Автор книги: Борис Ничипоров
Жанр: Религия: прочее, Религия
Возрастные ограничения: +12
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 4 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Говоря о поступке, М.М. Бахтин чаще всего употребляет слово «ответственность». Для него это осознание личностью своего «не-алиби в бытии». И действительно, ответственность – это значит взять на себя меру риска и неопределенности «последствий», преодолеть в самой акции принятия решения страх наказания, высветить себя центром напряжения и состоятельности, выделиться из безличной «молвы».[40]40
М.М. Бахтин. «Философия поступка».
[Закрыть]
Нет поступка вне современности, как нет поступка вне «здесь и теперь». Нет поступка вообще плохого и вообще хорошего. «Следствие и суд» по поводу поступка это ответы на вопросы о «единственности» (М. Бахтин) поступка: кто совершил? В какой ситуации? И только «докопавшись» до этой самой точки смысла, мы сами будем «сметь», иметь право связать «этот» поступок с общими нормами, т. е. трансцендировать поступок к моральной норме и говорить: «Ах! Как ему не стыдно делать это?» или «Бог накажет его!» и проч.
Нам не придет в голову сказать: «Эту кражу совершило его бессознательное» или «Замуж выходит не она, а ее “сверх-Я”». Кражу совершил он, замуж выходит она. В поступке – весь человек. Именно через поступок мы узнаем поступь, характер и сущность всей уникальности Другого.
Есть два познавательных ракурса: душа сложна и многослойна, таинственна и непредсказуема. И проста; по плодам их узнаете их, говорит Господь (Мф. 7, 16). Именно через поступок мы имеем право реконструировать душу как простое и цельное образование. Поступок снимает оппозиции «сознательное – бессознательное», «сверх-Я и Я».
Поступок всегда нравственно окрашен. Всякий поступок либо «опускает» вниз в нравственной шкале координат, либо поднимает. Всякий знает, что это за шкала.
Поступок рождается. Он рождается из душевного хаоса (внутренний план) и из житейской суеты (внешний план). Хаос и суета – область проб и ошибок, ложных «замахов» и житейской руды. Сомнение и внутренняя борьба есть предтечи поступка. Сомнение рождает убежденность, сомнение же, к сожалению, может перерасти в характер, в том числе и патологический (психоастения).
Что же есть ответственность, когда мы говорим о внутреннем плане личности?
Ответственность – готовность своим голосом (как есть) начать диалог с голосом совести, с голосами Другого и подголосками двойников. Диалог, который я веду духом мужества, правды и выстраданности, дает внутреннее право. Суд совести – это суд прежде всего над поступками.
Всякая личность, состоявшись, мистически знает, что суд есть, Суд будет…
Еще один вывод необходимо сделать в данном контексте. Для психоаналитической ортодоксии невозможно представить себе, что в «Оно», т. е. в бессознательном, в глубинах сердца может оказаться нечто святое и высокое, что там есть не только вытесненная сознанием душевная грязь. Аскетическое знание открывает нам принципиально иной опыт. Как говорит Макарий Великий: «В глубинах сердца, на дне, сокрыт и Бог, и демон».
И еще один момент, на котором строится многое у Ф.М. Достоевского. Это различение знания и бессознательного душевного содержания. Здесь мы постулируем два ракурса осведомленности личности о самой себе. И вовсе не в игровом залоге мы вынуждены вновь антиномийно утверждать: «Личность многого не знает о себе» и «Личность все знает о себе».
Все бессознательные содержания таинственным образом ведомы личности. И есть откровения и особые состояния, пронизывающие всю личность, когда ей вдруг самой становится ясно: ты знаешь про себя все. И это открывается либо через состояние праздника, который проецируется на Праздник Праздников – Пасху, в котором я преодолеваю свою смерть, свою дебелость; либо через глубинную скорбь, которая разрыхляет душу и восстанавливает простоту и единство сердца.
И в этом смысле нет такого поступка, за который я не нес бы ответственности.
В.С. Непомнящий, рассуждая об античной трагедии говорит, что там «действовал» (в полном смысле этого слова) только Рок; античная трагедия делает упор на высказывания Рока; герои пытались своими поступками «отвечать», вести диалог, но Рок, помимо их воли, включал эти поступки в свой монолог.
Рок же, по мнению В.С. Непомнящего, воспринимается греками как «безличное, вненравственное предопределение, действующее по типу раз и навсегда заведенного механизма».[41]41
В.С. Непомнящий. «Поэзия судьбы». – М. 1987. Стр. 304.
[Закрыть]
«Человек нашего времени, – пишет В.С. Непомнящий, – уже не смотрит на жизнь как на простое условие развития духовного… Ибо жизнь явилась ему существом разумным и мыслящим, способным понимать его и отвечать ему». [42]42
Там же, с. 282.
[Закрыть]
Не случайно мы заговорили здесь о драматургии Пушкина. Ибо именно у него окончательно преодолевается монологизм Рока, разрабатывается совершенно иное понимание трагического.
Особенно в «Борисе Годунове» ярко демонстрируется основная идея трагедии человеческого бытования, а именно: идеалы правды, любви и братства достижимы, а люди сами, своей волей искажают, искривляют суть, не дерзают идти к этим идеалам. Именно это порождает кровь, страдания, несправедливость и убийства.[43]43
Там же, с. 305.
[Закрыть]
Аналитически сличим три былины, одну из которых, «Песнь о вещем Олеге», в стилизованном под античность ключе написал Пушкин.
Вначале читаем много раз пройденное:
Как ныне сбирается вещий Олег
Отмстить неразумным хазарам.
Вещий Олег – на нем будет сбываться пророчество, это тот, кто уже носит в себе трагическое знание о себе самом, но еще не ведает тайны. И вот:
Из темного леса, навстречу ему,
Идет вдохновенный кудесник.
Спрятанные в темном лесу от людской суеты, рождаются мистические вдохновения и пророчества.
И поэтому законно обратиться к кудеснику с вопросом, что и делает Олег:
Скажи мне, кудесник, любимец богов,
Что сбудется в жизни со мною?
И следует точный ответ – приговор мудреца:
… примешь ты смерть от коня своего
И как мы увидим дальше, Рок неотвратим. Однако мы помним, что Олег пытается все же вступить в диалог с Роком. Он расстается с конем:
Это и есть та самая попытка действием вступить в диалог с Роком, предотвратить смерть. Но провидение неумолимо: придя на место смерти коня, Олег был укушен змеей, которая выползла из «мертвой головы» коня. Вопросы: «За что? Почему так было дано Олегу?» – бессмысленны. Рок не дает ответа. Мы могли бы выбрать для иллюстрации такого же миропонимания греков трагедию «Царь Эдип» и другие. В связи с тем, что Пушкин автор также и «Бориса Годунова», можно считать «Песнь о вещем Олеге» стилизацией под античность.
Здесь действительно заведенный механизм Рока открывается Олегу через кудесника, действует безотказно, безлично, неотвратимо…
Все мы помним бессмертный образ: русский богатырь стоит у камня. На камне сверху сидит ворон (символ мудрости), а на самом камне написано: «направо ехати – коня теряти, налево ехати – женату быть, прямо ехати – убиту быть». Вот оно – это подлинное претыкание. Это есть соблазн выбора. По сути воистину жизненный водораздел.
Камень – глубочайший, могучий образ. Это во-первых, строительный материал. О. Мандельштам пишет: «Зодчий говорит: я строю – значит, я прав… Владимир Соловьев испытывает особый пророческий ужас перед седыми финскими ведунами… Немое красноречие гранитной глыбы волновало его, как колдовство…» [46]46
О. Мандельштам. «Утро акмеизма». – М. 1991. Стр. 19, 20.
[Закрыть]
Камень – эта та твердыня, которую избрал Сам Господь, дабы на каменных скрижалях написать десять заповедей, данных Моисею (Hex. 34, 1). Христос Сам есть Камень претыкания и камень соблазна (1 Петр. 2, 7). Он же переименовывает Симона, называя его Петр, что по-гречески – камень.
Есть и другие образы. Например, слова Екклезиаста: время разбрасывать камни (Еккл. 3, 5) стали сегодня символом расхристанной в последнее время России, с разрушенными храмами и монастырями.
Но вернемся к нашему молодцу-богатырю у камня, а то он там заскучал. С древних пор люди пытались застолбить некое событие в своей собственной семейной истории или в истории народной. Отсюда стелы, каменные плиты, надгробья, разбросанные по всему свету. Надпись, которая выточена на камне, это наш порыв в вечность или, по крайней мере, желание многолетнего поминовения: человека или событий, войны, битвы, заключения мирного договора. И так с самых давних пор.
Богатырь, а вслед за ним и мы, стоим временами у камня. Интуитивно понятно, что нужно войти в саму тяжесть, невозможность, трагичность выбора, который предстоит сделать каждой личности. Нам иногда бывает трудно выбрать даже вещь в магазине. Но бывает выбор абсолютного. Это выбор между Богом и сатаной, между Жизнью и Смертью, между личной свободой и неволей, которую ты выбираешь сам.
…где сходится всех тяжестей поток.
(Из Данте)
Б.П. Вышеславцев пишет: «В последней глубине, в иррациональной “бездне” первично избирающего акта, закон, авторитет, власть – не действует: всякий закон должен быть сначала свободно признан, всякий авторитет должен быть свободно принят… На всякий императив свобода произвола может ответить “преступлением” и гордым неприятием самой формы закона (анархизм); на всякое “долженствование”, исходящее от системы ценностей, возможен ответ: я ничего не должен, я делаю, что хочу!»
Когда мы видим разрушения на берегу после цунами, мы устрашаемся и говорим о силе волн. Но, как известно, волна лишь следствие тектонического разлома, той глубинной реальности, которая позволила высвободить энергию. И ведь именно в этой глубинной реальности и суть дела. Понятно, для нас это символ. Символической иллюстрацией этого является миф о Садко. И если миф об Эдипе – миф эллинского, старого, рокового сознания, то Садко – это уже новое время, миф внутренней свободы и ответственности.
Купец Садко во время плавания на «синем море» поспорил со своими дружками, что он не побоится встретиться с царем морским. Более того, бахвалился Садко, он заставит царя работать на него. Что ж, спустили с корабля «досочку дубовую». И вот – абсолютная свобода и автономия.
А как тут остался теперь Садко да на синем море,
А и как ведь со страху великого
А и заснул Садко на той доске на дубовой.
Начинается «транс» и вхождение в свою глубину:
А и как ведь проснулся Садко,
Купец богатый, новгородский,
Айв Окияне-море да на самом дне.
Теперь нет человека, на которого можно сублимировать ответственность. Есть лишь реальность собственной души своей глубины. На дне, в бездне получилось все не так. Царь морской заставил играть Садко на «яровчатых гуслях» и служить ему. [47]47
Б.П. Вышеславцев. «Этика преображенного эроса». – М. 1994. Стр. 88.
[Закрыть]
А от него всколебалось море,
А теперь в синем море
А и начал плясать царь морской,
Сходилась волна да на синем море.
А и как стал он разбивать
Много черных кораблей да на синем море,
А и как много стало
Ведь тонуть народу да в синем море.
Корабль здесь символ капитала и материального (дом, квартира, «нажитое»), и идеального (таланты, знания, опыт); дети, жена, друг – это тоже капитал. Я погрузился вниз и отождествился со своей глубинной оргией, со своим «пиром во время (моей) чумы», а наверху при этом гибнет мой капитал. Буря на поверхности – актуализация глубинных процессов, это выведение на свет Божий нутра личности.
А как теперь на синем мори много люди добрые,
А и как много ведь да люди православные,
От желаньица как молятся
Миколе да можайскому
А и чтобы по вынес Миколай их угодник из синя моря.
Микола снисходит, спускается в бездну души, в стихию сердца, достигает до меня самого. И с этого момента начинается вхождение в ситуацию абсолютной свободы и выбора. Диалог между Садко и Миколой:
А и как говорил да старичок слова:
А и как полно тебе играть, Садко,
Во гусли яровчаты, в синем море.
А и говорит Садко как на месте таковы слова:
А и теперь у меня не своя воля да и во синем мори,
Заставляет как играть меня царь морской.
Садко сублимирует (сбрасывает) ответственность.
Ответ Миколы:
А и как ты, Садко, купец богатый, новгородский,
А и как ты струночки повырвико,
Как шпинечки повыломай,
А и как скажи теперь царю морскому ведь,
А и у меня струн не случилося,
Шпинечков у меня не пригодилося,
А и как более играть у меня не во что.
В каждом такте бытия личность свободна и ответственна. Садко выбирает то, что ему советует Микола. Выбор такого ранга и масштаба – всегда тайна: как и почему Садко выбрал свободу, а другой выберет подлость и духовный плен – почему?! Этого никто не знает, кроме самой личности. Но сам (человек) знает. Иногда ей ответить трудно. Часто трудно сказать, слов таких нет.
Любая наша версия причин этого, любая психологизация будет незавершенной и с оговорками. Когда и как совершается этот радикальный поступок? Один ли он такой или их много? Во времени ли он совершается или это перманентное дело нашей глубинной свободы и всей жизни? Бог весть.
В жизненной практике есть множество «путей и дорог». Но на морском дне у Садко было лишь два пути. И было лишь два замысла о разворачивании его судьбы: Миколин и царя морского. Так же и у нас. Всегда два. Только два. Онтологически – всегда и только два. Но важно не погибнуть.
Нравственный залог бытия рассматривает два пути: к Богу и в ничто. Все остальное прилежит либо к тому, либо к другому.
И вот второе после тютчевского «двойного бытия» четверостишье О. Мандельштама, которое могло бы быть также эпиграфом, смысловым центром всей интуиции:
Садко находился в «точке безумия», в точке выбора, о которой мы говорили выше. В этой точке стоит богатырь и думает: «налево пойти – жену найти, направо…» и т. д. Узел жизни – это сердце. Сердце не физический орган, а центр эмоционально-волевой сферы человека.
Глубинный выбор – «точка безумия». В каком-то смысле выбрать действительно нельзя. И дело не в том, что всегда есть рациональные «за» и «против». Душа мистически знает и чувствует мир Божий, но и она же ощущает призыв древнего змея. Тем более, кто же из нас будет отрицать то, что падать в каком-то смысле сладко – сладко и томно идти вослед греховной страсти.
Василий Буслаев – былинный герой, разбойник, новгородский «ушкуйник», бандит, совершавший «смолода» дерзкие набеги от Балтийского и Черного до Белого и Каспийского морей вместе со своей «дружинушкой хороброй». Само признание Василия – «смолода бита, много граблена» – говорит само за себя. Еще в первой былине «Василий Буслаев и мужики новгородские» он предстает молодым «оторви головой», готовый на удаль, дерзость, драку и вызов буквально всем и вся. В первой былине мы прощаемся с нашим героем, полным сил и энергии молодости. «Былина о том, как Василий молиться ездил» – совершенно иного свойства. Даровая энергия молодости уже исчерпана. Василий как бы понимает вместе с поэтом, что он уже не «будет больше молодым». Теперь надо платить по векселям молодости. И он выходит на важнейший рубеж своего личностного и духовного самоопределения.
Былина начинается с того, что Василий берет благословение у своей матери плыть в Иерусалим.
Со своей дружиною хороброю,
Мне-ка Господу помолитися,
Святой святыни приложитися,
Во Ердане-реке искупатися.[49]49
По правилам и до сих пор во Иордане христиане купаются в особо длинных рубашках. Василий не мог этого не знать. Но дело даже не в том, в чем (или без чего) купаться в Иордане, а как это по внутреннему чувству.
[Закрыть]
Мать его, «матера вдова» Амельфа Тимофеевна, благословляет сына, но предупреждает его, чтобы намерения и дела его были добрые.
Дружина отплыла якобы с намерениями замаливать грехи после разбоев и грабежей. Но душа у Василия почему-то «не лежит» к этому… Следует его важнейшее и глубочайшее признание:
А мое-та ведь гуляние неохотное,
С молода бита, много граблена
Под старость надо душу спасти.
Может под старость и надо душу спасти, но это «надо» нейдет в сердце. Душа живет другим, другой стихией. И вот чуть ниже следует ключевое откровение Василия:
А не верую я, Васюнька, ни в сон, ни в чох,
А я верю в свой червленый вяз.
В.И. Калугин выражение «червленый вяз» понимает как образ собственной смелости и удачи. Кредо, «символ веры» Буслаева – это самоупование и вера в себя, в свою смелость, силу и звезду.[50]50
Былины. – М. 1991.
[Закрыть] А корабль движется дальше ко «Ерусалиму-граду».
И вот завидел Василий гору высокую.
События на горе выглядят мистериально:
Тут лежит пуста голова,
Пуста голова – человечья кость.
Пнул Василий тое голову с дороги прочь.
Но голова вдруг заговорила и предсказала Василию, что здесь лежать и его голове!
Пошел Василий на высокую гору и тут камень стоит:
В вышину три сажени печатный.
А на камне надпись:
А кто-де станет у камени тешиться
А и тешиться – забавляться,
Вдоль скакать по каменю, —
Сложить будет буйну голову.
И далее у писателя следует краткое примечание:
Василий тому не верует.
Не верует и продолжает плаванье в Иерусалим. Но запомним этот камень. Ибо это тот самый камень… Именно здесь, у камня, должно произойти разрешение глубинного противоречия Василия. Это противоречие между «надо душу спасти» и «неохотным гуляньем», верою во «червленый вяз».
В реке Иордан Василий намеренно кощунствует и купается там раздетым. Некая «баба залесная» выходит неожиданно к купающемуся Василию и предсказывает ему с этим гибель. Но его друзья не принимают этого пророчества, и все едут обратно. Таким образом, покаяния не получилось, паломничество сорвано. Но ведь оно и не могло получиться, ибо по-настоящему в глубинах сердца никакой «охоты» к покаянию-то и не было.
На обратной дороге Василия прямо манит, влечет камень. Он даже не принимает приглашенья казачьих атаманов отобедать с ними и сразу плывет к горе. Там, на горе, он вновь пнул голову, и голова вновь обещала ему смерть.
Пнул Василий, прочь пошел.
Там около камня:
Захотелось Василию вновь скакать,
Разбежаться, скакать вдоль по каменю —
И не доскочил только четверти
И тут убился под камнем,
Где лежит пуста голова,
Там Василия схоронили.
Но это не конец, нас ждет еще завершение былины. Дружина помянула Василия в доме его матери, и:
Пошли добры молодцы, кому куда захотелося…
Вновь это та самая демонстрация свободы и возможности каждому самоопределиться и самореализоваться в соответствии со своим «хотением». Такого конца мы никак не можем встретить в античной, «роковой» культуре. После такого свободного, «вольного», глобального выбора человека ведет логика этого поступка. При мнимой неосознанности выбора мистически, таинственно личность знает, что именно она выбрала и выбрала свободно. И в этом ответственность, и в этом ее «не-алиби в бытии». Но любой выбор сделан, понятно, не на века. Свобода динамична, таинственна. Свобода непредсказуема.
Покаяние и борьба, вопрошание, различение и страдание дают мне право поступить с убежденностью, эмоционально-волевым «интонированием» моего поступка. Фанатизм тем и отличается от убежденности, что за плечами последней стоят муки, слезы, сомнения и борьба, руда напряженной внутренней работы. Такая поступь рождает самоактуализацию «я» в доброте и очищенности от примесей того, что не есть «я», не есть «мое».
Так рождается путь и уникальность. Так узнается тот прекрасно-глубокий замысел Бога обо «мне», так прорастает то зерно, где было некогда лишь закодировано «я».
Узнавание «я» и внутренний диалог – никогда не завершенное дело любой жизни. А.С. Пушкин напряженно мыслил и вопрошал об этом:
Узнавание своего пути в Боге – есть откровение. Это дело не родовое, это дело жизни.
Один из центральных вопросов психологии – вопрос владения своим внутренним миром, свободного владения и использования накопленных временем содержаний сознания, хранения и воспроизводства опыта и опытности. Ведь каждый из нас по временам ощущал, что он воистину и гол, и пуст, и наг. И весь опыт, все, что передумал и наработал, не то! Все пошло прахом. Я вновь оказался «вдруг» нищим. Впору пойти и униженно сказать: «Подайте!». И вспоминается непостижимо-страшное и невероятное, но вместе с тем понятное евангельское: ибо кто имеет, тому дано будет и приумножится, а кто не имеет, у того отнимется и то, что он имеет (Мф. 13, 12). И я – это тот, у кого отнимется. Отнимется в этом страшном такте бытия.
А затем душа, как птица Феникс, вновь вдруг (с чего бы это?!) восстает из пепла, и весь капитал опыта и знания, перечитанного и выстраданного, вспыхивает, оживает, приходит. Он опять податлив, он готов служить. Он мой. Почему так? И как с этим быть?
Святоотеческий ответ на этот вопрос прост: «Не заботьтесь!» И еще кто-то из отцов, говоря о благодати, советовал: «Не удерживайте ее внутренними руками». Бог дышит, где хочет! То же и с внутренним миром.
Кто же этот душевный вор и расхититель, кто истощает меня?! Это и есть мой двойник, демон, которому я сам отдаю свое сокровище, свои завоевания. Отдать, передать все Богу – это значит получить все обратно во сто крат больше в облагороженном, облагодетельствованном виде.
Б.П. Выщеславцев выделяет семь онтологических ступеней человеческого бытия, имеющих одновременно и структурные, и процессуальные характеристики. Итак, что есть человек?
1. Человек есть, во-первых, физико-химическая энергия.
2. Он есть также органическая энергия, «биос», живая клетка.
3. Он есть психическая энергия, которая в своих глубинах образует (по К. Юнгу) коллективное бессознательное, как некую общую почву, на которой вырастает и становится индивидуальная душа.
4. Он есть личное бессознательное, которое покоится на фундаменте коллективного бессознательного.
5. Человек есть сознание, сознательная душа, которая в разной мере воспринимает и оценивает все лишь в соответствии с витальным центром сознания.
6. Человек есть духовное сознание, дух, духовная личность. Он строитель и носитель культуры. Он есть хранитель истории и ее творец.
7. Последняя, высшая ипостась – это «Я сам», самость. (Не надо путать это с понятием самости в концепции Карла Роджерса.) Постижение самости, своей уникальности и бесподобия открывается на последней глубине и высоте одновременно.
Теперь сведем две части сущностной антиномии. Она звучит так: Мистически человек один в этом мире. Он не может быть понят и услышан в полноте. «Другой» для меня – это инобытие. Моя боль не твоя боль и т. д.
Оставаясь только на этой стезе, я впадаю в крайний солипсизм. Тогда я один, а все вокруг – это лишь образы, иллюзии, мираж.
И как бы умирая вместе с поэтом Гельдерлином, будучи на высоте равнодушного отчаяния, ищущего лишь смерти, можно сказать:
Я только утренний и беззаботный
И проходящий облак был. И спал,
Пока горел я одиноко, мир.
И другой полюс. Человек человеку друг, товарищ и брат. Любовь – это ключ к раскрытию тайны «Я – Другой». Молитва и жертвенная помощь открывают мне радость встречи и искренность друга. Тогда я вхожу в близость моего ближнего. Это есть дружба, супружество, отцовство и материнство. Это есть благодать, счастье и радость бытия.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?
