Текст книги "Не предать время своё"

На днях у Эркина был день рождения, и парни собрались в комнате за чаем, когда под видом рейда нагрянули члены студпрофкома, и Джур в том числе. Праздник же какой-никакой, была и бутылка красного, за что и получил предупреждение о выселении. Он это помнит. Нет ничего хорошего в том, чтобы быть выгнанным из общежития, остаться без крыши над головой и мыкаться по углам у знакомых-незнакомых…

…Первый этаж довольно высокий. Самые смелые ребята-спортсмены спрыгнули вниз, нашли какие-то деревяшки, приставили к стенам, помогли девушкам – кого за ручку, а кого и на руках спустили с криками и смехом, той же галдящей толпой вывалились на улицу и потопали из Сергеляха в сторону центра города.

При подходе к проспекту Ленина сбоку вывернули бодрой походкой трое парней. Один из них – худощавый, длиннорукий и длинноногий – нёс семиструнную гитару, перекинутую через плечо на ремне, словно ружьё.

– ЯГУшникам-лягушникам[42]42
  ЯГУ – Якутский государственный университет.


[Закрыть] – пламенный привет!

– О, Ганя Техас! – девушки заулыбались, защебетали, замахали ручками.

Ганю Техаса знала вся студенческая молодёжь города. Приветливый и бойкий юноша слыл одним из самых продвинутых и модных чуваков[43]43
  Чувак (сленг) – популярный в 1960–1970-х годах в СССР синоним слов «парень», «юноша», «мужчина».


[Закрыть] города, увлекался начинающим проникать с Запада рок-н-роллом. Талантливый, пробивной, запросто сможет слетать как в себе домой в Москву и Ленинград, где у него, по рассказам, море знакомых знаменитостей, может потусоваться на рок-концертах, пообщаться с самыми крутыми музыкантами, а вернувшись, угощать народ дефицитной жевательной резинкой и заморской «кока-колой».

Кроме того, он фарцовщик. Любую модную вещь можно было купить у него. Чтобы иметь мятые и потёртые заграничные штаны под названием «джинсы», некоторые молодые люди копят деньги годами. Они могут быть старыми, поношенными, дырявыми, но главное здесь – фирменный знак: Made in USA. Это великая гордость. Сшитая в далёкой, загадочной, недоступной стране вещь, какими-то неведомыми тропами проникшая сюда, может сделать тебя самым популярным и обсуждаемым гражданином в государстве под названием Сергелях.

Когда ребята добрались до площади Орджоникидзе, там всё уже кипело, как в котле. Те, кто пришёл раньше, успели сделать несколько кругов в центре, с боковых улиц, – где группой, где по двое-трое, девушки – взявшись под руки; под ярким светом фонарей подтягивались студенты училищ: педагогического, медицинского, культуры, учащиеся СПТУ, а также разношёрстная рабочая молодёжь. Между ними были видны и блюстители правопорядка.

Одна из милицейских машин с истошным воем отбрасывала разноцветные блики из мигалки. «Расходитесь! Не нарушайте сон горожан!» – несётся из рупора. А собравшийся народ сильно воодушевлён. Из каждой группы слышатся звонкие голоса запевал. К ним начали присоединяться присутствующие, и вскоре они в одном большом кругу заняли всю площадь: «Эсиэ-эсиэ-эсиэкэй, осуо-осуо-осуокай!»

Внутри круга остался сотрудник милиции. Послышался смех. Он подошёл ко взявшимся под локоть и кружившим в танце людям и остановился. «Выпустите его!..» – раздались крики.

Круг расступился. Когда людская стена громко продолжила повторять запев и пришла в движение, какая-то девушка разорвала круг возле Эркина и сунула тёплую ладонь в его руку. Посмотрев на парня, весело рассмеялась:

– Ты же неправильно ступаешь, надо вот так…

И в самом деле: он пригляделся и увидел, как слаженно ставят ноги и передвигаются в едином ритме танцоры. Эркин засмущался. По правде говоря, у него на родине хоть и бывали осуохаи, но не такие массовые. А молодёжь в них совсем не принимала участия. Только здесь он осознал особый дух этого якутского танца, его воодушевляющую и объединяющую силу.

Запевалы менялись один за другим, круг становился шире, звонкие слова набирали силу. Он чувствовал тепло нежной руки – разливаясь словно током, оно дошло до самого его сердца. «Какая прекрасная девушка, после танца обязательно спрошу её имя», – набирался смелости Эркин. Тем временем подошли ещё парни и девчата, они разорвали круг и встали между ними. Девушка оказалась где-то вдалеке.

После осуохая Эркин искал незнакомку, прохаживаясь взад-вперёд в толпе, глядел по сторонам, но её нигде не было видно.

«Даже имени её не успел спросить… Но город-то маленький, где-нибудь да увидимся, я найду её», – старался он успокоить себя, но так и не сумел понять, чем эта чужая, хоть и красивая девушка запала ему в душу.

Ночной осуохай молодёжи оказал на общество такое воздействие, словно неожиданный выстрел из дробовика разбудил спящую вековую тайгу.

Каждый охотник знает: при 60-градусном морозе в глухой, безлюдной, заснеженной и ледяной тайге от неожиданного выстрела воздух с треском и звоном разбивается, как прозрачный хрусталь, а раскат громом разносится по деревьям, горам и долам, тревожа поголовно всех жителей тайги – от зорких глухарей до сонных медведей в берлогах.

«Студенты в городе нарушают порядок!» – пошли слухи да сплетни. Что-то прибавилось, что-то убавилось, и через решето пересудов молва облетела все наслеги и улусы.

В студенческом городке Сергелях воцарилось какое-то напряжение, шушуканье и прятанье глаз. Каждому, кому были дороги студенческая скамья да скромная стипендия в 56 рублей, приходилось следить за своими словами и действиями. Прошёл слух, что скоро по общежитиям и учебным отделениям состоятся серьёзные и конкретные разговоры.

УЛК, учебно-лабораторный корпус, – первое в Сергеляхе современное девятиэтажное здание. Как же обрадовались Эркин с товарищами, узнав на первом курсе, что будут заниматься в этом красивом, большом помещении! До этого студенты учились в «сталинке» – главном корпусе с толстыми каменными стенами и высокими потолками, перед фасадом которого, словно в античных постройках Древней Греции, возвышались белые колонны.

На том месте, где построен УЛК, раньше были лужи да грязь. Стояли два почерневших обветшалых барака – это были первые студенческие общежития. Новые времена Сергеляха безжалостно перелистнули этот период, как прочитанную главу в учебнике истории.

Общее собрание было назначено в культурном центре университета, где начали собираться парни и девушки со всех факультетов. На сиденьях, спускающихся лесенкой рядами, при желании можно вместить хоть тысячу человек. На этот раз здесь проходит не интересное мероприятие, сопровождаемое весёлой суетой, студенческими шутками, шумом и гамом. Напряжение. Ожидание. Во что и каким образом это выльется, как отразится на судьбах людей, догадаться невозможно…

Вошли больше десятка строгого, даже сурового вида людей в галстуках и, громыхая стульями, расселись за расставленным на сцене длинным столом. Среди них есть ректор. Пожилой, неулыбчивый, сутуловатый человек в очках. Комендант Сергеляха. Деканы, профессора, преподаватели. А крепкого телосложения человек со стрижкой ёжиком, которого раньше никто не видел, сел на крайний стул и сразу стал записывать что-то в тетрадь.

Первым поднялся Евстафий Петрович, ректор. Строго оглядел зал, коротко ознакомил с достижениями университета, упомянул о важности высшего образования. Закончил словами:

– В городе произошёл случай с нарушением общественного порядка, в котором участвовали наши студенты. Мы должны дать этому происшествию соответствующую оценку.

Неожиданно первым поднялся Джур Старостин и стал говорить от имени всех комсомольцев университета:

– Мы живём в сложное историческое время, когда народ СССР находится в окружении враждебных капиталистических стран, которые неустанно следят за каждым нашим шагом, за нашими ошибками. И вот в это трудное время наши товарищи уронили честь нашей родины, показали свою безответственность! Мы, комсомольцы университета, решительно осуждаем этот поступок! – и словно ища похвалы и поддержки, он повернул лицо, на котором читалось праведное возмущение, вниз, в сторону преподавателей.

Преподаватель политэкономии Семён Семёнович громко возгласил: «Хм!» и, надев очки, с интересом, внимательно стал рассматривать Джура.

Речь Евстафия Петровича была суровой. Выявить всех студентов, принявших участие в осуохае, и отчислить из университета: нечего тратить на них государственные средства.

Наступила тишина. Эркин был поражён, что в таком большом зале, при таком скоплении народа может воцариться такая мёртвая тишина, что если бы над ними пролетела даже крохотная муха, звук крылышек дошёл бы до каждого уха.

– Бестинова Саргы, объясните нам, пожалуйста, с какой целью вы на ночь глядя отправились на осуохай, – нарушил тишину крупный человек с широким лицом, с зачёсанными назад чёрными лоснящимися волосами и в больших очках.

Не ожидавшая такого поворота Саргы, студентка медицинского факультета, поднялась с места и в глубокой панике оглядела ребят, будто ища у них спасения.

– Но ведь… Людям же нравится… У нас в селе летом во время ысыаха осуохай идёт до самого восхода солнца… И старики танцуют, и молодые… – Не понимая, правильно она сказала или нет, покрасневшая девушка остановилась в нерешительности, запнувшись на полуслове.

Вдруг из среднего ряда резко поднялся невысокий смуглый юноша в светлом свитере толстой вязки и заговорил с уверенным видом, без капли волнения:

– Я студент четвёртого курса отделения якутского языка. С малых лет вырос, читая Ексекюляха, Алампу, Ойунского. Чтобы изучать родной язык, три года упорно поступал на этот факультет. Объясните мне, пожалуйста… Вот не могу понять… Говорят, что языки малых народов исчезнут и все мы перейдём на один общий язык советского народа. Тогда зачем же мы мучаемся, изучаем свой язык, становимся учителями и учёными?

«Есть же парни, какой молодец!» – восхитился Эркин.

Преподаватель якутского отделения Василий Саввич, кажется, не стерпел и поднялся, громко отодвинув стул. Опёрся на стол. Окинул взглядом зал.

– Ребята, это неправильное понимание… – начал он. – Язык народа не может исчезнуть… Вместе с языком исчезает и сам народ… А что касается осуохая – это искусство народ саха пронёс с собой сквозь глубины веков. У всех народов есть национальные танцы. В Грузии, в Молдавии, на Украине, казахский, узбекский. То же самое у нас. А что, если нам его не запрещать, не ограничивать, а наоборот – организовывать его и другие якутские танцы везде, где можно? – Василий Саввич вопрошающе взглянул на людей в галстуках.

Широколицый мужчина в очках с толстыми стёклами недовольно скривил лицо:

– Василий Саввич, во время гражданской войны один из белобандитов собрал народ на осуохай и всю ночь напролёт заставил ругать советскую власть, об этом вы должны знать лучше меня… Иногда и массовый танец может стать идеологическим оружием…

Василий Саввич хотел было ему возразить, но махнул рукой и сел на место.

Собрание закончилось, и студенты, толпившиеся в битком набитом культурном центре, вздохнули с облегчением. Отпуская все тревоги, страхи и волнения, возвращаясь в своё обычное бодрое состояние, ребята с шумом и гамом двинулась к выходу.

Эркин перешёл улицу со снующими машинами и зашагал к автобусной остановке. В центре города, в большом здании почты, находится междугородный переговорный пункт, где можно заказать разговор с районами. После долгой очереди протискиваешься в тесную кабину и говоришь с родными. Надо позвонить матери и сказать, что с ним всё в порядке, – наверняка после всех этих событий она волнуется.

Автобусы ходят плохо. Можно прождать полчаса, а то и целый час. Когда уже совсем теряешь надежду, подходит дребезжащий жёлтый автобус с просторным нутром, прозванный в народе «сараем», и народ – лицом в лицо, затылком к затылку – битком набивается в него так, что порой трудно пошевелиться.

Среди ожидающих Эркин заметил того самого бойкого парня, что так смело выступил на собрании. Худощавый, смуглый, в длинном пальто с поднятым воротником, с чёрной сумкой через плечо, заложив руки в карманы, он прохаживался по залу, потом встал и понурил голову, словно о чём-то задумался. «Хорошо бы познакомиться», – подумал Эркин и подошёл к нему.

– Ну, друг, сказанул ты на собрании! Не в бровь, а в глаз…

Парень поднял глаза на Эркина и приветливо улыбнулся:

– Меня зовут Тимир, учусь на якутском отделении, – и протянул руку.

Эркин наслышан, что это за отделение, он знает, что там учатся люди не совсем обычные, ни на кого не похожие, там царит своя, особенная атмосфера, совершенно другая среда. Университет-то большой, есть физики, медики, биологи, «иностранцы» и строители (где учится Эркин), но студенты якутского отделения другие: они до мелочей знают, что такое олонхо, отлично осведомлены, что в саха течёт кровь великого тюркского племени, исследуют тяжёлую судьбу первых якутских писателей.

Ребята стали делиться планами на будущее. Тимир рассказал, что хочет стать творческим работником, журналистом.

– Ты знаешь, насколько у нас край просторный и разнообразный? – за год невозможно объехать!.. И живёт лишь один миллион человек. Ты понимаешь, это население всего одного большого города! – У парня загорелись глаза, отчего лицо его преобразилось, стало светлым и красивым. – У меня есть мечта: надеть шляпу, взять фотоаппарат и пуститься в путешествие, чтобы пожать руку каждому, чтобы каждого земляка знать в лицо!

– Ничего себе мечта! – удивился Эркин.

– Начнём с тебя, – сказал Тимир и протянул руку. Оба рассмеялись.

Эркин рассказал, что он изучает проекты современных каменных зданий, мечтает работать на больших стройках. Ребята разговорились и могли бы общаться сколько угодно. Но вот, медленно раскачиваясь и кряхтя, словно больной ревматизмом старик, подошёл большой жёлтый автобус и отворил двери.

Заждавшийся народ разом повалил протискиваться в открывшийся проход. Парни потеряли друг друга в толпе.

Валериан

Закончилась учебная сессия с её экзаменационной суетой, и началось одно из самых долгожданных и счастливых времён для студенческого племени: летняя практика, время строительных отрядов.

На улице потеплело, окна общежитий открыты настежь, и звуки якутских песен вместе с ритмами современной эстрадной музыки разлетаются, будто вырвавшиеся на свободу птицы. Со стадиона «Юность» слышны крики парней, с утра до вечера играющих в футбол и волейбол.

Командиры и комиссары стройотрядов уже договорились о будущем трудоустройстве и объектах, которые студенты будут сооружать. В каком-то наслеге возводится хотон[44]44
  Хотон (якут.) – хлев, коровник, обмазанный для утепления глиной или навозом.


[Закрыть], в городе идут работы по штукатурке и покраске каменных домов, в летниках-сайылыках требуются доярки, на сенокосе всегда дел непочатый край.

Одетые в одинаковые куртки цвета хаки, похожие на солдатские гимнастёрки, но с разноцветными трафаретами-надписями на спине – «Айан», «Аргыс», «Чэчир»[45]45
  «Дальний путь», «Спутник», «Зелёная ветвь» – названия стройотрядов.


[Закрыть], – девушки и парни заполонили городские улицы и снующие туда-сюда дребезжащие автобусы. Когда в прошлые выходные на площади состоялось традиционное шествие строительных отрядов, глядя на проходящую единым потоком молодёжь, городские старики говорили друг другу: «Смотрите, все эти ребята знают, что такое сельский труд, их руки привычны к топору и пиле, они умеют и корову доить, и сено косить. Сколько же они принесут пользы народному хозяйству за два-три летних месяца!» – и смотрели на них одобрительным взглядом.

А у Геры другие заботы. Скоро он поедет в Москву поступать в художественный институт имени Сурикова, надо готовиться к трудным экзаменам и творческому конкурсу.

Мотоцикл «ИЖ-Планета-спорт» резко тормознул перед общежитием.

– Татыйык, к тебе красный железный конь! – радостно воскликнула, выглянув на улицу, Айыына, соседка и подруга Татыйык. Девушка, которая до этого сидела на кровати и читала книгу, встала и посмотрела вниз на машущего ей рукой Геру.

– Ну вот, уже про всё всем известно! Хотя никому вроде не рассказывала… – Татыйык поспешно начала собираться.

– Парень, может меня покатаешь? – из открытого окна на нижнем этаже раздался протяжный и весёлый девичий голос. Отовсюду послышался смех. Смущённой Татыйык показалось, что окна общежития одно за другим начали открываться, стали выглядывать любопытные лица.

– Мне скоро уезжать… – Гера остановился у площади и снял шлем.

– Ты ведь училище окончил, неужели тебя там рисовать не научили? Обязательно надо ещё учиться? – спросила Татыйык.

Гера рассмеялся:

– А вот и надо! Мне ещё развиваться и развиваться… Давай я лучше покажу тебе мастерскую, как там творят художники.

В душе ему досадно, что Татыйык не понимает до конца важность выбранной им профессии.

– Ой, как хорошо! – девушка сразу обрадовалась. Татыйык и правда далека от искусства, в том числе от изобразительного, этот мир ей незнаком и непонятен. В школе толком об этом не рассказывали, но она сердцем чувствует, что кроме кино, книг и театра есть ещё неведомый, но удивительный и глубокий мир, и тянется к нему душой.

Они заехали на улицу Ленина и остановились у длинного пятиэтажного дома крепкой каменной постройки. По дороге в библиотеку Татыйык много раз проходила туда и обратно мимо этого здания, вечером здесь открывается ресторан с переливающимися огнями и гремящей музыкой. Оказывается, в этом доме нашли приют художники, устроив мастерскую, вход в которую был со двора.

Взойдя на высокое железное крыльцо, парень с девушкой вошли внутрь. Показались стены, обложенные большими, тяжёлыми и толстыми плитами, широкие лестницы с рядами гранёных ступеней. Здесь было прохладно и немного мрачно.

– Вот оно, место, где зародилось искусство саха, здесь наши художники творили свои лучшие полотна… – Гера говорил благоговейно, полушёпотом. – И Валериан работал здесь…

«Валериан!» – Татыйык где-то слышала это необычное имя, которое звучало словно переливающийся жемчуг…

– А кто это – Валериан?

– Валериан Васильев[46]46
  Валериан Васильев – якутский художник, один из мастеров, заложивших основы книжной графики Республики Саха. Виртуозно работал в разных техниках эстампа, что способствовало техническому обогащению национального искусства. Лауреат Якутской республиканской премии имени П. А. Ойунского в области литературы и искусства.


[Закрыть] – наш гений! Каждый саха должен знать его имя, – Гера взглянул девушке прямо в глаза.

Пройдя по коридору, открыли одну из дверей. Перед ними развернулась просторная, пропитанная запахом краски комната с высоким потолком и большими светлыми окнами. Тут и там возле стен сложены в кучу натянутые на деревянные рамы холсты. Между ними перед мольбертом, с поднятой в руке кистью, застыл красивый широкоплечий человек с развевающимися чёрными волосами, в сером фартуке, измазанном разноцветными красками.

– О, братишка Герман! Да ещё с прекрасной Туйаарымой Куо, от которой взгляд не отвести. Проходите, проходите, рассказывайте свои новости, – выразил свою радость хозяин. – Гера, ты всё правильно решил по поводу поступления в Суриковку. Тому, кто решил стать художником, академическое образование необходимо. Ты развиваешься только тогда, когда впитываешь в себя знания и умения, накопленные мастерами всего мира, – Георгий усадил гостей за стол и разлил из чайника чай.

Гера представил девушку. Сказал, что Татыйык хочет знать и понимать искусство.

Георгий осторожно снял со стены одну из картин. На холсте изображены высокие, большие чороны[47]47
  Чорон – деревянный сосуд-кубок для кумыса.


[Закрыть] и чаши кытыйа[48]48
  Кытыйа – невысокая деревянная чашка с широким отверстием, заменявшая при еде миску и тарелку и украшенная с наружной стороны резным орнаментом.


[Закрыть]. Среди них сидит узкоглазый невзрачный человек и с интересом рассматривает цветок сарданы[49]49
  Сардана – лилия даурская (пенсильванская); цветок занесён в Красную книгу Якутии.


[Закрыть], взяв его в руку. И дело не в человеке, а в его взгляде, устремлённом на растение. В этих глазах такое удивление и восхищение перед великолепным творением природы – будто перед ним раскрылся целый мир…

– Эта картина из серии «Старые якутские мастера», – объяснил Георгий. – Вот, смотри! Не родился ещё у нас художник, который бы с такой силой показал душу саха, его тягу к светлому и прекрасному…

– Это Валериан? – осторожно спросила Татыйык.

– Валериан. Живя на берегу Северного Ледовитого океана, в лютый мороз проводя дни и ночи в борьбе за выживание, человек саха, оказывается, имеет важную особенность: он ценит прекрасное, тянется к свету и добру. Эта картина словно благословление народу, он предсказывает, что такое свойство души выведет северного человека на мировые вершины, и это его будущее. Таково её содержание.

Татыйык чувствовала восхищение: эта простая чёрно-белая картина источала такой удивительный внутренний дух, который невозможно передать словами!..

Сайсары – один из непохожих на другие уголков мира саха с особенной атмосферой. С первого взгляда замечаешь только приземистые бревенчатые дома деревенского вида, улицы и переулки с лужами и грязью, которые тянутся в беспорядочном переплетении. Но вы обидите жителей Сайсары, если сравните их с селянами: из хлопающих калиток на выкрашенных оградах выйдут одетые по-городскому люди, одинаково хорошо говорящие и на саха, и по-русски. Таковы они – «сайсарцы», похожие на отдельный народ жители особого района, в котором, словно в кёрчяхе, смешались две культуры – якуты и русские.

Гера остановился перед тёмно-зелёным забором и заглушил мотор.

– Это мой дом. Давай зайдём, выпьем чаю?..

– Нет, мне не хочется…

– Мы ненадолго, – парень взял Татыйык за руку.

Когда вошли во двор, огромная овчарка, заметив чужого, загремела цепью и двинулась было вперёд, но привязь не пустила, и собака грозно залаяла.

– Ой! – от неожиданности девушка попятилась назад.

– Индус, тихо! На место! – осадил Гера пса.

Зашли в дом.

– Мама, это мы с Татьяной, нам бы чаю…

Из комнаты грациозно выплыла уже немолодая, но с тонкой талией и фарфоровым лицом женщина в красном китайском халате с крупным цветочным узором, с волосами в бигуди, повязанными платком. Долгим, почти немигающим взглядом она изучающе посмотрела на девушку.

«Гера очень похож на маму», – подумала Татыйык.

Зашли в гостиную и уселись на диван. Комната была богато обставлена: на стене роскошный ковёр, пол устлан дорожками-паласами. В шкафу за стёклами множество книг.

Девушка поднялась и стала их разглядывать. Толстые тома «Библиотеки мировой литературы», многочисленные выпуски подписных изданий «Подвиг», «Молодая гвардия»… Редкие книги, которые трудно достать. В село, где жила Татыйык, приходило в год всего несколько экземпляров подписных изданий, их в большой тайне делили между собой совхозное и школьное начальство. Как же завидовала им Татыйык, которая любила читать!..

– Мать работает в обкоме секретарём-машинисткой, она и достаёт… – объяснил Гера.

Из прихожей послышалось, что кто-то зашёл с улицы.

Это была окончившая весной девятый класс сестра Геры, она прошла мимо них в свою комнату. Ножки обтянуты джинсами, глаза накрашены. Увидев Татыйык, сказала «здрасьте», на мгновенье взглянула, затем скривила было лицо в усмешке, но сдержалась и прикрыла рот ладошкой.

Татыйык это не понравилось.

Позвали к чаю. Как говорится в сказках, стол ломился от яств. В огороде рядом с домом всё было усажено картошкой, капустой и другими овощами, поэтому и на столе красовалось не меньше трёх-четырёх видов салатов. Ещё по весне берут цыплят, за лето откармливают и осенью забивают. Вот и мяса всегда вдоволь.

– Жанна, иди поешь, я тебе чаю налила! – позвала хозяйка дочку.

– Не хач-чу-у… – послышался капризный голос.

– Ну ладно, потом сама поест…

Явился отец семейства, работавший по хозяйству во дворе, – немного сутулый человек небольшого роста с седеющими волосами и обветренным лицом. Он молча переоделся и вымыл руки. Когда сел за стол, ему налили супу.

– Студенты ночью устроили осуохай, избили милиционера. Ужас! Татьяна, надеюсь, в этом не участвовала?

– Мама!.. – укоризненно воскликнул Гера.

– Ты мне рот не затыкай. Что плохого в том, чтобы говорить правду? На улице деревья лучше и не высаживать… Всё тут же ломают, выкорчёвывают. Это деревенская молодёжь, кто же ещё?

«В нашей группе учится больше двадцати ребят. И никто из них растений не портит!» – хотела ей ответить Татыйык, но почему-то язык не повернулся.

Девушка отпила горячего чаю.

– Наш сын очень талантлив, у него большое будущее, – попыталась продолжить разговор хозяйка. – Он занял место на выставке Дальнего Востока, получил специальный диплом.

– Я была на осуохае и нисколько этого не стыжусь… Простите, меня, наверное, подруги потеряли… – Татыйык встала и направилась к входной двери.

Гера бросился за ней.

– Всё на столе осталось нетронутым. Что за день, никто даже есть не хочет! – затараторила женщина. Но когда закрылась дверь, осеклась, и её голос смолк, словно жужжание прихлопнутой газетой мухи.

До общежития доехали без единого слова.

– Ну, пока, Татьяна, я завтра улетаю. Когда же снова увидимся?… – тихо произнёс Гера. И как-то разволновался.

После разговора в его доме Татыйык хотела показать свой независимый характер, но взглянула на парня, и стало его жалко.

– Ну, я не знаю…

– Я напишу?..

Девушка пожала плечами.

– Пока, Гера! – она помахала рукой и взбежала на крыльцо общежития.

Ложное обвинение

Студенческий строительный отряд «Алгыс»[50]50
  Алгыс – якутский обряд благословения.


[Закрыть] в этом году должен построить коровник на двести голов.

Местные встретили очень хорошо. Совхозный бригадир по строительству то и дело приезжает, даёт советы. Управляющий привёз на мотоцикле «Урал» два мешка очень жирной сохатины. Оказывается, здесь есть добрая традиция летом выправлять охотникам разрешения на добычу лося, чтобы кормить мясом сенокосчиков и строителей. За лето охотники заваливают до семи-восьми сохатых. Кроме того, получают с маслозавода масло и сливки. Так что «хавка», как называют питание сами парни, у них отменная.

Приехавшая в качестве повара студентка отделения русского языка Маайыс встаёт рано утром и варит кашу, в обед готовит суп, а вечером парни наедаются жирной сохатиной, макая её в горчицу. Что может быть лучше для человека саха «с коровой пёстрой да с головой большой», как гласит народная поговорка! Устроиться поварихой в стройотряд, где работают одни парни, – большая удача, на такое место бывает много желающих. Зарабатываешь наравне с добрыми молодцами, да и что плохого в том, чтобы быть единственной представительницей прекрасного пола среди тридцати юношей?

Эркин уже третий год в отряде, он боец закалённый и проверенный. Вот командир отряда Ваня Тирбин и поставил его в этом году бригадиром. Парни пилят на пилораме лес, обтёсывают топором брёвна для стен хотона.

Обтёсывание брёвен – любимая работа Эркина. Главное, чтобы топор был крепкий да острый. Напевая что-то себе под нос, вспоминая о чём-то приятном, поворачиваешь так и сяк ствол и тешешь себе, удаляя кору и срубая сучки. И когда из-под твоего топора выходит чистое и гладкое бревно, обёрнутое в светлый луб… есть в этом занятии особая красота. Да и приятный запах свежего дерева проникает прямо в сердце.

Работают до вечерней прохлады. Затем, после сытного ужина, – дискотека в парке с местной молодёжью. Здешний культработник тётя Тоня – женщина в возрасте, но весёлая и задорная. Называет себя диск-жокеем, сама – артист от природы. Вчера насмешила ребят, сообщив, что в соцобязательства отряда «Алгыс» ввели пункт о том, чтобы парни увезли с собой в город не менее трёх невест, и поэтому чтобы они времени не теряли и крепко занялись его выполнением.

Когда вечером после работы пришли в свой лагерь, Ваня Тирбин позвал Эркина в штаб.

– Эркин, друг, тебя вызывают в город. Говорят, тебе повестка пришла…

– Что такое, какая повестка?.. – парень опешил от неожиданности.

– Этого я не знаю, – ответил Ваня и опустил глаза. – Насчёт работы не беспокойся. Мы тебя заменим. В зарплате ничего не потеряешь.

Из-за тревожных мыслей Эркин даже не поужинал. Лёг на кровать, заложив руки за голову. «Повестка какая-то. Странно всё это… Где и в чём я провинился?»

Деревня Ют Кюрё находится примерно в 50–60 километрах от райцентра. Дороги здесь неважные. К тому же всю ночь моросил дождь. Так что непросто сейчас тому, кто собрался в путь…

Эркин поехал с управляющим Габышевым на его мотоцикле «Урал». Глинистая дорога вся размокла, колёсам скользко, и руль всё время безудержно тянет в продавленные машинами колеи. Но у Габышева оказалась крепкая рука, да и сам он привык к таким дорогам, и поэтому ехали без остановок. Хотя раза два застревали. По пути сами помогли людям вытолкать из грязи застрявшие машины УАЗ и «Нива».

В райцентр прибыли вечером, когда уже темнело. Остановились у знакомых Габышева. Эркин попросил разрешения у хозяев и, начисто выстирав полностью заляпанную грязью одежду, повесил сушиться на верёвке.

Утром встал рано, выпил чаю и пошёл к едущему в город автобусу.

– Парень ты молодец, работящий, реши там по-хорошему свою судьбу и быстрее возвращайся! Нынче для нас каждые мужские руки многое значат, – сказал управляющий и крепко пожал ему руку сильной ладонью.

До Бестяха добрался к вечеру. Поспешил сесть на паром, перевозящий людей на противоположный берег, в Якутск.

Сидя на палубе, он с интересом вглядывался в синие волны Лены-матушки. С реки дул свежий прохладный ветер, тихо развевая волосы. Почти ручные, позабывшие страх перед человеком белые-пребелые чайки парят над ним и снуют туда-сюда, что-то пронзительно выкрикивая на своём птичьем языке.

Эркин добрался до общежития, взял ключи у вахтёра и открыл свою комнату. Хорошо, что абитуриенты ещё не приехали. Помылся, заварил чай, напился и улёгся на кровать. Стало было клонить ко сну, но уснуть не смог. Словно дурное предчувствие, какие-то тяжёлые мысли неотступно следуют за ним все эти дни.

«Зря я на родину к матери не съездил», – подумал Эркин.

Каждое лето перед стройотрядом он навещал её. А в этом году вместо такой поездки отправился с однокурсниками на пароходе отдыхать на Ленские столбы[51]51
  Ленские столбы – геологическое образование и одноимённый национальный парк в Якутии на берегу реки Лены. Представляет собой тянущийся на многие километры комплекс из вертикально вытянутых скал и глубокой долины. Входит в список Всемирного наследия ЮНЕСКО, является объектом экологического туризма.


[Закрыть]. Теперь он очень жалел об этом. А как, наверное, его мама ждала…

«Была не была – может, утром махнуть туда и обратно?» – завертелась в голове мысль, но Эркин отогнал её: как бы хуже не вышло, если не успеет к назначенному времени.

С утра зашёл в деканат и взял у девушки-секретаря повестку.

Поехал по указанному адресу.

Каменное здание милиции зловещей громадой нависло перед ним. Отдал дежурному бумагу, тот велел подождать.

Ожидающим оказался не он один. На скамейке сидела русская женщина с заплаканным, померкшим лицом. Ещё два человека ходили взад-вперёд по коридору.

Следователь оказался молодым мужчиной в звании лейтенанта. Проверив документы, сразу начал задавать вопросы.

– Двенадцатого мая на площади Орджоникидзе был на осуохае?

– Был, – ответил Эркин.

– Во что был одет?

– В чёрные брюки и ветровку синего цвета.

– До какого времени там пробыл?

– Ушёл около двенадцати часов. Как только закончился осуохай, сразу вернулся в общежитие.

– Ещё один вопрос: боксом занимался?

– Занимался. Больших достижений не имею. Так, для тренировки тела…

Лейтенант поднялся из-за стола, взял из шкафа папку, снова сел и строго посмотрел парню прямо в глаза.

– Гражданин Эркин Петров, вы подозреваетесь в том, что двенадцатого мая сего года оказали сопротивление представителю правоохранительных органов и нанесли ему побои…

– Что-о?! – не ожидавший такого Эркин сам не понял, как вскочил с места.

– Есть два свидетеля, которые это видели и могут подтвердить.