Текст книги "История советской литературы"
Автор книги: Борис Леонов
Жанр: Биографии и Мемуары, Публицистика
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 18 (всего у книги 21 страниц)
253
Среди посетителей сатирического журнала «Бегемот», в котором работал Михаил Михайлович Зощенко, было немало и представительниц прекрасного пола. Влекло их не только желание напечататься, но и возможность увидеть, что называется живьем, классика смешного жанра.
– Однажды, – рассказывал Владимир Поляков, – в редакцию пришла девушка лет семнадцати, очень похожая на гимназистку. Так описал ее сам Михаил Михайлович. Стесняясь, она спросила: «Михаил Михайлович, можно я оставлю вам рассказ. Почитайте. А дня через три я приду за ответом».
Так и случилось.
При встрече с девушкой Зощенко спросил:
– Скажите, вы раньше сочиняли что-нибудь сатирическое?
– Сочиняла.
– И много у вас сочинено?
– Немного. Рассказов штук сорок.
– Вот как. И что же вы с ними делали? – продолжал спрашивать Зощенко.
– Читала родным и знакомым.
– Что же они говорили?
– Разное, – ответила девушка. – Один дядя посоветовал прекратить это пустячное дело, а другие советовали обратиться к врачу, желательно по нервным болезням.
– И вы знаете, – закончил свой рассказ об этом свидании Михаил Михайлович, – я чуть было с ней не зарегистрировался, но время вспомнил что к тому времени уже был женат…
254
Ребята в журнале «Сельская молодежь», который возглавлял Олег Максимович Попцов, рассказывали про своего шефа, что он пришел в журнал из ЦК комсомола, где был одним из руководителей отдела агитации и пропаганды.
А до этого Попцов возглавлял Ленинградский сельский обком ВЛКСМ.
И отличался как руководитель тем, что очень любил выступать перед самыми разными аудиториями. Он много ездил по области. И когда в том или ином колхозе узнавали, что приедет Попцов, местные начальники тут же собирали сельский сход.
Тогда-то, видимо, и родилась эта эпиграмма на комсомольского вожака:
Прибежали в избу дети,
Второпях зовут отца:
– Тятя, тятя… В сельсовете
Выступление Попца…
255
Из рассказов Василия Петровича Рослякова.
Главные редакторы столичных журналов «Москвы» Евгений Поповкин, автор известного в свое время романа «Семья Рубанюк», и «Огонька»– Анатолий Софронов решили взять с собой в Ростов-на-Дону на встречу с первым секретарем обкома партии поэта Александра Яшина, который в годы хрущевской «оттепели» неожиданно прогремел в читающей публике своими «Рычагами». В рассказе вскрывалась двойная мораль сельских коммунистов. Одна – для личных разговоров по существу жизни, другая – для трибуны, с которой о тех же проблемах говорилось в строгом соответствии с вышестоящими установками…
И вот они в обкоме, в отдельном уютном кабинете. Стол уставлен самыми изысканными яствами.
Секретарь обкома на правах хозяина душевно приветствовал гостей, предложив первый тост за их здоровье.
Ему отвечали такими же добрыми словами.
Прошло какое-то время и вдруг в кабинете послышался яшинский голос:
– Наворовал, помашь. Что он из свово кармана что ли такой-то стол накрыл?! А рыбка-то, а?! Таку и не видывал. Хоть детишкам показать…
И стал брать со стола копченую и вяленую рыбу и рассовывать по карманам.
На урезонивание товарищей продолжал настаивать:
– А что?! – Неправду что ли говорю?! Наворовал, конечно… Тогда к нему подсели два умельца в штатском, под руки вывели из кабинета, усадили в машину и отправили автора «Рычагов» очередным рейсом аэрофлота в столицу…
256
Среди писателей, отдыхавших и работавших в Доме творчества в Дубултах долгое время ходил такой рассказ.
Якобы однажды в лифте между пятым и шестым этажами застрял Александр Борисович Чаковский, бывший в то время главным редактором «Литературной газеты».
Услышав его призывы о помощи: «Вытащите меня отсюда!», «Позовите немедленно монтера!», «Какое безобразие!», поэт Григорий Михайлович Поженян срочно спустился на первый этаж и встал возле дверей лифта.
Вскоре призывы Чаковского о помощи были услышаны в администрации. На выручку главного редактора «Литературки» пришел рабочий-электромонтер.
Поженян подозвал его к себе и, протянув ему десять рублей, сказал:
– Иди и выпей за наше с тобой здоровье. А дядя, что кричит сверху, пусть еще посидит. Я за ним послежу, не волнуйся! Он многих заставлял сидеть в приемной. Пусть сам узнает, что значит заставлять людей ждать приема. Причем им даже голоса подать было нельзя. Сидели и ждали молча. Иди, иди, а он пусть покричит. Это ему полезно.
Монтер ушел…
Лишь через часа полтора Чаковский добрался до нужного ему седьмого этажа и оказался в своем номере…
257
В 1831 году в противовес появившемуся роману М.Н.Загоскина «Рославлев, или русские в 1812 году», окрашенному в тона «официальной народности», А.С.Пушкин начинает писать на тот же сюжет одноименный роман «Рославлев», в котором на фоне Отечественной войны 1812 года резко ставит проблему истинного патриотизма.
Перед нами типичные представители допожарной Москвы, ближайшие родственники Фамусова и его окружения. В обществе заезжей иностранной знаменитости, «сочинительницы Коринны» – мадам де Сталь – они теряют всякое чувство национального и личного достоинства. Но как только получили известие о вторжении Наполеона, опасаясь угрозы своему личному достоянию, все внезапно оказались ярыми «патриотами». Пушкин саркастически представляет нам этот «патриотизм».
«Кто высыпал из табакерки французский табак, и стал нюхать русский; кто сжег десяток французских брошюрок; кто отказался от лафита и принялся за кислые щи. Все заклялись говорить по-французски; все закричали о Пожарском и Минине и стали проповедовать народную войну, собираясь на долгих отправиться в саратовские деревни».
Любопытным представляется упоминание о кислых щах. И прежде всего вот почему.
«Кислые щи» – название особого рода, особого сорта шипучего кваса, очень популярного в старину у москвичей. Отсюда берет свое начало выражение «квасной» патриотизм. Этому «квасному» патриотизму дворянской верхушки общества – тех, кто, призывая к народной войне, спешил скрыться от французов в своих дальних имениях, Пушкин противопоставил подлинный героизм русского народа, не останавливающегося ни перед чем во имя спасения Родины.
О «квасном» патриотизме читаем и в записках П.А.Вяземского: «В этом патриотизме нет большой беды. Но есть и сивушный патриотизм; этот пагубен: упаси Боже от него! Он помрачает рассудок, ожесточает сердце, ведет к запою, а запой ведет к белой горячке. Есть сивуха политическая и литературная, есть и белая горячка политическая и литературная»…
258
О Николае Глазкове вспоминал поэт Николай Константинович Старшинов.
– Однажды, – рассказывал он, – в «Литературной газете» я встретил Николая Глазкова, который немедленно сообщил: «Вычитывал гранки моего перевода Гоголя с хинди».
На недоуменный взгляд Старшинова отреагировал так:
– А ты знаешь, что на днях будет его юбилей? И вот я перевел стихи о Гоголе с хинди.
– Откуда ты знаешь, что стихи, о которых ты говоришь, написаны на хинди?
– Откуда?! Недавно шел по Москве и встретил знакомого индуса, который учится в университете. Я тут же его спросил: «Скажи, Нанк, ты написал стихи к юбилею Гоголя?» Тот ответил: «Нет. И вообще в жизни я стихов не писал и не пишу». «Тогда иди за бутылкой вина, а я тем временем займусь переводом твоих стихов». Нанк пошел в магазин, а я стал его «переводить».
– Николай говорил об этом настолько серьезно, – продолжал Старшинов, – что если бы не ситуация, обрисованная им, можно было бы и не понять его шутки.
– Ну и что, в «Литературке» опубликовали стихи Нанка в переводе Николая Глазкова? – спросил я у Старшинова.
Николай Константинович улыбнулся:
– К счастью, нет. Текст у меня был, но где-то затерялся. Помню только начало. Как там? Ага, вот:
Николай Васильевич Гоголь
За хребтами Гиндукуш
В наше время очень много
Расплодилось мертвых душ…
259
В Доме творчества Коктебель для малышей была организована игровая площадка «Ромашка», куда молодые родители приводили своих чад. Тут с ними занимались, их развлекали. А вот ребята постарше оставались без присмотра.
И тут нашелся человек, который во время своего пребывания в доме творчества объединил мальчишек интересной игрой. Этим человеком был поэт Аршак Тер-Маркарьян. Вместе со своим сыном Егоркой он с утра собирал на пляже «наличный состав» ребятни, строил их и объявлял:
– Сегодня начинаются большие маневры: военные учения. В них примет участие и наша Отдельная Дальневосточная десантно-пулеметная гвардейская орденов Суворова и Кутузова бригада. Вы составляете ее главное ядро и являетесь ротой разведчиков. Противник еще на подходе. А наша с вами задача обнаружить не территории Дома творчества особо захламленные места, обозначить их и доложить уборщицам территории. Мусор – это место сосредоточения сил противника. Засекая такие места, мы узнаем, где противник готовится нанести нам удар. Когда мусор будет убран, противник лишается опознавательных знаков для своего сосредоточения.
После непродолжительной паузы Аршак Арсенович продолжал: – А поскольку разведчикам надо быть быстрыми и ловкими, они должны хорошо бегать, прыгать и плавать… Дальше начиналась спортивная подготовка.
Мальчишки с удовольствием прыгали, бегали, ныряли, играли в воде в мяч.
А с берега доносился голос поэта Тер-Маркарьяна:
– Молодцы, десантники-пулеметчики, орденоносцы дальневосточники! Враг будет разбит! Победа будет за нами!..
А вскоре к писательским мальчишкам стали присоединяться и местные. Задания усложнялись. Игры становились двусторонними. По утрам, после завтрака, на берегу торжественно происходило награждение особо отличившихся разведчиков-гвардейцев символическими орденами и медалями. Ритуал этот вызывал интерес не только у самих ребят, но и у их родителей…
Вскоре слух об учениях или маневрах Отдельной дальневосточной десантно-пулеметной гвардейской дивизии был разнесен местными мальчишками по поселку. Почему я об этом говорю? А вот почему.
Однажды на рынке подслушал разговор двух местных старушек.
– Ты знаешь, была такая хорошая зеленая полянка, куда я водила свою козочку пастись. А тут привела… Господи! Словно табун прошел… Все вытоптано, помято.
На жалобу старушки вторая спокойно сказала:
– А чему ты удивляешься?! Небось, маневры прошли?
– Что еще за маневры?
– А ты что ж, не слыхала? Какая-то пулеметно-диверсантная бригада проводит учения. С утра до вечера. Мой внучок цельными днями на них пропадает.
– Вон оно как, – вздохнула старушка. – Война она и была-то всегда бедой…
Я не стал рассказывать Аршаку Арсеновичу подслушанный разговор. Зачем было нарушать очередной торжественный ритуал награждения особо отличившихся десантников, гвардейцев, пулеметчиков…
260
Поэт Николай Егорович Агеев, автор прекрасной поэмы «Огни на Чусовой», рассказывал о том, как они, группа сотрудников и авторов журнала «Октябрь», побывали в Краснодарском крае во время предподписной кампании. Вместе с ними в поездке был и член редколлегии журнала известный писатель Семен Петрович Бабаевский. Известность ему принесли его романы «Кавалер Золотой Звезды» и «Свет над землей», написанные по законам соцреализма и отмеченные Сталинскими премиями 1-й и 2-й степени. Позже о них говорили как о классических образцах «лакировки действительности» и теории бесконфликтности.
Ко времени поездки, о которой рассказывал Николай Агеев, у Бабаевского было немало произведений, в которых он откликался на происходящие в обществе процессы критики культа личности, выступления против волюнтаризма и пр. Именно этих проблем касался Бабаевский в романах «Сыновий бунт», «Родимый край», «Белый свет».
На Кубани его хорошо знали. И поэтому решили, что его присутствие в бригаде журнала «Октябрь» позволит увеличить число подписчиков издания на следующий год…
Разместившись в номерах гостиницы, в назначенное время спустились в вестибюль, чтобы вместе пойти поужинать в ресторане.
Выбрали удобный стол, расселись.
И тут Семен Петрович предложил:
– Заказывайте, ребята, все, что каждому из вас хочется!
Его слова восприняли с энтузиазмом. Решили, что классик угощает их в своем родном городе.
Вскоре подошла официантка и едва успевала записывать заказы.
Очередь дошла до Семена Петровича.
– А мне, пожалуйста, манной кашки, стакан теплого молока и бутылочку «Боржоми».
Ребята поначалу как-то скисли, услышав заказ мэтра, но не расстроились: мало ли что человек ест на ужин!
Разлили по рюмкам лучший из имевшихся в ресторане коньяк, провозгласили тост за Семена Петровича, за его Кубанскую Музу, за его родную и щедрую землю.
Он был растроган. Поблагодарил «октябрят».
Вскоре он завершил трапезу и подозвал официантку:
– Посчитайте мне, пожалуйста.
– За все? – спросила она.
– Нет. С меня за кашу, за молоко и бутылочку «Боржоми», которую я возьму с собой в номер.
Стол затих. Ребята онемели. То ли от удивления, то ли…
– С вас два рубля восемьдесят копеек, – оказала официантка и подала счет.
Семен Петрович вытащил из кармана трешник и положил на стол.
Официантка взяла три рубля и сдала Семену Петровичу двадцать копеек.
– Нет, это возьмите себе, – щедро отодвинул двугривенный Семен Петрович.
– Нет уж, возьмите, – официантка была непреклонной.
Пожелав всем приятного застолья, «виновник» столь щедрого на угощения ужина удалился с бутылкой «Боржоми».
Как только Бабаевский скрылся, за столом зазвучали бунтарские мотивы: «Подсадил же нас старик!», «Ну и жмот! Заказывайте себе все, что хотите! Я плачу!», «Плачу не было», «Но подразумевалось!» «Не надо было его отпускать!»…
В общем ребята оставили за ужин почти все наличные, которые были получены по командировочному предписанию.
– Обидно было… Особенно под градусом! – признавался Николай Егорович. – Варианты мести мелькали в моем воспаленном мозгу. И тут на глаза мне попалась двадцатикопеечная монета, ставшая свидетельницей происшедшего.
Я взял двугривенный, спросил у ребят, в каком номере остановился Семен Петрович и во втором часу ночи направился к нему.
Номер оказался закрытым изнутри.
Осторожно постучался.
Никакого ответа.
Стал стучать посильнее.
Наконец, послышался испуганный голос:
– Кто там? В чем дело?
– Семен Петрович, на минутку вас можно?
– А кто это?
– Агеев.
Дверь открылась. Появилось заспанное лицо Бабаевского.
Вот официантка велела вам передать сдачу, протянул я ему двугривенный.
Взяв его, Семен Петрович сердито заметил:
– Что уж до утра нельзя было подождать?!..
261
Николай Глазков учился в семинаре Ильи Львовича Сельвинского.
И вот однажды руководитель семинара, оставшись наедине с учеником, со вздохом сказал ему:
– Счастливый вы, Коля!
– Чем же я счастливый, если живу не за счет литературного труда, а пилкой и колкой дров?
После паузы Сельвинский ответил:
– А тем, Коля, вы счастливый, что можете писать все, что хотите!..
262
Алексей Максимович Горький вспоминал, как застал однажды у Чехова молодого учителя.
Сначала гость говорил шибко умными словами. Но постепенно, общаясь с Чеховым, «оттаял» и признался:
– Шел я к вам, будто к начальству – с робостью и дрожью, надулся, как индийский петух, хотел показать вам, что, мол, и я не лыком шит… А ухожу вот – как от хорошего, близкого человека, который все понимает. Великое это дело – все понимать! Спасибо вам! Иду. Уношу с собой хорошую, добрую мысль: крупные-то люди проще и понятливее, и ближе душой к нашему брату, чем вое эти мизеры, среди которых мы живем. Прощайте! Никогда я не забуду вас…
Нос у него дрогнул, губы сложились в добрую улыбку, и он неожиданно добавил:
– А собственно говоря, и подлецы – тоже несчастные люди, – черт их возьми!
Когда он ушел. Антон Павлович посмотрел вслед ему, усмехнулся и оказал:
– Хороший парень. Недолго проучит…
– Почему?
– Затравят… Прогонят… Подумав, он добавил негромко и мягко:
– В России честный человек – что-то вроде трубочиста, которым няньки пугают маленьких детей…
263
Рассказывали о скандале, который произошел в Доме литераторов при обсуждении романов Николая Шпанова «Заговорщики» и «Поджигатели». Обсуждение проходило вяло, неинтересно.
В зале были учителя, библиотекари, старшеклассники.
И тут неожиданно в зале появилась писательница Александра Яковлевна Бруштейн, известная своими пьесами для детей – «Голубое и розовое», «День живых», «Так было». Но наибольшую известность принесли ей три повести «Дорога уходит вдаль», «В рассветный час», «Весна». Основаны они были на впечатлениях детства героини Сашеньки Яновской, которой много «подарено» было из жизни самой Александры Яковлевны.
Была Александра Яковлевна женщиной экспрессивной, «заводной», умевшей расшевелить любую аудиторию.
Увидев ее в зале, организаторы обсуждения романов Шпанова тут же бросились к ней: выручайте, выступите от имени писателей.
– Ну, от имени писателей я выступать не собираюсь, – тут же заявила Александра Яковлевна. – А потом… Учтите, я ведь всегда могу наговорить чего-нибудь такого…
– Вот этого-то как раз и нужно для остроты разговора..
И не ведали организаторы мероприятия на что они подвигнули Бруштейн, которая согласилась выручить их в создавшейся ситуации.
Выйдя на сцену, она сказала:
– Уважаемые товарищи. Я родилась в Вильно, в Литве. И там в годы моей юности бытовал такой анекдот. По дороге шел ксендз. Он увидел, что крестьянские дети старательно лепят из навоза нечто, похожее на костел. Это тронуло его до глубины души. Не выдержал он, остановился и сказал: «Какие же вы замечательные и набожные дети. И костел у вас такой замечательный получается! А вот будет ли в костеле ксендз?»
Дети хором ему ответили: «Если говна хватит, то и ксендз будет».
Так вот у Шпанова в «Заговорщиках» и «Поджигателях» говна на все хватило…
264
Павел Ильич Лавут, известный антрепренер, организатор выступлений Маяковского, о чем написал книгу «Марковский едет по Союзу», обратился к Михаилу Михайловичу Зощенко с предложением организовать и его поездки по стране с вечерами встреч с читателями.
Маршак и Чуковский, с которыми он поделился своим решением, в один голос заявили, что у него ничего не выйдет из задуманной затеи, потому как Михаил Михайлович даже в Ленинграде-то практически не выступает.
Тем не менее Лавут не отступил от своего решения.
Приехав в город на Неве, он тут же помчался к Зощенко.
После приветствий сразу же выложил Михаилу Михайловичу свой грандиозный замысел.
Выслушав гостя, Зощенко заметил:
– Цели-то благие, но не для меня. У вас мерило – Маяковский, трибун, оратор. А я со своим тихим голосом совсем не гожусь для такого дела. Да еще с афишами! Нет, нет!
Тогда Лавут начал рассказывать о Маяковском, который очень любил творчество Зощенко, даже рекомендовал больше печатать его, в частности, в «Огоньке», чтобы повысить тираж издания.
Прервавшись, Лавут спросил:
– Михаил Михайлович, вы помните стихи Маяковского «Фабриканты оптимистов»?
– Еще бы! Ведь я там упоминаюсь.
Действительно, там были такие строки:
И рисуется ее глазам уж,
что она
за Зощенку
выходит замуж.
– А знакомо ли вам другое название этого стихотворения?
– Почему другое? – спросил Михаил Михайлович.
– Афишное. В духе Маяковского. Он ведь особо формулировал свои афиши. Так вот на афише значилось: «Замуж за Зощенку!»
Видимо, этот пассаж возымел свое действие.
– Вы меня почти уговорили, – сказал Зощенко. – Меня смущают, по правде говоря, мой неровный характер и мои хворобы. Боюсь вас подвести… Но была не была – согласен! Только в случае аварии пеняйте на себя!..
265
Писатель Лев Владимирович Никулин вспомнил эпизод из жизни Александра Ивановича Куприна, который лучше всяких слов характеризовал душу этого удивительно одаренного художника слова.
Александр Иванович как-то был приглашен в гости к своим давним знакомым.
В прихожей его встретила девочка лет шести или семи в пышном платье, с бантом на головке и с собачкой на поводке. Она сделала книксен и сказала:
– Александр Иванович, у меня есть альбом, в котором я собираю автографы знаменитых людей. Будьте любезны, оставьте и вы мне свой автограф.
– Непременно оставлю. Разве я могу отказать просьбе столь очаровательного создания. Только нам надо уединиться.
– А пойдемте ко мне в детскую.
Оказавшись в детской, Куприн уселся в предложенное ему кресло, взял из рук девочки альбом и, немного подумав, начертал: «Девочка и собачка». Внизу вывел: «Драма. В одном действии, в одном явлении, в одной картине…»
Еще ниже вывел:
«Действующие лица:
девочка
собачка.
Действие первое и последнее.
Явление первое и последнее.
Картина первая и последняя.
Девочка: Собачка, собачка, куда ты бежишь?
Собачка: Куда я бежу, никому не скажу…»
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.