Текст книги "Мисима. Путь воина"

Он говорил просто и доступно. Так ясно. Такими легкими для понимания словами и с такой теплотой в душе. Лицо его во время произнесения этих простых фраз словно бы светилось. И свет этот передался Николаю. Сберегая его в душе, пошел он домой, то и дело повторяя надолго засевшие в памяти слова этого – пожалуй, самого умного из встреченных им за всю жизнь – человека.

На секунду Мисиме даже показалось, что вот оно, нашлось наконец то недостающее звено, которое сможет сделать его жизнь полноценной. Но тут, как это часто бывает, в развитие событий снова вмешался злой рок и все испортил.

Жена изменила Мисиме с Нигицу. Он простил ее, за что был признан в деревне сумасшедшим. Его перестали понимать. И тогда, вместо того, чтобы углубиться, по совету Анатолия Петровича, в понимание истинного смысла жизни, он решил доказать всем. Самое последнее дело в жизни – доказывать. Не доказывать надо, а свою жизнь устраивать с таких идеологических и нравственных позиций, чтобы, как писал классик, «не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы». Он же решил доказать. Делом доказать свою мужскую и деловую состоятельность.

Однажды Мисима был диктатором. Он вернулся к изучению биографии своего героя и обнаружил важнейшую в ней деталь – 25 ноября 1970 года, под предлогом официального визита, посетив вместе с Моритой, своим товарищем, и ещё тремя членами «Общества щита» (созданной им в 1968 году военизированной организации) базу сухопутных войск сил самообороны в Итигае, Мисима, взяв в заложники командующего базой, с балкона его кабинета обратился к солдатам с призывом совершить государственный переворот. Однако театрализованная попытка государственного переворота была преимущественно проигнорирована слушающими, после чего Мисима покончил с собой, совершив харакири.

Чтобы доказать всем свою значимость и состоятельность, Мисима решился повторить шаг своего героя. Но его попытка – по его замыслу – должна была закончиться более продуктивно. Переворот в колхозе должен был быть доведен до конца. Утром он должен был проснуться председателем колхоза.

Как ему казалось, он проработал все до мелочей. Оделся в чистый костюм, взял у Азэми перчатки, в которых она доила коров, надел их – кипельно белые перчатки, по его разумению, были одной из важнейших составляющих успеха в столь сложном деле. Затем обмотал голову бинтом и намазал красной краской себе лоб – таким образом он соорудил нечто вроде повязки с гербом Японии, какая венчала голову Мисимы в последний день его жизни.

Взяв у Михалыча обрез, отправился он на работу. Там к его чудачествам уже привыкли, и потому особого внимания его появлению в завшивленном колхозе в таком виде не придали. И только дальнейшее развитие событий заставило всех иначе взглянуть на того, кто был с ними рядом и кого они, как думали, знали как свои пять пальцев.

Около половины двенадцатого он с большой сумкой, в которой лежало заряженное обрезное охотничье ружье и пара ножей для харакири (на случай неудачи) вошел в кабинет председателя.

– Ты чего без доклада вламываешься? – попытался было возмутиться хозяин кабинета, но внезапно извлеченный из поклажи обрез охладил его пыл. Он аж присел.

– Тихо давай. Все, переворот.

– Какой переворот? Ты чего мелешь?

– Переворот тебе сказано. Теперь я председатель.

– Ага… Ну я тогда…

– Сидеть! Не то пристрелю как собаку. Ты заложник.

– А зачем?

– Затем, что будешь в заложниках до полного перехода всех в мое подчинение, понял?

– Понял, понял, ты только не кипятись. Хочешь, прибавку к зарплате? А хочешь тринадцатую в срок?

– Заткнись. Дурачок. Не надо мне. Я теперь сам всем прибавки раздавать буду. Ну, если захочу, конечно… А сейчас позвони секретарше и скажи, чтоб всех собирала у конторы. Выступать буду.

Тот смиренно выполнил указ. Ничего не понимающий народ в течение десяти минут собрался у правления.

Мисима появился перед народом, держа председателя на прицеле и ведя его перед собой.

Завидев картину, люди несколько удивились, но потом даже чуть обрадовались случившемуся, начали улыбаться и шутить. Мисима воспринял их жесты как одобрение.

– Так ему и надо, правильно… Шлепни этого гада… Он мне тринадцатую зарплату еще с 2010 года зажилил, сука!

– Правильно, Колян, мочи его!

– Вы чего? – задрожал председатель. Народ еще пуще разволновался:

– Замочить, и с концами!

Смеялись.

– Спокойно, товарищи, – взял слово Мисима. – Никто никого мочить не собирается. Сейчас, в спокойной, но торжественной обстановке произойдет передача власти от бывшего председателя мне. С этого момента я ваш председатель!

Здесь, по задумке Мисимы, все должны были как минимум зааплодировать. Но никто даже не пошевелился – народ недоумевал. Он решил изъясниться более подробно.

– Все, старому режиму конец, теперь заживем как люди! Я теперь председатель! Переворот!

– А почему это ты? – раздался из толпы голос Нигицу. – Может, я хочу?

– Да! А мой мужик тоже бы в председатели пошел. Скажи, Вась?

– А то!

– Вообще-то председателя выбирают!

Тут на помощь Мисиме пришла политическая смекалка, ставшая остаточным явлением ежедневного просмотра новостей.

– Вам, что, нравилась прежняя жизнь?!

– Да кому она понравится?!

– Ну вот. Чем недовольны тогда?! Я – председатель! Вопросы есть?

– Есть! – не унимался Нигицу.

– Ах-есть?! – Мисима вскинул в воздух ружье и произвел несколько выстрелов. Не соверши он этого поступка – все еще могло обойтись, списали бы на мелкое хулиганство, и ни участковому никакого головняка, ни людям треволнений. Однако, слово не воробей…

Ропот пробежал по тесным рядам.

– Еще вопросы?

Ответом была тишина. Мисима удовлетворенно продолжал:

– Так вот. Теперь я председатель. Это, – он указал на дрожащего пленного отставного управителя, – никто. Все, пошел, – демонстративно пнул его под зад и отправил восвояси. – Все вопросы – ко мне!

– Шел бы ты работать, Колян! – крикнули из толпы.

– Ты поговори мне еще! – Мисима вновь потряс в воздухе обрезом. – Марш по местам!

Люди неспешно разошлись. Одно в их виде несколько смутило смутьяна – почему они так медлительны, нерасторопны и спокойны? Такое впечатление, что они либо готовились к перевороту, либо сами принимали в нем участие – так или иначе, он не произвел на них должного эффекта. Ну переворот и переворот, подумаешь! Что он здесь, каждый день, что ли, происходит?..

Вернувшись в свой новый кабинет, Мисима отогнал прочь гнетущие его мысли. «Что они, люди?! Подумаешь, тоже мне электорат… Пусть работают, солнце высоко… Я теперь председатель…»

Он удовлетворенно развалился в кресле и широко – как раньше – заулыбался, впервые за последнее время. Ему снова было легко и свободно. Голова была не отягощена никакими мыслями. Он сидел и получал удовольствие от предвкушения новой жизни.

К числу первых приказов на новой должности был вызов секретарши – единственного напуганного человека (это и понятно, ведь человек больше всего боится неизвестности).

– Ты не дрожи, нормально все. Будешь теперь мне подчиняться. И за столом, и под столом, и на столе. Гыыы.

Она опустила глаза в пол.

– А сейчас самогонки мне и Михалыча позови.

– Слушаюсь.

Такое событие, без сомнения, надо было отметить. Что он и решил сделать в компании старого товарища и верного друга.

Этим временем старый председатель благополучно добрался до дома и трясущимися руками набрал номер телефона участкового, который базировался в райцентре. Тот долго слушал его, силясь понять, что тот говорит, и упорно отказываясь верить в реальность происходящего – настолько не хотелось по столь пустяковому поводу в пятницу вечером срываться с насиженного места. Однако, по контексту стало ясно, что поездки не избежать.

Около половины шестого в кабинет председателя вошел участковый Кузьмич. Заговорщик и его товарищ пьяные валялись на столе.

– Здорово, – рявкнул участковый. Товарищи проснулись от звука его голоса. Мисима взялся за голову, силясь понять, где он и что здесь происходит. Тот же вопрос волновал участкового.

– И что тут происходит?

– Хер знает…

– Ты зачем председателя убить хотел?

– Я?..

– Ну не я же!.. Эх, всю пятницу перепоганили.

Участковый поднял со стола бутылку – в ней еще было содержимое.

– Давай, Колян, – разливая его по стаканам, говорил страж порядка. – Похмелимся последний раз да собираться будем.

– Куда?

– В тюрьму.

– Как в тюрьму? За что?

– За угрозу убийством председателю.

– Ё…

– Вот-вот.

Выпив стакан, Мисима уточнил:

– И сколько светит?

– Немного. Года два.

– Ну это нормально.

– Я тоже так думаю. Давай по второй.

Собирали Мисиму всем миром. Азэми плакала и говорила, что убить его мало, что он оставляет ее на произвол судьбы и как она будет жить, что ненавидит его. А после бросилась ему в ноги и зарыдала так, как не рыдала никогда в жизни. Впервые он видел свою жену такой – ему даже на минуту стало жаль ее. Он искренне пожалел о том, что натворил – сдуру, бездумно и непонятно зачем – и вот теперь она из-за этого плачет. Пожалуй, ей было даже тяжелее, чем ему. Он, наверное, до конца и не понимал того, что произошло. А она видела только тупую безнадежность впереди.

Есть такое утверждение: «Когда ты умираешь, ты не знаешь об этом – только другим тяжело. То же самое происходит, когда ты дурак». К данной ситуации выражение подходило как нельзя лучше.

Навязали какое-то огромное множество узлов, которые Азэми тщательно старалась уложить в один – максимум в два. Потом Кузьмич сказал, что половину из этого в тюрьму нельзя, и все равно выкинут. Азэми расстроилась и почувствовала, как опускаются руки – она столько лет билась о скалу его тупости, невежества и неуважения ко всему, что она ради него делала, что продолжать это сейчас у нее просто не осталось сил.

Последним пришел Анатолий Петрович. Он был взволнован, все что-то советовал, говорил Мисиме, держал его за руку. Он принес маленькую вязаночку. В ней, он сказал, было самое необходимое. Так получилось, что именно эту вязаночку Мисима инстинктивно схватил и прижал к груди и так продержал до самого изолятора.

В минуты прощания ему вдруг стало невыносимо горько от случившегося. Захотелось извиниться, упасть на колени и… И что дальше? Где гарантия, что снова ты не наступишь на прежние грабли? Так стоит ли оно того? Может, и впрямь смена обстановки пойдет тебе на пользу?..

По деревенским ухабам старенькая «нива» Кузьмича увозила Мисиму далеко от дома. Отъехав километров за пятьдесят, он обнаружил, что забыл все узлы, кроме одного – того, что принес Анатолий Петрович. Он развязал его. Там лежали книги. Лесков, Толстой, Тургенев. Мисима погладил их руками и улыбнулся. На глазах его заблестели слезы радости.

Грязью, размытой дорогой, скудным холодным дождем, провожая «Мисиму» Николая Орлова, в Ясаково пришла осень.