Текст книги "Плохая война"

Глава 32

Сыч есть Сыч, хоть тюрьма и поменяла его, да уж и не совсем. Шубу, что подарил ему Волков, было жалко: грязна, словно в жиру, а рукава засалены вовсе. Фриц Ламме себе еще берет купил, чтобы казаться настоящим благообразным купцом. Берет тот, кажется, был красив, пока Сычу не достался. Сейчас же пройдоха более походил на разбойника, что отобрал одежду у небедного купчишки. После тюрьмы Сыч, конечно, раздобрел на вольных харчах, но дородности ему это не придавало, весь левый его глаз заплыл большим отеком с ярким синяком. Опасный завсегдатай грязных бандитских кабаков, да и только.

– Смотреть на тебя, дурака, тошно, – сказал Волков зло, махнул рукой. – Горбатого могила исправит.

– Так чего же… Так непросто мне там было, – оправдывался Сыч.

– В кабаке дрался?

– С кабацкими я бы управился, – заявлял Фриц Ламме с апломбом.

– Так кто же тебя бил?

– Господа били.

– Что за господа? Ну, чего тянешь, рассказывай, – раздражается кавалер.

– Ну, господа из свиты барона.

– За что?

– Ну, дело было так. Остановился в той харчевне, что в миле от замка барона, – начал Сыч. – Ну, все чин по чину, торгуем с мужичками, мы ж вроде как купцы, торгуем, значит, пиво пьем. Два дня так. И я все спрашиваю и спрашиваю у всех, как, мол, дела тут, каков урожай был, не злой ли господин. В общем, говорю с ними, но вижу, что мужичье ничего толком не знает. Думаю, нужно выяснить про доктора. А как? Вот и придумали мы с Ежом. Лег я в покоях для гостей, вроде как животом маюсь, Еж побежал к трактирщику, мол, зови врача! Тот отвечает, что за врачом нужно в Ольвиц или Мален ехать. Ну, Еж ему и говорит: ты в замок кого-нибудь пошли, там врач должен быть. Скажи ему, что талер дадим, если придет. Ну, он и послал мальчонку. Тот приходит обратно и говорит, что в замке никакого врача нет.

– Как же нет, барон при смерти лежит, врач при нем безотлучно был, – не верит Волков. – Мне о том дядя барона говорил.

– Что вам какой дядя говорил, я не знаю, а вот то, что никакого доктора в замке нет, это я знаю точно.

Волков молча ждет пояснений, Сыч и продолжает:

– Полежал я еще денек, и поехали мы с Ежом по окрестностям, стали мужиков местных спрашивать. Никто не знает, что в замке творится. Пришлось через пару дней к замку ехать. Вот, значит… И нашли мы мужичонку одного, что дрова в замок возил.

Мужичонка жадненький был. Поговорили с ним, мол, есть доктор в замке или нет. Он говорит: не знаю, меня на верх особо не пускают, мое дело – дрова. Посулили мы ему полталера, если он нам доктора найдет. Сказал ему, что болею, а в замке, говорят, какой-то доктор хороший есть, найди его, денег тебе дам. А мы тебя в трактире будем ждать, только ты никому о деле не говори. Он говорит: лады.

И полдня не прошло, как влетают в кабак четыре благородных варнака – и ко мне. Ты, спрашивают, тот купчишка, что врача искал? Я и ответить не успел, как один из них, конь глупый, как даст мне в глаз. Чего, орут, сволочь, тут вынюхиваешь? И как начали меня возить по полу, да пинают всё, пинают, еле под столом спрятался. А один подлец уже кочергу из камина тащит. Другой нож достал. Я думал, убьют уже. Ну, тут Еж и крикнул: «Стойте, господа, мы люди господина фон Эшбахта». Так, не поверите, сразу поутихли ублюдки…

– Тише, мерзавец, не смей хаять благородных, – остановил его кавалер. – Дальше говори, что было.

– Ну, дальше они били нас уже не так рьяно, но все били и выспрашивали, зачем мы там, да послали ли вы нас туда, или мы сами заявились к ним.

– И ты что?

– Что-что, сказал все как есть, чего же мне, умирать нужно было? А потом они говорят, чтобы мы, псы-ищейки, убирались прочь. – Он чуть помолчал и прибавил: – И деньги у нас все, что были, отобрали.

Волков вздохнул было, задумался. Но Сыч продолжил:

– Так вот, мы потом мужика того, истопника-то, встретили.

– И?

– Так он нам и сказал, что обошел весь замок, всех опросил слуг, но никакого доктора в замке барона не нашел и никто не помнит, когда он там был. Говорит, ходил спрашивал, пока какой-то господин не стал интересоваться, почему он доктора ищет.

Волков молчал и думал, и мог с уверенностью сказать лишь то, что это все выглядит странным. Смерть Рёдля, ранение барона, дядя, что печется о его выздоровлении и никого к нему не допускает, и история с несуществующим доктором.

– Ну а сам ты что думаешь по этому делу? – наконец, спросил он у переминающегося с ноги на ногу Сыча.

– Давайте, экселенц, я вопросы задавать буду, а вы станете отвечать. Я всегда так для себя делаю, коли что неясно.

– Задавай, – согласился кавалер.

– Ранение у барона было? – сразу спросил Фриц Ламме.

– Многие видели, арбалетный болт попал ему в лицо, когда он забрало поднял.

– Кавалер, дружок его, был цел и невредим, когда увозил его?

– Кажется, так.

– А потом вы нашли кавалера без головы и доспехи барона недалеко от лачуги отшельника?

– Бертье нашел.

– Значит, раненный тяжко барон в одиночку… – Сыч поднял палец вверх. – В одиночку добрался до своего замка? Но ранение было столь тяжело, что родственник барона вас до него не допустил? И с врачом поговорить не дал?

– Да, не дал поговорить с врачом и в замок не пустил, – соглашался Волков.

– Но врача, кажется, в замке никто не видел, – уже не спрашивал, а почти утверждал Фриц Ламме.

– И что же из всего этого следует? – спросил кавалер.

– Что кто-то тут врет. А врет, я думаю, дядя барона. Вот одно непонятно – зачем? Вернее, это-то понятно. Может, барон помер, а может, и не болел, и старик не хотел, чтобы вы о том прознали. Но вот зачем он это скрывал – вот это и есть главный вопрос.

Волков понял, что ему придется опять ехать к замку барона и уже без обиняков поговорить с господином Верлингером, потребовав от того видеть барона живого или мертвого, и уже после сказал Сычу:

– Ладно, ступай пока. Отдыхай. Потом еще для тебя работа будет.

Но Сыч не был бы Сычом, если бы ушел сразу.

– Экселенц… – Он смущенно улыбнулся.

Волков прекрасно знал, что будет дальше, и молчал.

– Экселенц, эти дуболомы барона отняли у нас все деньги, нам с Ежом и жить не на что.

Скорее всего, он врал насчет денег. Кавалер совсем ему не доверял, но все-таки Волков полез в кошель и, достав оттуда монету, кинул ее Сычу.

– Талер? Один? – искренне удивился Фриц Ламме.

– Мужицкая семья на талер два месяца живет, – отвечал Волков.

– Так разве мы с Ежом мужики? Нам простыни нужны, еда хорошая. Я трактирщику и так должен.

– Перед отъездом я дал тебе кучу серебра.

– Так отняли, экселенц, отняли! – Сыч даже руки к груди приложил для правдоподобности.

Но Волков ему не верил.

– Убирайся!

– Эх, экселенц, очень мне обидно, что вы мне не верите, – вздохнул Фриц Ламме и нехотя повернулся к двери.

* * *

Племянник Бруно Фолькоф в тот же день, как и обещал дяде, писал купцу Гевельдасу в Лейдениц, и тот, к счастью, оказался там. И сразу ответил – утром следующего дня письмо оказалось у Бруно. Купец писал, что встретиться с кавалером для него большая честь и что он готов в любое время. Волков тоже тянуть не собирался, и уже сразу после завтрака и разговора с Сычом он с племянником, его компаньоном Цеберингом, а также с Увальнем, Гренером и фон Клаузевицем отбыл к амбарам. Максимилиана он не взял, к большому удивлению того. Кавалер сказал знаменосцу готовиться к свадьбе Урсулы.

Гевельдас приплыл с того берега реки сразу, как только узнал, что кавалер ждет его у пристани. Волков был с купцом приветлив. Даже не побрезговал и протянул тому руку, ничего что купчишка. За такого же, только побогаче, он племянницу выдавал. Купец пожал руку рыцаря с большим почтением. Но больше церемониться кавалер с ним не стал, сразу перешел к делу:

– Знаете, что веду войну с кантоном?

– Об этом на реке все знают, до самого Хоккенхайма слухи доходят. Даже там все удивляются вам!

– А я знаю, что вы часто бываете в Рюммиконе и Милликоне, говорят, и в столице кантона Шаффхаузене бывали.

– Дело мое купеческое подразумевает постоянные разъезды, – заметил Гевельдас.

– Это хорошо, хорошо, – продолжал кавалер, отводя купца от всех остальных, – понимаете, остался я без ушей и без глаз на том берегу, были у меня там людишки, да по глупости сгорели, насилу из тюрьмы их вызволил.

Глаза купца округлились, понял он уже, куда клонит знаменитый в этих местах человек. И стало ему оттого нехорошо, купец уже думал, как кавалеру отказать, но пока продолжал слушать.

А Волков, словно и не замечая испуга собеседника, сказал:

– Хочу, чтобы вы нашли на том берегу верных и глазастых людей, чтобы видели всё и слышали и через вас мне передавали, чтобы я каждый день к завтраку знал, что там творится. – Теперь он, кажется, заметил испуганное лицо купца и, засмеявшись, добавил: – Полно вам, полно, отчего же вы одеревенели?

– Признаться, с должностью такою я не знаком, – произнес, чуть запинаясь, господин Гевельдас. – Боюсь, что толку от меня в деле таком будет мало.

– Нет, не будет мало, любой купчишка всегда хороший шпион, и видит все и слышит, и с людишками толковать, коли нужно, умеет. Вы справитесь. И чтобы не думали вы, что я попросту принуждаю вас, так я вам взамен предложу дело, что сулит вам большие выгоды.

– Какое же? – без всякого интереса спросил купец.

– Купцы из кантона хотят мне сюда уголь и лес возить, да не могут: война. И мои купцы не могут в кантон ездить – боятся. А вам никто не запретит, никто вас не упрекнет. Все перевозки вам отдам. А мне нужно две тысячи корзин угля сюда до весны перевезти, сие уже немало, и это только уголь, не считая досок, бруса, теса и всего прочего. Так что в накладе не останетесь.

– А что же мне нужно делать будет? – Купчишка все-таки боялся, не хотел заниматься сомнительным делом.

– Да пустяки, умного и нет там ничего. Просто по кантону ездишь – слушай да смотри, смотри да слушай. Где военных увидал, так там и постой, поговори с кем-нибудь. Разузнай, нет ли лагеря рядом. А лагерь нашел, так вокруг него посмотри, кто да откуда, свои ли, чужие, посчитай подводы, а не можешь – так хоть палатки посчитай, узнай, кто старший у них, запомни, какие флаги над лагерем, какие гербы. Но и то не главное. Главное – найти людей, чтобы все это сами рассказали. И лучшие для такого дела люди – это писари городские. Людишки они мелкие, до серебра жадные и всегда всё знают. Вот с ними лучше и завести дружбу. А для дружбы такой… – Кавалер достал небольшой кошель. – Вот. Тут десять гульденов для начала. Можно завести таких людей парочку, одного в Рюммиконе, другого в Милликоне. А еще лучше такого писаря купить, что в столице при консулате состоит.

Купец машинально взял кошелек и продолжал стоять с разинутым от ужаса ртом, слушая Волкова, а когда тот закончил, спросил:

– А что же будет, если меня схватят?

– Тюрьма, – сразу ответил кавалер. – И вам туда лучше не попадать. Мои людишки крепки были, не чета вам, но и они едва живы вышли из застенков.

– Тогда… Тогда… – Купец попытался вернуть деньги кавалеру. – Уж лучше мне отказаться.

Волков денег у купца не забирал, смотрел на того угрюмо. До сих пор он говорил с ним хорошо, но тут переменился сразу, заговорил голосом холодным, тоном злым, тем тоном, которого так все боятся:

– Женат?

– Женат, женат, и дети имеются.

– Дом есть?

– Есть, есть.

Волков повернулся к своим людям и крикнул:

– Сколько у него барж?

– Две, – сразу откликнулся Михель Цеберинг.

– Придется тебе, купец, все тут бросать да ехать в другие места, если помочь мне не намереваешься.

– Отчего же? – спросил господин Гевельдас.

– Оттого, что заберу я у тебя обе баржи, а еще поставлю заставу на повороте реки, посажу в ту заставу солдат с сержантом, и они все проплывающие баржи проверять будут, чтобы больше тут товары не возил. И всех, кто для тебя товар будет возить, я тоже стану грабить. Купчишки про то узнают, и никто связываться с тобой не захочет. Вот почему тебе отсюда уехать придется.

Купец стоял и молчал, держал кошелек с золотом и смотрел на кавалера удивленно.

– Что? Думаешь, на баржи людей добрых для охраны посадишь? Так я их все одно побью. И баржи, и товары твои заберу. Или думаешь жаловаться? Так кому? Здесь, на реке, никого я не боюсь: ни курфюрста Ребенрее, ни архиепископа Ланна, ни кантона Брегген. Я здесь хозяин. И никто мне тут не указ.

Купец так и стоял с кошельком в руке, растерянный и испуганный.

– Боюсь я, господин, что попаду в тюрьму, схватят меня горцы.

И тут Волков опять стал добр, даже положил руку на плечо купчишке.

– Не бойся, купец, ты же, дурень, осторожен будешь, так не попадешь. Ладно, начнем с малого. Поедешь в Рюммикон, передашь одно письмо советнику Вальдсдорфу, знаешь такого?

– Толстяка-то, конечно, знаю, здороваемся.

– Второе письмо – торговцу углем Фульману.

– Его знаю шапочно.

– Вот и познакомишься как должно. Передашь письмо и скажешь ему, что уголь ко мне будешь ты возить.

– И это все?

– Для начала да, только обойди еще всех своих знакомых купцов, с кем дела ведешь, про цены поговори, или про что вы там говорите, и между делом спроси, что, мол, про войну слыхать, не намечается ли военного сбора, не слышно ли чего из консулата кантона про новый налог. Ясно?

– Придумаю что-нибудь, – невесело отозвался купец.

– Не робей, купчишка, со мной не пропадешь, – ободрял его кавалер, – со мной ты в купеческой гильдии состоять будешь.

– Я уже в гильдии Эвельрата состою, – отвечал господин Гевельдас.

– Так будешь в ней главой! – обещал Волков.

Купец медленно побрел к лодке, на которой припыл, держа кошелек с золотом в руке и письма для господ из кантона за пазухой. Шел он и, кажется, проклинал про себя этого буйного рыцаря, что на горе ему поселился на его реке. А кавалер так и смотрел ему вслед – купчишка, ясное дело, с золотом его не сбежит, но вот будет ли он полезен, это, конечно, вопрос.

Глава 33

Вернувшись домой, кавалер все еще думал об этом купчишке. Сомневался в нем. И, чтобы быть уверенным, что этот самый Гевельдас при первом же своем деле не угодит в подвалы, он снова звал к себе Сыча.

Его с дружком по кличке Еж Увалень обнаружил в трактире.

– Экселенц, хоть пару дней мне отдохнуть да помыться.

– Помыться? – Волков посмотрел на Сыча с недоверием. – С каких это пор?

– Ну, хоть отоспаться.

– Нет, некогда, езжайте сейчас же в Лейдениц, там у купчишки Гевельдаса есть контора и склады, найдите его.

– И что, присмотреть за ним?

– Нет, он будет нам помогать, он часто ездит в кантон по делам торговым, вот ты его и научи, кто и как, человек он в этом деле новый. Встретишь его – все как следует ему растолкуй, чтобы его за первый вопрос в холодную не уволокли.

– Ах, вот что! Значит, купчишку звать Гевельдас? Хорошо, завтра поеду.

Волков достал пять монет, положил их на стол.

– Сегодня.

– Экселенц, ночь не за горами.

– До амбаров рукой подать, а там вам только реку переплыть, сейчас езжайте.

Когда Сыч ушел, Волков почувствовал себя поспокойнее. Все-таки хоть и не мылся этот мерзавец, но дело свое знал. Купчишка труслив и, кажется, не очень сообразителен, но Сыч поможет ему, хоть поначалу, быть половчее и поосмотрительнее, ну а трусость… Иной раз трусость и помогает. Иной раз она неплохо сохраняет жизнь.

* * *

На этот раз он с собой взял почти всех. Максимилиан, Увалень, фон Клаузевиц, Карл Гренер, братья Фейлинги и все их послуживцы – итого с ним было десять человек. Волков чувствовал, что разговор выйдет неприятный, и хотел, чтобы свидетелей оказалось как можно больше. А то потом на очередном дворянском собрании ему припомнят и это – эту поездку и этот разговор. Выехали еще затемно, поэтому у замка оказались задолго до обеда. Но это ничего не поменяло, ворота замка были все так же закрыты. И снова пришлось звать господина Верлингера. То ли оттого, что ему приходилось долго забираться на башню, то ли еще почему, но старый дядя барона был весьма не расположен к беседам. Не здороваясь, а лишь только взглянув вниз, он прокричал:

– Опять вы? Как вас там?..

– Да, это опять я, и зовут меня кавалер Фолькоф.

– И что же вам надо, кавалер Фолькоф? Я уже вам все сказал в прошлый раз.

– Я хочу видеть барона. Хочу спросить у него, как погиб кавалер Рёдль.

– Барон не примет вас, он болен. Все еще болен. Что вы донимаете всех, займитесь своими делами.

– Я и занимаюсь. На последнем дворянском собрании меня упрекали в смерти кавалера, я хочу знать, что произошло.

– Сказал же я вам: барон болен. Ничего он вам не расскажет.

– Но хоть взглянуть-то на него я могу?

– Нет, врач не позволяет, – кричал седой господин, и раздражение в его голосе только усиливалось.

«Что за глупости? С чего бы врачу не дозволять взглянуть на больного?»

– Тогда позовите врача.

Тут повисла пауза. Волков видел господина Верлингера, и тому нечего было сказать. Он смотрел на кавалера с башни, сверху вниз, его лицо стало злым, и после паузы седой господин не выдержал:

– Что же вам нужно, наглый вы человек, сказано вам: никто вас не примет! Так вы все упорствуете, третий раз приезжаете и, поправ все правила вежливости, просите и просите чего-то!

– Дозвольте мне увидеть барона! – также повысил голос Волков.

– Нет, доктор не велит! – кричал господин Верлингер. – Сказал же я вам!

– Не позорьте седины свои бесконечной ложью. – Волков тоже уже начинал злиться. – Зовите доктора, я хочу у него все спросить.

– Да как вы смеете! Дурной вы человек, болван! – уже не на шутку злился дядя барона. – Как вы смеете меня упрекать во лжи, если вы сами невыносимо навязчивы и совсем не ведаете приличий. Прочь! Уезжайте отсюда, займитесь своими делами, войной или еще чем вы там любите заниматься…

– Послушайте, Верлингер, я не хочу знать, что там у вас происходит, тем более не хочу встревать в ваши семейные дрязги из-за наследства, я просто хочу видеть барона, живого или мертвого, мне все равно.

– Отказываю вам! Отказываю! Прочь отсюда, наглец! Барона вы не увидите. Прочь езжайте! И если не уедете, то увидите не барона, а у себя в брюхе арбалетный болт.

И господин Верлингер скрылся, видимо, покинул башню. В общем, разговор был закончен.

Третий раз! Третий раз Волков приезжал сюда, чтобы выяснить обстоятельства смерти кавалера Рёдля, третий раз беседовал с этим вздорным стариком и уезжал ни с чем. Его трясло от злобы и раздражения. Он тащил с собой кучу народа, и все без толку, и, главное, виноватых вокруг не было. Ну, разве что этот седой мерзавец. Ух, попадись он Волкову под руку! У кавалера даже кулаки сжались. Но сжимай их или разжимай, это дела не решит. Дело бы решила картауна да десяток чугунных ядер в ворота старого замка. Попотеть, притащить бы ее сюда да пять десятков солдат, и дело оказалось бы решено. Но нельзя. Волкова и так вся окрестная земельная знать ненавидит, а начни он штурмовать их замки, так побегут еще и к герцогу жаловаться или ополчение собирать. Хотя нет, ополчение – это вряд ли, они те еще вояки.

В общем, пришлось ехать обратно, так ничего и не выяснив. Как говорят мужики, несолоно хлебавши. Полдня как не бывало.

* * *

Ну, хоть Роха порадовал его в тот день. Когда Волков вернулся в Эшбахт, оказалось, что Роха только что приехал из Ланна. Обоз находился как раз перед домом кавалера.

– Погляди, Фолькоф, что это за порох, – говорил Скарафаджо, снимая крышку с бочки и запуская руку в черный порошок. – Ты представать себе не можешь, сколько дыма он дает. Такой делают только в Ланне.

– Сколько бочек привез? – спрашивал Волков, глядя на ладонь товарища, не слезая с коня. – Восемь?

– Да, восемь, и стоит он на шесть талеров дороже за бочку, но зато как бьет! Как бьет! – Старый одноногий солдат был в восторге. Он тряс ладонью, глядя на порох. – Клянусь, даже аркебуза будет пробивать кирасу с пятидесяти шагов. А что уж говорить про мушкет!

– А мушкетов ты сколько привез?

– Семнадцать. И скажу тебе, что кузнец дело знает, он переделал замок и спуск, теперь фитиль держится крепко. И порох с полки не просыпается, даже когда мушкет наклоняешь.

– Отлично.

– Этот Яков Рудермайер толковый кузнец, я сейчас покажу тебе новый мушкет.

Но у Волкова болела нога, он хотел быстрее слезть с коня и сесть у камина.

– Потом, потом, приходи сегодня вечером на ужин, приноси мушкет.

А Роха, вместо того чтобы сразу согласиться, вдруг замялся.

– Слушай, Фолькоф, а можно я приду с женой?

Кавалер смотрел на Роху и не узнавал этого старого солдата, кажется, первый раз тот называл свою женщину женой. Зараза, язва, чертова гарпия – да, но вот женой…

– Ну, приходи с женой, – согласился кавалер.

– Я бы не навязывался, да больно она хочет посмотреть, как живут настоящие господа.

– Приходи.

– А твоя-то, дочь графская, не будет против, моя-то из простых? – все еще сомневался Скарафаджо.

– Чертов болван, сказал же, приходи с женой! – злился Волков, которому хотелось скорее вытянуть ногу у камина. – Сколько раз тебе еще повторять?

Кавалер развернул коня и поехал к дому.

– Приду! – кричал ему вслед Роха. – Принесу новый мушкет показать!

* * *

Жена Рохи пришла разодетой настолько, насколько Роха мог себе это позволить. Она много кланялась перед Элеонорой Августой, поначалу та была холодна, но когда мать Амелия выяснила, что жена Рохи беременна в четвертый уже раз, так разговор у женщин сразу наладился, и даже Бригитт стала прислушиваться к рассказам про утреннюю тошноту, про рвоту на запах жареного лука, про вечное желание сходить по малой нужде и про все другое. И так все было у них хорошо, что после ужина жена Рохи удостоилась нового приглашения. Без мужа. И она обещала быть.

* * *

Утром после завтрака на выезде из Эшбахта собрались люди. Кроме кавалера были там Роха, Хилли, Вилли плюс солдаты из стариков, те, что с кавалером были еще Фёренбурге. Пришли также Брюнхвальд и Бертье.

Из арсенала хозяина принесли одну хорошую кирасу, которую бросили горцы на берегу, надели ее на мешок с песком и поставили на пригорок. Стали стрелять новым порохом. Он и вправду оказался хорош: мало свистел, зато много «бахал». Звук был резким, быстрым, дым – тяжелым, черным, сразу давал много копоти. После каждого выстрела образовывалось небольшое облако.

Кираса была отличная, с «ребром», из хорошего железа, которого не пожалели. Может, поэтому на пятидесяти шагах аркебуза ее и не брала, но на тридцати уже пробивала. Но это аркебуза. Мушкет же оставлял в железе солидную дыру даже со ста шагов.

– Ну, что я тебе говорил, – заявлял Роха с таким видом, как будто это он сам его сделал.

Да, порох действительно неплох. Его вообще можно было считать отличным, если бы не цена.

– Пушкарям этот порох не давать, – распорядился Волков. – Купишь им в Малене простого, этот оставить только для стрелков.

– И то верно, – соглашался Игнасио Роха, – а то они в свою картауну по половинке ведра за раз закидывают. Хорошего пороха на них не напасешься.

* * *

… После обеда в тот же день приехали Сыч с Ежом. Как их в соседнем уделе за купцов принимали – непонятно. Небритые, оба воняют, одежда грязная, у обоих ножи на поясе. И шуба Сычу нисколько не помогала, на тихой дороге таких встретишь – так перекрестишься: истинные разбойники.

– Так вы что, экселенц, этому купчишке-выкресту денег дали?

– Дал, – согласился Волков.

– Ну, считайте, что в реку бросили, – махнул рукой Сыч.

– Что совсем от него толку не будет?

– Думаю, что толку от него будет мало, – ответил Фриц Ламме, а сам без спроса сел за стол, не снимая грязной шубы.

Товарищ его был не так фамильярен, скромно встал за стулом Сыча. А Волков не то чтобы растерялся, но вздыхал безрадостно: он на купчишку уже надеяться стал.

– Что, совсем не сгодится нам? Глуп?

– Да не глуп он, – набрался смелости заговорить Еж. – Просто для нашего дела не подходит. Трусоват.

– Верно, – поддержал товарища Фриц Ламме. – Не о том думает все время. Ему говоришь, что да как, а у него глаза стеклянные, в них дыбы да палачи, палачи да дыбы. С такими мыслями в нашем ремесле удачи не жди.

– И что, забрать деньги обратно? – спросил Волков невесело.

– Вот и мы было так подумали, а потом поговорили с ним и выяснили, что у него есть знакомец один на том берегу, – встрял Ёж, не давая сказать Сычу.

Фриц Ламме посмотрел на него осуждающе: куда, мол, вперед меня?

Лопоухий Еж продолжать не решился, закатил глаза, а за него продолжил Фриц Ламме:

– Знакомцев-то у него много, я переписал их всех, купчишки в основном, но один нужный человечек имеется.

– Что за человек? – спросил кавалер.

– Писарь казначейства славного города Шаффхаузена Веллер, – сообщил Сыч едва ли не с победным видом.

«Да, это интересный человек, тут сомнений быть не может».

И словно подтверждая его мысли, Сыч продолжил:

– Кто первым узнает, если город вздумает снова войско собирать?

То-то и оно… Писарь казначейства, никто другой. «Верно, верно, верно, но согласится ли он „дружить“?»

И снова Сыч прочитал его мысли:

– Наш купчишка, этот Гевельдас, говорит, что писарь молод, едва женился и небогат, значит, нуждается в деньгах жене на подарки, как и все молодые люди.

– А сумеет ли наш купец с ним договориться? – спросил Волков, хотя по ухмылкам этих неприятных людей уже видел, что у них на сей счет уже есть мыслишки.

– В том-то и дело, что черта с два, – радостно сообщил Сыч.

– А чего же ты тогда радуешься? – нахмурился Волков.

– Да я тут одно дело придумал, если выгорит, то будет он наш, – снова встрял Еж.

– Цыц, ты, полено лопоухое! – одернул его Фриц Ламме. Он посмотрел на Ежа снизу вверх весьма неодобрительно. – Куда вперед лезешь, вот не буду тебя больше в приличный дом приглашать. Лезет он… – Сыч передразнил Ежа: – «Я придумал…» Молчи уже, дурень! – И тут же продолжил рассказывать: – Купчишка наш нипочем с писарем не договорится. Но он может его вызвать в Лейдениц по какой-нибудь надобности, по торговле или… да хоть в гости. Это мы потом обдумаем еще, а как тот пожалует, тут уж его прямо на пристани и встретим. Наш будет, не отвертится.

– Точно, – подтвердил Еж, – уж нам бы только до него добраться.

Мысль эта очень кавалеру понравилась. Да, толково было придумано.

– Я купцу десять золотых дал, – сказал он, думая о деле. – Семь заберите, раз он для дела не подходит, так и трех ему будет довольно, пять для писаря берегите, а два… Коли дело выгорит, вам в награду пойдут.

– А вот за это спасибо, господин, – сразу обрадовался Еж.

– Да ты свое хлебало хоть прикроешь сегодня, а? – опять осадил его Фриц Ламме.

– А чего? Я ж поблагодарить…

– Закройся, говорю, за что благодаришь-то? Еще не сделали ничего, деньги еще не наши, а ты уже благодаришь…

– Идите! – махнул рукой Волков. – Мне нужен этот писарь, нужно, чтобы служил он мне. Уговорите его, а не сможете… Сами опять на тот берег поедете.

Фриц Ламме и лопоухий и лысый Еж сразу стали серьезными и уставились на кавалера настороженно, пытаясь разгадать, шутит он или всерьез говорит.