Текст книги "Такая короткая вечность. Импровизация на библейские темы"

Глава пятая
Слова и дела

1

На огромной исторической сцене, где разворачивается повесть об Авраме, до сих пор не было отдельно выстроенных сюжетов, которые приоткрывали бы тайну его личной жизни.

Непроницаемый занавес скрывает его взаимоотношения с домочадцами, за исключением, пожалуй, Лота. Да и то линия – Аврам и его племянник – чисто внешняя, не затрагивающая каких-либо глубинных струн в душе патриарха. Во всяком случае, об этом ничего неизвестно. Как неизвестно и то, почему, уходя из Харрана, он оставил там своего престарелого отца. Что за конфликты возникали между ними? Как строились его взаимоотношения с женой? Любил ли он ее, доверял ли ей свои душевные метания?

Может быть, потому, что в текстах Библии не написано об этом достаточно подробно, возникает ощущение какого-то внутреннего одиночества Аврама. Семья словно отодвинута на второй план. Патриарх настолько погружен в проблему постижения звучащего в нем Голоса, что все повседневные, мирские заботы как бы и не существуют.

И вдруг в одночасье все меняется.

Если раньше мы были за пределами шатра Аврама, то теперь попадаем внутрь, в святая святых пространства его личной жизни. Более того, автор делает нас свидетелями острого семейного конфликта.

Все началось с того, что Сара сказала Авраму: «…вот, Господь заключил чрево мое, чтобы мне не рождать; войди к же к служанке моей: может быть, я буду иметь детей от нее» (Быт. 16:2).

Речь идет о египтянке по имени Агарь, которая десять лет провела со всем семейством во время их странствий по Ханаану.

Аврам не стал противиться просьбе своей жены. «Он вошел к Агари, и она зачала» (Быт. 16:4).

Возник при этом любовный треугольник или нет, мы не знаем, но Агарь, забеременев, повела себя, очевидно, не лучшим образом. В Библии сказано недвусмысленно: «…стала презирать госпожу свою» (Быт. 16:4).

Конфликт разрастался, и Сара не выдержала. В сердцах она выговаривает своему мужу: «…в обиде моей ты виновен; я отдала служанку мою в недра твое; а она, увидев, что зачала, стала презирать меня; Господь пусть будет судьею между мною и между тобою» (Быт. 16:5).

Не дело мужчине встревать в конфликт двух враждующих между собой женщин, и Аврам решает самоустраниться. Он произносит одну только фразу: «…служанка твоя в твоих руках; делай с нею, что тебе угодно» (Быт. 16:6).

Финал ссоры неизбежен. «…Сара стала притеснять, ее и она убежала от нее» (Быт. 16:6).

Явилась эта коллизия неожиданностью для Всевышнего или, наоборот, такое развитие событий было предусмотрено с самого начала, Библия не поясняет. Известно только, что Он не стал пускать произошедшее на самотек и вмешался в самый критический для Агарь момент.

В пышущей жаром пустыне у источника с водой, где Агарь пыталась утолить жажду, возникает перед ней Ангел Господень. Ангел не уговаривает ее, он отдает приказ: «Возвратись к госпоже своей и покорись ей» (Быт. 16:9).

«С какой стати? – наверное, думает обиженная женщина, – зачем возвращаться обратно, когда ситуация и так накалена до предела?»

Но аргумент, который припасен у Ангела, действует безотказно: «Умножая, умножу потомство твое, так, что нельзя будет и счесть его от множества» (Быт. 16:10).

Примерно те же самые слова говорил Всевышний Авраму. Так не здесь ли кроется разгадка обещанного? Интрига сюжета становится все более и более запутанной.

И возвратилась Агарь. И родила сына. «И нарек (Аврам) имя сыну своему, рожденному от Агари: Измаил» (Быт. 16:15).

А дальше Автор зачем-то обращает внимание читателя на следующее: когда служанка Сары родила, «Аврам был восьмидесяти шести лет» (Быт. 16:6).

2

С этого момента минуло тринадцать лет. Неизвестно, что происходило с Аврамом и с его семьей за эти достаточно долгое время.

Автор держит паузу, словно предоставляя возможность нам самим попытаться проникнуть в глубину этих тринадцати лет, представить, как развивались отношения Сары и Агарь, как рос Измаил, что творилось в душе у патриарха, переставшего вдруг на такой длительный срок слышать внутри себя Голос.

А время шло.

Авраму исполнилось девяносто девять. Ничего из того, что было обещано, не случилось: ни многочисленного потомства, ни владения землей от реки Египетской до великой реки Евфрат. Ничего. За все тринадцать лет ни одного знака, подтверждающего присутствие Высшей Силы, ни одного ответа на возможные попытки контакта.

Очередное испытание? Если это так, то, очевидно, Аврам сумел выдержать некую необходимую для подтверждения своей лояльности линию.

И Всевышний переходит от слов к делу.

Впервые Он Сам – не голос, не образ, явившийся в сновидении, а Сам в облаке Славы Своей – предстает перед Авраамом. «Я Бог Всемогущий; ходи предо мною и будь непорочен; и поставлю завет Мой между Мною и тобою, и весьма, весьма размножу тебя» (Быт. 17:1–2).

Все, что происходило раньше, можно, наверное, обозначить как «протокол о намерениях». Теперь пришло время заключать подробный договор: «Я, Господь Всемогущий, с одной стороны, и Аврам, вышедший из Ура Халдейского – с другой…»

Обязательства, которые принимает на себя Всевышний, весьма подробны. Прежде всего Он меняет имя Аврам на Авраам. С этого момента патриарх переходит в иное качество, становясь, согласно неким высшим законам, отцом множества народов: «…произведу от тебя народы, и цари произойдут от тебя…Я буду Богом твоим и потомков твоих после тебя. И дам тебе и потомкам твоим после тебя землю, по которой ты странствуешь, всю землю Ханаанскую, во владение вечное…» (Быт. 17:6–8).

То же действие Всевышний производит и над многострадальной Сарой: «И сказал Бог Аврааму: Сару, жену твою, не называй Сарою; но да будет имя ей Сарра. Я благословлю ее, и дам тебе от нее сына… и произойдут от нее народы, и цари народов произойдут от нее» (Быт. 17:15–16).

А дальше в тексте Библии идет уникальная фраза: «И пал Авраам на лице свое, и рассмеялся, и сказал сам себе: неужели от столетнего будет сын? И Сара, девяностолетняя неужели родит?» (Быт. 17:17).

Перед патриархом – Сам Господь Всемогущий, а он Ему то ли верит, то ли не верит, он сомневается, он позволяет себе посмеяться над обещанным. Так может вести себя человек, обладающий абсолютной внутренней свободой, человек, ощущающий себя способным на равных вести диалог с Тем, кто этот Мир создал, с Тем, кто обещает ему Свое покровительство впредь и во веки веков. Он не «тварь дрожащая», он личность, и с этой личностью имеет смысл считаться.

Дальше еще серьезнее. Преодолев внутренний смех, Авраам пытается помочь Всевышнему выйти из затруднительного, по его мнению, положения. Какие, мол, там дети у стариков, «…хотя бы Измаил был жив перед лицем Твоим!» (Быт. 17:18).

Но у Всевышнего свой план, и Он ни на йоту не намерен отступать от задуманного. «…Именно Сарра, жена твоя, родит тебе сына, и ты наречешь ему имя: Исаак; и поставлю завет Мой с ним заветом вечным (в том, что Я буду Богом ему и) потомству ему после него» (Быт. 17:19).

Впрочем, что касается Измаила, то здесь патриарху не о чем беспокоится. Господь обязуется взрастить его и весьма размножить «…двенадцать князей родятся от него; и Я произведу от него великий народ. Но завет мой поставлю с Исааком, которого родит тебе Сарра в сие самое время на другой год» (Быт. 17:20–21).

И все.

И точка.

Споры бесполезны.

Аврааму остается лишь выполнить обязательства, которые, согласно договору, он берет на себя.

3

По сути, он должен выполнить всего три условия.

Первое – ходи предо Мною.

Ходить перед Богом, по мнению многих исследователей Библии, означало идти впереди, прокладывать Путь, по которому до него еще никто не ступал. Это Путь новой нравственной жизни, предложенной человечеству, жизни, которую освещает вера в Единого Творца Вселенной.

Второе – будь непорочен. Здесь комментарии, как говорится, излишни.

Третье – «непременно да будет обрезан рожденный в доме твоем и купленный за серебро твое, и будет Мой завет на теле вашем заветом вечным. Необрезанный же мужеского пола, который не обрежет крайней плоти своей (в восьмой день), истребится душа та из народа своего; ибо он нарушил завет Мой» (Быт. 17:12–14).

Это условие, которое спустя тысячелетия вызовет острую полемику между представителями разных конфессий, при ближайшем рассмотрении выглядит абсолютно закономерным. Заключение любых серьезных договоров в те отдаленные эпохи принято было скреплять кровью жертвенных животных. Однако договор, предложенный Всевышним, настолько выходил за рамки всего мирского, настолько соприкасался с понятием вечного, что для его подтверждения потребовалась кровь самого Авраама и каждого мужчины из рода его.

Кроме того, в той действительности, когда маленькое племя находилось в тесном соприкосновении с божками – покровителями многочисленных соседей, ничто не могло так напоминать о завете со Всевышним, как постоянное присутствие символа завета на собственном теле.

Оставался, впрочем, еще один вопрос: почему Господь настаивал на том, что обрезание у младенца следовало совершить исключительно на восьмой день? Какое значение придавал Он именно этой цифре?

Как ни странно, наука смогла расшифровать смысл этого послания. Выяснилось – основная компонента свертываемости крови появляется у новорожденных лишь на седьмой день, а что касается другой важнейшей составляющей этой же свертываемости – протромбина, то к восьмому дню его количество в организме больше, чем во все другие периоды жизни младенца.

Как видим, чистая наука и никаких чудес. Знал ли об этом Авраам, пройдя через свои шумерские университеты, или это был привет Всевышнего будущим медикам, Библия, естественно, не уточняет.

Загадкой осталось лишь одно – «перемена участи» Авраама и Сарры, которая связана почему-то с добавлением в их имена по одной букве.

Приведем наиболее часто встречающийся комментарий. Аврам можно перевести как «отец выси». Если буквы его имени представить в виде их цифровых значений, получится следующая цепочка: 1+2+200+40, что дает в сумме число 243. Господь добавляет в это имя еще одну букву – «хе». Ее числовое значение равно пяти (5).

Согласно древним книгам, у человека есть пять свойств, которыми он не в силах управлять: духовное зрение, духовный слух, духовное обоняние т. д. Теперь все они оказались в распоряжении Авраама, а имя получило новое значение – «отец множества народов».

Прежнее имя Сара (в подлиннике Сарай) означало «борющаяся». В новой трактовке, после удаления буквы «йод» и добавлением все той же, как у Авраама, буквы «хе», имя ее получило новое значение – «властительница».

Буква «хе», утверждают комментаторы, означает канал, по которому внутренний мир Авраама и Сарры наполняется божественной энергией и защитой. Это связь с самыми высшими проявлениями духовности. Не зря в непроизносимом имени Господа буква «хе», подаренная патриарху и его жене, встречается дважды.

Наверняка именно так все это понял и будущий отец множества народов.

«И Бог перестал говорить с Авраамом, и восшел от него» (Быт. 17:22).

Но ненадолго.

4

В тот же день Авраам исполнил порученное ему. Почти столетний патриарх производит болезненную операцию обрезания сам над собой, над тринадцатилетним Измаилом, над всеми мужчинами, которые находились в доме его. Вот, наверное, где пригодились медицинские знания, полученные в Уре.

А сюжет тем временем стремительно развивается. Еще не отошедший от операции, Авраам спасается от жары в тени шатра. Он видит, как три путника внезапно показались из знойного марева и приблизились к месту стоянки. Преодолевая сильную боль, он с трудом встает, идет к ним навстречу и кланяется до земли. Законы гостеприимства требуют именно такого поведения, и Авраам, несмотря ни на что, не намерен их нарушать.

Он велит принести воды, чтобы омыть ноги путникам, распоряжается приготовить лепешки, накрыть стол. Около шатра начинается заметное оживление. Выбрали и зарезали теленка, развели костер. Сладкий дымок и запах хорошо прожаренного мяса заполнил окрестности.

«И взял масла и молока, и теленка приготовленного, и поставил перед ними; а сам стоял подле них под деревом. И они ели» (Быт. 18:8).

Внезапно один из сидящих за трапезой задает странный вопрос:

– Где Сарра, твоя жена?

– В шатре, – настороженно ответил Авраам.

– Я опять буду у тебя через год в это же время, и будет у Сарры сын, – сказал Тот, кто сидел посредине.

Теперь только Авраам понимает, что за гость посетил его. Услыхав такое пророчество, Сарра, прячась в шатре, только горько рассмеялась, но у Авраама, похоже, никаких сомнений на этот счет нет.

Он идет провожать путников и получает известие, ввергнувшее его в ужас:

«И сказал Господь: утаю ли я от Авраама (раба Моего), что хочу делать… вопль Содомский и Гоморрский, велик он, и грех их, тяжел он весьма. Сойду и посмотрю, точно ли они поступают так, каков вопль на них, восходящий ко Мне, или нет; узнаю» (Быт. 18:17, 20–21).

У Авраама, наверняка, есть точные сведения, о том, что происходит в этих городах. Семейство Лота, которое поселилось в Содоме, конечно же рассказывало, с какими мерзостями они там встретились. Господь только еще хочет произвести «разведку на местности», а патриарх уже представляет, что за участь ждет горожан, когда на них обрушится гнев Господень.

С дрожью в голосе задает он вопрос: не может быть, чтобы Ты погубил праведного с нечестивым.?

«Судия всей земли поступит ли неправосудно?» (Быт. 18:25).

И тут на страницах Библии разворачивается сцена, которая уникальна по своему содержанию. Авраам начинает спорить с самим Господом Всемогущим. Спорить настойчиво, невзирая ни на страх быть испепеленным, ни на неравенство собеседников – господин и его раб, – вопреки здравому смыслу, наперекор Высшей Воле.

И Господь, САМ ГОСПОДЬ, вынужден прислушаться к аргументам человека, которого некогда создал и который теперь, набрав нравственную силу, готов корректировать Его действия.

– Если наберется в городе пятьдесят праведников, – спрашивает Авраам, – неужели ты не пощадишь ради них места сего?

Господь вынужден согласиться:

– Ради пятидесяти пощажу.

– А если до пятидесяти праведников не достанет пяти? – не унимается Авраам.

– Не истреблю, если найду там сорок пять, – соглашается Господь.

Но Авраам понижает планку: а если сорок? Тридцать? Двадцать?

Спор дается Аврааму непросто. Он сознает свою уязвимость – я прах и пепел.

Он молит: «Да не прогневается Владыка, что я скажу еще однажды: может быть, найдется там десять?» (Быт. 18:32).

Поразительная отвага. Какой на самом деле нравственный урок преподнес нам Автор Библии в этом коротком отрывке?

И слышит в ответ, полученное им с таким трудом обещание: не истреблю и ради десяти праведников.

Но это уже предел. Дальше спор не имеет смысла.

«И пошел Господь, перестав говорить с Авраамом…» (Быт. 18:33).

5

До сих пор нет точных свидетельств того, существовали ли в действительности библейские Содом и Гоморра, и если существовали, то где именно они располагались.

Достоверных фактов, подтверждающих катастрофу, которая произошла почти четыре тысячелетия тому назад, сегодня найти невозможно, точно так же как до сих пор не обнаружены сведения о каких-либо цивилизациях, погребенных под пеплом в районе Мертвого моря.

Есть, пожалуй, только одна интересная гипотеза. Принадлежит она английскому археологу Грэму Харрису. Он считает, что уничтоженные города некогда строились возле месторождений природного асфальта. Этот асфальт местные умельцы использовали в качестве строительных растворов и как средство для гидроизоляции своих лодок.

По мнению Харриса, четыре с половиной тысячи лет назад в этом месте случилось катастрофическое землетрясение. В результате могли воспламениться скопления метана, которые находились в глубинных расщелинах, после чего почва в районе предполагаемых городов превратилась в зыбучий песок.

Но на этом стихийные бедствия не закончились. Грэм Харрис уверен, что библейские города располагались на стыке двух тектонических плато, которые двигались во взаимно противоположном направлении. Землетрясение спровоцировало так называемый тектонический сдвиг, и оба города гигантской волной были попросту смыты в морские пучины.

Согласно Библии, спасся только праведник Лот. Его со всем семейством ангелы успели вывести из Содома буквально накануне того, «как пролил Господь на Содом и Гоморру дождем серу и огонь…».

6

Косвенным подтверждением бедствий, описанных в Библии, стал внезапный уход Авраама с места прежней стоянки. Очевидно, зарево пожаров было столь внушительным, а дошедший до дубравы Мамре грохот и колебания почвы – настолько пугающими, что патриарх предпочел за лучшее двинуться к югу, где «и поселился между Кадесом и между Суром; и был на время в Гераре» (Быт. 20:1).

Некоторые ученые предполагают, что царство Герар находилось в районе современной долины Газа, к западу от Версавии. Здесь, очевидно, произошло ключевое для семьи Авраама событие – рождение сына, нареченного Исааком.

7

Как бы там ни было, дальнейшая библейская история оказалась привязанной именно к этому месту. Ровно в срок, обещанный Господом, у Сарры появляется первый и единственный ребенок. «И сказала Сарра: смех сделал мне Бог; кто не услышит обо мне, рассмеется… ибо в старости…я родила сына» (Быт. 21:6–7).

Отсюда, из окрестностей Герара ушла насовсем вместе со своим сыном Измаилом служанка Агарь. Сарра не потерпела насмешек Измаила над Исааком. Но Господь утешил Авраама. Он сказал: «…не огорчайся ради отрока и рабыни твоей; во всем, что скажет тебе Сарра, слушайся голоса ее, ибо в Исааке наречется тебе семя» (Быт. 20:12).

И, наконец, самое главное событие. Отсюда ушел и Авраам вместе с подросшим Исааком для того, чтобы построить последний четвертый жертвенник, замкнувший по периметру зону контакта с Высшим Разумом. Правда, цену за это Господь назначил чудовищную – на жертвенный огонь Авраам должен был возложить своего любимого сына.

Кстати, слово любимый впервые появляется в Библии именно в этом фрагменте: «…возьми сына твоего, единственного твоего, которого ты любишь…» (Быт. 22:2).

Сколько исследователей пыталось приподнять завесу над мотивами поступка Авраама, безропотно ведущего на заклание собственного сына. Сколько великих умов пыталось заглянуть в сердцевину его души, чтобы постичь непостижимое. Но лишь в середине ХIХ века нашелся человек, который предпринял попытку объяснить, что именно двигало патриархом в те трагические минуты.

Глава шестая
Постижение непостижимого

1

Октябрь 1855 года выдался в Копенгагене на редкость солнечным. Туман, который с утра наплывал на город, к полудню рассеивался, и деревья, еще не успевшие сбросить листву, золотым свечением оттеняли прохладную синеву неба.

Вдоль канала, в той части города, что называлась Новой Гаванью, медленно, заложив руки за спину, прогуливался человек, которому вскоре суждено будет стать одной из знаковых фигур этого города. Шел он сосредоточенно, не глядя по сторонам. Лес мачт, тянувшихся вдоль канала, и двери многочисленных таверн, откуда на улицу время от времени выплескивались затейливые ароматы, казались для него пустыми, ничего не значащими декорациями к тем картинам, которые возникали перед его мысленным взором.

Он привык работать именно так, на ходу, чтобы затем уже за письменным столом быстро и почти без помарок выложить на бумагу все, о чем ему думалось за время долгих прогулок.

Но в этот день вернуться в свой кабинет ему уже не удалось. Горожане, сновавшие по своим делам, увидели, как человек, который только что спокойно шел вдоль канала, вдруг остановился, а затем, не издав ни звука, опустился на холодную брусчатку, попытался встать и тут же рухнул навзничь, от чего цилиндр его покатился прямо под колеса проезжавшего мимо экипажа.

Врачу больницы Фредерикса, куда вскоре привезли странного прохожего, он сказал загадочные слова о том, что смерть необходима ему для дела, которому отдана вся его душа, для которого он в одиночестве трудился и для которого был предопределен судьбой.

Человека звали Серен Кьеркегор. Ему оставалось жить чуть меньше месяца. После его смерти имя Кьеркегора внесут во все мировые энциклопедии под рубрикой великие философы, а в Копенгагене рядом с университетом поставят бронзовый памятник.

Одной из знаменитых его работ стало философское эссе «Страх и трепет», в котором была сделана, пожалуй, самая глубокая попытка, осмыслить поступок Авраама, выполняющего волю Господа.

2

Что-то таинственное скрывалось, очевидно, в судьбе самого философа, если так напряженно и нервно, как натянутая струна, звучал текст небольшой по размеру работы. Какие-то невидимые линии скрестились в судьбе Кьеркегора и в судьбе первого патриарха, и это скрещение высекло искру, высветившую библейское событие в ином, никем доселе не рассматриваемом ракурсе.

Скорее всего, Кьеркегор, как это видно из его предыдущих сочинений, чувствовал себя человеком, от которого однажды раз и навсегда отвернулся Господь. Он жаждал вновь обрести потерянное, обрести безоговорочную веру, а потому Авраам, поднимающийся с сыном на гору Мориа, стал для него поводом для исследования нерасторжимого единения ЧЕЛОВЕКА и ГОСПОДА ВСЕМОГУЩЕГО, которое существовало вопреки любой логике, вопреки самым изощренным доводам рассудка.

Кьеркегор, похоже, сумел нащупать путь обретения веры, который прошел первый патриарх. Путь полного и бесконечного самоотречении. Только в таком отречении от самого себя можно стать понятным самому себе, и только тогда при помощи веры возможно познать истинное существование самого себя в этом мире.

По образному сравнению датского мыслителя, самоотречение – это такая рубашка, «…чья нить прядется среди слез, ткань отбеливается слезами… но она защищает лучше, чем сталь и железо… Тайна жизни заключена в том, что каждый должен сам шить себе такую рубашку».

Когда человек, размышлял он далее, вступает на путь трагического героя – путь, который действительно является трудным, – многие способны помочь ему советом; тому же, кто идет узким путем веры, никто не может дать совета и никто не может его понять. Вера – это чудо, и в то же время вера – это истинная страсть.

Кьеркегор сумел заглянуть в самую сердцевину поступка Авраама. «Принося в жертву своего любимого сына, патриарх действует ради Господа и – что совершенно то же самое – ради себя самого. Он делает это ради Господа, поскольку Бог требует доказательства его веры, и он делает это ради себя самого, чтобы суметь представить такое доказательство».

Датский мыслитель, похоже, разгадал тайну патриарха: «Авраам представляет собой веру, и вера находит себе в нем естественное выражение… Он действует силой абсурда, ибо это действительно абсурд… Силой абсурда он снова обретает Исаака».

Прозрение Кьеркегора в той или иной степени повторили в дальнейшем многие авторы. Их выводы можно свести к одной-единственной фразе: своим внешне абсурдным актом на горе Мориа Авраам положил начало новому религиозному опыту, который отныне будет называться «вера».

3

Сухая, почти без подробностей биография Авраама, изложенная в Библии, не могла удовлетворить многих комментаторов. Они пытались максимально расширить ее, заглянуть за границу фраз, которые описывали жизнь патриарха, понять, о чем умолчал Автор канонического текста.

Значение Авраама для дальнейшей истории человечества оказалось так велико, что его облику просто необходимо было придать черты, в которых чудо соседствовало бы с обыденной жизнью, но именно оно, чудо, в корне изменяло эту жизнь.

Личность Авраама требовала мощной мифологизированной подоплеки, второго, скрытого от посторонних глаз прочтения его биографии. И такой миф, естественно, появился.

Отправной его точкой стала история рождения будущего патриарха. Выглядела она, по версии собирателей иудейских легенд Роберта Грейвса и Рафаэля Патая, примерно так.

Однажды во дворце Нимрода (так в мифах именовали тогдашнего правителя Ура) пировали жрецы, сановники и самые известные астрологи, чьим предсказаниям правитель безоговорочно доверял. И вдруг изумленным их взорам предстала невесть откуда взявшаяся комета. Она облетела небосвод, и в ее сиянии померкли четыре самые яркие звезды.

Астрологи бросились к своим таблицам, расшифровали увиденное и сделали предсказание. Появление кометы означало, что вскоре должен родиться мальчик, который станет могущественным правителем, его потомки заселят всю землю и сбросят с трона царей, правящих на покоренных ими территориях.

Астрологи поклонились Нимроду и посоветовали немедленно построить огромный дом, собрать в него со всех пределов страны беременных женщин, а повитухам приказать, чтобы они убивали всех новорожденных мужского пола.

Фарра, который в то время служил у Нимрода командующим армией, однажды с ужасом заметил, что у его жены округлился живот и в скором времени она должна родить. Не желая исполнять приказ своего правителя, Фарра тайком отсылает ее в пещеру около реки Евфрат.

Здесь будущий патриарх впервые увидел свет. Предание гласит, что сияние от его лица осветило из конца в конец всю мрачную пещеру. Жена Фарры якобы запричитала над младенцем: «В страшные времена родила я тебя. Царь Нимрод убил семьдесят тысяч новорожденных мальчиков. Тебе нельзя попадаться на глаза его ищейкам. Я ухожу, но надеюсь, что небо не оставит тебя». С этими словами она завернула Аврама в кусок полотна и покинула пещеру.

Когда мальчик проголодался и заплакал, Господь послал к нему архангела Гавриила, и тот напоил малыша молоком, которое потекло из его мизинца.

Через двадцать дней жена Фарры тайком вернулась в пещеру, но там никого не было, лишь неподалеку прогуливался незнакомый ей юноша.

– Кого ты ищешь, женщина? – спросил он.

– Сына, которого я оставила здесь, – ответила та, заливаясь слезами.

– Неужели ты думала, что найдешь его живым после стольких дней? – допытывался незнакомец.

– Я поручила младенца милости неба, – тяжело вздохнула женщина.

– Посмотри на меня, мама, – сказал после небольшой паузы юноша. – Я твой сын.

– Разве это возможно? – не поверила несчастная. – Нельзя так вырасти, научиться ходить и разговаривать всего за двадцать дней.

– Господь помог мне, чтобы показать, как Он велик, всемогущ и вечен.

– Не говори так, сын мой. – Женщина упала перед ним на колени. – Разве есть кто-нибудь могущественнее царя Нимрода?

– Да мама, – твердо ответил Аврам. – Бог, который живет на небе, но слава Его осеняет всю землю. Иди к Нимроду и повтори ему мои слова.

Когда Фарра выслушал вернувшуюся жену, он поспешил во дворец, пал ниц перед царем и поведал о случившемся. Нимрод тотчас же созвал своих советников. Самаэль, который неведомым образом оказался в числе приглашенных, выступил вперед и заявил:

– Смешно бояться какого-то мальчишку. Вооружи свое войско, пусть они поймают того, кто осмелился говорить дерзкие слова, и заставят его впредь служить только тебе.

Нимрод так и сделал. Но Аврам помолился Господу, и тот наслал на приближающееся войско черное облако. Воины в панике бросились обратно к Нимроду.

А дальше Роберт Грейвс и Рафаэль Патай приводят замечательную фразу: «Нимрод дал им отпуск, заплатил жалованье, а сам спешно отправился в землю Вавилонскую». Как же, оказывается, сильна была привязанность к административному кодексу, если даже в период сильнейшей паники царь успевает рассчитаться со своими поданными и оформить им отпускные документы.

4

Следующим элементом в конструкции мифа о герое должен стать некий неординарный поступок, подтверждающий его жизненное кредо. Такой поступок Аврам смог совершить вскоре после того, как Нимрод со своими приближенными ретировался в пределы Вавилона.

Говорят, что сам Гавриил посадил юношу к себе на плечи и в мгновение ока доставил его из Ура в новую резиденцию царя. Как только Аврам оказался под сводами дворца, он сразу засвидетельствовал свое почтение Живому Богу и назвал Нимрода нечестивцем. Его голос прозвучал с такой силой, что трон царя пошатнулся, идолы, что стояли вокруг, попадали один за другим, а сам Нимрод растянулся на полу рядом с ними и пролежал так два с половиной часа. (О том, кто вел такой подробный хронометраж в тексте, впрочем, ничего не говорится.)

Когда царь осмелился поднять голову, единственное, что он смог спросить: был ли это голос самого Бога? На что юноша объяснил, что это был его, Аврама, собственный голос, а он сам всего лишь последний из подданных Господа.

И Нимрод уразумел наконец, сколь могуществен Господь, а потому позволил семейству Фарры удалиться с миром из Вавилона. (Правда, насчет отпускных и выходного пособия в этом отрывке сведений нет.)

Существует и другая версия нахождения Аврама в Вавилоне.

Его отец, достопочтенный Фарра, все еще продолжал числиться в штате высокопоставленных военачальников. И, как всякий приближенный к царю чиновник, ревностно поклонялся идолам, сделанным из камня и дерева.

Аврам, тайком пробравшийся в город, попросил мать приготовить ягненка для жертвоприношения. Затем он поставил блюдо со свежеразделанным мясом перед идолами и велел всем присутствовавшем в доме смотреть, будут ли истуканы есть то, что было для них приготовлено.

Предсказать результат особого труда не составляло. Тогда будущий патриарх взял топор и разрубил на куски всех идолов, кроме одного, самого большего. На шум прибежал отец и ужаснулся разгрому, учиненному сыном.

– Я предложил еду твоим идолам, – невозмутимо сказал Аврам, – и они, наверное, подрались из-за нее. Не исключено, что самый большой расправился с остальными.

– Врешь! – закричал в ярости Фарра. – Как они смогли подраться, если сделаны из дерева и камня?!

– Раз так, – усмехнулся юноша, – то разве могут они есть еду, которую ты приносишь им каждый день? Разве могут они отвечать на твои молитвы?

Пока Фарра искал слова, чтобы достойно ответить сыну, тот взял топор и разрубил на куски последнего из оставшихся истуканов.

Вконец обиженный таким поступком, отец не придумал ничего лучше, как пойти во дворец и пожаловаться Нимроду. Коварный властитель велел немедленно схватить сеющего смуту Аврама и бросить его в темницу.

5

В этом самом месте появляется третий элемент мифа, который должен завершить всю конструкцию. Герой обязан претерпеть смертные муки за дорогие для него идеалы, а затем чудесным образом воскреснуть.

Грейвс и Патай разыскали такую историю. Она естественным образом продолжила предыдущий эпизод с пленением Аврама.

Нимрод приказывает бросить непокорного юношу в костер. Правда, вместе с ним он отправляет туда же его брата Арана. Скорее всего, авторы мифа решили таким образом объяснить смерть еще одного сына Фарры, упоминаемую в Библии. Аран, не успевший проникнуться верой в Господа Всемогущего, сгорел заживо, а у будущего патриарха огонь уничтожил только веревки, которыми он был связан.