Текст книги "Не предать время своё"

Выйдя из кафе, они дотемна разговаривали, прохаживаясь взад-вперёд по улице. Затем Гера проводил его до входа в метро.

Вернувшись в мастерскую, он увидел то, от чего потерял дар речи.

В углу валялась картина, которую он написал в Рязани. Холст был порван, рама сломана.

Схватил телефон и позвонил Ерохе. Друг долго не брал трубку. Наконец-то подключился и произнёс свой «привет».

– Что за битва здесь произошла? – спросил Гера.

– Кюннэй, жена твоя, приходила… – с трудом выговорил Ероха, словно сам был в чём-то виноват.

Гера тяжело опустился на стул. Можно было догадаться… Опять она ревнует. Подумала, что нарисовал Татыйык.

Долго просидел в молчании. Подумал: «Надо мне съездить на родину. Отдохнуть. Собраться с мыслями…» Но как же выставка? Чтобы участвовать в выставке молодых художников Москвы «Новое время», они с Ерохой готовились три месяца. Посмотрел на свои работы, стоящие в ряд возле стены… Опять ему показалось, что в своём творчестве он не дотягивает до некой планки, чего-то ему не хватает.

«Но я обязательно вернусь. Вернусь с новыми, совершенно другими работами».

На родине

Эркин приехал на такси из улусного центра и высадился перед родным двором.

Время было ещё не позднее, но чувствовалось дыхание осени, к тому же небо заволокло облаками, поэтому уже наступили сумерки. На улице никого не видно.

Эркин с интересом смотрел на родную улицу. Всё изменилось. Изменилось так, что заметно глазу. Дома соседей обветшали, краска на заборах выцвела, окна не мигая смотрят на тебя, словно задумчивые глаза.

Вот оно, место, в котором прошло его детство, где он с воинственными воплями бегал вместе с такими же сорванцами. Интересно, где теперь те озорники? Только сейчас он подумал, что, оказывается, давно оторвал из памяти, будто листок календаря, скомкал и выкинул времена своего босоногого детства.

Калитку во двор, кажется, попыталась сломать голодная скотина: один столб покосился, и кто-то подпёр его изнутри, в качестве засова крепко привязали проволокой жердь. Двор зарос давно некошеной многолетней травой.

Дверь была закрыта. Висит замок величиной с собачью голову. Не зная, что делать, Эркин прохаживался взад-вперёд, посматривал на соседние дворы. Никого не видно. Тихо. Только где-то далеко, на другом конце деревни, пилят лес, жужжит бензопила «Дружба».

Соседство в деревне имеет огромное значение. Дети играют вместе, взрослые делятся всем, ходят в гости, дружат и становятся друг другу как близкие родственники. Поэтому никто не строит глухих заборов. Всё открыто. Всё нараспашку. Что в какой семье вчера случилось, кто к кому приходил, что ели на ужин – всё известно всем.

Рядом, через ограду, живёт семья Назара. Отец семейства – водитель. Возит воду. Свидетельством этому, словно памятник его многолетней преданной работе, перед его забором ржавеет под дождями водовозка с раскуроченными передними колёсами. Сын их Маахыс был приятелем Эркина. Где-то он сейчас?..

Из дома вышла сгорбленная немолодая женщина в белом платке. Держа руку козырьком, долго разглядывала парня.

– Это ты, Эркин? – крикнула она.

«Елена, мама Маахыса. Как она постарела… Была бы жива моя мать, тоже такой была бы?..» – подумал Эркин.

Елена принесла ключи.

– Несколько лет назад негодные мальчишки ходили бить стёкла на окнах. Ваши, с божьей помощью, уцелели.

Когда он вошёл, дом, где давно никто не жил, встретил холодным, сырым духом. Принёс дров с улицы, затопил печку.

Всё в доме осталось по-прежнему. Всё приведено в порядок, сложено как надо. До поступления в университет они с матерью жили здесь вдвоём. Мать работала кассиром в отделении совхоза. К вечеру Эркин встречал её сваренным в этой печи супом. Иногда ехал навстречу на велосипеде, когда возвращалась с работы, и забирал из маминых рук купленные в магазине хлеб, масло, чай.

Ночью приснилось, как мать укутывает его одеялом: «Голубчик мой, замёрзнешь, дом холодный». Горячее и задушевное дуновение проникло в самое его сердце, Эркин чуть не заплакал…

…Тут же оказался в школе: он совершил какой-то проступок, его сильно ругают. Директор, весьма грозный, ходит туда-обратно, заложив руки за спину.

– Мама, я не бил стёкла в классе!

– Знаю, милый. Главное, что ты вернулся, всё будет хорошо – говорит ему матушка и гладит мягкими ладонями.

…Эркин проснулся.

Долго лежал в темноте. В окне, занавешенном ситцевыми шторами в цветочек, начало светлеть. Через открытую форточку было слышно, как щебечут птицы.

Утром встал, одолжил у соседей косу и выкосил траву во дворе. Сходил в магазин, купил хлеба, масла, мясных консервов.

То ли он изменился, то ли люди, но никого из старых знакомых не встретил.

На второй день выспался вдоволь и лежал в раздумьях, где найти лес, чтобы отремонтировать изгородь, когда услышал, что подъехала и остановилась машина. В окно увидел, как крупный, рослый человек в брезентовой куртке и матерчатом картузе возился, открывая калитку.

Эркин сразу его узнал. Это был дядя Карл. Парень обрадовался. Карла все любили. В молодости он был хорошим хапсагаистом[82]82
  Хапсагай (от якут. «проворный», «ловкий», «хваткий») – национальное единоборство, борьба у народа саха.


[Закрыть]. На любом ысыахе люди специально шли смотреть на то, как Карл будет бороться за абсолютное первенство с боотуром из соседнего села Чёрным Ыстапаном. Делали ставки, смеялись, шутили. В общем, человек простой, свой.

Дядя Карл большого образования не имеет. После школы всем классом бросили клич (было такое народное движение тогда) и пошли работать на ферму, доить коров. Никто не знает, какую путь-дорогу уготовила бы Карлу жизнь, если бы он поступил как все, – выучился и получил специальность. Но оказалось, не судьба: приехала к ним на ферму после окончания курса осеменаторов Ариша, девушка из Нюрбы, своей красотой разрушившая планы парня.

С тех пор он тракторист, скотник, рабочий совхоза. В последние годы – незаменимый бригадир в Тэтине. По материнской линии они с Эркином близкие родственники – оба из знаменитого рода Моджуну, который, словно многовековое ветвистое мировое дерево Аал-луук мас, настолько разросся по всему Саха сирэ, что некоторые семьи начали забывать, что они из одного корня.

В дверь громко постучали. На пороге стоял сам Карл – широкоплечий, радостный, настолько довольный, что на мясистом сияющем лице совсем исчезли и без того небольшие глаза, превратившись в длинные, узкие щели. Приветливо протягивая руку, он переступил порог.

– Ну что, приехал?.. А мы тут тебя заждались! – сказал он так, будто Эркин вернулся не из колонии, а со всесоюзного курорта Крыма или Геленджика. – Когда-то тётушка встречала меня здесь горячим чаем с молоком. Да, были времена…

Карл погрустнел, грузно сел на табурет перед очагом, замолчал, закурил.

– Поедешь со мной в Тэтин. Одевайся…

– А зачем нам туда ехать? – спросил Эркин.

– Ну ты и спросил, друг! – засмеялся Карл. – Сдам тебе всё твоё добро по описи.

– Какое ещё моё добро?

– Лошади твои, коровы…

Оказывается, когда развалился колхоз, матери Эркина достался пай в виде двух коров и одной кобылы. Карл с женой присматривали за ними. Богатство приумножилось, лошадей стало три, а коров четыре. На Эркина, не ожидавшего ничего подобного, эта новость свалилась так внезапно!.. Даже не знает, что делать с таким богатством…

Тэтин – это находящийся в более чем двадцати верстах небольшой участок земли. Стоит на красивой речке Туйма. С просторными, широкими и задумчивыми якутскими алаасами, с живыми озёрами, как будто это не вода, а всевидящие глаза Земли, с нескончаемыми зелёными лесами, березняками, болотами, марями. Давно, когда были мелкие колхозы и люди ещё не отдалились от родных алаасов, здесь был довольно большой посёлок. А когда начали создаваться совхозы и пошло укрупнение хозяйств, люди переселились в центральные места и здесь всё опустело.

Всю дорогу Карл рассказывал:

– Когда расформировывали совхоз, здесь был большой переполох, каждый день шли собрания. Кто-то призывал остаться в общем хозяйстве, кто-то говорил разделиться на личные. Были даже те, кто хотел забить весь скот, продать мясо и поделить деньги…

Эркин смотрит в окно автомобиля на милую сердцу природу, по которой так истосковался, – на открытые алаасы, окружающие их леса, берёзовые рощи – и молча слушает.

– Мы решили раздать землю. Частникам – по два гектара, крестьянским хозяйствам – по десять. Животноводам, в соответствии с их стажем работы, досталось по две-три коровы и по одной лошади. Не все были довольны. Бедные старики, которые вышли на пенсию и отошли от дел, плакали, что всю жизнь горбатились на ферме, но остались ни с чем…

Сам Карл, оказывается, ещё до этого организовал собственное крестьянское хозяйство и по новой установке получил больше десяти гектаров земли. Он собрал вокруг себя уроженцев Тэтина, и стали жить и трудиться сообща – кооперативом.

…Тэтин изменился. Появились новые дома. Во дворах видна разная техника. На улице играют дети. Когда-то в этой глубинке, покинутой всеми, курился дым лишь из пары домов, а сейчас жизнь бьёт в ней ключом.

В ожидании гостя Ариша, жена дяди Карла, приготовила почти праздничный обед из разнообразных блюд. Расторопная и трудолюбивая хозяйка, она уже заварила чай и быстро накрыла на стол. Имеются на нём и дары тайги – от жареных карасей до косульего мяса.

– Хлеб у нас свой, приобрели мини-пекарню и очень довольны её работой, – тараторит Ариша, рассказывая местные новости. Внуки, два мальчика-погодка с загорелыми лицами, отдалённо напоминающими Карла, прибежали с улицы и накинулись на горячие пирожки.

– Здесь живут Тарабукины, Дьаакып с семейством, твой одноклассник Бетюкэс… всего пять-шесть хозяйств, – Карл перечислял тех, кто переехал на заброшенный когда-то участок. – У всех жеребята, по шесть-семь коров, живём вскладчину, как одна семья…

После чая надели тяжёлые болотные сапоги и отправились осматривать родные места.

Шагали долго. Перешли через две речки со стоячей прохладной водой и кочкарником. Затем начался лес, стали открываться один за другим круглые поляны, алаасы… Если кто-то спросит, откуда появился народ саха, то вот тебе ответ. Если бы в каждый из этих заброшенных маленьких етёхов[83]83
  Етёх (якут.) – усадьба, жилой дом со двором.


[Закрыть] с деревянными сэргэ посередине собрать всех, кто родом из этих мест со всеми потомками, родными, внуками и правнуками, каждый такой етёх превратился бы в многотысячное шумное поселение.

Дядя и племянник пришли к родовому сайылыку рода Моджуну уставшими и вспотевшими. Сели на землю. Отдышались. С пригорка показался раскинувшийся вдаль якутский алаас, дремавший под туманным одеялом.

– Ну, вот наш сайылык, земля, где похоронены наши деды, – Карл прикурил, вглядываясь вдаль. – Добрая земля, большая, спокойно можно собрать четыре-пять больших стогов сена.

– Место хорошее. Неплохо было бы здесь организовать коневодческую базу, – вставил своё слово Эркин.

И перед глазами всплыла живая картина. Дома. Дымокуры. Табун белых лошадей, мирно пасущийся посредине алааса. Дети, с брызгами купающиеся в озере. И тоненькая длинноволосая девушка с ведром, несущая воду.

– Теперь ты самый богатый парень в округе. Смотри, на девушек победнее и не смей взглянуть, – Карл рассмеялся и похлопал по плечу племянника.

Долго они сидели на пригорке и разговаривали, планировали, с чего начинать.

– До больших холодов время ещё есть. Распилишь лес на пилораме, пока земля мягкая, выкопаешь ямы под столбы, приготовишь, – советует Карл. – В следующем году начнём строить коневодческую базу.

Видя эту картину перед глазами, Эркин почувствовал в себе прибавление внутренних сил, ему захотелось работать и творить. Он понял, какие возможности открыли перед ним родная земля и близкие люди.

«Махтал[84]84
  Махтал (якут.) – благодарность. Здесь: «благодарю вас», «спасибо вам».


[Закрыть], мои предки, что вы есть, что вы не забыли меня. Теперь дело за мной: умирать буду, но обязательно дело доведу до конца… Не посрамлю вашей веры в меня!»

В душе Эркина поселилась крепкая уверенность, что всё получится.

Околоток

– Температура воздуха в Якутске ноль градусов, – немного похрипев, громко выдал динамик в самолёте, и сотни дремавших пассажиров вздрогнули в своих креслах.

Воздушное судно начало снижаться для посадки.

Гера опять не сомкнул глаз. Он думал о том, что ждёт его впереди. Картина всей его прошлой жизни стёрлась, а будущее казалось натянутым на мольберте чистым холстом. И что же на нём выведут кисти судьбы, какие краски наложат – тусклые или яркие?.. Какими сюжетами наполнят, с какими людьми сведут?..

Вспомнил дочку Саасчану… Тоска и любовь волной хлынули в сердце.

Когда открылась дверь и стюардесса пригласила к выходу, Гера среди суетливой толпы прибывших из Москвы вышел из самолёта.

Повеяло свежим утренним воздухом. Вдалеке темнело деревянное здание якутского аэропорта. После московских и ленинградских огромных, шумных аэровокзалов показалось, что он приехал в тихую и спокойную деревню. Было облачно, моросил прохладный дождик.

Обслуживающий московский рейс жёлтый аэродромный автобус, почему-то напомнивший тихую, бессловесную добросовестную уборщицу, бесшумно подвёз Геру к вокзалу. Большие железные ворота широко распахнулись, будто входные двери в Якутию, и толпа людей с чемоданами, тележками и рюкзаками хлынула в город.

Встречающих тоже было немало. Кто со цветами, кто с улыбкой, а кто и с простым якутским «дорообо»[85]85
  Дорообо – приветствие, «здравствуйте».


[Закрыть] приветливо встретили тех, кого ждали. Встречи – это не проводы. В воздухе веяло духом радости.

Геру встречала сестра Жанна. Раньше он относился к ней как к младшей и всегда представлял её ребёнком, но сейчас взглянул на неё другими глазами. Это не прежняя избалованная девчонка, это уже мать семейства, которая испробовала всю горечь жизни. В ней добавилось серьёзности, и она всё больше стала походить на маму. С такими же, как у матери, светлыми и ясными глазами, хорошо одетая молодая городская женщина.

Гера долго, не моргая, смотрел на сестру и прочитал все мысли, которые проблёскивали в глубине её души за этими широкими глазами. Радость от встречи с братом. Вина за сделанную ошибку. Тревога от неизвестности в будущем…

– Ты надолго приехал? – шёпотом спросила Жанна, но тут же замялась, посчитав вопрос грубым и неуместным.

Гера пожал плечами. Потоптался на месте. По правде говоря, он сам не знал ответа на этот вопрос. Сели на автобус, поехали в город. Хорошо, что Жанна окончила медицинское училище, выучилась на зубного техника, теперь у неё есть работа, которая может прокормить. Несколько лет назад вышла замуж за парня, работающего в институте горного дела, у них небольшая комната в общежитии, растёт трёхлетний сын. Брат с сестрой лицом к лицу сели пить чай. Гоша, муж Жанны, в командировке, на всё лето уехал в экспедицию.

Большого разговора не вышло. Вроде всё понятно и так. Но вопросы и сомнения копятся в душе за невысказанными словами… Гера оглядел комнату. Кажется, зять сам сделал двухъярусную деревянную кровать. Наверху сопит их сынишка Семёнчик. На полу разбросаны его машинки, конструктор и пластмассовые солдатики. Шкаф для одежды. Полки с посудой и книгами. Да, тесновато жить им здесь…

На следующий день Гера отправился в «гнездо» художников, которое находилось в пятиэтажном доме напротив магазина «Туймаада».

Обойдя дом, забрался по железной лестнице и оказался в мастерских. Как и условились, его ждал Георгий. Встретил с радостью. Постарел. Волосы поседели. Но глаза всё так же горят, и голос по-прежнему звучный. Гера вытащил гостинец – кофе в металлической банке с изображением пальмы – и поставил на стол.

– Ну гляди, Гера! Все мои труды за тридцать лет, весь мой «соцреализм» лежит теперь грудой мусора, – Георгий показал на сложенные у стены картины в рамах. – Как говорится, на помойке истории. Нам говорили, что мы должны показывать созидательный труд, победу коммунизма, отважный образ комсомола, а всё это оказалось ложью.

Георгий явно пал духом. Гера и в самом деле заметил, что висящие на стенах картины несут в себе пропаганду: репортажи художника со стройки века – БАМа, победные портреты лучших работников – доярок и скотоводов, изображения торжественных парадов под красными знамёнами.

– Искусство никогда не стареет. Это же прожитая нами жизнь, наше прошлое. И это нельзя выкинуть и забыть, – постарался Гера успокоить старого товарища.

Разговаривали довольно долго. Выяснилось, что Георгий уже не преподаёт в училище, да и с творчеством в последнее время думает покончить.

– Профессия художника никого не прокормит, рисую больше для того, чтобы выплеснуть свои мысли. Молодёжь начинает работать совершенно по-новому, мы только завидуем. Ну и ты не отставай, иди только вперёд! – дал он своё благословение.

И, к большой радости Геры, предложил ему свою мастерскую: «Все расходы оплачивай сам и твори», – и вручил ключи.

На другой день Гера поехал в родной район Якутска – Сайсары.

Не зря говорят, что родина помнит, спрашивает со своих детей и не отпускает их. В далёкой Москве, в дни и радостей, и горестей, ему часто снилось детство с деревянными домами и пыльными улицами.

Сайсары – место, где впервые встретились, схлестнулись и поладили якутская и русская культуры, – имеет особенное значение не только для него, но и для каждого человека саха. Как в Америке Нью-Йорк называют котлом, где смешались все нации, так и Сайсары являются мясорубкой, через которую словно пропустили и получили однородный «фарш» из жизненного уклада, языка, мышления и внешнего вида города и деревни, саха и русских с примесью татар, корейцев и украинцев.

Когда Гера был маленьким, район Сайсары ничем не отличался от деревни. По улицам ходили коровы, паслись лошади, росла зелень, да и дикая природа была недалеко. На поле по Вилюйскому тракту играли в футбол, мчались на велосипедах купаться к одноимённому озеру.

И конечно, самым дорогим для каждого местом был кинотеатр «Айхал». Ожидание хорошего кино, которое скоро покажут, сборы всем районом, обсуждение после сеанса… Фильмы про индейцев, мультики и выжимающие девичьи слёзы индийские мелодрамы с несчастной любовью – всё это был отдельный, удивительный мир. Некоторые картины видели по два-три раза, но и этого было мало, они бегали смотреть повторно в другие районы города, в кинотеатры «Центральный» или «Мир». Там с местными мальчишками косились друг на друга, бывали и драки один на один.

А в своих Сайсарах чувствовали себя полными хозяевами. Приход любого незнакомого пацана вызывал их интерес. Особенно доставалось приезжим из деревень. Те сами были наслышаны о «городских бандитах» и испуганно озирались по сторонам, чем сразу себя и выдавали. Местные прижимали их к деревянному забору, словно утят, в каких-нибудь запутанных сайсарских закоулках и чистили карманы, выгребая на лимонад и мороженое накопленную за год мелочь, да ещё заставляли подпрыгивать и по звяканью монет находили зашитые в трусах деньги в потайных карманах. Всё это казалось им приключениями, невинной забавой…

Гера медленным шагом дошёл до родной улицы, названной в честь озера Ильмень, где пало много якутских воинов из лыжных бригад. Остановился у своего двора. Родной дом уже принадлежит другим людям, и вся его прошлая жизнь будто перечёркнута. Новые хозяева перестраивали усадьбу. Они разбирали маленький дом, который для Геры построил отец, Сильный Нюкулай, чтобы он занимался там творчеством. Двое молодцев с выделяющимися на голом торсе мускулами и загорелой до блеска кожей ломами поддевают и скидывают по одному сверху брёвна. Кажется, что с каждым упавшим бревном из сердца и души Геры со страшной болью вырываются куски. Здесь он дни и ночи готовился к экзаменам, здесь собирались и веселились с друзьями. На стенах висели вырезанные из журналов фотографии кумиров его молодости и изображения мотоциклов всевозможных марок.

Совершенно разбитый, он понуро побрёл дальше.

Шёл довольно долго, пока на краю улицы не увидел крупные буквы вывески кафе «Чингисхан». Зашёл внутрь. Кафе оказалось помещением с затхлым духом и узкими окнами. До дальнего угла выстроились с десяток столов. Бар, за ним ряды бутылок. В глубине зала сидят трое мужчин в рабочей одежде и о чём-то беседуют. Стол полностью заставлен бутылками. Пожилой сутулый человек в шляпе сидит и вычитывает что-то в газете, перед ним стакан и кусок чёрного хлеба на тарелке.

Гера взял бутылку пива, кружку и сел за стол подальше, чтобы никто ему не мешал. Налил горьковатого напитка, отхлебнул… и отодвинул кружку. Ноги стали словно свинцовые.

Сидел долго, не обращая внимания на то, кто приходит и уходит. Зашёл шустрый молодой человек в красной футболке. Поговорил о чём-то с барменом, взял три полных кружки пива и, позванивая ими, подошёл и сел рядом.

Гера узнал его сразу. Это был Чолбон, сайсарский парень. В былые времена он учился в 20-й школе.

– Это ты, Гера?! А я думаю, что за фраер сидит! – Чолбон не скрывал радости.

– Здравствуй, дружище! – Гера тоже оживился, встретив давнего знакомого.

– Не думал, что увижу тебя здесь, говорили, что живёшь в Москве, стал известным на весь мир художником…

– Ну не то чтобы на весь мир… – Гера замялся. – Вот, посмотрел на свой старый дом…

Поговорили про общих знакомых – как и где они сейчас. Чолбон перегонял с Владивостока иномарки и продавал их здесь, в Якутске.

– В каждую поездку жена провожает как на войну, по всей дороге бандиты и рэкетиры, – рассказывал Чолбон, грызя сушёную рыбу. – На моих знакомых, троих якутских парней, напали сзади, когда они выходили из кафе, оглушили железными трубами и угнали машину. И искать грабителей в таких случаях бесполезно…

В это время зашла длинноволосая худощавая женщина. Проходя мимо приятелей, споткнулась и чуть не упала, удержавшись за край стола. Одета странно: поверх старого ситцевого платья накинут грязный мужской пиджак.

Перекинувшись парой слов у стойки бара, направилась к тем троим работягам в глубине зала. Оттуда послышалась грубая ругань: «Уйди, сука, исчезни!»

Когда женщина повернулась лицом к парням, увидели, что оно всё в синяках, один глаз подбит. Гера вздрогнул.

– Что, разве не узнал?.. Это же дочь Сандаровых, Мира, – сказал Чолбон.

– Ка-а-ак?! – Гера лишился дара речи, он смотрел и не верил своим глазам.

Неужели это Мира Сандарова?.. Это никак не вязалось с его прежними представлениями о ней. Когда женщина хотела было направиться к ним, подбежал бармен, схватил её за локоть и вытолкал на улицу.

Сандаровы были одним из заметных семейств в Сайсарах. Отец, Нил Поликарпович, мужчина крупного телосложения, – известный партийный работник, член обкома, летом он носил шляпу из конского волоса, а зимой – такую же, как у членов Политбюро, каракулевую шапку и длинное пальто. Когда ему предложили квартиру в центре, в высоком каменном доме, он отказался. Получил участок в Сайсарах и построил якутскую усадьбу. Мать, капризного вида нежная женщина с ярко накрашенными губами, была солисткой оперного театра. Иногда её показывали по якутскому телевидению, тогда все говорили: «Поёт Ольга Сандарова – наш жаворонок!». Домой супруги приезжали на чёрной «Волге». Нил Поликарпович выходил из машины первым и, словно в заграничном фильме, открывал дверь и выводил из машины жену за руку, что тогда было для всех в диковинку.

У Сандаровых были две дочки, всегда нарядно одетые близняшки. Они учились в центре города, в школе для детей элиты. Сайсарские ребята видели их только в магазине, когда девочки приходили за хлебом или конфетами. «Я сегодня видел Лиру с Мирой!» – это была особенная новость.

– Думаю, ты помнишь ГКЧП, то выступление коммунистов? – увидев Геру в раздумьях, начал рассказывать Чолбон. – Это разделило политиков на две непримиримые группы, и каждый должен был выбирать одно из двух, к кому приткнуться, куда идти. Ну вот, тогда многие из тех, кто ещё вчера не сходил с трибун, восхваляя партию и комсомол, сожгли или порвали свои партбилеты и стали истыми демократами. А Нил Поликарпович заявил, что не может изменить идее, которую воспринял сердцем, за что его выгнали с работы.

Это был большой для него удар. Кажется, и «горькой» себя успокаивал. А однажды осенью, когда ездил за реку охотиться на зайцев, был нечаянно ранен. Долго не протянул. За ним и мать девчонок вскоре отправилась… Девушки закончили музыкальное училище. Лира вышла замуж за иностранца, говорили, что уехала в Англию. А у Миры жизнь не сложилась. Выскочила за артиста какого-то, но семьи у них не получилось. Потом сошлась с Сашкой-моряком. Говорят, он и научил её всему дурному.

Гера помнит того Сашу-моряка: он всегда ходил в тельняшке, был задиристым сайсарским парнем с примесью татарской крови. То и дело рассказывали о его проделках и неладах с законом.

Выходя из кафе, он увидел, что Мира лежит в обнимку со скамейкой, стоящей за зданием. Платье задралось, и её белые ляжки были выставлены на всеобщее обозрение.

Пока шёл к мастерской, эта картина не выходила из его головы. «Как же так?.. Как резко поменялась жизнь! Неужели так всё и будет продолжаться?! Кто же это остановит..? Кто защитит этих попавших в беду несчастных, кто протянет им руку?» Вся его прошлая жизнь, все воспоминания его детства пошли кувырком…

В мастерской взял лист ватмана и начал рисовать карандашом. Две нарядные и счастливые девочки взялись за руки и с радостным смехом бегут навстречу солнцу. «Я вас спасу!» – написал он большими буквами внизу листа.

Приехав на родину, Гера начал входить в круг художников.

Свобода словно открыла второе дыхание для творческих людей. Якутск кипел. То и дело проходят выставки, обсуждения, собрания и встречи. Особенно радует то, что возвращаются и прорастают истинно народные представления и традиции. Ведь якутское изобразительное искусство идёт корнями к древним мастерам. Какие тонкие узоры и орнаменты они вырезали на дереве и кости! Какие искусные и удобные изделия отливали из меди и серебра! Всем этим самобытным и колоритным наследием, будто родниками, питались наши первые художники-графики. Их имена в своё время прогремели на весь Советский Союз.

В музее изобразительного искусства на улице Хабарова Гера посетил выставку Тимофея Степанова, искусство которого было пропитано якутским духом. Он выставил около двадцати работ на тему олонхо. Девятиярусное высокое вечное небо. Верхний, срединный и нижний миры. Ысыах. Мировое дерево Аал-луук мас.

Остановился перед картиной «Туйаарыма Куо». У девушки косы распущены и вьются в беспорядке, напоминая якутскую поговорку о том, что «у женщины мысли меняются девять раз, пока она дойдёт от кровати до шестка».

«Какая бездонная кладезь богатств таится в художественном творчестве и особом мышлении нашего народа!» – подумал Гера. Когда учился в институте, им не преподавали культуру восточных народов – Китая, Средней Азии, Японии, Индии. Всё крутилось вокруг Западной Европы. Однажды, в год окончания института, был такой случай. На экзамене по истории западноевропейского искусства он по обыкновению предстал перед комиссией один из первых. Там сидел похожий на Чехова профессор в бородке и круглых очках. После нескольких довольно бойких ответов тот спросил, откуда Гера приехал. «Из Якутии. Я саха», – ответил он.

И тогда профессор начал задавать вопросы, имеющие отношение к восточному искусству. О китайской живописи. О ступах[86]86
  Сту́па – буддийское архитектурно-скульптурное культовое сооружение, имеющее полусферические очертания.


[Закрыть] Древней Индии. А затем перешёл на тему шаманов: «Шаманизм имеет очень глубокие корни, что вы об этом знаете?» Гере стало очень стыдно. «Не знаю, нас этому не учили», – только и смог он ответить.

Художник – человек удивительный. Его не видно месяцами, пока работает в своей мастерской. Единственное место, где он выходит в свет, – это выставка. Здесь узнаёт, чего он стоит, здесь выставляется на всеобщее обозрение и оценивается его труд. Это для людей искусства особое испытание.

Якутские художники собрались на большую выставку «Новое веяние» в старой арт-галерее «Ургэл»[87]87
  «Ургэл» (пер. с якут.) – «Плеяда звёзд».


[Закрыть], недавно возобновившей работу. Гера привёз из Москвы несколько холстов, но ему не хотелось их здесь выставлять: он был ими недоволен. Но когда организаторы стали настойчиво просить, вручил им рисунок бегущих к солнцу девочек с надписью большими плакатными буквами: «Я вас спасу!»

Он не думал, что на выставку придёт столько людей. В большом просторном зале были установлены стулья в пять-шесть рядов, места всем не хватило, и посетители стояли толпой за ними.

Выступили академики, искусствоведы, старые художники. Начался осмотр картин.

Сразу было видно, что якутское искусство приобрело новое дыхание и многое начало меняться. Большинство работ – графика. Молодые художники стали смело использовать символы, традиционные якутские узоры, рунические письмена из древних горных пещер и скал. Заиграли яркие цвета…

Выставка была с фуршетом. Посетители с бокалами в руках внимательно разглядывали каждую картину, обсуждали. Гера стоял и разговаривал с однокурсниками по училищу, когда вдруг увидел Татыйык. Она не спеша переходила от картины к картине и на несколько мгновений останавливалась перед каждой, видимо, оценивая.

Совсем не изменилась. Такая же, как была, даже стала ещё лучше. Одета в светлый брючный костюм. Она приблизилась к Гериной работе. Парень заволновался. Рассмотрев картину, бросила взгляд вниз, на имя автора. Было похоже, что удивилась.

– Здравствуй, Татыйык!

– Здравствуй, Гера!

В глазах девушки не было заметно ни искры удивления или радости, она вела себя так, будто они виделись вчера. Это расстроило Геру.

– Ты приехал из Москвы?

– Нет, я сейчас здесь. В Якутске…

– Хорошая выставка… Как далеко продвинулось якутское искусство!..

– Да, я сам очень впечатлён этими работами.

Разговаривая, они прошли в вестибюль.

Татыйык рассказала о том, что работает в департаменте по подготовке кадров и что завтра утром летит в Лондон.

– У меня машина. Покажу тебе город, верну старый долг, – шутливо предложила она.

Вспомнив про первую встречу на заре своей юности, оба рассмеялись.

На улице было уже темно. Якутск играл сотнями огней. Поехали по тому же маршруту, которым когда-то мчались в годы студенчества на мотоцикле.

Остановились у озера Сайсары. Городские дома вглядывались в свои перевёрнутые тени, и свет их окон дрожал на мелкой ряби.

– Видела твою картину. По правде говоря, я ничего не поняла. И люди, кажется, тоже…

– Ну и пусть. Главное, что сам понимаю…

– Как же так… Разве искусство не для народа?

– Я приехал на родину, и мысли мои совсем запутались. Чувствую себя в чём-то виноватым, – печально сказал Гера.

Он рассказал Татайык, как его сестру обманули с деньгами за проданный дом. О том, как побывал в родном районе Сайсары, как разрушаются людские судьбы, о тяжёлой судьбе Сандаровых.

Долго сидели в молчании.

– Кому нужны мои красивые картины, когда вокруг такая трудная жизнь, когда в сердце у людей одна тревога?..