Мегги на работе? Как посмотрю в глаза ее отцу? Я не мог их сегодня видеть, поэтому остался дома и напился. Я раз сто звонил ей в выходные, но она не пожелала со мной разговаривать.

– Может быть, теперь, когда вы сами разобрались, в чем дело, вы сможете ей все объяснить?

Он отнял руки от лица и выпрямился.

– Вы что, с ума сошли? Что я ей скажу? Ах Мегги, прости меня, дело в том, что я на самом деле люблю своего психоаналитика, но поскольку не могу обладать ею, то влюбился в тебя?

Я и сама поняла, что это была дурацкая мысль, но промолчала.

– Нет, все кончено. Я потерял ее.

Он встал, сложил руки на груди и принялся расхаживать по комнате.

– Ну и пусть! Все равно она всего лишь заменяла мне вас. Это в вас я влюблен, но обладать вами не могу, так какая мне разница? Какой во всем этом смысл? Жизнь не значит для меня ничего!

Я чувствовала себя отвратительно. Хуже и быть не может. Как я могу продолжать лечить этого человека? Я сделала для него все, что могла, но он был безнадежен. Я пыталась овладеть собой, чтобы не расплакаться. Руки у меня похолодели.

– Прошу вас, сядьте, – сказала я. Я едва могла дышать.

Ник пристально посмотрел на меня, но увидев, что я спокойна, вернулся к кушетке и сел. Я сказала ему:

– Судя по вашему поведению, мне кажется, что вы можете причинить себе вред. Если у вас появятся подобные мысли или мысли, о том, чтобы причинить вред кому-нибудь еще, пожалуйста, скажите об этом мне.

Он сидел и молчал. Потом сказал:

– Послушайте, я как-нибудь справлюсь со всем этим. Я не собираюсь кончать жизнь самоубийством или причинять кому-либо вред. Но вам следует знать одну вещь. Я люблю вас. Я хочу вас. И вам не избавиться от меня. Вы будете видеть меня даже во сне. Я внутри вас, так же как и вы внутри меня. И я не отпущу вас.

Он резко встал и вышел. С начала нашей беседы прошло полчаса. Я сидела и дрожала. А потом закрыла лицо ладонями и заплакала.