Текст книги "Ракеты и люди. Фили-Подлипки-Тюратам"

СЛЕДУЮЩИЕ КОРАБЛИ-СПУТНИКИ

У следующего корабля-спутника спускаемый аппарат был защищен теплоизоляцией. Он впервые в мировой истории должен был вернуться на Землю из космоса с живыми собаками – Лисичкой и Чайкой. В 1957 году английское общество охраны животных по поводу гибели в космосе Лайки на втором спутнике направило Хрущеву протест. Гибель Лайки была запрограммирована. Лайка была первой жертвой космических программ – она заведомо отправлялась на гибель, но зато навечно осталась в истории космонавтики.

Ласковая рыжая Лисичка очень понравилась Королеву. В МИКе медики готовились к примерке ее в катапультируемой капсуле спускаемого аппарата. С инженером Шевелевым мы разбирали очередное замечание по сопряжению электрических схем «собачьего» контейнера катапульты и спускаемого аппарата. Лисичка совершенно не реагировала на наши споры и общую испытательную суматоху. Подошел Королев. Я собрался докладывать, но он отмахнулся, не спрашивая медиков, взял Лисичку на руки. Она доверчиво прильнула к нему. СП осторожно гладил собаку и, не стесняясь окружающих, сказал: «Я так хочу, чтобы ты вернулась». Непривычно грустное было у Королева лицо. Он подержал ее еще несколько секунд, потом передал кому-то в белом халате и, не оглядываясь, медленно побрел в шумящий зал МИКа.

Мы с Королевым за годы совместной работы много раз были в труднейших жизненных ситуациях. Я испытывал по отношению к нему в зависимости от обстоятельств различные, иногда противоречивые, чувства. Память сохранила этот эпизод жаркого дня июля 1960 года. Королев гладит Лисичку, а у меня впервые появляется к нему такое чувство жалости, что к горлу комок подкатывается.

А может быть, это было предчувствие.

28 июля стартовала ракета за индексом 8К72. Корабль-спутник 1К № 1 с Лисичкой и Чайкой на борту был оснащен и подготовлен гораздо лучше, чем предшествовавший 1-КП. На этот раз мы тщательно проработали все возможные ситуации, чтобы не допустить ошибки при выборе системы ориентации и выдаче команды на спуск с орбиты.

Однако Лисичке и Чайке не суждено было побывать в космосе. Корабль разбился совсем недалеко от старта при аварии первой ступени носителя.

Аварийная комиссия пришла к выводу, что наиболее вероятной причиной гибели носителя и корабля следует считать разрушение камеры сгорания бокового блока вследствие высокочастотных колебаний. Почему они вдруг появились, ясного объяснения Глушко не представил. Списали на отступления в технологии куйбышевского завода, «где директором товарищ Чеченя».

На этот раз, наблюдая взрыв и пожар носителя, я больше не рисковал своим еще не зажившим коленом и заранее спрыгнул в окоп. Пакет развалился на 23-й секунде, и ракетные блоки разлетелись по степи, не причинив никакого вреда. Кто-то в окопе проворчал: «Нельзя было сажать на ракету рыжую собачонку».

Эта авария показала, насколько актуальна разработка системы спасения спускаемого аппарата непосредственно со старта. Гибель Лисички и Чайки оказала стимулирующее воздействие на разработку такой системы. Никаких сообщений ТАСС по результатам аварийного пуска 28 июля не появилось.

В августе еще стояла тюратамская жара, в тени доходило до 40°С. Мы начали готовить третий корабль – 1К № 2.

Это был полноценный корабль-спутник, с богатым набором аппаратуры для научных экспериментов. Медико-биологические эксперименты были рассчитаны на изучение особенностей жизнедеятельности животных в условиях космического полета, действия космической радиации на растительные организмы, исследование эффективности системы регенерации отходов, питания, водоснабжения и ассенизации. Для этого в герметичной кабине находились две белые крысы, много черных и белых мышей.

Однако главной особенностью являлось наличие двух пассажирок – Белки и Стрелки. Это были столь подвижные и жизнерадостные собачки, что не возникало сомнений в их благополучном возвращении.

Для собак создали вполне комфортные условия – они помещались в герметичной кабине катапультируемого контейнера, оснащенного системами обеспечения жизнедеятельности.

Зная о пристрастии Хрущева, в спускаемый аппарат загрузили семена различных сортов кукурузы, чтобы проверить впоследствии влияние невесомости на урожайность.

По настоянию Келдыша и Королева стремление многих ученых приобщиться к вновь открытой области исследований было удовлетворено в максимальной степени. Объекты для микробиологических, цитологических, генетических, иммунологических экспериментов заполняли значительную часть объема спускаемого аппарата.

Конкурентами биологов и медиков в борьбе за место в спускаемом аппарате были наши старые коллеги по исследованию космических лучей. Тяжелые блоки с пластинами, покрытыми толстослойной ядерной фотоэмульсией, впервые не вызывали протеста наших проектантов. Руководителю этих исследований Вернову удалось поставить блок с непосредственным проявлением на борту корабля. Автономное устройство, командовавшее этими операциями, разрабатывалось с нашим участием. Не упустили случая погрузить на борт свои приборы и специалисты по ультрафиолетовому и рентгеновскому излучению Солнца.

Вспоминая спустя 35 лет это научное столпотворение, я не могу сказать, что в полете этого корабля-спутника были сделаны выдающиеся научные открытия. Однако настойчивость двух «К» – Келдыша и Королева – относительно проведения фундаментальных исследований должна вызывать уважение и в наше время.

Старые ракетные кадры испытателей на этот раз при подготовке корабля отошли в тень. Героями жарких дней и душных ночей стали инженеры авиационной промышленности и врачи авиационной медицины. Медико-биологический расчет возглавлял полковник медицинской службы Владимир Яздовский. Он сотрудничал с нами еще со времен высотных пусков собак на ракетах Р-1Е в Капустином Яре. С Королевым, Воскресенским, мною и всеми главными он был на «ты» и считался своим человеком в ракетной касте.

Авиационная промышленность приобщилась к космической технике четырьмя организациями.

Главный конструктор Семен Алексеев на заводе № 918 разрабатывал катапультируемые кресла, скафандры для будущих космонавтов, снабжение кислородной смесью для дыхания, гермокабину для животных и АСУ – ассенизационное устройство.

Главный конструктор Григорий Воронин на агрегатном заводе авиационной промышленности разрабатывал системы термостатирования и регенерации (облагораживания) всех видов отходов жизнедеятельности.

Главный конструктор Федор Ткачев, возглавлявший НИИПДС – Научно-исследовательский институт парашютно-десантной службы, разрабатывал парашютные системы для спускаемого аппарата и катапультируемого из него кресла в случае полета человека или гермокабины с животными. Парашюты спускаемого аппарата открывались на высоте около 8000 метров. При снижении до 5000 метров отстреливалась крышка люка и из спускаемого аппарата катапультировался контейнер с животными. В будущем это должно быть кресло с человеком в скафандре, спускаемое на своем парашюте.

Сигналы на открытие парашютов поступали от системы барометрических датчиков высоты. Это были сложные резервированные блоки, которые разрабатывал авиационный завод, где главным конструктором был Рубен Чачикян.

Парашютный комплекс с нашей управляющей электроавтоматикой был самой «волнующей» системой. С руководителем НИИПДС Ткачевым, его заместителем Лобановым и их бесстрашными парашютистами мы вместе разрабатывали логику и схемы отстрела люков, последовательность подачи команд в парашютную систему и на отстрел кресла. В боевой авиации был к тому времени накоплен богатый ассортимент всяческих неприятностей. Нам надлежало в своих схемах все это предусмотреть и возложить на автоматику все обязанности парашютиста. Детальную разработку электроавтоматики отстрела парашютных люков и подачи команд на открытие парашютов выполнял инженер Валентин Градусов. Королев, разбираясь в итогах испытаний автоматики приземления, сказал мне: «Этот твой Градусов должен понимать, что он дергает за кольцо вместо летчика. Имей в виду, если парашюты не выйдут…» – тут он красноречиво умолкал. На кораблях-спутниках (затем и на «Востоках») система приземления была сложнее современной. Надо было спасать раздельно спускаемый аппарат и катапультируемого из него космонавта, то есть делать две системы приземления. «Восходы», «Союзы» и «Аполлоны» имели только одну систему – от катапультирования вскоре отказались.

Закаленные на полигоне кадры телевизионного НИИ-380 теперь вместе с врачами Яздовского пристраивали две специально изготовленных телевизионных камеры, так, чтобы через люки контейнера при передаче изображений Белка смотрелась в анфас, а Стрелка в профиль.

Наблюдая за горячими спорами между врачами и телевизионной братией, я не упустил случая позлословить, обращаясь к тем и другим: «У Брацлавца и Валика есть пока только опыт передачи изображения обратной стороны Луны. Если камеру пристроить для „передачи“ Белки не анфас, а со стороны хвоста, сразу все получится». «Ты не понимаешь всего величия момента!» – сказал Яздовский. И, посмеявшись, мы продолжали налаживать, проверять, спорить. Собаки, свесив языки, изнывали от жары больше, чем люди.

Подготовка корабля по всем системам заняла на ТП двенадцать дней. 16 августа состоялся очередной торжественный вывоз на старт с расчетом пустить на следующий день. Неожиданно на носителе забраковали главный кислородный клапан и пришлось задержать пуск, пока не привезли новый специальным рейсом из Куйбышева.

Больше всех по этому поводу переживали медики. Они уверяли, что собаки от непривычной обстановки стартовой позиции сойдут с ума раньше, чем доберутся до космоса. Природа вняла мольбам, сжалилась, стало прохладнее.

19 августа был ослепительно ясный день. Клапан заменили, все перепроверили уже по пятому разу, и в 15 часов 44 минуты 06 секунд носитель с кораблем 1К № 2 стартовал. Госкомиссия, главные конструкторы и «приравненные к ним» набиваются в тесную комнатушку оперативной группы «Т» на «двойке». Сколько скрытого волнения и показного спокойствия у всех, мокрых от пота, пока не приходит из Енисейска, а потом и с Камчатки подтверждение, что отделение прошло нормально и корабль вышел на орбиту ИСЗ.

Ночью мы столпились на приемной станции космического телевидения. Брацлавец дал волю эмоциям. Было отлично видно, что в момент прохождения корабля над полигоном обе собаки залаяли. В это время над районом Тюратама прошел хорошо видимый ясной ночью американский спутник пассивной связи «Эхо-1». Шар, надутый до диаметра 30 метров, хорошо отражал не только солнечный свет, но и радиосигналы. Он был запущен американцами 12 августа и выведен на круговую орбиту высотой 1500 км.

Совпадение собачьего лая с прохождением американского спутника вызвало восторженную реакцию:

– Наши собаки лают на американское «Эхо». Хорошо бы они еще и посикали в это время!

Яздовский доволен:

– Если собаки не подвывают, а тявкают, значит, вернутся.

После очередного витка НИПы дали информацию – на борту все в порядке.

С большим ажиотажем сочиняется и по несколько раз редактируется очередное коммюнике «для Левитана».

Богомолов настоял, чтобы в сообщении ТАСС обязательно был абзац, посвященный телевидению. Это прошло и вызвало сенсационный шум в прессе и телевизионных передачах об успехах «советской техники космического телевидения».

В столовой за завтраком Лев Гришин всех веселил неповторяющимися, всегда свежими анекдотами. «Мы вышли сегодня на „собачью“ предварительную, – сказал он, – завтра последует главная „человечья“ ступень». По этому случаю выпили по «пятнадцать капель». В разгар утреннего застолья Королева вызвали к телефону. Звонил Голунский. Изменившийся в лице Королев возвращается и говорит:

– Телеметристы уверяют, что ИКВ снова отказало точно так же, как на 1-КП.

– Вот, Сергей Павлович, удобный случай проверить резервную систему ориентации, – предложил я.

Королев гневно посмотрел на меня и начал командовать:

– Быстро на ВЧ. И пусть там, в НИИ-4, Рязанский и Бушуев кончают смотреть картинки и готовят с баллистиками программу спуска.

Моя группа «Т» слилась с Госкомиссией. Заседали и спорили весь день и вечер до двух часов ночи. Утром в 9 часов 30 минут заседания и консультации с Москвой возобновились.

Наконец приняли решение произвести посадку по резервной – аварийной – системе.

НИП– 4 -Енисейск – дает команду начала цикла спуска. Это значит: запускается система «Гранит» – программно-временное устройство, разработанное Сосновиком, изготовленное на заводе «Пластик». НИП-6 с Камчатки подтверждает, что цикл спуска пошел -»Гранит» посылает метки времени. Значит, и команды пройдут. ТДУ будет запущена где-то над Африкой. Но удержит ли система до запуска ориентацию на Солнце? Мы увидим только воспроизведение записанной над Африкой информации, когда до нас долетит уже после разделения приборный отсек. И, может быть, если все в порядке, услышим «Сигнал».

В 10 часов 50 минут появился писк «Сигнала». Значит, ТДУ сработала. Если спускаемый аппарат идет в атмосферу, а не в космос, как это случилось на 1-КП, то в 10 часов 57 минут «Сигнал» должен замолчать: аппарат войдет в атмосферу, антенны сгорят в жарком потоке окружающей плазмы.

Напряжение достигает предела, когда в 10 часов 57 минут ИП-1 и Москва подтверждают, что «Сигнал» еще слышен. Через 10 секунд «Сигнал» ослабел и потонул в шумах. Всеобщее ликование. Теперь ждем сообщений о приеме сигналов передатчика «Пеленга». Это подтвердит раскрытие парашютов спускаемого аппарата – антенны заделаны в парашютные стропы.

В 11 часов 4 минуты по телефону – восторженный крик: «Слышу П-3!» Вероятно, так кричал наблюдатель с мачты древних каравелл, переплывавших океан: «Вижу землю!»

Москва подтверждает: «Слышали П-1, П-2, П-3. Катапультирование тоже прошло!»

Службы наблюдения ПВО и КГБ, мобилизованные для слежения за сигналами, докладывают: «Посадка в треугольнике Орск-Кустанай-Амангельды – отклонение всего на 10 километров от расчетной точки».

Королев взволнован – он требует, чтобы по всем линиям связи дали указания об охране собак и всего, что вернулось из космоса. Наконец, по неведомым каналам доходит информация: «Аппарат и контейнер найдены вблизи совхоза. Наряды милиции перебрасываются к месту приземления».

– Такие скандальные дела не могут закончится без милиции, -резюмирует Гришин. – В первую очередь растащат парашютный шелк.

Королев и Неделин отобрали команду энтузиастов, врачей, заводских монтажников и решили незамедлительно вылететь к месту посадки. Остальным разрешен и рекомендован скорейший вылет в Москву.

Отмечая столь радостные события вместе с Воскресенским в нашем домике, мы спорили по поводу поведения председателя Государственной комиссии.

– Королев – это понятно. Для него очень важно побывать лично на месте посадки и посмотреть на собак, пока их не передрессировали, -размышлял я. – Но Главный маршал артиллерии – ему-то зачем все это?

– Он азартный и увлекающийся человек, -предположил Воскресенский. – Это он делает уже не по службе, а по зову души. Оба мы заключили, что нашему делу повезло.

– Неделин не солдафон, а наш союзник, даже в «собачьих делах». Прикончив вместе с набежавшими друзьями остатки армянских «трех звездочек», мы погрузились в машины и покатили на аэродром.

Выше я уже писал, что на второй день после возвращения с полигона Королев со мной, Бушуевым и Осташевым поехал в СКБ-567. По окончании разноса, который там был учинен по поводу задержки с созданием радиокомплекса для 1М, Королев «переключился на Белку и Стрелку.

Вместо Подлипок мы приехали к особняку на улице Фрунзе. Это была резиденция Неделина. Неделин принял нас в просторном зале со сводчатым потолком, богато украшенным всяческой амурной лепниной. Подъехал Келдыш и кто-то из ЦК. Все уселись за огромным столом на старомодных стульях с высоченными спинками.

Неделин на правах хозяина и председателя Госкомиссии открыл дискуссию на тему, что и как публиковать по итогам столь удачного полета корабля-спутника. Тут же выделили группу для подготовки коммюнике и заспорили, кому дать право на первую публикацию.

В разгар спора кто-то сообщил, что еще в 12 часов врачи Института авиационной медицины Олег Газенко и Людмила Радкевич увезли в ТАСС на Тверской бульвар драгоценных собак для пресс-конференции. На эту пресс-конференцию кроме наших законопослушных корреспондентов прорвались американец из «Ассошиэйтед пресс» и француз из газеты «Матен». Поднялся шум: кто, когда и почему разрешил? Теперь фотографии собак без нашей цензуры появятся в Нью-Йорке и Париже раньше, чем в «Правде».

Адъютанты Неделина стали звонить в МИД, ТАСС и еще куда-то, требуя от имени Госкомиссии прекратить самодеятельность. Но опоздали. ТАСС, пока мы спорили, передал пресс-конференцию по радио в эфир.

Тут уж пришлось принять решение: вечером показать Белку и Стрелку по телевидению.

В 21 час 30 минут мы могли дома на экранах наблюдать одетого в гражданский костюм полковника медицинской службы Газенко и уставшую от «собачьей» суматохи, но принарядившуюся и счастливую Людмилу Радкевич.

Это было вечером, а в особняке у Неделина продолжался спор: ставить ли на месте благополучного приземления собак обелиск или другой памятный знак. Келдыш, иронически улыбаясь, напомнил, что академик Павлов соорудил в Колтушах памятник безымянной собаке. Наши чем хуже?

Решили столь щекотливый вопрос передать на рассмотрение в оборонный отдел ЦК Ивану Сербину.

Наибольшее время заняло обсуждение вопросов: что показывать и писать в открытых публикациях по ракете и техническому устройству самого корабля, а также можно ли спустившийся аппарат выставить на ВДНХ. Большинство высказалось За подробное описание и выставку.

Неделин резюмировал:

– Я вылетаю завтра на юг и там посоветуюсь с отдыхающим Никитой Сергеевичем. Вы знаете, как смело он иногда решает вопросы, когда мы колеблемся. Вот пример – Куба. После удачных пусков 8К74 по акватории он прямо сказал: «В случае чего, они долетят и до Кубы».

КАТАСТРОФА

После двух подряд неудачных попыток пуска в сторону Марса мы, испытатели и разработчики, вместе с Королевым в очень невеселом настроении улетали с полигона.

Для мрачных мыслей оснований было вполне достаточно. Год начался с аварии боевой 8К74. В апреле происходят подряд две аварии носителей с лунниками Е-3. В жарком июле разбивается первый опытный спускаемый аппарат будущих «Востоков». Теперь вот еще два аварийных пуска. Не вышли даже на околоземную орбиту, а собирались долететь до Марса.

В самолете Воскресенский, разливая по граненым стаканам остатки припасенного на случай удачи коньяка, предложил тост:

– За конец неудач!

– Выпьем, – сказал Королев, – но учти, этот високосный год еще не кончился.

И оказался, к сожалению, прав.

Вечером 24 октября Королев вызвал к себе Осташева. По ВЧ-связи Шабаров с полигона сообщил о тяжелой аварии, в которую попал брат Аркадия – Евгений Осташев. Королев предложил Аркадию завтра же утром вылететь в Тюратам.

Позднее, получив строго секретную информацию из других, московских, источников, Королев сообщил только своим заместителям, что на янгелевской 41-й стартовой площадке при подготовке ракеты Р-16 произошел пожар и взрыв. Есть человеческие жертвы. Сколько и кто – пока неизвестно. Уже образована правительственная комиссия, председатель – сам Брежнев.

В следующем ниже описании я использовал рассказы бывшего в то время на полигоне Шабарова, прилетевшего туда на следующий день Осташева, случайно оставшихся в живых главного конструктора ОКБ МЭИ Богомолова и главного конструктора директора ВНИИЭМ Иосифьяна.

Мои личные суждения по этому событию учитывают также технический анализ причин аварии и инженерные обсуждения на различных уровнях, а также официальные заключения.

Первая ракета Р-16, именуемая «изделие 8К64», не покидая стартовой площадки, уничтожила больше людей, чем погибало в среднем в Лондоне при попадании десяти боевых ракет Фау-2 во время второй мировой войны.

Головная часть ракеты Р-16 была заполнена инертным балластом – там не было никакой взрывчатки. Тем не менее ракета уничтожила 126 человек: испытателей, разработчиков и самого главнокомандующего Ракетными войсками стратегического назначения Неделина.

Главный конструктор ОКБ-586 Михаил Янгель был ярым сторонником ракет на высококипящих компонентах. Еще в бытность его директором НИИ-88 он выступал против создания боевых межконтинентальных ракет, использующих жидкий кислород в качестве окислителя. Его непримиримая позиция в этом вопросе привела к резкому обострению отношений с Королевым после появления предложений по новой межконтинентальной кислородной ракете Р-9. Ракета Р-9, по нашим воззрениям, должна была прийти в системе стратегического оружия на смену Р-7 и Р-7А. После создания Р-9 «семерки» должны были быть сняты с боевого дежурства и полностью переведены на службу космонавтике.

Оснований для этого было достаточно. Открытые со всех сторон и легко уязвимые стартовые позиции «семерок», сложность и длительность их подготовки к пуску, требовавшей не менее семи часов, не удовлетворяли новым доктринам ракетно-ядерной войны. В случае, если первый удар наносят американские носители ядерного оружия, стартовые позиции «семерок» будут безусловно уничтожены. Для ответного удара межконтинентальных ракет у нас уже не будет.

Разработка новых межконтинентальных ракет, старты которых будут надежно защищены и позволят через десяток-другой минут нанести ответный удар, была необходима. О десятках минут боевой готовности речь шла в начале 60-х годов. Теперь время готовности к пуску ядерных ракет исчисляется единицами секунд.

Какие из межконтинентальных ракет: королевские Р-9 или янгелевские Р-16 – станут на дежурство для защиты страны в надежных шахтных укрытиях – вот что обостряло отношения между Королевым и Янгелем.

Не остался в стороне и Глушко. Он разрабатывал двигатели первых ступеней для обеих двухступенчатых ракет: Р-9 и Р-16. За годы создания ракет Р-1, Р-2, Р-5 и Р-7 у Глушко была создана мощная стендовая база огневых испытаний и получен бесценный опыт разработки кислородных двигателей. Несмотря на это он включился в соревнование с явной тенденцией в сторону разработки двигателей на высококипящих компонентах – азотнокислотных окислителях и несимметричном диметилгидразине в качестве топлива. Оба эти компонента были токсичны, взрывоопасны, и у военных испытателей они вызывали отвращение по сравнению с «благородным» кислородом, этиловым спиртом и керосином. Однако по фактору поддержания постоянной готовности сотен ракет к пуску в течение месяцев и даже лет высококипящие компоненты имели неоспоримые преимущества. Интенсивное испарение жидкого кислорода после заправки ракеты приводило к необходимости постоянной подпитки. Из-за таких потерь для ракеты Р-9 проектировались специальные хранилища с системами возмещения потерь на испарение. Заправка ракеты кислородом предусматривалась непосредственно перед пуском. «Высококипящие» ракеты дежурили в заправленном состоянии и не требовали увеличения времени готовности на заправку. Это было доказано на опыте эксплуатации ракет средней дальности Р-12 и Р-14, которые Янгель на двигателях Глушко успел разработать до 1960 года. Спустя два года ракеты Р-12 и Р-14, уже принятые на вооружение, чуть было не взорвали мир во время Карибского кризиса.

Ни одна из этих ракет, к счастью для человечества, в 1962 году не была пущена по США. Но и само по себе путешествие ракет Р-12 и Р-14 из СССР на Кубу и обратно приводилось как доказательство преимущества «высококипящих». Но это было спустя два года после катастрофы.

Янгель вступал в соревнование с Королевым, имея опыт полигонных испытаний по ракетам Р-12 и Р-14. Глушко не проявлял, так нам в те годы казалось, нужных стараний и энтузиазма по отработке двигателей для Р-9. Одной из причин служила «высокая частота». Это явление появилось в мощных кислородных двигателях при повышении их удельных характеристик. После серии загадочных разрушений кислородных двигателей во время стендовых испытаний было обнаружено, что авариям предшествовало возникновение колебаний давления в камере с «высокой частотой». Эта «высокая частота» приводила к разрушению камеры сгорания или сопла двигателя. На двигателях для Р-9 «высокая частота» оказалась бедствием, которое сорвало сроки их поставок на сборку первых ракет. Объяснить причины возникновения «высокой частоты» в кислородных двигателях ни теоретикам, ни испытателям не удавалось. Забегая далеко вперед скажу, что даже на благополучной, десятки лет летающей «семерке», в ее модификации, именуемой «Союз», на центральном блоке до сих пор нет-нет, да и появится вдруг «высокая частота».

Ракета Р-16 по срокам начала летных испытаний вырвалась вперед. Создавалась она в темпе, под лозунгом «Догнать и перегнать Королева». Командование Ракетными войсками стратегического назначения и сам главнокомандующий Главный маршал артиллерии Неделин поддерживали Янгеля. Наличие альтернативных вариантов позволяло провести объективное сравнение реальных эксплуатационных характеристик. Аппарат военной приемки завода «Южмаш» очень либерально относился к отступлениям от строгих правил наземной отработки, допускавшимся в угоду сокращения сроков.

Р– 16 имела еще одно принципиальное отличие от всех предыдущих. Впервые с 1946 года было принято решение ЦК и правительства, в соответствии с которым система управления ракетой создавалась без участия Рязанского и Пилюгина. Главным конструктором всего комплекса комбинированной системы управления был назначен Борис Коноплев. Его талант новатора в области радиотехнических систем был неоспорим, хотя и вызывал раздражение коллег-радиоспециалистов. В стиле работы Коноплева, это я запомнил еще по встречам с ним в 1937 году при подготовке трансполярных перелетов, была особенность, которая свойственна многим талантливым изобретателям, но опасна для главного конструктора. Он стремился как можно быстрее и оригинальнее решить новую задачу, не очень внимательно изучая чужой опыт. При совместной с Коноплевым работе по Р-5Р я убеждался, что его прежде всего увлекала проверка жизнеспособности новых принципов. Как и кто будет дальше вести всю черную эксплуатационную отработку системы, Коноплева не интересовало. Одержимость Коноплева собственными новыми идеями мешала ему объективно воспринимать многое, уже проверенное и надежное.

Вновь разработанные в Харькове в ОКБ Коноплева электрические комплексные схемы по логике отличались от пилюгинских. Тем более эти схемы требовали скрупулезной стендовой отработки. Пилюгин разрешал поставку на ракеты Королева электрических приборов и всех кабелей только после тщательной проверки каждого комплекта на стенде, при этом имитировались все этапы подготовки пуска и полета. В процессе стендовых испытаний изучалось и поведение схемы при возможных неисправностях. Тем не менее мы неоднократно убеждались, что даже на старте, при подготовке ракет, возникали ситуации, которые предварительно не имитировались на стенде, и поэтому для очередного пуска требовалось вносить изменения, останавливая процесс подготовки.

В таких случаях испытания останавливались, сдвигались сроки. Пилюгин с полигона по ВЧ-связи контролировал ход проверки в Москве и, только получив официальную ВЧ-грамму, в которой подтверждалась правильность принятых решений по результатам стендовых испытаний, разрешал дальнейшую работу. Такой порядок со времен серии аварий 1958 года был введен практически по всем системам. Королев требовал его неукоснительного исполнения и приучал к этому председателей Государственных комиссий.

Стендовая отработка электрических схем – дело очень кропотливое и для творческой личности скучное. Это черная работа вроде поиска неправильно поставленных запятых и опечаток в многотомном труде. Вслед за стендовой отработкой схемы следовал окончательный выпуск испытательных инструкций. Инструкция должна быть расписана так, чтобы испытатель и стреляющий при подготовке ракеты не страшились своего незнания логических завязок схемы во всех тонкостях. Всякое отступление от инструкции должно анализироваться и разрешаться главным конструктором системы после консультации со своим специалистом, досконально представляющим все возможные последствия нарушения.

Если бы при подготовке системы управления и самой ракеты Р-16 к первым ЛКИ придерживались этих законов, она, вероятно, не оказалась бы на стартовой позиции в октябре 1960 года. Стремление обогнать наступающую на пятки Р-9 было очень велико.

Первая Р-16 стояла и готовилась к пуску на новом старте, а Р-9 в это время еще пребывала на заводе в Подлипках, ожидая поставки двигателя из Химок.

Среди причин различного вида аварий, катастрофических отказов ракет при подготовке к пускам и в полете, которые накопились за 13 лет (я считаю с 1947 года), доминировали проектно-конструкторские ошибки и технологические недостатки производства. Большинство отказов, которые по современной терминологии относятся к катастрофическим, своими первопричинами имели непознанные с нужной полнотой условия работы.

Катастрофа, именно катастрофа, а не отказ, которая произошла на полигоне 24 октября 1960 года, не укладывается по своим причинам в терминологию теории надежности, разработанную для ракетной техники. Подготовка ракеты Р-16 производилась на новой, «янгелевской», позиции полигона. Стартовая позиция именовалась площадкой 41, а техническая – 42. Сороковые площадки, если отмерять по прямой, находились всего в 15-16 километрах от нашей второй площадки.

Председателем Государственной комиссии по испытаниям Р-16 был сам главнокомандующий Ракетными войсками стратегического назначения Главный маршал артиллерии Неделин. Вместе с Янгелем они решили сделать подарок к сорок третьей годовщине Великой Октябрьской Социалистической революции – осуществить первый пуск до 7 ноября!

Такова была в нашей стране традиция – подгадывать трудовые подарки к революционным праздникам, знаменательным датам или открытиям партийных съездов. С самого начала испытания новой межконтинентальной ракеты готовились в обстановке сверхнапряжения по срокам. Военные испытатели, прошедшие с нами на этом полигоне все возможные авралы начиная с 1957 года, рассказывали, что такого нарушения испытательных нормативов еще не бывало.

Среди многих причин катастрофы первая – неоправданная никакой военной или государственной потребностью спешка.

В данном случае, если стремление сделать подарок к празднику приводит к подаче на стартовую позицию не отработанной на земле ракеты, кто виноват? Первый ответчик, в таком случае, главный конструктор. Но есть еще и военная приемка, которая знает слабые места не хуже, а иногда и лучше главного. Районный инженер (он же главный военный приемщик) дал согласие на допуск ракеты к летным испытаниям. Он второй ответчик. Если разбираться дальше, то окажется, что формально эти первые два ответчика могут сослаться на поставку неотработанной системы управления, которую допустил к летным испытаниям главный конструктор системы Коноплев и соответственно его старший военный представитель. Вот уже по крайней мере четверо формально виноватых. Они вправе были сказать: «Нам нужно еще сделать то-то и то-то – устранить такие-то замечания для получения нужной уверенности». Никто из них не решился на это, хотя никому не грозили никакие юридические кары.