Текст книги "Не предать время своё"

В это время подошёл Костя. Поздоровались. Он был в тёмных очках.

– Слушай, а друг-то наш ушёл, – сообщил я ему.

– Знаю, – просто ответил Костя.

– Если бы я узнал раньше, то отыскал бы его и поговорил. Почему он не захотел встретиться?.. Такой славный парень…

– Это его дело, – довольно холодно отозвался Костя.

Во время нашей негромкой беседы подошли с поздравлениями счастливые Катя с Сарданой и тут же спросили, почему Айал, так успешно сдав экзамены, вдруг решил уйти.

Я безмолвно пожимаю плечами, а Костя сообщает:

– На лесных озёрах утята-перволетки встали на крыло. Поехал охотиться.

Девушки очень удивляются: какой странный парень!

Спускаясь по крыльцу, встречаем того самого приветливого преподавателя.

– Что, Красная армия понесла потери? – громко тянет он высоким голосом, увидев, что нас осталось двое. Когда проходит дальше, слышатся его слова: – Ну как же, всё-таки война, как же без потерь?..

На этот раз совсем не смешно.

На улице мы с Костей расстались. Я отправился пешком к автовокзалу – сообщить родителям, что в университет поступил. Там стояли телефоны-автоматы, из которых можно было позвонить в районы.

На улице появились лужи. Целых два дня шёл дождь, и радостно светившиеся до того улицы вдруг обрели вид ребёнка, который проплакал целый день. Дождь ещё не прекратился, накрапывал. С высоких крыш на каменные тротуары струилась вода.

Когда подошёл к автовокзалу, там народу была тьма. Обычно в это время тут малолюдно, но в этот раз сюда набились неудачливые абитуриенты и просто прохожие, которые прятались от дождя. Меня удивило что молодёжь, которая не смогла поступить на учёбу, не выказывала никакого огорчения по этому поводу, напротив, они выглядели радостнее и счастливее всех. Да уж, удивительный народ!..

К телефонам была очередь, и я, оглядывая толпу, вдруг увидел в зале ожидания ту самую девушку, которая помогала нам на экзамене. Поверх зелёного платья на ней был тонкий светлый плащ, она с грустным видом смотрела в окно на пробегающих туда-сюда мокрых прохожих. Рядом на кресле сидел, склонив голову, пожилой мужчина в сером пиджаке и с картузом на голове, обнимая одной рукой две большие сумки.

Увидев это, мне стало не по себе: так жалко девушку со стариком… Я представил, как они собирались и ехали из далёкой деревни в город поступать в университет. Бедная девушка, наверняка старательная ученица, забыв про кино и развлечения, день и ночь сидела за книгами. А старик, чтобы дочка стала образованным человеком, забросил даже заготовку сена для скотины, чтобы приехать сюда. Родственникам (какой-нибудь солидной городской семье) привезли полные сумки гостинцев, чтобы, терпя придирки, пожить у них некоторое время на птичьих правах…

Всё это пронеслось в моём воображении. И всё это пошло́ насмарку из-за трёх подлецов!..

После этого у меня пропало настроение. Я даже не поговорил с родными: вышел из здания автовокзала и отправился прочь.

Через пять лет я окончил университет. Эти годы пролетели, как пять дней.

Во время учёбы мы с Костей так и не стали близкими друзьями. Мы оказались совсем разными людьми. Он сначала был старостой группы, с каждым годом рос и на четвёртом курсе сделался для нас большим начальником – председателем студпрофкома факультета. Активист, хорошист, спортсмен, парень был на лучшем счету в университете. Когда, окончив учёбу, все мы собрались отметить получение дипломов, я спросил у него: «Костя, друг, может, расскажем для смеха, какими мы были абитуриентами?» – он сказал, что незачем ворошить прошлое. Я с ним согласился. И правда, незачем было наводить тень на его блестящее будущее, он ведь строил карьеру на комсомольской работе.

Кстати, Айал поступил в университет, когда мы уже учились на третьем курсе.

Я не сразу его узнал. Когда осенью, вернувшись из стройотряда, бегал по каким-то своим делам, увидел шагающего навстречу стремительной походкой парня в длинном развевающемся плаще, с чёрными усиками над верхней губой. В левой руке дымилась сигарета.

Когда я проходил мимо, он сам меня остановил: «Что, друг, не узнал? Я же Айал».

Мы с ним долго разговаривали. Он говорил, что не может забыть, как мы подвели ту бедную девушку, и до сих пор жалеет, что не встали тогда и не сознались.

Меня направили в посёлок под названием Солондо, и я начал работать, пополнив ряды учителей. Стал важной личностью, откликался только на полное имя – Егор Сидорович. Однажды пошёл в местную библиотеку, чтобы выбрать книги для подготовки к уроку.

Когда, порывшись на нижних полках, взобрался по стремянке к верхним, из соседней комнаты вошла молодая женщина с ведром и шваброй и принялась мыть полы. Скоро она, наткнувшись на стремянку, попросила: «Подвиньтесь, пожалуйста…»

Будучи уважаемым в посёлке человеком, я хотел было выразить недовольство, но, взглянув вниз, от неожиданности чуть не упал.

Снизу на меня смотрела та самая девушка, которую я предал шесть лет тому назад. Конечно, она немного изменилась, ей уже было не семнадцать лет, но разве я мог забыть глаза, которые умоляюще-вопросительно глядели на нас с Костей?..

Я быстро спустился и, даже не взяв нужную книгу, вышел.

По дороге думал: «Бедняжка, как такая способная девушка не стала дальше учиться?» Я-то успокаивал себя тем, что она наверняка поступила на следующий год… Но где там, она, оказывается, работает простой уборщицей. Может, сразу вышла замуж и пошли дети, или, проработав год на холодной ферме, заболела. Кто знает?.. И какие, оказывается, мелочи могут повлиять на жизнь человека…

Если бы я тогда на экзамене встал и сознался, может, эта девушка была бы учительницей вместо меня и пользовалась уважением в народе… А где был бы я?.. Наверное, судьба нарочно расставляет на пути такие препятствия, чтобы узнать, чего ты стоишь. Или, может, любая победа в этой жизни достаётся с помощью чужих жертв?.. Что ни говори, я был одним из тех, кто сломал судьбу этой девушки, и ей оставалось только мыть полы.

На следующий день, по привычке туго повязав чёрный галстук, взяв под мышку дипломат, я отправился в школу учить детей.

В тот день мы должны были проходить новую интересную тему. Когда вошёл в класс, дети уже ждали и сидели тихо, почти не дыша. Я вытащил учебник, открыл на нужной странице… но, заметив устремлённые на меня взгляды, потерял дар речи. Мне показалось, что каждый ребёнок из моего класса с мольбой и вопросом смотрит на меня глазами той самой девушки, которую мы подставили…

Когда молчание слишком затянулось, встала наша отличница Саргылана.

– Егор Сидорович, вы заболели? – спросила она.

Услышав это, я даже обрадовался.

– Ребята, ваш учитель заболел. Посидите тихо, не балуйтесь… – сказал я.

И, выйдя из школы, зашагал медленно по затихшей улице.

Упрямство

Чокуров вышел из конторы, мгновение постоял, о чём-то задумавшись, затем вытащил из кармана сигареты.

Прикурив, чуть было не бросил спичку на тротуар, но одумался и, повертев головой по сторонам в поисках урны для мусора, заметил её под крыльцом. Точным броском закинув туда спичку, он с целеустремлённым видом энергично двинулся вперёд.

Рабочий день закончился, и прохожих, шумно снующих по улице туда-сюда, стало больше. «Собрать бы всех этих голубчиков да отправить на сенокос!» – сказал бы его отец Байбал, если бы видел эту толпу. И в самом деле, попадаются те, из кого бы вышли неплохие работники. К примеру, вот этот вышагивающий гоголем мо́лодец с папкой в могучих руках, на широких плечах которого чуть ли не рвётся тесная рубашка, был бы незаменим в качестве стоговальщика. А эти пролетающие как на крыльях смешливые девушки, если вручить им в руки грабли, неужели не смогут сгрести сено в несколько валков?..

«Бедный отец, он думал, что нет летом другой работы, кроме сенокоса, а всех, кто этим не занимается, считал за лодырей, избегающих честного труда…» – с такими мыслями Чокуров остановился на переходе перед красным светом светофора.

Когда загорелся зелёный, он поспешил за двинувшимися вперёд людьми.

Подходя к своему дому, остановился у деревьев и кустов на правой стороне улицы. Милые берёзки, увидев знакомого, призывно зашумели, размахивая ветвями.

Это самое любимое Чокуровым место. В самом центре города для отдыха людей посадили в круг островок из зелени, посередине расставили в ряд скамейки. Когда он садился на одну из них, ему казалось, что он на время прячется от этого денно и нощно гудящего шума, от нескончаемых забот и вечной суеты.

«Эх, сейчас бы на родину, вдоволь надышаться настоящим воздухом алааса! Наверное, там всё цветёт, земляника созрела, и природа достигла своего совершенства…» – с такими мыслями мужчина откинулся на спинку скамейки, обратив лицо вверх, к небу. Постепенно успокоился. Задремал…

Когда очнулся, на скамейке напротив увидел молодую женщину, – та, словно в беспокойстве, не находила себе места. То встаёт и прохаживается, будто чего-то ожидая, то садится обратно, в задумчивости открывает и закрывает сумочку, мнёт её в руках.

Чокуров пригляделся и заметил, что незнакомка очень мила и привлекательна. Высокая, с точёной фигурой, с волосами до плеч, а когда их развевает ветер, в ушах поблёскивают литые якутские серебряные серёжки.

«Поговорить бы с такой голубушкой, может, ей сейчас одиноко…» – подумал Чокуров. Словно угадав его мысли, женщина вдруг подошла к нему и села рядом, тонкими пальцами поправив платье на коленях.

– Ты бы смог исполнить мою просьбу?

– Это ещё посмотреть надо, что за просьба.

От неожиданности он выпрямился на скамейке, расплываясь в улыбке.

– Там, возле магазина, сидит мужчина в клетчатой рубашке. Ему надо отдать вот эти деньги.

– А почему сама не отдашь? – ожидая ответной улыбки, игриво спросил он.

Но женщина не поддержала шутку, даже отвела взгляд.

– Очень прошу, помоги один раз! – в голосе её послышались нотки мольбы, губы задрожали.

– Конечно, отдам. Конечно… – Чокуров поспешно вскочил с места и, взяв протянутые десять рублей, широкими шагами устремился к стоящему через дорогу магазину.

Там он не увидел никого в клетчатой рубашке, кто бы мог его ждать. В магазин заходили и выходили оттуда в основном женщины с хлебом и другими продуктами в сумках. Разве что рядом с крыльцом на деревянном ящике сидел, раздвинув ноги и опустив голову, совершенно опустившийся с виду человек.

Чокуров пригляделся и понял, что рубашка, выцветшая на солнце и испачканная грязью, когда-то действительно была клетчатой.

«Неужели он имелся в виду?» – засомневался Чокуров. Но у него не было времени искать кого-то ещё. Он подошёл и опустил десятирублёвку в лежащий на земле картуз – большой, похожий на огромную, раскрытую в безмолвной просьбе ладонь. Купюра, покачиваясь в полёте, попала точно внутрь картуза.

Сидевший согнувшись человек резко вскинул голову, и в его чёрных пронзительных глазах вдруг словно загорелись искры. От этого взгляда Чокуров опешил, даже зажмурился. Отправился себе дальше… Через несколько шагов почувствовал себя неуютно. Казалось, что кто-то целится прямо в спину из заряженного ружья. Ему стало не по себе. Когда обернулся, то увидел, что незнакомец уставился на него и сверлит недоверчивым и недобрым взглядом.

«Чёрт, – подумал Чокуров, – что за диво? Получается, будто я виноват в том, что дал ему деньги?..»

Позже он вспомнил, что раньше видел этого человека. Среди собирающихся возле магазина, вечно выпрашивающих деньги типов в ободранной одежде, этот – высокого роста, широкоплечий, сутулый, неприветливого вида – появился довольно давно. Он даже вспомнил, как однажды, увидев его, жена сказала: «Если его отмыть, любая девушка на него бы заглядывалась. Чего им, дуракам, не хватает, чтобы до такого срама дойти?»

Через несколько дней Чокуров, решив посидеть на скамейке подольше, купил в киоске газету. Повертев её в руках, довольно долго читал. Закончив с чтением, закрыл газетой лицо и запрокинул голову, сложив руки на груди.

Застучали каблучки и остановились рядом. Кто-то глубоко вздохнул.

– Здравствуй, – произнёс тихий голос.

Чокуров откинул газету и увидел ту самую женщину. Казалось, она стала ещё краше. Растущая за ней берёза блестящей зелёной листвой как бы продолжала её красоту, картинно обрамляя платье, волосы и литые серёжки.

– Ты отдал деньги?

– Отдал. Одному пропойце. Я правильно сделал?

Женщина молча кивнула. Вытащила из сумки купюру.

– Ещё раз можешь отдать?

– А кто это? Почему хочешь ему помочь? – Чокуров решил обязательно докопаться до сути дела.

– Зачем тебе это знать? Это моё дело…

– Ну, если это твоё дело, сама и решай! – Чокуров с безразличным видом зашуршал газетой, складывая её.

Женщина заходила рядом взад-вперёд. Села. Опять встала. Поискала глазами тех, кто мог бы ей помочь. Снова вернулась к скамейке и села.

– Хорошо, я расскажу.

Чокуров весь превратился во внимание.

– Это… мой муж.

– Твой муж?! – Чокуров не ожидал услышать такое и, от неожиданности приоткрыв рот, пристально смотрел на женщину. У него в голове не укладывалось, как эта красавица может быть замужем за тем дошедшим до крайности оборванцем.

– Он обиделся и ушёл из дому. И вот, дошёл до такого…

– Но почему?!

– Из-за упрямства. Как я только ни старалась… Но он не сдаётся. Это такое мучение… – Женщина печальными глазами смотрела куда-то вдаль.

В это время вдруг подул ветер, проплывающая мимо одинокая тучка не удержала влаги, и с неба брызнули несколько капель. Одна из них упала на бледную щеку женщины. Чокуров так и не смог понять, была ли то слезинка или всё-таки капля дождя.

– Я сама виновата, – тихо сказала женщина.

Выражая накопившиеся усталость и печаль, подбирая каждое слово, она начала рассказывать.

– Прошло два года, как мы переехали в город. Муж был одним из лучших коневодов. Наш совхоз развалился, и он стал безработным. У меня хорошее образование, специальность, я смогла найти здесь работу и уговорила его переехать. Для него же достойной работы не нашлось… Начал понемногу выпивать… Однажды я не вытерпела и сказала то, чего нельзя было говорить.

– Что же ты такого сказала?

– Что он, мужчина, сидит на шее у женщины…

Она встала, сунула Чокурову в руку деньги и пошла к остановке. Дойдя до автобуса, словно поджидавшего её и похожего на раскрывшего пасть хищника, скрылась в его утробе.

Чокуров пошёл к магазину и сразу увидел мужчину в клетчатой рубашке. Взгляд у него был подозрительный.

– Не возьму, – холодно сказал, когда Чокуров протянул деньги. – Чем брать у неё, лучше…

Когда мужчина взглянул ему прямо в глаза, Чокуров понял, что ни обманом, ни просьбами, ни даже побоями не добьётся того, чтобы тот взял эти деньги.

– Добрый человек, отдай их мне, – Чокуров обернулся и увидел, что весь обросший волосами человек с синяком под глазом протягивает ему огромную почерневшую ладонь.

– На! – Чокуров сунул в чёрную лапу купюру и, не обращая внимания на доносящиеся сзади возгласы радости и благодарности, пошёл вперёд. Не то чтобы пошёл, а его ноги в лакированных туфлях сами поволокли куда глаза глядят человека, который в раздумьях от увиденного и услышанного не мог воспринимать того, что происходит вокруг.

«Вот это да!»

Этот случай его так поразил, что не мог выйти из головы. До чего же человек может быть упрямым и несговорчивым, раз он может дойти до такого!.. Как же долго можно так упрямиться?.. Какая сила может остановить и успокоить обиженного до смерти мужчину?.. Скоро зима, наступят морозы. Этим бродягам негде будет переночевать и согреться.

Вернётся ли этот человек в клетчатой рубашке в свой тёплый дом, к любимой жене и детям?

Когда Чокуров опомнился, он понял, что давно прошёл свой дом и находится в совершенно незнакомом месте. Так и не смог определить, на какой улице он стоит.

«В этом чёртовом городе столько запутанных улиц, что нетрудно и заблудиться», – с раздражением подумал он, а перед глазами возникли родной алаас и отец, неспешно, не отвлекаясь ни на что, собирающий вилами сено в копны.

– Скорей бы получить отпуск и уехать на родину! – неожиданно для себя воскликнул вслух Чокуров.

Ресторан «Байанай»[20]20
  Байанай – в якутской мифологии дух, хозяин тайги, покровитель охотников и рыболовов.


[Закрыть]

Как только Чуор Мандаров открыл дверь ресторана, на него хлынула волна громоподобной музыки, а в ноздри ударил приятный запах вкусной пищи, смешанный с винным ароматом и дымом сигарет.

За входным помещением и гардеробом, в глубине зала, где выстроились в ряды множество столов, видно, что веселье в самом разгаре: блистают разноцветные лампы, под светом которых оживлённые люди в нарядных одеждах выражают бурную радость – кто-то энергично отплясывает, а кто-то с аппетитом ест.

Увидев такое, до того момента смелый в действиях Чуор вдруг оробел и затоптался на месте. Этой зимой в тайге Лангхаады он нашёл медвежью берлогу, и то не помнит, чтобы так же трусил. Тогда он не торопясь закурил, щёлкнул затвором карабина и, одним ударом разрушив надышанный спящим «стариком» куржак[21]21
  Куржак – пробка из обледеневшего снега.


[Закрыть] на входе в берлогу, запустил собаку. Сам навёл ствол в зияющую глубину норы и ждал.

Разгневанный тем, что нарушили его почтенный сон, медведь внутри злобно рычал и яростно дрался с собакой, и как только его перекошенная морда показалась наружу, Чуор выстрелил ему прямо в лоб, опрокинув навзничь. Завалив единоличного хозяина тайги, он тогда подумал, что теперь не осталось на свете ничего, что могло бы его испугать.

…Когда рослый, с обветренным лицом парень в рысьей шапке зашёл в ресторан, охранник явно принял его не за посетителя. Подумал, что пришёл электрик или сантехник, и с вопросом: «Что вам надо?» – поднялся со стула.

Это оскорбило Чуора. «Чо надо? А что, разве сельскому жителю вход сюда закрыт?» – подумал он и дерзко, с упрямством взглянул исподлобья прямо в глаза:

– А чо, нельзя, что ли?

– А-аа… – поняв, что спорить с этим человеком лучше не стоит, да и в силе тот ему не уступит, охранник тут же смягчил тон. – Если отдыхать, то пожалуйста, место найдём.

«Пусть думают что хотят. Не каждый день в городе, надо же хоть раз посмотреть, как люди здесь развлекаются!» – Чуор решился, снял пальто и сдал в гардероб, оставшись в сером свитере, обтягивающем его широкоплечий торс с могучими предплечьями. Всё ещё чувствуя неловкость, он широкой поступью последовал за охранником к дальнему столику, где нашлось свободное место.

За его столом со скучающим видом сидел нестарый ещё человек и неспешно дымил сигаретой. Сумеречное освещение сильнее оттеняло его гладко зачёсанные назад волосы и густые, короткие усы над губой. Но когда от мигающих огней вдруг становилось чуть светлее, проявлялись пучки еле заметных под глазами морщин, свидетельствуя, что человек много чего в этой жизни повидал.

Чуор посмотрел на часы. Ровно восемь вечера. Обычно в эту пору он, весь покрытый снегом и инеем, до смерти усталый после проверки капканов, возвращается в заимку. Топит печку, оттаивает лёд, заваривает чай и ужинает, после чего долго возится, разделывая добычу.

Всё убранство его заимки сейчас явилось перед глазами. Гудит огонь в железной печке. Дрожит неясный огонёк свечи. Перед дверью собака положила голову на две передние лапы и в дрёме прикрыла глаза. Из старого радиоприёмника доносится музыка и якутская речь.

«А что в это время делают горожане? Всё у них есть – и тёплый дом, и горячая вода. Не надо мучиться, заготавливая дрова и растапливая лёд. Наверное, нарядно одеваются да ходят по ресторанам…»

Чуор вдруг словно очнулся и заметил, что он не мигая уставился на сидящего напротив человека.

– Как дела, брат, откуда такой будешь? – тот первым завязал разговор.

– Охотник я. Привлекло меня название – «Байанай», решил зайти посмотреть, – Чуор почему-то начал оправдываться, словно собеседнику могло не понравиться, что он пришёл сюда. – Надо купить запчастей к «Бурану»[22]22
  «Буран» – серия советских и российских универсальных двухгусеничных снегоходов.


[Закрыть], продал немного соболей и медвежьего жира.

– Охотник, говоришь? – скучающий вид с человека сразу куда-то улетучился. – Коллега, значит. Я тоже охотник. Хаха-ха! – от смеха у него заблестели глаза. – Двух охотников в эту ночь, надеюсь, Байанай не обделит, – с этими словами он воткнул в пепельницу и придавил дымящуюся сигарету. Постучал пальцами по столу, подзывая официанта.

– Четыреста грамм водки… Два пива… Гостю – хороший салат и бифштекс с картошкой.

– Ты в самом деле охотник? – Чуор с недоверием оглядел мужчину.

– Охотник… Сначала поднимем за знакомство, потом и поговорим. – Налив из принесённого официантом графинчика прозрачной жидкости, оба одновременно опрокинули рюмки.

После этого у Чуора прошла первоначальная неловкость, даже показалось, что он находится в кругу хороших знакомых, в привычном месте. Наконец-то спокойно огляделся вокруг.

За соседним столом сидят плотный мужчина в костюме с галстуком и нарядная белолицая женщина с ярко-красными губами, потягивают вино из бокалов на длинных ножках. Тихо говорят о чём-то. Женщина щебечет и мнёт длинными тонкими пальцами салфетку. Мужчина слушает, соглашается, кивает головой. За следующим столом сгрудились пятеро-шестеро парней и девушек, весело смеются.

И так за каждым столом, везде занято. Русские и саха, молодые и в возрасте. Официант снуёт туда и обратно, разнося вкусные блюда и дорогие вина. Когда звучит музыка, некоторые встают и танцуют. Хорошо-то как! Праздник жизни. Праздник каждый день. Праздник – только пожелай.

– Ты женат? – будто откуда-то издалека раздался голос нового знакомого.

– Нет, – без обиняков ответил Чуор.

А ведь на самом деле этот вопрос для него самый больной. Ему уже тридцать два, но до сих пор ни жены, ни детей. «Нохо, ты там скоро превратишься в медведя или волка, – такие слова он слышит от матери каждый день. – Скоро сам шерстью покроешься. Ты же молодой, на девушек надо смотреть!»

Только в последнее время Чуор стал понимать: пропадая на верховьях глухих речек зимой на охоте, а летом на сенокосе, он совсем отвык от девичьего общества и молодёжных забав. Когда под Новый год он приезжает в село сдавать пушнину, его не тянет ни в клуб, ни вообще к развлечениям, даже если придёт, то во время дискотеки сидит себе в тёмном углу, курит и разговаривает с парнями.

А ведь когда он только демобилизовался и пришёл из армии, все девушки заглядывались на него. Высокий и стройный, с прямым взглядом чёрных глаз, с фуражкой на затылке, – когда он чётким шагом проходил мимо, никто из них не мог отвести глаз.

Первое лето после армии было самым примечательным для Чуора временем. Тогда он встретил любовь, нашёл занятие в жизни, выбрал свою судьбу…

– А ты сам женат? – спросил у мужчины.

– Нет. Был женат. Дважды. А сейчас охотник. Видишь вон тех голубушек? – собеседник показал на танцующих посередине зала двух девушек, грациозными движениями тела словно завлекающих мужчин. – Это косули. А я стрелок, притаившийся в скрадке[23]23
  Скра́док – укрытие (обычно в виде шалаша) для подкарауливания зверя или дичи.


[Закрыть].

– На косуль не строят скрадков, – поправил его Чуор. – Там поджидают уток.

– Ну, пусть так. Пусть я буду охотником на лоне природы. Если сегодня вечером я завалю одну из этих косуль и заночую с ней в своей квартире, это и будет для меня даром Байаная.

– А разве они согласятся стать твоей добычей?

Чуору не совсем понравились такие речи, и он посмотрел на девушек. Такие красивые… Если бы жениться на одной из них, завести хозяйство, народить детей, до чего же было бы хорошо… А как бы бедная матушка радовалась!

Если так подумать, то в его деревне и не осталось девушки, на которой он мог бы жениться. Есть его незамужние ровесницы, которые не получили образования и работают кто дояркой на ферме, кто няней в детском саду, он на них и не смотрит. Молодые учительницы и специалисты в их края теперь почти не приезжают, всё не так, как было раньше. Чуор, хоть и обитает в тайге, не считает себя таким уж отсталым от жизни. По радио каждый день слушает все новости в мире и республике, размышляет, анализирует. В заимке всегда имеются новые книги и журналы на якутском и русском языках. Кроме того, он увлекается фотографией. Снимает редкие явления природы, таёжных животных – зверей и птиц, оформляет альбомы.

… – Смотри, а вот сидит соболь, – голос нового знакомого снова вернул Чуора в мир ресторана. Он указывал на ту самую нарядную женщину, сидящую с солидным мужчиной. – Я на такую и не зарюсь, это добыча драгоценная и достаётся только богатым. Бывают здесь и хитрые лисицы, – хмель явно ударил ему в голову, язык развязался, и его немного понесло. – Съедят приманку, выпьют вино и пропадут, только хвостом вильнут. Но мои капканы пока ещё не подводили. Ха-ха-ха! – он с довольным видом откинулся на спинку стула.

– Тоже мне, охота. Вот бы тебя на настоящую охоту в тайгу, посмотрел бы я на тебя. Походишь по лесам да марям несколько часов, нос-то свой и повесишь, как пить дать, – Чуор оценивающе поглядел на нового приятеля.

В это время сидящая за третьим столом компания молодых людей, кажется, перебрала лишнего, шум и гам с их стороны усилился. Послышались маты. С грохотом отодвинули стол. Стакан упал на пол и разбился на мелкие осколки.

Прибежали охранник и хозяйка ресторана. Начали одёргивать ребят, попросили выйти. Да разве их послушают, молодёжь полезла на рожон. Особенно буйствовал узкоглазый парень с большой бритой головой на широких плечах. С налитыми кровью бычьими глазами он попёр грудью на хозяев. Вроде угрожает. Заикается, брызжет слюной, пытаясь что-то сказать.

– Что они, не понимают человеческого языка? – не вытерпел этого зрелища Чуор.

– Молодёжь нынче такая. Не стоит с ними связываться, можешь ни за что пропасть, – советовал новоявленный друг.

– И что тогда, пусть что хотят, то и творят? – Чуор поднялся со стула.

Когда здоровяк в сохатиных унтах тяжёлой поступью приблизился к буянившим парням, они обернулись к нему.

– А ты кто такой?!

– Охотник.

– Ха, охотник. Ты знаешь, что такое карате? – большеголовый презрительно оглядел Чуора с ног до головы.

– А ты здоровался за руку с медведем? – встречный вопрос оказался весьма необычным.

– Ха, ну и чудак же он…

– Ну, тогда поздороваемся.

Каратист ничего не понял и необдуманно сунул руку в огромную ладонь Чуора. Кисть руки сжало словно железными клещами. Парень от боли согнулся в коленях. Закрыл глаза.

– Успокоился?..

– Отпусти, сволочь! – послышался трёхэтажный мат. – Не то получишь…

– Успокоился?!

– Аа-а! – от нестерпимой боли каратист высунул язык. Стал извиваться, словно исполнял какой-то танец. – Бо-оольно! Всё, всё… Успокоился. Отпусти.

Когда Чуор выпустил его ладонь, парень шатаясь доковылял до стула и без сил грохнулся на него. Замахал рукой, словно обжёг её огнём. В это время крикнули, что подъехала милиция. Хозяйка ресторана, всё время что-то тараторя, подошла к столу с двумя людьми в форме.

Как только дебоширов вывели, словно на радостях загремела музыка. Люди в зале вскочили с мест и, как будто ничего не случилось, продолжили танцы и веселье. Только Чуор задумался и грустно сидел, крутя в руках пустой стакан.

– Здравствуй, Чуор! – послышался вдруг приветливый голос.

Мужчины обернулись и увидели молодую миловидную женщину. Она была элегантно одета и светилась лучезарной улыбкой. Чуор, который и в мыслях не держал, что в этом ресторане могут быть его знакомые, да к тому же такая красивая девушка, подумал, что его перепутали с соседом по столу и посмотрел в его сторону.

– Чуор, ты не узнал меня? – повторила женщина, и только тогда парень понял, что перед ним стоит Кюннэй.

– Ты Кюннэй?! – Чуор резко поднялся, с грохотом отодвигая стол.

Кюннэй… Больше десяти лет назад на летней ферме Юттях она была студенткой, певуньей и озорницей, а сейчас превратилась в изящную городскую даму, пахнущую дорогими духами, с которой даже разговаривать приходится с осторожностью.

В то лето, когда Чуор вернулся из армии, стройотрядовские девушки из города приехали заменять доярок на ферме. Кюннэй, Ася, Оля, Туйаара… Приезд юных горожанок нарушил сон деревенских парней. Каждый вечер – волейбол, гитара, игры и забавы. В те времена был золотой век мотоциклов. Усаживали на них девушек и гоняли по округе, поднимая пыль на деревенских улицах или вытаптывая траву в алаасах. На мотоцикл Чуора со временем всё чаще стала садиться самая нарядная и умная девушка из отряда – Кюннэй.

Среди студенток была звонкоголосая Марфа – несмотря на своё простое имя, очень активная и деятельная. Она скоро должна была стать учительницей якутского языка. Хорошо водила и степенный якутский осуохай[24]24
  Осуоха́й – традиционный хороводный круговой танец якутов: участники, взяв друг друга за руки, переступают с ноги на ногу, двигаясь в неторопливом темпе.


[Закрыть], и задорное эвенское сээдьэ[25]25
  Сээдьэ – хороводный круговой танец, исполняется большим числом участников под ритмические выкрики.


[Закрыть].

Однажды, ближе к осени, Чуор с другом Бааской ходили на перволетков, и Байанай им выделил штук десять уток. Сварили ужин и досыта наелись вкусной утятины. Марфа тут же собрала ребят и поставила пьесу «Лоокуут и Нюргусун»[26]26
  «Лоокуут и Нюргусун» – лирическая драма, написанная драматургом Тимофеем Сметаниным на основе якутского фольклора. В пьесе показаны человеческие чувства, эмоции и страсти, начиная от стремления к всевластию в близких отношениях, заканчивая победой любви над смертью.


[Закрыть]. Чуор исполнил роль Лоокуута, а Кюннэй была Нюргусун. Сама Марфа сыграла старика Кюсэнгэя, чем очень повеселила народ. В финале старик благословил молодую пару, чтобы они стали родоначальниками народа саха, надеждой племени уранхаев.

Но Кюннэй не имела планов становиться родоначальницей. Она собиралась идти в аспирантуру и учиться дальше. Словно стая птичек, которая вовсю гомонила, но вдруг сорвалась и вмиг улетела, однажды утром девушки собрались и уехали в город. Чуор был очень опечален. Даже чуть не запил с горя… А поздней осенью, наладив отцовские снасти – капканы и петли, устроился кадровым охотником и выехал на верховья речки Лангхаады.

… – Как поживает Марфа с семьёй? – Кюннэй длинными тонкими пальцами поправила причёску и подперла щёку ладонью, приготовившись слушать.

Марфа была единственной из девушек, которая, получив диплом, вернулась к своему Бааске. Сейчас у них крепкая семья, есть и хозяйство, и скотина, и много детей.

– Их дети скоро меня ростом догонят, – Чуор замолк и с немым вопросом посмотрел ей в глаза: «А как ты?»

– Работаю в институте… Защитила кандидатскую… Вот вроде и всё… – ресницы Кюннэй еле заметно дрогнули. – Ты был очень способным парнем. Почему не стал дальше учиться?.. Неужели из-за меня? – спросила она в свою очередь.

– Может, и это было причиной, но есть и другая, поважнее… – Парень на мгновение помолчал, словно раздумывая, рассказать это или нет. Потом с гордостью в голосе громко произнёс: – Я внук охотника Сэргэха.

Сэргэх, дед Чуора, в своё время был одним из уважаемых людей в наслеге. Байанай ему благоволил, добыча будто сама ходила за ним.

– Если Мандаровы забудут дорогу на Лангхааду, то они перестанут быть Мандаровыми, – эти слова были сказаны старым охотником.

Лангхаада – это огромный край, простирающийся на триста-четыреста километров до самой Изначальной Горы, глухая тайга с марями и болотами. Деревья и травы, медведи и сохатые, глухари и тетерева живут там, подчиняясь лишь законам природы. Море синей голубики раскинулось там по всей длине реки, но ягода так и осыпается нетронутая, опалённая жгучим летним солнцем. Чуор любит временами взбираться на каменную гору и сверху оглядывать этот изумрудный океан, раскинутый на сколько хватит взора. И тогда ему кажется, что эта лежащая в безмолвии Лангхаада впитала в себя все вековечные тайны, хранимые со времён сотворения рода человеческого.