Текст книги "Эфиоп, или Последний из КГБ. Книга I"

ТИГР – 1. Млекопитающее сем. кошачьих.

2. Река, огибающая Рай.

3. Немецкий танк T -VI . 1943 г. Вес 56 т. Экипаж 5 чел. 88-мм пушка, 2 пулемета, броня 100 мм, скорость 38 км/ч.

А вот и глупая история, пожалуйста: не успел Гайдамака на своем «Кольнаго» с авоськой водки объехать и осмотреть художественную тумбу, как вдруг с трассы «Одесса – Киев», поднимая клубы пыли, выползает фашистский «Королевский Тигр» весь в рыцарских крестах и в маскировочных разводах и пятнах и с грохотом прет прямо на Гайдамаку. Гайдамака так и замер на «Кольнаго» в сюрплясе.

«Тю. Такое…»

Три оранжевые бабы с Семэном и Мыколой в панике бегут в поля (потом расскажут, что за штыковыми лопатами, чтобы заблукавшего фашиста бить, – на самом деле драпали). Даже Гайдамаке стало не по себе, – хотя он к этим «Королевским Тиграм» с малолетства привык, они рядом с его хатой в своем ангаре ночевали, а днем под окном туда-сюда ездили, но все равно жутко через столько лет опять увидеть это страхолюдие а ля натюрель.

Но вот Гайдамака начал что-то соображать, поставил «Кольнаго» поперек свежего асфальта и, преградив таким образом танкоопасное направление, бросился на «Королевский Тигр» с кулаками и криком:

– Куда прешь по асфальту, варвар?! «Королевский Тигр» вроде бы смутился, стал давать по тормозам и отворачивать рыло – но как-то так неуклюже, что опрокинул «Кольнаго» и, завершая разворот, проутюжил велосипед так, что аж реголит из-под гусениц веером брызнул, и у всех на зубах захрустело. И остановился на завоеванном плацдарме, как его тут вкопали. Хорошо, что Гайдамака успел отскочить и обошлось без человеческих жертв.

Вот все стоят, смотрят, ждут, реголит жуют.

Наконец, с лязгом откидывается крышка тигрового люка, и является народу явление: черпая фигура эсэсовца в черной пилотке с черепом и костями.

На первый взгляд, оно-то, конечно, страшно… Но на второй взгляд – эсесовская эта фигура очень уж какая-то несерьезная: вся курносая, рыжая, конопатая и похожа не на белокурую бестию, а скорее на обычного разболтанного вологодского дембеля в ожидании приказа Министра обороны СССР (кто тогда приказывал?) маршала Устинова (а имя-отчество?) Димитрия Федоровича, на которого вскоре после его торжественной кончины разменяли город Ижевск, но потом при Горбачеве опомнились и переиграли в обратную сторону.

– Що ж ты наробив, козел? – не очень еще уверенно спрашивает Гайдамака.

Конопатая вологодская бестия молчит, будто реголита в рот насовал или по-русски не понимает.

– Ты ж мне «Кольнаго» раздавил!… – не сердится, а даже как бы удивляется Гайдамака.

Эсэсовец спрыгивает с танковой брони на развороченный асфальт, утирает ряху черной пилоткой с черепом, невозмутимо закуривает прилуцкую «Приму» из красной пачки, обходит место сражения и с гордым западенским акцептом подтверждает:

– Ото наробив! Заподлицо з асфальтом!

И смотрит так, будто ожидает командирского вознаграждения за свою качественно выполненную работу.

– Дурак ты, что ли?

– Да не так чтобы… Под дурака работаю. А вы не волновайтеся, вуйку [1]1
  Вуйко – дядя, дядька (зап.-укр.).


[Закрыть]! Чего вы волноваетесь? Ну, велосипед – вуй с ним! Составим акт, вам новый велосипед куплять.

– Да это ж дисковый «Кольнаго», Италия! – орет Гайдамака. – Он же десять тысяч стоит, скотина!

– Карбованців?! – удивляется эсесовец.

– Дурак, долларов!

– Стоп, вуйку, – вполголоса говорит эсесовец. – Это вы сильно загнули. Говорите режиссеру: п'ять. П'ять тыщ. Как раз на «жигуль». Вон, бачите, ихний главный режиссер едут – Эльдар Рязанов, пузатый. У него завжды в кино дорожные катастрофы. Они богатенькие буратины, сейчас он вам возместит все убытки.

И точно: к месту катастрофы по стратегической трассе «Киев – Одесса» катит средневековый «Мерседес-бенц» с херрами дойчланд официренами, за «Мерседес-бенцем» – грузовой «Опель», по завязку набитый немецко-фашистскими оккупантами, за «оппелем» – янки и томми в американских «джипах», а во главе всего этого смешанного военного контингента стоит в «Мерседес-бенце», выставив свое знаменитое пузо, не менее знаменитый и заслуженный советский кинорежиссер Эльдар Рязанов (руки переплел на грудях, пальцами чешет в подмышках, похож на Геринга) и сладострастно наблюдает последствия танкового сражения.

– Киностудия какая? Одесская или киевская? – быстро спрашивает Гайдамака.

– Берите выше, вуйку. «Мосфильм» совместно с какой-то итальянской фирмой.

– О!

– Во! – показывает эсэсовец большой палец.

– А что он тут снимает? – соображает Гайдамака. – Героическую оборону Одессы?

– Какое!… Взятие Парижа союзниками. Я ж вам чистым русским языком на суржике объясняю: они богатенькие. А с меня, дурака, какой спрос? Отсудите у них заместо старого велосипеда новый итальянский «Фиат», а мне «спасибо» скажете и бутылку поставите. Я вам хорошо советую.

– Ты уж молчи, страна советов, – бурчит Гайдамака, а сам про себя думает: «Стоп, себе думаю, а не дурак ли я? Этот дурак правильно говорит».

Подкатили экспедиционные войска, вылез из «Мерседес-бенца» Эльдар Рязанов, и началось…

Крику, брани…

Все это миф о многоэтажном русском мате – хотя попадаются, конечно, уникальные мастера этого разговорного жанра, но, в общем, дела здесь обстоят приземленно, без небоскребов – «ерш твою мать» да «мать твою двадцать». Курносый эсэсовец кричит, что ему, мать твою дивизию, этой фанерной бутафорией весь кругозор перспективы закрыт, и что он, в бога-душу-мать, предупреждал пьяного второго помощника режиссера, что современный советский танк под «Королевский Тигр» не приспособлен, а пьяный помощник отвечал: «Хрен с ним, сойдет». Не сошло! Вот к чему приводит техническое бескультурье!

А Эльдар Рязанов при слове «бескультурье» хватается за пистолет и кричит, что лично он, заслуженный деятель, лично ему, вологодскому dolboyob'y [2]2
  Дубина (офир.).


[Закрыть], его мать, все, что торчит, поотрывает и в дисбат упечет; а тем временем под шумок херры дойчлапд официрен и англо-американские союзники уже оранжевых баб лапают, и те не сопротивляются, а лишь тихо и сладострастно повизгивают, а Семэн с Мыколой хватаются за штыковые лопаты – но не из патриотической ревности, а потому, что под раздавленным «Кольнаго» погибла командирская авоська с андроповкой.

А Гайдамака с пострадавшим видом молчит и многозначительно поглядывает на Эльдара Рязанова: мол, что это за кино, товарищ главный режиссер? Итальянский «Кольнаго» стоит десять тысяч американских долларов и вручен был мне как приз за победу в гонке Тур де Франс. Что делать будем?

Большое– таки дело -реголит. Не успели постелить, а уже и танки пошли.

Без эпиграфа.

Автор

Генерал Акимушкин. – Теплые моря и проливы. – Дело Белой армии проиграно. – Союз России и Офира. – Пропуск в Бахчисарай. – Сер Черчилль недалеко ушел. – Начальник тыла. – Mepтвi бджоли не гудуть. – «Лиульта Люси», – Графиня и купидон, – Негры на корабле. – Графиня в штабе Врангеля

Гамилькар весьма подивился превращению мирного естествоиспытателя в начальника контрразведки. Из этой метаморфозы следовало, что пасли его не филера, а сам начальник врангелевской контрразведки Акимушкин, а Семэн з Мыколою были не филерами, а телохранителями генерала.

– Не удивляйтесь, – сказал генерал Акимушкинп. – Я вам правду сказал: на гражданке я – натуралист и естествоиспытатель. Я животных люблю, рыбок, птичек, чуду-юду рыбу-кит, птицу рух, гамаюна, феникса, купидонов, жар-птицу, снежных людей всяких, несен, единорога, дракона, а тут приходится человеческое естество испытывать. Предъявите документы.

Гамилькар предъявил генералу Акимушкину верительные грамоты от нгусе-негуса Офира Pohouyam'a Макконнена XII.

– Pohouyam, – хмыкнул генерал Акимушкин и взялся за вторую портянку.

– Как вы сказали? – переспросил Врангель. Он решил, что ослышался.

– Pohouyam, Ваше Превосходительство, – повторил Гамилькар и горячо заговорил о родном Офире. Конечно же, он, Гамилькар, находится в Севастополе не только в поисках Атлантиды и купидонов, не это главное. Офир – это рай, настоящий Эдем, но его родина с конца прошлого века страдает от иностранного вмешательства – Италию Гамилькар дипломатично не упомянул, – а России, как всегда, позарез нужен выход к проливам и теплым морям. Постоянное русское военное присутствие в Офире – это именно то, что нужно сейчас Офиру и России.

Услыхав о проливах и теплых морях, генерал Акимушкин насторожился и придвинулся к столу:

– Ну, и где же находится это райское место?

– Сейчас? Pour le moment [3]3
  В этот момент? (фр.)


[Закрыть]? В Африке, на Эфиопском плоскогорье, – ответил Гамилькар.

– Эх вы, хлопчики-эфиончики… – пропел па мотив «яблочка» генерал от печки. – Как понимать «pour le moment»?

– Офир – изменчивый объект, у него нет точных координат.

– Вроде вашей Атлантиды? – не без иронии подсказал генерал от печки.

– Да.

– Или страны Эльдорадо.

– Что одно и то же.

– Или что-то вроде летающего острова Лапуты.

– Нет, господин генерал. Офир не летает. Офир – это посадочная площадка для острова Лапуты. На вашем месте я связался бы хоть с Богом, хоть с Чертом, хоть с летающим островом Лапута.

– Это почему? – удивился генерал от печки.

– Понимает ли Петр Николаич (Врангеля звали Петром Николаевичем), что дело Белой армии безнадежно проиграно? – смело спросил Гамилькар.

– Вот как?

– Петр Николаич должен это прекрасно понимать. Главнокомандующий задумчиво ковырял в зубах серебряной зубочисткой и не встревал в беседу.

Русской армии предстоит эвакуация в Константинополь, откуда она рассеется по всему свету, продолжал шкипер. Кто куда. Россия с Офиром – естественные союзники. Он, шкипер, жених лиульты Люси, будущей офирской императрицы, официально приглашает небольшой экспедиционный русский корпус в Офир, где русским солдатам и офицерам будут созданы райские условия в столице Амбре-Эдеме.

– Амбре-Эдем, – повторил Врангель. – Но как же попасть в этот ваш райский аромат?

– Я вас туда проведу, – скромно отвечал Гамилькар.

– В рай?

– Прямиком.

– Молодой человек… – сказал Врангель и замолчал, задумался. – А вы не промах, мои шер ами! Офир, Офир… – это что-то из Библии?

– Это золотая страна царя Соломона.

– Благодарю вас, молодой человек. У вас что-то еще ко мне?

Гамилькар попросил пропуск в Бахчисарай.

– Зачем? – тут же спросил генерал от печки.

– Взглянуть на знаменитый Бахчисарайский фонтан.

– Вот где я его видел! – воскликнул генерал. – Смотрю и думаю: где я его видел?

– Где же вы его видели? – спросил Врангель.

– На тропипииском портрете Пушкина. Одно лицо, только черное. Ни за что бы не вспомнил!

– Да, да, да, он похож на Пушкина, – живо согласился Врангель.

– Одно лицо, только черное и без бакенбардов! Это я вам говорю, а я неплохой физиономист.

– Кто там у вас заправляет в Бахчисарае, Николай Николаич? – спросил Врангель у генерала, интеллигентски отстраняясь этим «у вас» от деятельности контрразведки.

– У нас, у пас, Ваше Превосходительство, – тоже как всегда поправил своего Главнокомандующего генерал Акимушкин. – Бахчисарайской контрразведкой у нас заправляет капитан Нуразбеков.

– А, этот чурка… Наслышан.

– Лично мне: что царь Саул – что казачий есаул [4]4
  Акимушкин цитирует стихи Евгения Лукина: «Лично мне: что царь Саул – что казачий есаул: в Бога верует, разбойник, а имение – с аул. (Прим. автора.)


[Закрыть].

– Тоже неплохой физиономист?

– Отличный. Любую физиономию так отделает, что мать родная не узнает.

– Фонтан-то у вас в Бахчисарае есть?

– У нас, у пас. Да, кажется, имеется и фонтан. Должен же быть в Бахчисарае хоть какой-нибудь zasrann'bift [5]5
  Плохой, плоховатый (интерн.).


[Закрыть] фонтан? Да сколько угодно!

– По-моему, он полный идиот, – сказал по-русски Врангель и повертел пальцем у виска. – Но идиот с рекомендательным письмом от сэра Уинстона. Надо бы уважить сэра Уинстона.

– Ну, сэр Уинстон от него недалеко ушел, – сказал генерал Акимушкин.

– Зато сэр Уинстон люто ненавидит большевиков.

– Верно: люто. Потому что сэр Уинстон произошел не от обезьяны, а от бульдога. Дайте-ка мне письмо, что он тут пишет… Ну вот – летающие бульдоги… Phoenix sex coupidonus, в огне не горит, в воде не тонет… Кстати, что-то подобное происходило в Одессе до войны, там тоже искали купидонов в публичном доме. В одесском жандармском отделении на Еврейской улице завели целое «Дело». Я проинспектировал и загнал это «Дело» в архив – как архиидиотское. Одесский архив сейчас находится в Бахчисарае у Нуразбекова. Надо бы пустить негра в Бахчисарай.

– Я подумаю.

– Надо уважить сэра Уинстона.

– Оставьте адресок, молодой человек, где вас здесь найти, – сказал черный барон Гамилькару. – А пока займитесь своими консервами, я дам указание начальнику тыла. Мы еще встретимся, мои ами. Честь имею!

Гамилькар ушел от Врангеля окрыленный. Завтра должны были начаться переговоры с врангелевским начальником тыла, но начальник тыла, отведав под водку консервированного купидона, перепоручил переговоры своему заместителю, чтобы тот тоже подкормился. Заместитель начальника тыла тоже наелся и в свою очередь спустил господина негра еще ниже. Те, которые ниже, под такую закуску запили на всю неделю, дело стояло, а в Бахчисарай Гамилькара не пускали.

Гамилькару приходилось ждать, ждать, ждать и давать взятки водкой, консервами, апельсинами и eboun-травой. Хуже нет, чем ждать и догонять. Наконец Гамилькару все надоело. Первый Люськин муж, инвалид-сапожник Свердлов, живший по соседству (которого потом большевики за подозрительную фамилию выслали в Свердловскую область), подбил ему английские армейские ботинки заостренными спичками вместо гвоздей, Гамилькар сказал Семэну з Мыколою, что пойдет пройтись, размять ботинки, завернул в проулок и исчез.

Прошло три дня, он не возвращался. Филера в панике метались по городу. Опечаленная графиня Л. К. уже решила, что африканец разлюбил ее и никогда не вернется, но прибежала Люська и рассказала, что видела негра арестованным в автомобиле самого начальника врангелевской контрразведки. Люська даже побоялась помахать ему рукой.

– Mepтвi бджоли не гудуть [6]6
  Мертвые пчелы не гудят (укр.).


[Закрыть], – мрачно прокомментировал Сашко.

Графиня не верила в гибель Гамилькара, приходила в бухту, смотрела на пароходик с названием «Лиульта Люси».

Пароходик молчал. Африканец не появлялся. Пахло медузами и гниющими водорослями. Утром на палубу выходили мрачные оборванцы и шуровали швабрами.

Однажды появился сэр Черчилль с круглыми ярко-красными бинокулярными глазами на бульдожьей морде. Он куда-то пропадал на несколько дней и возвращался на пароход, дрожащий и виноватый, как утренний пьяница. Он косолапо прошелся по палубе, отдышался, потом раскрыл прозрачные перепонки, тяжело взлетел, сел на пароходную трубу и принялся наблюдать за матросами.

Графиня Л. К. впервые видела купидона живьем. Ничего общего с сусальными картинками. Сэр Черчилль остановил взгляд на графине, долго и внимательно разглядывал ее в свой кровавый бинокль. Графиня не выдержала этого зловещего взгляда и отвела глаза. Черчилль отвернул перископ, слетел с трубы на палубу и удалился в трюм.

На следующее промозглое утро оборванцы, превратившиеся от угольной ныли в негров, грузили уголь. Графиня смотрела, как негры в сером тумане грузят уголь. Сэр Черчилль опять сидел на трубе, светил своими красными фарами, чистил ядовитые иглы и уже не так злобно поглядывал на графиню Л. К. Потом негры, Не стесняясь взгляда графини, разделись догола и отмывали пароход и друг друга от угольной пыли под струей воды из шланга. Графиня не отвернулась. Ей вспомнилось детство, букварь: «Ма-ма мы-ла Ма-шу. Ма-ша мы-ла Ра-му. Ра-ма мы-лил Ма-му».

Негры отмылись, опять стали беленькими и принялись хохотать, демонстрировать графине свои достоинства: у меня такой! А у меня вот какой! И жестами приглашать ее на корабль. Достоинства были самые разные… Графиня не отвернулась и всех внимательно осмотрела, чем смутила команду и вызвала на себя град ругательств. Кутаясь в шаль, она отправилась в штаб Врангеля. Это был не штаб, а проходной двор. Там было тепло, потому что штабные крысы жгли архивы перед приходом большевиков. Доложили Петру Николаевичу (генерала Акимушкина не было):

– Графиня N-Кустодиева, вдова полковника N. (Графиня назвалась своей девичьей фамилией.) Черный барон любезно вышел к вдове героя Брусиловского прорыва.

Вдова сказала Врангелю:

– le Negre du czar [7]7
  Царский негр (фр.).


[Закрыть] исчез.

«Опять этот le Negre du czar, – тоскливо подумал Врангель. – Что этот негр вдове Брусиловского прорыва? Toutes les femmes distinguees [8]8
  Все эти порядочные женщины (фр.).


[Закрыть] большие суки. А впрочем, этот негр молодец, а еще говорят, que les dames russes ne valaient pas les dames francaises. И faut savoir s'y prendre» [9]9
  Что русские дамы не стоят французских. Надо уметь взяться (Фр.).


[Закрыть].

Но Главнокомандующий не спросил, что общего у русской графини Кустодиевой с африканским негром. И так все ясно. В последний раз негра видели в автомобиле генерала-естествоиспытателя Акимушкина. Нехороший, но верный признак: перед расстрелом генерал имеет привычку катать обреченных по городу и показывать достопримечательности. Не всех, конечно, а тех, которые ему нравились, но таких было немного. Акимушкин, как и все естествоиспытатели – как и Брем, Дарвин, Линней, Кювье, Пржевальский, – больше любил животных.

Как верблюд не пройдет сквозь игольное ушко, так атеист не войдет в Офир. Небольшие врата (футбольной ширины и высоты) сами знают, кого пропускать или не пропускать, – они действуют на генном инфракрасе, вроде пропускника в метро. Можно провести двух-трех сомневающихся друзей, сказав сакраментальную фразу: «Это со мной».

Г. Прашкевич. Из офирского дневника

Весь андроповский год было о чем рассказывать – как бабы драпали, как Гайдамака под «Королевский Тигр» бросался, как снимали в Гуляе эксцентрическую кинокомедию об освобождении Парижа и как Гайдамака получил за это танковое сражение на новой дороге Переходное Красное Знамя от гуляйградского райисполкома.

Не скучно было.

С «Фиатом», понятно, ничего не получилось, и бутылку «андроповки» Гайдамака дембелю не выставил (да и где было искать того вологодского дембеля с западенским акцентом?), потому что жадная итальянская кинофирма умело умыла руки – тамошний адвокат сеньор Помидор Маккарронии как дважды два доказал, что итальянский «Кольнаго» погиб в тылу российской территории на земле Украины при взятии французской столицы англо-американскими войсками, и итальянцы тут совсем ни при чем и не собираются платить «Фиатами» репарации за чужие военные преступления – пусть платит канцлер Аденауэр или, на худой конец, генерал Эйзенхауэр.

Хитро. Умно.

Пришлось Гайдамаке один на один судиться с «Мосфильмом», тем более что главный военный преступник Эльдар Рязанов не возражал возместить убытки – чего уж там, «Мосфильм» богатенький, и всяких там «москвичей» и «запорожцев» он гробит па каждом фильме по десятку штук, вот только без решения народного суда никак не может провести их (убытки) через мосфильмовскую бухгалтерию, – и все потому, что художественный совет киностудии положил эту комедию на дальнюю пыльную полку по соображениям идеологического беспредела.

– Драть его надо, этот «Мосфильм»! – заключил Эльдар Рязанов. – Давай, Сашок, ставь мне бутылку, составляем серьезный акт и подаем на меня в суд!

Хитро придумано. Гайдамака купил хорошую бутылку молдавского коньяка, взял отпуск за свой счет, поехал в столицу СССР, нашей тогдашней Родины, Москву, выпил с Эль-даром Рязановым и подал на него в суд, – а советский суд не дурак (что с Эльдара возьмешь?) и назначил «Мосфильм» ответчиком. Прав был Ленин – кино оказалось не самым худшим из всех искусств: получил Гайдамака с «Мосфильма» за свой дисковый «Кольнаго» шесть тысяч рублей компенсации, потому что женщина-судья приравняла один доллар по тогдашнему курсу к шестидесяти копейкам, – а шесть тысяч рублей, кто помнит, в андроповские времена еще были Деньгами.

Но таинственные истории в жизни Гайдамаки на том танковом сражении не закончились, а продолжались с нарастанием и плавно вливались одна в другую.

Гайдамака положил шесть тысяч рублей па сберкнижку и стал ожидать, когда районному прокурору Андрею Януарьевичу Вышинскому выделят нового «Жигуля» по какой-то там целевой разнарядке Министерства Юстиции УССР, а тот (прокурор) по старой дружбе уступит ему (Гайдамаке) за пять тысяч рублей своего двухлетнего «Москвича» – но при одном непременном условии: нехай Гайдамака достанет ему (прокурору) таинственный остров, иначе не видать Гайдамаке «Москвича», как своей первой жены, удравшей от него куда-то па Крайний Север. Беда с этими Северами – одни туда, другие сюда, туда-сюда, туда-сюда, водоворот говна в природе.

А где же тот таинственный остров взять? Будто бы он, Сашко Гайдамака, – Даниель Дефо или Робинзон Крузо.

– Книга есть такая, «Таинственный остров», – объяснил Андрей Януарьевич, который отсидел в Кагопольлаге десять лет по обвинению в польском шпионаже и чуть там не умер.

– Жюль Верна, что ли?

– Не помню, забыл, – задумался Вышинский. – Тебе лучше знать, ты у нас но этому делу… Точно – Жюль Верна!

– На фиг тебе Жюль Верн сдался, Андрей Януарьевич? – удивился Гайдамака. – Ты же книг не читаешь, кроме Процессуального кодекса!

– Кодекса я тоже не читаю, – со вздохом признался Андрей Януарьевич. – Ленив я и нелюбознателен. Впрочем, ленивые люди достойны всяческого уважения, потому что они не делают умышленного зла, по могут иногда – даже часто – умышленно сделать добро, чтобы их оставили в покое.

Вышинского понесло, а Гайдамака вежливо слушал, пропуская слова из одного уха в другое.

– Скептик может возразить: с таким же успехом ленивый человек может сделать зло, лишь бы от него отстали; но это не так – дело в том, что «зло и добро» дефиниции философские, в действительности разделить человеческие поступки иа «злые и добрые» невозможно – любой активный, созидающий, неугомонный человек, делающий добрые дела, «сеющий разумное доброе вечное», непреодолимо творит зло, зло, зло – чем больше сеет доброго, тем больше всходы зла, дорога в ад вымощена не только благими намерениями, но и благими поступками, – пример русской интеллигенции перед глазами; ленивый же человек, не делающий ничего, способен на одноразовый конкретный добрый поступок под флагом «Нате вам, только отстаньте!» – например, одолжить трояк – сто, тысячу, миллион, – судя по коэффициенту инфляции, – замолвить доброе словечко, помочь в мелочах – т. е. сделать минимальное изменение действительности в пользу рядом стоящего человека, не имеющее Великих Последствий, – накопление таких осторожных мелких ленивых изменений в положительную сторону есть постепенная эволюция человечества к цивилизации. Природа медленна и ленива, она не делает зла.

– Так зачем же тебе «Таинственный остров», Андрей Януарьевич?

– Да этот остров жена заказала, Антонина. Прочитала Антонина на старости лет «Детей капитана Гранта» и требует продолжения. Совсем моя старуха сказилась. Дом – полная торба, а ей все мало: надоело, говорит, обогащаться, пора о душе подумать. Даешь, говорит, домашнюю библиотеку! Не хочу на день рождения золотые часы с браслеткой, а хочу «Таинственный остров». Пойди туда, не знаю куда, и без «Таинственного острова» не возвращайся. А где я тот остров возьму? На книжную базу звонил – нету. А ехать на черный рынок в моем сане – сам понимаешь, неудобно.