Текст книги "Космогон"

Побег третий. Чистильщик

Птах

Холмистая бурая равнина шевелилась как живая. Лениво ворочалась, клонилась, дышала. Чистильщику казалось, что под щетинистой шкурой перекатываются бугры мышц. Он хорошо помнил теорию: самопроизвольное зарождение политерия возможно только в системах двойных звёзд, и значит, шевеление поверхности планеты – иллюзия, результат несовершенства органов зрения носителя. Глаза – их два у носителя – устроены были примитивно, зрачки их двигались скачками, независимо друг от друга, суетливо; фокусировка казалась Чистильщику хаотичной, непонятно было, что высматривает углеродец и высматривает ли он хоть что-нибудь. Похоже, инфовойд не смог полноценно оседлать мозг думотерия, оформленные мысли уловить не получалось, только ощущения, но с ними Чистильщик ещё не освоился. Слишком были острыми. Голод – думотерий искал пищу. Чувство пространства – там вдалеке, точно известно где, был дом. Чувство среды – газовая смесь приятна была думотерию, но холодновата. Чувство тела… «Вот с этим особенно плохо, – думал Чистильщик. – С ума сойдёшь, пока разберёшься с конечностями, не говоря уже о декоративных мышцах и внутренних органах. Атавизмы ещё… Но это ладно, пока жаловаться не на что. Боли нет, а это главное. Почему же от инфовойда так несло страданием? Планета выглядит мирно, думотерий страха не испытывает, только голод. Будущее не пугает думотерия, в прошлое он не заглядывает, ищет пищу».

Чистильщик под влиянием носителя почувствовал покой и умиротворение: невыразимо приятно было, не задумываясь ни о чём, парить, опираться на упругую газовую среду, повернувшись навстречу потоку. «Крылья, – осознал Чистильщик. – Верхние конечности у меня крылья. Нижние поджаты. Был у меня однажды похожий носитель, тоже кислозависимый углеродец, когда мы чистили пятую планету красного карлика в соседней галактике. Но тот был задумчивей этого. Птах. Что это он?.. О, кажется, что-то нашёл».

Серые коробки, сверху мохнатые, приблизились скачком – думотерий заметил их, – они стали поворачиваться, – он снижался кругами, – они метнулись в сторону и тут же вернулись.

Чистильщик понял: это строения, а пятна светлые на проплешине – спины углеродцев. Неопасных. Ещё одну странную большую неопасную фигуру успел заметить, но не разглядел. Носитель сфокусировал зрение на округлом предмете, очевидно, искусственного происхождения, и в тот же миг радость электрическим разрядом пронзила Чистильщика. Он почуял запах, всем нутром носителя ощутил восхитительное стремление насытиться. Всё, кроме посудины с пищей, потеряло смысл. Тело думотерия увлекло Чистильщика к цели. Он заложил вираж. Не теряя из виду цель – мягкое, в жиже размоченное, жирное, вкусное! – он расправил крылья, опираясь о поток, забил ими при торможении. Запах манил его. Изогнув шею, он углядел одним глазом, за что уцепиться; на миг увидел собственные когтистые лапы и щербатый изогнутый край огромной посудины, но еда…

Счастье! Счастье!.. Отхватывал он кусками пышное, жирное.

Счастье! Горой высится! Разум бестелесника сдался под напором эмоций, слабый сигнал тревоги остался без внимания.

Какое-то движение сбоку, пустяк. Но в следующий миг и носитель забеспокоился, скосил правый глаз.

«Опасно!» – пришло от носителя сообщение. Тёмное, огромное, быстрое – успел разглядеть Чистильщик – чудовище метнулось к нему. Глаза его…

«Очень опасно!» – просигналил носитель, напрягшись. Он взмахнул что было сил крыльями. Зверь ощерился. Клыки его…

«Это смерть!» – паниковал носитель. В разум бестелесника били волны ужаса.

Дикая боль клещами схватила Чистильщика за душу. Он бился, кричал, но клыки сжимались сильнее. Он толкал навалившуюся тушу лапами, но тщетно. Он слабел. В крыло воткнулись острия боли. Когти? Полетели белые перья. Зверь на миг разжал челюсти, Чистильщик дёрнулся из последних сил, будто хотел сбросить с души пузырь, переполненный болью, но челюсти сжались снова. Хрустнули кости, боль стала нестерпимою, жизнь толчками уходила из горла. В последний миг Чистильщик не бестелесным наблюдателем стал, а пойманным птахом. Душа рвалась из него с криком:

– Птах я! Птах белый!

Боль прошла. Чистильщик лишился тела; не стало у него ни крыльев, ни горла. Он плакал, причитая: «Птах я… птах белый… Горло зверем прокушено». Горячие слёзы падали в бесплотную тьму – словно капли кровавые в воду.

* * *

– Что ты бормочешь, какой птах? Говори толком, – услышал он.

Сознание прояснилось не сразу, подступившая вплотную бесплотная тень показалась Чистильщику опаснее зверя, но, собравшись с мыслями, он узнал: «Бестелесник. По спектру – старший чистильщик».

– Почему ты оторвался от инфовойда? Что случилось с носителем?

– Я погиб, – неохотно ответил Чистильщик, потом пояснил: – Не я. Погиб носитель.

– Доложи подробнее обстоятельства гибели, – потребовал начальник.

Прочие бестелесники тоже присунулись, кто из любопытства, а в ком иные проявились поползновения. Почему-то теперь Чистильщик лучше улавливал настроение коллег, раньше не отличался особой чувствительностью.

Он сосредоточился и стал рассказывать. Доложил о присоединении к инфовойду, о полёте в теле думотерия над поверхностью планеты, о восхитительной пище и о внезапном нападении хищника.

Поднялся галдёж:

– Ты слышал? Пышное, жирное! Хотел бы такое?

– Но зверь!

– Кости хрустнули. Я представляю… Это должно быть так мучительно…

– Коллега, что-то я вас не узнаю. Ведёте себя как страдалец. Не стыдно?

– Что вы! Я из чистой эстетики. Представьте, как они: «Хрс-с!»

– Фу, мерзость какая.

– Пышное… жирное…

– Затухните! – прикрикнул старший чистильщик, и снова обратился к Чистильщику: – Говоришь, не смог уловить мысли? Это был не думотерий, а бездумец. Там таких много. Видимо, инфовойд не сразу вышел на цель, подвернулся сначала ему этот голубь.

– Кто? – не понял Чистильщик.

– Птица такая, – с досадой объяснил старший чистильщик и стал давать наставления.

Сказал: не следует просматривать всё подряд, что в пузырь попало, нужно выбирать самое важное, переключаться надо между воспоминаниями и просматривать их ускоренно. Видишь – не туда подключился, наставлял он, отстранись и вообще не пропускай через себя весь поток. На бездумцев не трать времени, говорил он, неизвестно, сколько их ещё попалось, пока инфовойд не оседлал избранного.

– Как я пойму, что пойман избранный?

– Тебе и не надо ничего понимать, – снисходительно молвил начальник. – Инфовойд так устроен: рано или поздно найдёт избранного – вцепится и не отстанет до исполнения миссии. Поскольку миссия не была исполнена, он доведёт тебя по воспоминаниям избранного до самой его смерти.

– Можно… – робко начал Чистильщик.

– Ты заколебал вопросами! – супясь, прервал старший чистильщик. – Подключайся!

– А можно я? – спросили из толпы. – Хочется попробовать, как это: «Хрс-с!» Когда кость ломается.

– Обойдёшься, – к великому огорчению Чистильщика ответил начальник. – Не до развлечений. Мы здесь не с рефлексами балуем, а расследуем обстоятельства. Чего столпились? Прочь, бездельники! Ну, чего ждёшь, страдник?

– Там зверь, – шепнул Чистильщик.

Он-то с удовольствием уступил бы кому угодно право подключиться к инфовойду.

– Зве-ерь! – передразнил старший чистильщик. – Кошка драная, судя по описанию. Подключайся, не зли меня! Нет зверей страшнее, чем местные думотерии.

С этими словами он силком устроил Чистильщику короткое замыкание с инфовойдом.

Зверь

На этот раз Чистильщик не стал напропалую кидаться в прихлынувший информационный фронт, выждал, двинулся по времени вглубь. Но как выбрать фрагмент, не просматривая? Такого разнообразия форм памяти ещё не приходилось встречать бестелеснику. Сложные волны, ажурные, с узорами высокой детализации – разум туманился при внешнем осмотре связей, чего же можно было ожидать от контактного исследования?

«Исходник был дискретно-аналоговый, – думал Чистильщик, подстраиваясь к мерности информационного пространства, чтобы не пропустить важный слой. – Занятно, форма хранения образно-логическая. И плотность какая высокая! Нет, туда не полезу, для начала надо взять пакет попроще. Вот этот».

Он с опаской принял фронт, готовясь отстраниться при первом сигнале тревоги.

Чистильщика тряхнуло. Возбуждение захватило его, парализовав волю, наэлектризовало неизведанным стремлением.

Он захотел… Чего?

Скудно расцвеченный мир раскачивался, двигался навстречу мягкими рывками. Яркий свет был неприятен носителю. Прячась в теневых пятнах, он пробирался… Куда?

Носитель легко ступал по нагретой земле мягкими… «У меня лапы, – отметил Чистильщик. – Четыре. Удобно. Тело лёгкое. Какая-то громада слева. Шершавая, тёплая, пахнет притягательно. Дом. Носитель хочет вернуться домой, почему не возвращается? Он голоден, его что-то заботит. Думотерий ли это? Опять не получается уловить мысли. Конструкции короткие, алогичные, одинаковые. Бездумец? Но его определённо что-то заботит, есть цель, не связанная с пищей. Опасно сверху!»

Носитель замер, приметив движение. Спускалось крупное, светлое… От него пахло…

Чистильщик не успел отстраниться, жажда овладела им. Он ринулся, влекомый могучим желанием. Успел подумать: «Я зверь!» – и стал зверем. Этому невозможно было противиться!

* * *

Зверь крался, – Тихо!

Сдерживал порыв кинуться немедленно, – Ближе!

Следил неотрывно за белым живым пернатым пятном, комком мяса, клубком жил, наполненных тёплой кровью, – Ближе!

Пружинясь, готовил когти, почуял, – Пора!

Трепыхается. – В шею вцепиться! Сжать сильнее!

Горячее на языке, вкусное… – Кровь! Счастье!

Скрипят в зубах перья, под ними… – Мясо! Счастье!

Трепыхается, бьётся. – Убить! Лапой, когтями!

Хрустнули в зубах кости…

* * *

Мельком увидел остервенелый Чистильщик: белые хлопья перьев кружились, падали неохотно. Отстранённо подумал: «Птах белый». Свежая память о боли заполнила оглушённую счастьем душу. «Фантомная боль, – машинально отметил он, становясь самим собою. – Надо же было нарваться на того самого зверя! Жуткая тварь. Как её начальник назвал? Драная кошка? Знал бы он, каково это – быть кошкой. Теперь понятно, почему у Верховного нет отбоя от мучителей. Местные углеродцы невероятно агрессивны. А как восприимчивы! Неудивительно и то, что страдальцы сюда толпами стекаются».

Фронт зверской памяти был рядом, Чистильщик, чтобы не затянуло в мерзкий эпизод снова, двинулся по времени дальше.

«Приказано не отвлекаться на бездумцев, – размышлял он, просматривая новые фронты, один другого сложнее. – Тот зверь определённо бездумец, думотерии не бывают такими жестокими. Или бывают? Начальник сказал, что нет страшнее зверей, чем местные думотерии. Шутил, должно быть. Всё равно, страшновато заглядывать. Вот, кажется, приличный фронт. Обособленный, без внешних связей, выглядит не слишком сложным. Узоры симпатичные, что-то в них есть знакомое. Помнится, у разумных светломатерчатых червей…

Перебирая похожие по характеру связей фрагменты собственных воспоминаний, Чистильщик успокоился и отрешился наконец от хищного стремления убить и сожрать кого-нибудь. Он несколько раз примерился и осторожно принял фронт изолированного от прочих фрагмента памяти.

«Так я и думал, что это червь», – решил он, осваиваясь с ощущениями. Наученный горьким опытом, на полный контакт идти не спешил, фронт исследовал короткими касаниями.

* * *

Темно, тесно ему было, душно и муторно. Зрение действовало, но для ситуации, в которой оказался носитель, оно явно не было предназначено. В глазах углеродца (их снова было два) непроглядная тьма.

«Нора? Но стенки упругие, горячие. Давят со всех сторон. И впереди что-то твёрдое. Голова на сторону свёрнута. Голова есть, а шея? Неизвестно. Так тискает – не пошевелишься. Конечности четыре, кажется. Вот он пробует пошевелить… Нет, ничего у него не получается, так он сдавлен стенками. Снизу что-то толкает. Или там верх, а голова внизу? Сильно как! Живая нора. На кишку похожа, слизкая. Давит, ещё и голову выкручивает! Съели меня заживо, что ли? Не меня, его. Мысли…»

Чистильщик уловил поток сознания. Мысли короткие, быстрые, но очень туго переплетённые, такие на лету не распутаешь. Он вычленил общую направленность – углеродец обращался к прошлому.

«Пропустить через себя поток? Не хочется даром тратить время. Если этого думотерия съели… Чего тебе?»

Вопрос вырвался сам собою. Чистильщику померещилось, что углеродец к нему обращается мысленно. Он сфокусировал внимание. Нет, не померещилось, что-то углеродец спрашивал. Очень странно. «Не было ещё такого, чтобы носитель разговаривал с инфовойдом. Сообразительный червяк, надо глянуть, о чём он думает», – решил Чистильщик, пересёк фронт и пустил поток мыслей в сознание.

* * *

Зверем, а не червём он был. Понимал – выгоняют из дому. Милый дом, в котором жил целую вечность, сколько себя помнил, стал жёстким, душным, грязным и гонит прочь хозяина, давит стенками. «Зачем?!» – возмутился зверь, попробовал поднять голову, но это не вышло, дом нажимал сзади, проталкивал. Притискивал к преграде. Стало больно – голова на сторону свёрнута! – дом мучил хозяина, словно за что-то наказывал.

* * *

«Что он делает? – подумал Чистильщик – Пробует крикнуть? У него там вода?»

* * *

Плюнув водою, зверь судорожно втянул её обратно, глотнул. Никак не мог понять – за что наказывают? Он спросил себя: «Что со мной будет?» Обычно никто не отвечал ему, потому что зверь был одинок, но на этот раз ответ пришёл. Прихлынули странные мысли, и вместе с ними пришло успокоение. Зверю привиделось, что он висит в пустоте. Стало ему бестревожно, поскольку в нём самом и были заключены абсолютно точные сведения о прекрасном будущем. «Я особенный я», – подумал зверь.

Дом ослабил нажим.

* * *

«Ужас какой! – подумал Чистильщик, отстраняясь, чтобы перевести дух. – И это избранный? Недалёкий какой-то. И все они тут… Но инфовойд его признал, похоже. Недолго мне осталось мучиться, по всему видно – избранного слопали, и теперь в желудке разлагают на составляющие. Бр-р, даже подумать мерзко, что придётся быть с ним, пока не помрёт. Но почему он всё время о доме думает? Агония сознания? Побыстрей бы она кончилась. Начальник говорил, просматривать надо ускоренно».

Чистильщик собрался с духом и двинулся по времени навстречу потоку сознания.

* * *

Мускулистое вместилище задёргалось, сильными толчками изгоняя зверя прочь. Затылок сдавило несносно, что-то треснуло, голове стало холодно. От невозможной духоты тело зверя корчилось в судорогах.

* * *

«Ещё быстрее», – подумал Чистильщик, не имея больше сил мучиться вместе с носителем.

* * *

Зверя терзала обида: «За что меня так?» Голова высвободилась, но застряли плечи. Правому было холодно, левому – жарко, болела шея, спина. А дом упорно выталкивал зверя туда, где холодно, непривычно, где нет тёплых вод, где страшные громкие звуки.

* * *

«Раньше звучали глуше, – отметил Чистильщик. – Это потому что в жидкости. Он жил в водной среде, а теперь его выгоняют в газовую? Или его решили выплюнуть? Где он вообще находится? Звуки снаружи странные, так я кричал, когда охотился на птаха… То есть не я, а носитель. Он задыхается?»

* * *

Зверь почувствовал себя свободнее, но это его не обрадовало. Было очень холодно, а главное – мутилось в голове от духоты, хотелось…

Зверь напрягся, извиваясь, выбросил изо рта фонтан жидкости. Вместо неё холодная струя хлынула в горло. Не жидкость, что-то другое. Зверь с рёвом вытолкнул её обратно и схватил ртом новую порцию холода. Тёплые воды исчезли, не было и мягких стен дома.

«Изгнали!» – подумал зверь и от смертельной обиды, набрав полную грудь холода, заорал: «Уа-а!»

«Это я? Я так могу? – удивился он. – Я особый я!»

И стал вопить победно:

– Ия-ха! Ия-ха!

* * *

Чистильщик, не рискнув погрузиться в поток сознания полностью, пребывал в недоумении. То, что происходило с углеродцем, не укладывалось в сознании. Он не погиб, переходя из водной среды в газовую, его не съели и, стало быть, не выплюнули. Мысли у него были какие-то недоразвитые, не верилось, чтобы подобная особь смогла стать центром кристаллизации общества, однако же инфовойд опознал его!

«Надо всё-таки разобраться», – решил Чистильщик, пустил в себя поток сознания, немного продвинувшись вперёд по времени.

* * *

Зверь не кричал, дышал ровно. Конечностями мог двигать свободно, изредка он подёргивал ими, ища стены дома, но не находил. Ему было прохладно, но не холодно, он лежал на спине, наблюдая за игрой света и теней, слушал звуки. Они казались ему знакомыми и приятными – эти подвывания с гортанными переливами. Ему больше не было одиноко, потому что какие-то существа прислуживали ему и делали это хорошо. Они оглаживали зверя, поддерживали его отяжелевшую голову, пробирались под спину, превращаясь в удобное ложе.

Тени забавляли зверя. Когда они приближались, становилось теплее. Похоже, именно от них исходили приятные звуки.

«Кто вы?» – мысленно обратился зверь к теням. Одна из них выросла, заполнила собою всё, озарилась. Облитая красноватым живым светом, она обрела форму, показалась красивой. Зверю стало так хорошо, как никогда не было. В душу его вливалось нечто…

* * *

«Это не тень. Большой углеродец, – понял Чистильщик. – Он зверю на вопрос ответил. Без акустики, по-другому. Начальник говорил, что инфовойд расширяет волновые способности думотерия, но чтобы настолько! Двухсторонняя коммуникация? Надо вернуться и пропустить поток через себя ещё раз, помедленнее».

Чистильщик себе самому не хотел признаться, что возвращается не за ответом, а за небывалым ощущением. Он расслабился, чтобы свободней притекали эмоции, и открытой душой приник к потоку информации.

Чувство, которому не нашлось названия, заполнило Чистильщика. Он даже не пробовал разобраться в сложнейшем переживании, просто впитывал его целиком, стремясь продлить. Информационные каналы его вошли в резонанс и от нагрузки потеряли определённость, стали размытыми; Чистильщик меркнущим сознанием понял: ещё миг и пузырь прирастёт к душе намертво. Он попробовал сосредоточиться, но поток информации был слишком широким.

Он противился, как мог: «Я не хочу стать зверем!» Бесполезно. Разум отказался повиноваться, его затопило информацией. Миг – и необычайное чувство схлынуло. Чистильщик в панике выскочил из воспоминания.

Новорожденный

– Я не хочу… – стонал младший чистильщик.

– Тяните! Плотней возьмитесь, немочи бледные! – давал указания старший чистильщик, из предосторожности держась от спёкшегося клубка, источающего дым, подальше. – Растаскивайте!

– Ыч! – надрывались чистильщики.

– За что тут держаться? Не поймёшь где у него что! Ыч! – голосили чистильщики.

– Коллега, это я, а не он! Чего вы хватаетесь?! – возмущались чистильщики.

– Начальник! Прикипело, не отодрать! – весело докладывал кто-то.

А некто глубокомысленно изрёк:

– Чем от него пахнет? Это не страдание.

Старший чистильщик, учуяв неладное, гаркнул:

– А ну расступись, слабосильные!

На окрик не обратили внимания, скучились, толкались: «Посторонись! Не улавливаю… О-у! Какой запашок!.. Прелестно!»

– Прочь пошли! – заверещал старший чистильщик. – Космогона вызову!

– Кто звал меня?! – низкочастотным рокотом прокатился над ручьём Орионовым полусонный голос огородника.

Это подействовало, скопление рассеялось, хоть и не быстро, без охоты.

– Распустились?! Темнеете?! – злобствовал старший чистильщик, потом поймал одного из мелких прислужников и уже персонально ему стал выговаривать, для острастки прочих сотрудников:

– Так-то вы радеете о слиянии?! Чего возитесь?! Хором инфовойд с него сорвать не можете?!

– Не можем, не имеем такой возможности, – виновато разведясь, ответил прислужник. – У него, изволите ли видеть, коллега, душа к пузырю прикипела намертво. Он расфокусирован полностью. Неведомо, сохранилось ли у него вообще самосознание. Может, это и к лучшему – чтоб не мучился. Уродство-то какое, быть приговорённым навечно к инфовойду, содержащему мучения!

– А вы и рады, – сумрачно молвил, не отпуская служку, старший чистильщик. – Ну скажи: «Господин начальник, мы и рады нюхать вечного страдника!» Мучители вы, что ли?!

– А даже если и мучители, – пискнул кто-то издали.

– Кто сказал?! – мгновенно остервенился старший чистильщик, стал рыскать начальственным взором по околице, но подчинённые не торопились признаваться, а какие и вовсе в пылевых облаках попрятались.

– Так ведь не пахнет от него страданием, коллега! – проникновенно просипел мелкий прислужник, между делом засасывая эманации.

– Гад Верховный тебе коллега, – высокомерно вытягиваясь, молвил старший чистильщик. – Волею Космогона отныне называйте меня господином Старшим по параллельности!

– Кто имя моё помянул попусту?! – загудел над ручьём голос Космогона-Огородника, но старший чистильщик вместо ответа встряхнул прислужника.

Тот снова стал оправдываться:

– Господин СтарПоПар, так ведь…

– Отставить сокращения! Набрались ереси от гада Верховного, ещё от кого услышу, на порченую делянку не выпущу, – бурчал старший чистильщик. – Повадились шляться в командировки, заразу оттуда всякую в душах таскаете.

Он выпустил взволнованного до мелкой вибрации прислужника, сказавши: «Пшёл вон, коллега, я сам разберусь, чем от урода пахнет», – и склонился над серым клубком, изнизанным жилами информационных каналов.

– Я не хочу… зверем!.. – услышал он.

Долго принюхиваться к эманациям потерпевшего не пришлось, исходящий от него аромат был хорошо знаком старшему чистильщику.

– Эй, урод! – позвал он и потрепал клубок по бокам, чтобы привести в сознание.

– Я не хочу! – отчётливей произнёс искалеченный на службе младший чистильщик. Одрябшие его информационные жилы наполнились потоками информации.

– Хочешь не хочешь, а докладывай, когда спрашивает старший по параллельности! – строго приказал старший чистильщик. – Именем Космогона, правду, только правду и ничего кроме правды. Кто велел тебе прикипеть душой к инфовойду? Кто позволил монополизировать информацию о причинах неслияния? Виновен? Отвечай!

– Невиновен я, господин начальник, – взмолился младший чистильщик. – Затянуло меня зверское воспоминание. Думал я, что он червь, а не червь он. Зверь. Невиновен я.

– Виновен или не виновен, мне судить. Толком рассказывай. Лей прямиком из души в душу, чтоб не подслушали. И покороче, тезисно.

Приняв информацию, омрачился старший по параллельности.

– Невиновен я, – снова заскулил, заметив это, Чистильщик. – Зверь…

– Зверь, конечно, – интимно приблизившись, проговорил старший по параллельности. – Потому что человек.

– Чело…

– Тш-ш! Сбавь интенсивность, голосистый. Упреждал я тебя, что местные думотерии страшнее зверей? Ты его нашёл.

– Избранного? Почему же мысли у него такие… неоформленные?

– Потому что дитя он малое, неразумное. Новорожденный. Ты поймал его рождение. Следуй за мной.

Начальник вывел подчинённого за околицу. Подозрительным показалось это младшему чистильщику. Наученный опытом потравленной параллельности, заметил он в спектре старшего чистильщика то, чего не видел ранее. Что-то зверское. «Птах я», – обречённо подумал он. Мысль эта канула, сменилась иною: «Осторожнее, он затеял недоброе».

– От кого мы скрываемся, начальник? – спросил он, изображая наивность неискушённого.

– Заразился глупостью от носителя? Дитя ты малое, неразумное. Истинно новорожденный. Как тебя звать после этого?

«Носитель был детёнышем думотерия, – отметил про себя Чистильщик. – Как называть меня?»

– Зови меня Новорожденным, – предложил он.

Старший по параллельности громоподобно захохотал, но быстро опомнился, заперхал, давясь смехом, и дал согласие:

– Ладно… ох-ха!.. Называйся Новорожденным, средоточие глупости. Слушай. Мы скрываемся от излишне восприимчивых. Здесь, за околицей, продолжим изыскания, чтоб прочие коллеги не проведали о главном. Видал, как они вскинулись, любовь унюхав? И так некоторые в командировки шастают, а прознают о ней, все полезут седлать думотериев раньше времени, на потеху Верховному; дойдёт это до Космо… Однако заболтался я. Что ещё хорошего скажешь, Новорожденный?

– Мало я успел понять, – схитрил Чистильщик. – Теперь после твоих мудрых слов прозрел. Стало быть, тень, которая ко мне… к носителю обратилась, была его родителем.

– Родительницей, – нехорошо усмехнулся старший по параллельности. – Сосудом нечистот, зверя вместилищем.

– Родительница обратилась ко мне с таким чувством, что я…

– Расплавился, – сдержанно хохотнул старший по параллельности. – С таким чувством!.. Дурак ты. Одно слово – новорожденный. С любовью она к тебе обратилась. Для потравленной параллельности дело обыкновенное.

– С любовью, – задумчиво повторил Новорожденный.

Ему захотелось вернуться к воспоминаниям. Но много ли толку от возвращения, если не понимаешь ничего в делах, обыкновенных для потравленной параллельности.

– Найти общий язык, – шепнул он.

Начальник, наблюдавший за подчинённым внимательно, расслышал и поддержал:

– Именно. Затем и допустил я тебя к информации. Ты, следуя за носителем, обучишься языку думотериев, выяснишь все обстоятельства казни… э-э… происшествия, и доложишь Космогону, со мною переговорив предварительно. Понял, олух царя небесного, какое тебе оказано высокое доверие? Будешь моим… э-э… Космогона личным представителем и свидетелем на суде. Но это позже. Давай-ка, ныряй обратно в память мелкотелого оборванца. Время идёт, нет у нас пока что впереди вечности.

Зверская гордыня взыграла в душе Новорожденного, он весь напружинился, ещё бы миг – и кинулся на спесивого начальника, но припомнил: ни лап, ни когтей, ни зубов нет, всё это фантомные переживания. Втянув несуществующие когти, смиренно ответил:

– Представителем? Ты сказал.