Текст книги "Не предать время своё"

– Кто это?.. Где они?.. Как их зовут?..

– Имён назвать не могу. Это охраняется законом.

– Я никого не бил. Можете спросить у парней, с которыми я был вместе… – еле смог выдавить Эркин.

– Ну вот, разобраться в этом и есть моя обязанность. А пока ты задержан. На время следствия…

Завели в изолятор и закрыли дверь снаружи на ключ. Из каменных стен помещения с решётчатым окошком наверху тянуло сыростью, вдоль них выстроились железные кровати.

В комнате находились двое. Когда вошёл Эркин, они даже не повернулись в его сторону. Один лежал на кровати лицом к стене. Второй, человек средних лет с помятым лицом, в давно не стиранной серой майке, сидел, опустив голову вниз.

Эркин совершенно пал духом, его охватило какое-то бессилие. Подошёл к кровати и сел, понурившись. В голове роились разные мысли.

«Нас же учили, что законы Советского Союза самые справедливые. Неужели у нас возможно ложное обвинение?.. А если посадят?.. Ведь вся моя жизнь будет поломана… А что будет с матерью?! Что подумают друзья, односельчане?»

Прошло много времени. За дверью в коридоре послышалось, как кто-то переругивается с конвоиром.

– Вы не имеете права закрывать меня здесь!.. Я пожалуюсь прокурору…

– Иди по-хорошему. Это не я решаю.

– Почему толкаешься?!

– Никто тебя не толкает! Иди, говорят.

Звякнул ключ в замке. Дверь распахнулась. По свободной манере держаться и походке вразвалочку Эркин сразу узнал вошедшего худощавого парня.

– Ганя! – Эркин за последние лет десять не помнил, чтобы так кому-то радовался. – Ганя! Техас!…

Глаза Гани только сейчас привыкли к сумраку, и он тоже узнал Эркина.

– Эй, друг, а ты что здесь делаешь? – воскликнул и тут же смолк, поняв свою оплошность: по своей воле в СИЗО вряд ли кто окажется…

Ребята крепко пожали друг другу руки.

– Значит, дела твои неважные, – сказал Ганя, услышав о разговоре Эркина со следователем. – Наверное, хотят посадить… Выбрали сына одинокой матери, за которого некому вступиться…

– Нет, этого не может быть, Ганя. Ведь я ни в чём не виноват, ты же сам знаешь…

– Они на это не посмотрят. Понимаешь, дело вышло слишком громкое. Кого-то им всё равно надо осудить…

Сам Ганя попался из-за своего тайного занятия – фарцовки. Наверняка кто-то сдал: поймали в студенческой общаге, где он сбывал свой товар, задержали с поличным. Отняли две пары кроссовок, джинсы и с десяток футболок. По статье «Незаконная торговля» могут и посадить…

– Не боишься? – спросил Эркин.

– Нет, – спокойно ответил Техас. – После одного случая в моей жизни я давно ничего не боюсь.

Ганя устроился на соседней кровати и начал раздеваться. Вдруг что-то тяжёлое грохнулось на пол. Эркин, вздрогнув от неожиданности, взглянул: на полу валялась… нога.

– Что это?! – переместив взгляд, он увидел, что у Гани нет ноги до половины бедра: на конце обрубка краснели мышцы.

– Не бойся, это деревянный протез. Я ещё расту, из-за этого он становится тесным, раза четыре или пять, наверное, поменял… Никто не знает, что Ганя Техас калека. Вся молодёжь считает меня бойким на язык весельчаком… Иногда всё стирается до ран, начинает гноиться. Дикая боль! – Ганя потёр ногу. – Ни один человек об этом не знает, даже не догадываются, что Ганя Техас инвалид, больной и слабый… Чтобы никто не мог считать меня ниже себя! Я даже не должен показывать, как хромаю…

Эркин был глубоко поражён тем, какие страдания испытывает Техас и какую боль ежедневно терпит. А Ганя начал рассказывать про свою жизнь.

– Отец работал в клубе, был баянистом. Но любил природу, заядлый охотник и рыбак, ходил и на медведя, и на лося. А на мелкую охоту всегда брал меня с собой. Чтобы всему обучить.

Была осень. Стояли солнечные, тихие, очень тёплые дни. В двух десятках километров от деревни есть местность, где была усадьба наших предков, с круглым озером посередине, над которым нависают лиственничные и берёзовые леса. И там всегда была хорошая охота. Когда мы туда прибыли, на краю озера сидели утки. Отец сказал, чтобы стрелял я. Подкравшись, я добыл двух шилохвостей[52]52
  Шилохвость – многочисленная и одна из наиболее распространённых уток в мире. Наиболее обычна на Севере – в тундре, лесотундре и северной части тайги, но также встречается в подтайге, широколиственных лесах, лесостепной и степной зонах.


[Закрыть]. Вот была радость!

Затем поднялись вверх пройтись по лесу. Заяц ещё не побелел, подстрелили на пробу одного молодого. Возле озера развели костёр, попили чаю, поговорили о том о сём и пустились в обратный путь. Я, по обыкновению, гонял бурундуков. Когда с криками погнался за одним и выскочил на берег травянистой речки, прямо перед собой увидел огромного медведя. Увидев меня, он не дал опомниться и со страшным рёвом кинулся навстречу. Я в страхе упал на спину и, защищаясь, стал отбиваться ногами. Распахнутая красная пасть медведя вцепилась мне в ногу. Я потерял сознание. В это время подбежал отец, в ружье картечи не было, а дробью медведя не возьмёшь, прицелился в глаз и выстрелил, но попал чуть выше. Медведь перекинулся на отца, ударом смахнул ружьё и накинулся на него.

Отец был человек не хилый, не упал, вытащил нож и попытался ударить медведя в живот, но разве так его пробьёшь?.. Медведь два раза попал ему лапой по голове. Ничего не видя, весь в крови, отец продолжал драться. Нащупав рукой слабое место – подмышки медведя, изо всех последних сил, наотмашь, словно скалывая лёд, несколько раз ударил туда. Попал в смертельную точку. Обнявшись, оба упали в грязь. Так втроём и лежали в кровавых лужах, когда нас случайно нашли парни-сенокосчики.

После этого отец долго не протянул. То, как медведь, раскрыв красную пасть, кидается на меня, исходящий от него смрад и истошный рёв до сих пор не могу забыть. Часто снится ночью. Но с тех пор я перестал чего-то бояться, Эркин, каждый раз вспоминая, что в жизни и не такое встречал…

Эркин сидел оглушённый, он потерял дар речи, поражённый рассказом товарища. Удивительно, насколько один человек может не знать ничего о другом, вроде бы хорошо знакомом. Не зря говорили предки, что у каждого своя изнанка, никогда не надо недооценивать людей, считать в чём-то ниже себя.

Долго они лежали в молчании, затем Ганя начал напевать под нос:

 
Вот новый поворот, и мотор ревёт!
Что он нам несёт – пропасть или взлёт, омут или брод…
И не разберёшь, пока не повернёшь…
Вот новый поворот, и мотор ревёт!
Что он нам несёт – пропасть или взлёт, омут или брод…
 

…И не разберёшь, пока не повернёшь! – подхватил песню Эркин.

Кажется, удивляясь чудакам, которых сюда занесло, человек, что до этого тихо лежал, отвернувшись к стене, посмотрел на них, приподняв голову. Показалось его тёмное, заросшее лицо, на котором выделялся крупный нос с горбинкой.

– Главное, не сдаваться и не падать духом. Упал духом – тебе конец! – раздался в темноте голос Гани. – А был ли в твоей жизни случай, когда пришлось постоять за себя?

Эркину вспомнился один эпизод из его службы в армии. Он подумал немного сначала, стоить ли об этом говорить, но потихоньку начал свой рассказ.

Армия есть армия. Не зря её называют школой закалки. Ни матери, ни отца рядом нет. Ты всё время в мужском обществе. И многое зависит от того, как ты себя покажешь. Попадались и такие ребята, которые в начале службы дали слабину и не смогли за себя постоять, а потом два года были среди самых презираемых и обижаемых.

…Он служил тогда в Забайкалье. Кругом одна степь. Сначала было тяжело. Подниматься рано. Всё время жить по команде. В «учебке» на десять дней ездили на учения, получили автоматы.

Когда вернулись, все один за другим начали болеть, у ребят скручивало животы и желтела кожа. Ничего удивительного: солдаты всегда вместе, едят чуть ли не из одной посуды. Если заболеет один, то, словно трава при весеннем пале, болезнь перекидывается на всех.

На второй день Эркин узнал, что заразился. Из-за боли в животе его согнуло пополам, появилась слабость.

В их казарме было четыре этажа, на третьем располагался лазарет. Около десяти дней был на постельном режиме. Лечили, делали уколы. Всё это время не до того, кто находится рядом.

Но однажды пошёл в туалет и увидел собравшуюся толпу, где оживлённо разговаривали и смеялись. Когда вышел из кабинки, то в просторной комнате с умывальниками какой-то парень преградил ему дорогу. Стоит, подбоченился. У стены, согнув колени, прислонился ещё один – высокий, с длинными руками и ногами. Возле двери, перекрывая выход, тоже столпились человек десять. И все с наглой издёвкой и пренебрежением смотрят на него.

– Видишь эту посуду?.. Ты должен её вымыть, – сказал парень, стоявший перед ним.

Эркин только тут заметил, что на столе свалена груда посуды человек на сто – грязные кружки, миски, ложки.

– Я не дежурный, пусть дежурный моет! – огрызнулся он.

– Ты что, обурел, что ли?! – зарычал на него сквозь зубы парень и двинул кулаком в грудь.

У Эркина потемнело в глазах. Истосковавшийся по родине и родным, к тому же из-за болезни сам едва стоящий на ногах, от такой обиды он потерял самообладание и сам не понял, как ответил ударом в челюсть. Не ожидавший отпора увалень полетел вверх тормашками. Эркин подскочил к лежащему, добавил ногой в тапочке сверху по башке и заорал: «Кто следующий? Подходи!» Увидел, что те молодчики у двери опешили от неожиданности и только таращатся на него с открытыми ртами. Стоявший возле умывальников долговязый, их заводила, струхнул и скомандовал: «Пацаны, отойдите от двери, пропустите его».

Когда проходил мимо них, кто-то ударил сзади. Он обернулся и увидел, что один из парней поднял кулаки и приготовился к драке. Оба тут же начали обмениваться тумаками. Но не дождавшись ни от кого помощи, задира отступил и спрятался за спинами товарищей.

Впоследствии Эркин и тот парень, что ударил первым, стали друзьями не разлей вода. Саша Зозуля из Красноярска многое знал и любил обо всём рассказывать.

… – Ну ты достойно служил. Не посрамил родину и свой народ! – похвалил Техас.

Опять на несколько мгновений воцарилась тишина.

– Ганя, а где ты всего этого набрался?.. – спросил Эркин. – Ну вот разбираешься в рок-музыке, возишь импортные вещи, играешь на гитаре…

– Хм-м… Ты тоже должен слушать и понимать рок. Это музыка для нас, тех, кто умеет думать и мыслить, она учит жизни, – старался объяснить Ганя. – После окончания школы я поступил в институт культуры на юге, на хоровое отделение. Вот там было много ребят, кто любил западную музыку. Были поклонниками «Битлз», «Роллинг Стоунз»… И каждый вечер бренчали на гитаре. Макаревич, Кузьмин, Градский, Башлачёв – наши кумиры. Был у меня друг по имени Саша Дельфин, из Москвы. Ночи напролёт мы с ним шатались по тусовкам… И фарцовке он меня научил. Покупаешь водку «Московскую», армянский коньяк и идёшь сторожить возле гостиниц, где останавливались иностранные туристы. Меняешь на джинсы, футболки, галстуки и зажигалки. Всё это фирменное, поэтому продаёшь в три-четыре раза дороже. Денег хватало. Но из-за всего этого по учёбе пропустили слишком много, и нас обоих исключили.

Парни поняли, что сегодня им не уснуть. За одной историей следовала другая.

– Эркин, у тебя есть в жизни мечта?

– Есть, – сказал он, вспомнив девушку с осуохая и глубоко вздохнул.

– Тогда тебя ничто не должно остановить. Ты должен идти только вперёд, чтобы достичь своей мечты.

 
Ты шёл, забыв усталость и боль,
Забыв и это, и то.
Ты видел вдали волшебный огонь,
Который не видел никто,
И часто тебе плевали вслед,
Кричали, что пропадёшь.
Но что́ тебе досужий совет!
Ты просто верил и шёл на свет,
И знаю, что ты дойдёшь.
 

– Слышал такое, Эркин? Это тоже песня «машинистов»[53]53
  Имеется в виду песня «Право» рок-группы «Машина времени».


[Закрыть]…

Нет, Эркин никогда не слышал таких слов, но с этого момента они станут для него путеводной звездой.

Наутро первым к следователю вызвали Ганю Техаса.

– Ну, Эркин, мы обязательно встретимся. Что бы ни случилось, никогда не падай духом! – Ганя притянул его к себе и крепко обнял.

– Да, – сказал Эркин. – Я больше никогда не буду унывать…

И стало легче: он почувствовал, как в него вливаются новые силы.

Учитель

Для молодого человека жизнь состоит из подъёма по размеренным ступеням. Школа – высшее образование – овладение профессией – становление как работника. Пять лет пролетели быстро – как пять дней, словно тень птицы в окне.

Вроде только вчера поступили на первый курс, стали студентами, только познакомились друг с другом и весело проводили время, но вот уже настала пора остепениться, взяться за дело и задуматься о будущем.

Распределение на работу – это как гадание на картах. Земля Саха настолько просторная и разнообразная, что каждый уголок, район кажется отдельным государством со своими особенностями, условиями, даже человеческими характерами.

Твоя судьба полностью зависит от того, в какое место, к каким людям ты попадёшь. Это как повезёт: поедешь, например, по распределению на Крайний Север – опомниться не успеешь, как окажешься на берегу Ледовитого океана в роли супруги гордого сына тундры, знатного оленевода, за строганием жирного чира[54]54
  Чир (щёкур) – ценная промысловая пресноводная рыба из рода сигов; распространена в реках и озёрах на севере России.


[Закрыть] на обед. А может, сделаешь карьеру: если у тебя в глубине души есть заветная мечта превратиться в большого тойона[55]55
  Тойон – вождь у народностей Крайнего Севера и Сибири.


[Закрыть], к тому же любишь покомандовать, поруководить, – глядишь – ты уже директор небольшой школы. А затем, замеченный нужным взглядом «сверху», идёшь на повышение и вскоре спокойно можешь стать начальником отдела улусного образования или строгим инспектором – грозой всех нерадивых учителей района.

Татыйык, как одна из лучших на курсе в учёбе и поведении, имела полное право остаться в городе и получить работу на кафедре или в другом институте. Но она твёрдо решила стать учителем в сельской школе. Ей кажется неправильным, имея желание учить детей, готовясь к этому пять лет и получив диплом, вдруг отстраниться от своей мечты. Надо хотя бы попробовать, проверить себя – в этой мысли она непреклонна.

И девушка отказалась от места в институте языка, о котором сообщила её куратор.

Родное наше село! Трепещущее сердце и живая душа народа. «Солнечные люди с золотыми поводьями за спиной…» – говорится в олонхо про людей саха. Вечно цветущая священная природа. Родной алаас. Дух предков. Двор, в котором беззаботно играли в детстве…

А поводья за спиной – это тоска по родине. Каким бы большим человеком ты ни стал, на какую бы высокую должность ни забрался, какими бы дальними краями ни пролегали твои пути-дороги – тебя, молодого или старого, весёлого или грустного, в самые сложные моменты жизни: в горести или благополучии, в унынии или радости, в болезни или в здравии, – невидимым поводом, неразрывной связью эта непроходимая боль-тоска будет притягивать, увлекать, призывать к родному алаасу…

Село Сырдык Сысыы, куда распределили Татыйык, оказалось удивительно красивым местом. Оно расположилось вокруг большого, просторного алааса.

С другой стороны, словно охраняя село, течёт травянистая речка с развесистыми ивами. За ней, поднимаясь выше и выше, начинается дремучий лес, безграничная тайга, где встречаются то небольшие круглые алаасы, то протяжённые болотистые мари и бесконечное количество маленьких озёр и озерков. И никто не знает, где у тайги предел и чем она заканчивается…

Но как бы ни была красива местность, какое бы высокое вечное небо над ней ни простиралось, – село будет таким, каковы его жители.

«Что за народ в этом краю живёт? Чем дышит?» – спрашивают всегда.

По большому секрету: здешнее население делится на три сорта. «Начальство»: сидит в конторе, ходит с папками, разговаривает важно, – руководство наслега и совхоза. «Работяги» – доярки, скотники, водители, кочегары. И между ними благородная «прослойка» – из тех, кто не мёрзнет в сырых хотонах, не ночует на полях: учителя, врачи, продавцы.

Но это только в разговорах между собой. А на самом деле всё зависит от того, как семья налаживает свою жизнь. У кого много детей, хотон, скотинка и прочая живность, техника и крепкое хозяйство – на тех всё село и держится. От их трудов и свершений, мыслей и настроения, характера и обычаев зависит весь уклад сельской жизни.

«Не поступишь на учёбу – пойдёшь навоз выгребать…», «У государства шея толстая – всё выдержит…», «Из окошка хотона кремлёвские звёзды видны» – самые популярные здесь народные установки.

Первая для молодёжи, эти крылатые слова вылетают из уст родителей, чтобы уберечь любимых чад от тяжёлого сельского быта. И в самом деле, у людей здесь от работы с утра и до ночи, не разгибая спины, в холодном и сыром хотоне или, разрывая жилы, летом – на сенокосе, зимой – на заготовке леса, сокращается жизнь, они рано зарабатывают болезни и становятся инвалидами.

Вторая – о многодетных семьях. Некоторые рожают по десять и более детей, много матерей-героинь. Когда спрашиваешь: «А не страшно тебе? Как ты будешь их поить, кормить?» – у них готов ответ: «У государства шея толстая, в сиротах не оставит».

А изречения «Из хотона кремлёвские звезды видны» или «Поскользнувшись на коровьей лепёшке, окажешься в Москве» – это знак особой государственной политики. У высшего руководства партии и правительства свои разнарядки и планы, в них требуется, чтобы в списках представленных к высоким государственным наградам или делегатов больших съездов обязательно присутствовали один-двое простых работяг. И тогда, если ты, как пишут в местных газетах, выдоил «реки молока», сдал «горы пушнины» или выкосил «алаасы сена», может быть, посчастливится втиснуться в этот список и засветиться в кремлёвских палатах, сфотографироваться в обнимку с Леонидом Ильичом Брежневым, Михаилом Шолоховым или Валентиной Терешковой.

Татыйык приехала из райцентра на попутной машине и выгрузила перед школой свой багаж. Два полных чемодана с одеждой, полмешка книг и сумки с разной утварью. Ещё в райцентре она предупредила о своём приезде по телефону, и поэтому уселась у закрытой двери с табличкой «Директор».

Долго ждать не пришлось: по тёмному коридору стремительным шагом пронёсся рослый человек и загремел ключами, открывая кабинет.

Татыйык в мыслях представляла директора Давида Ильича Бойлохова хорошо одетым, при галстуке и в очках, но он оказался немолодым мужчиной с обветренным лицом, в мятой и засаленной рабочей одежде.

– Чтобы вы не замерзали, всё лето ремонтировали котёл, поменяли всю систему отопления, – с этими словами Бойлохов указал рукой на стул, предлагая ей сесть.

Полистал документы и диплом девушки и только после этого внимательно посмотрел на Татыйык.

– Хм-м, неужели в городе места не нашлось для такой красотки?.. В институте, например? – Бойлохов, в полном соответствии со своим простецким внешним видом, говорил напрямую, без обиняков.

– Место было. Я сама сюда попросилась, – ответила Татыйык.

– Мы здесь живём скромной сельской жизнью. Дрова да лёд – вот наши заботы, – директор с недоверием посмотрел ей в глаза.

– Знаю…

– Надолго ли тебя хватит?.. Сейчас отношение к учёбе круто поменялось. Дети в некоторых классах урок провести не дают… В прошлом году учительница, работавшая на этом месте, всего два месяца выдержала. Каждый день сидела здесь и плакала, – Давид Ильич показал пальцем на крайний стул.

Не зная что ответить, Татыйык пожала плечами.

– Главное – завоевать авторитет. Какие-нибудь другие таланты имеются? Может быть, поёшь, танцуешь?..

– Я сюда не танцевать приехала, – резковато ответила Татыйык, которой не понравился такой разговор.

Давид Ильич рассмеялся.

– Ну раз так, держись! Мы во всём тебе поможем, – смягчаясь, сказал он примиряюще.

Её подселили к незамужней молодухе, которую все звали Настаа-бригадир.

Татыйык дали девятый «Б» класс.

От волнения ночью толком и не спала. Встала рано утром и до мелочей продумала, как одеться, как зайти в класс и начать разговор, как себя вести.

В кабинет она зашла с завучем Ираидой Михайловной.

– Здравствуйте! – в классе, где все разговаривали друг с другом и стоял возбуждённый гомон, вдруг разом стихло.

– О, Мэрилин Монро! – раздался чей-то весёлый голос.

– Ну, лишь бы не Мээрилиир[56]56
  Мээрилээ (якут.) – болтать, пустословить, надоедать нравоучениями.


[Закрыть] Монро! – протянул сидящий за средней партой круглолицый упитанный парень.

Класс взорвался смехом.

– Проня Сутаков, опять неймётся твоему длинному языку?..

– Да, тесно ему у меня во рту, прямо беда! – ободрённый тем, что шутка удалась, Сутаков начал уже наглеть.

– Татьяна Федосеевна наш новый учитель, – представила завуч. – Назначена вашим классным руководителем. Да, она ненамного старше вас, но надеюсь, вы поддержите её во всём и будете слушаться.

Когда она вышла, Татыйык осталась одна перед двадцатью учениками.

Двадцать детей – двадцать судеб. Сыграет ли она какую-то роль в их дальнейшем пути? У мальчиков в соответствии с современной модой длинные волосы закрывают уши, они круглое лето работали на воздухе и лица их почернели, что ещё больше подчёркивают надетые в первый день учёбы белоснежные рубашки. На девочках – нарядные белые передники.

– Ну, во-первых, я никак не могу быть Мэрилин Монро, – начала Татыйык. – Я учу французскому языку, а Мэрилин была американкой. Но я постараюсь, чтобы мои уроки были вам интересны…

Ещё не веря тому, что у них теперь такая красивая классная руководительница, девятый «Б» с любопытством и восхищением наблюдал за ней: девочки рассматривали, во что она одета, мальчики наблюдали, как молодая учительница держится.

Татыйык постепенно знакомилась с коллегами и вливалась в педагогический коллектив.

Большинство учителей были люди местные, приветливые и разговорчивые. Особенно она сблизилась с учителем физики Агнией Михайловной, женщиной средних лет. Очень спокойная, никогда не увидишь, чтобы кричала и ругалась, но на её уроках всегда тихо, никто не шалит. Да и показатели у неё хорошие, каждый год по несколько ребят поступают в вузы по её профилю.

На уроках у Татыйык нет должного порядка, особенно беспокоят двое мальчишек – Проня Сутаков и Миша Бугаев. Огрызаются, разговаривают, мешают другим слушать. Несколько раз были моменты, когда Татыйык еле стерпела, чтобы не накричать на них или ударить ладонью по столу, но сдержала себя.

Однажды, когда после очередного неудавшегося урока она сидела в пустом классе совершенно обессиленная и павшая духом, зашла Агния Михайловна. Разговор затянулся.

– На самом деле большинство из них хорошие, добрые в душе ребята. Ну да, есть среди них один-два грубияна. Главное, с самого начала не показывать свою слабость, завоёвывать их уважение будешь постепенно, своими знаниями, добрым отношением и человеческими качествами. От родителей мы слышали, что этот класс очень изменился. Девочки смотрят, как одевается Татьяна Федосеевна, и подражают ей, мальчики тоже стали следить за собой, сделались гораздо опрятнее, это значит, что они тянутся к хорошему. Не упускай этого!

Они долго и задушевно говорили о роли учителя в школьной жизни.

– Мне один раз в жизни довелось пообщаться с великим педагогом, – сказала Агния Михайловна и тихо продолжила: – Это были времена, когда я, как и ты сейчас, делала первые шаги после окончания института. Сказали, едет новый учитель, известный на всю республику. Районо направило его к нам, и они с директором долго разговаривали с глазу на глаз. Перед этим в нашем наслеге было совершено громкое преступление, и мы были на плохом счету.

Дали самый беспокойный класс, в котором было много мальчиков. Сам учитель был довольно угрюмым на вид человеком в возрасте. В чистом, но поношенном сером пиджаке, с тяжёлым коричневым портфелем из толстой кожи. Немногословный: в ожидании своего урока Михаил Михайлович молча сидел в учительской, ни с кем не спешил знакомиться и сближаться. А мы все, конечно, следили: а как он с ребятами общий язык найдёт?..

Через несколько месяцев все мальчишки стали ходить за ним по пятам.

Потом ребята рассказывали, что на одном из уроков он вытащил из своего портфеля маленький радиоприёмник, включил музыку и спросил: «Хотите своими руками сделать такое радио?» Никто ему, конечно, не поверил. «Не может быть, – сказали парни, – такое, наверное, делают только на заводе в большом городе!» – «Кто запишется в мой кружок, тот весной будет слушать новости из сделанного самим радиоприёмника», – сказал учитель.

На выделенные ему директором деньги накупил в городе разных деталей: резисторов, конденсаторов, проводов и паяльников. С тех пор парни только и ждали, когда закончатся уроки. Допоздна разбирали схемы, работали с паяльником, расплавливая оловянный припой. После, завидуя им, стали присоединяться и ребята из других классов.

Михаил Михайлович, конечно, знал, что дети саха смышлёны и мастеровиты, и понимал, чем увлечь их души. К весне у каждого мальчишки было собственноручно сделанное им радио, и разве можно было с чем-то сравнить их радость от сознания этого?.. Вот что они умеют, большие учителя, – учат детей думать и созидать. Раскрывают их внутренние возможности…

Михаил Михайлович проработал два года. Многие его выпускники поступили в центральные учебные заведения – в Москве, Новосибирске. «Инициатива должна исходить от вас самих, вы не должны ждать, чтобы кто-то сверху вам указал», – учил он. Однажды мы были совсем ошарашены, услышав, что этот учитель сам убирает класс. После урока он оставался и со шваброй в руках драил полы. Так он показывал личный пример, воздействовал на совесть детей. После этого ни один класс не оставался неубранным, а по весне все стали соревноваться в чистоте и ходили с ватой проверять друг у друга наличие пыли в кабинетах, – закончила рассказ Агния Михайловна.

Татыйык квартирует у Настаа-бригадира. Одинокая женщина лет сорока, ветеринар с высшим образованием, она находит счастье в работе.

В Сырдык Сысыы все дома с печным отоплением, только учреждения подключены к котельной. Но всё-таки имеются в селе и четыре современных благоустроенных двухэтажных дома – совсем как в городе. В одном из них, в однокомнатной квартире, Татыйык посчастливилось занять угол.

А местный совхоз «Ленинский путь» – это огромное хозяйство. Четыре отделения, и в одном только Сырдык Сысыы содержат полторы тысячи коров и семьсот лошадей. Кроме того, имеется сто гектаров картофельных полей, пять тысяч гектаров сенокосных угодий.

Настаа работает бригадиром животноводов. Она несёт ответственность за фермы и молодняк скота. Когда Татыйык заканчивает работу пораньше, ужин готовит она, чем очень выручает хозяйку.

В один из вечеров Настаа пришла с работы и сразу начала переодеваться, не стала даже ужинать. На вопрос девушки ответила: «Две доярки не вышли на работу, пойду на ферму». Вернулась около полуночи. Татыйык, при ярком свете настольной лампы проверявшая тетради, быстро убралась, налила чай, собрала на стол.

Настаа подошла к столу. Бедняжка вся пропахла коровником. Только было отхлебнула чай из чашки, как вдруг упала лицом на стол и начала плакать, глубоко всхлипывая. Татыйык вздрогнула от неожиданности.

– Таня, уезжай из села, ни за что не оставайся здесь! – говорила Настаа сквозь слёзы. – Когда пришла на ферму, половина коров стояли недоеные, заготовщик кормов, скотник Бечех Басылай, тоже пропал, никто не знал, где он ходит. Оставили старых доярок после работы, еле вместе управились. До поздней ночи таскали голодным коровам сено…

А ведь Настаа до этого подшучивала над Татыйык, уговаривая выйти замуж за местного парня и остаться здесь. Выходит, сейчас её мнение в корне изменилось?..

– Нет будущего у села, – сказала она, чуть успокаиваясь. – Как же стало трудно работать, всё время приходится кого-то просить, чтобы подменили доярок. К работникам детского сада иду, в контору. Раньше, если оставалась невыдоенной хоть одна корова, это было ЧП на весь район, а нынче наши работники бросают по двадцать коров и идут пьянствовать. Молодняк худеет, совсем уже отощал. Люди не хотят трудиться. Как долго это может продолжаться?!

В один из дней Татыйык оставила учеников после уроков и предложила:

– Ребята, у меня идея. Не пойти ли нам на ферму на один день, чтобы подменить доярок?

К её удивлению и радости класс принял предложение с удовольствием. Кроме заболевшей девочки Юли все согласились.

Хотон фермы «Тёлен» находится на восточной окраине села. 9-й «Б» в пять часов утра, перед утренней дойкой, уже был возле коровника. Зашли и заполонили весь красный уголок. Доярки уже ждали и пили чай. Возникло радостное оживление.

Красный уголок – это место, где животноводы собираются, отдыхают, пьют чай и проводят собрания. На стене висят портрет Ленина, Доска почёта и красный вымпел «Победителю социалистического соревнования». На длинной батарее сушатся резиновые сапоги, носки, стельки, чулки.

– Надевайте, в хотоне сыро! – сказали ребятам.

Они на двоих-троих взяли по 25–26 коров, столько обычно приходится на одну доярку.

В коровнике действительно большая сырость. Мычат бурёнки, от холода клубится дыхание. Да, условия здесь суровые, ведь работать приходится каждый день, без выходных, с пяти-шести утра до десяти вечера…

Журналист

После окончания учёбы Тимир, исполняя овладевшую его умом с детских лет мечту, отправился в район работать в местной газете.

Пять лет был корреспондентом. Оказывается, человек быстро ко всему привыкает, эта земля стала ему второй родиной. Ему кажется, что нет посёлка лучше, чем районный центр Маарыкчаан. Он расположен на девяти холмах, в нём мало длинных и прямых «нормальных» улиц, но когда глубже проникаешь в их переплетения, одна за одной являются такие красоты, словно перед тобой раскрывается скромная, таинственная душа народа саха.

Люди здесь напоминают жителей Японии: очень быстро понимают и осваивают всё новое, перспективное. Тимир предполагает – это из-за того, что в прошлом они пережили много бед и горестей. Здесь мало воды, поэтому в засушливые годы возникает немало трудностей. Обычно вода используется три-четыре раза: вымыв посуду, той же водой моют полы, а потом ею же поливают огород.

Тимиру больше всего нравится время летних отпусков. В редакции, где работает с десяток человек, остаются три-четыре сотрудника, а иногда и двое. И тогда, как говорит водитель Сашка, начинаются «судорожные телодвижения и страшнейшая работа». Сам ездишь в командировки и привозишь горячий материал, сам же пишешь по нему репортаж, стуча на пишущей машинке, редактируешь, делаешь корректуру… А затем до двенадцати ночи, пока газета набирается и печатается, дежуришь в типографии. Проверяешь до каждой запятой, до каждой точки… не должно быть ни единой ошибки!..

А когда приходишь утром и берёшь в руки свежую, ещё тёплую от дымящихся новостей газету, созданную твоими руками, то забываешь про усталость и боль, про холод и жару, про голод и недосып, всё это словно куда-то улетучивается – до того она притягательна и желанна, творческая работа!..

Шофёр Сашка и Тимир почти ровесники и поэтому отлично ладят.

Старый редакционный уазик за длинное лето по грязи, лужам и кочкам беспрепятственно доезжает до истоков любых речек, до всех самых дальних летников и ферм, а плёночный фотоаппарат «Киев» корреспондента Тимира Попова быстро наполняется красотами природы Маарыкчаана, портретами молодых сенокосчиков с загорелыми лицами, симпатичных, улыбчивых доярок с вёдрами в руках, обеспечивающих белое молочное изобилие.